📑 Турецкая война в царствование Феодора Алексеевича. А. Попов. “Русский Вестник”, No 3, 1857

Турецкая война в царствование Феодора Алексеевича.

А. Попов.
“Русский Вестник”, No 3, 1857

 

Нимвегенский мир успокоил западную Европу после долгой и трудной войны, возбужденной властолюбивыми замыслами Лудовика XIV против Голландии. Он начал войну в союзе почти со всеми европейскими державами, и несмотря на успехи оружия, должен был окончить ее, потому-что почти вся Европа обратилась против него. Перед началом мирных переговоров в Нимвегене, Голландия уже находилась в союзе с Римскою империею, Бранденбургом, Испаниею и Англиею.

Одна Швеция оставалась на стороне Франции и, конечно, не могла оказать ей значительной помощи. Лудовик XIV принужден был заключить мир, который имел важное влияние на судьбы государств западной Европы. Но еще большее значение имели эта война и мир в отношении к восточной Европе. С этого времени она входит в союз с государствами Запада, и в смысле политическом Европа начинает составлять одно целое. Конечно, то время, о котором мы говорим, представляет только начало, и первая попытка западной Европы привлечь к союзу государства восточной была неудачна, однако же с этого времени очевидно утверждаются более и более постоянные связи восточной и западной Европы.

Польша, с которою Франция издавна была в сношениях, находилась в войне с Турками, тогда как Лудовик XIV начал военные действия против Голландии. В то же время возмущенная Венгрия враждовала против Империи. Такое положение дел представляло Французской политике важную задачу помирить Турок с Поляками и тех и других обратить против Империи под тем предлогом, чтобы оказать помощь Венгрии. Возбуждая вражду между Польшею и Империею, Франция необходимо, сверх того, поставила бы Польшу в отношение, враждебное к Бранденбургу. С одной стороны Поляки, с другой союзница Франции, Швеция, послав войска в Померанию, конечно отклонили бы курфирста от деятельной помощи Голландии.

Таким образом, Франции удалось бы разрушить неприязненный ей союз государств, уменьшить число своих врагов, и потому с большим успехом действовать против Голландии. Польша, ослабленная внутренними распрями и опустошительными походами Турок, должна была желать мира. Но люди, дорожившие славою отечества, конечно понимали, что мир только и возможен бесславный, и потому желали поддержать союз с Империею и Бранденбургом, и особенно с Россиею, и следовательно, продолжить войну. По Андрусовскому договору, Россия обязалась помогать Польше в войне с Татарами и Турками. Её войска действовали на Днепре против гетмана Дорошенка, который, отказавшись от подданства Польше, предался со всею заднепровскою Украйною Туркам.

Польша не могла заключить мира иначе, как вместе с Россиею, которая однако же вовсе не желала мира. Влияние Франции привлекало Польшу в союз с некоторыми западными державами; влияние России удерживало ее от этого союза, вследствие особенных видов московского правительства того времени на заднепровскую Малороссию, и также потому, что Россия находилась в союзе с другими из держав западной Европы, которые враждовали с Франциею.

Голландия, давно находившаяся в торговых сношениях с Россиею, старалась в это время заключить с нею и политический союз, наступательный и оборонительный. Она хотела возбудить Россию к войне с её старинною соперницею на севере, с Швециею, обещая деятельную помощь с своей стороны. Сверх того её цель заключалась в том, чтобы продлить союз России с Польшею и тем отклонить возможность заключения преждевременного мира с Турками.

Задача голландской политики заключалась в том, чтобы Швецию лишить возможности помогать Французам, действуя против её союзника курфирста Бранденбургского, и упрочить свои союз с Римскою империею. Не опасаясь ни Турок, ни Поляков, Империя свободно могла помогать Голландии в войне против Лудовика XIV.

Два враждебные между собою европейские союза единовременно обратили внимание на восточную Европу: один желал присоединить к себе Россию, другой Польшу. Но первые попытки к тому оказались неудачными. Хотя Франции и удалось склонить Польшу к заключению мира с турками, но этот мир, бесславный для Польши, заключен был уже в то время, когда сама Франция, истощенная войною, приступила к переговорам с своими врагами. Голландии вовсе не удалось вовлечь Россию в войну с Швециею, хотя политика московского двора, согласная в этом случае с её видами, старалась продлить войну Поляков с Турками. Государства восточной Европы еще не составляли одной политической системы с государствами западной, и потому последствия действий вовсе не соответствовали намерениям и желаниям.

Ни Польша, ни Россия не принимали участия в Нимвегенском конгрессе. Мир с Турциею, заключенный Поляками под влиянием Франции, только отклонил Польшу от союза с нею и привел, напротив, к союзу с Империею. Не долго спустя польския войска дрались вместе с имперскими против Турок, и Собесский спас Вену. В отношении к России заключение этого мира имело еще большее значение. Вражда с Польшею, скрывавшаяся под видом союза, выразилась явно, пока еще только в дипломатической переписке, и то лишь потому, что Польша не в силах была начать войну с Россиею не только одна, а даже и в союзе с Турками. Но заключив отдельный мирный договор с ними, она, конечно, оставляла свою союзницу, Россию, в войне с Портою.

Россия не могла, в свой черед, заключить отдельного мира с Турками: она владела Чигирином и тою частию Заднепровья, которую Польша, последним мирным договором, уступила Порте. Таким образом, деятельное вмешательство в дела европейския окончилось для одной России вой # ною, для всех других держав — миром. Во время воины, европейския государства призывали Россию к союзу; Голландия, Империя, Польша, Дания и Бранденбург искали её помощи. Во время мира, когда для одной России началась война, никто не думал помогать ей. Москва всего более могла желать помощи со стороны Польши; но знала наперед, что Польша не окажет помощи, и приняла все меры к тому, чтобы одной выдержать войну с новыми врагами, которых сила еще ужасала западную Европу. До сих пор она еще не воевала с Турками: в 1677 году в первый раз принуждена была готовиться встретить их с оружием в руках.

Чигирин, оставленный гетманом Дорошенком во власть Русским, средоточие в это время заднепровской Малороссии, составлял последнее приобретение России: на него преимущественно следовало ожидать нападения Турок. Уступленный. Порте со всем Заднепровьем Поляками, отданный еще прежде в её подданство самим гетманом Дорошенком, Чигирин со всею страною, ему подвластною, по убеждению Турок, принадлежал им по праву и был несправедливо занят Россиею. После того, как сложив гетманство, Дорошенко сдал Чигирин воеводе царскому, князю Григорью Григорьевичу Ромодановскому и гетману Самойловичу, там начальствовал стольник и полковник Матвей Кравков, состоявший в полку генерала Аггея Шепелева (1). В ожидании нападений, исправление укреплений Чигирина и усиление гарнизона составляло первую заботу московского правительства. Но,в этом отношении, важный вопрос представляло следующее обстоятельство: в Чигирине был верхний и нижний город, собственно крепость и посады, как это бывало во всех городах русских: кто станет защищать тот и другой, где будут находиться московския войска и где малороссийския? Чигирин составлял часть Малороссии, подданную в собственном смысле гетманству малороссийскому, и потому московским войскам не могла быть поручена исключительная защита Чигирина.

Между тем, не вполне доверяя Малороссии, естественно, что Москва, в то время как помогала ей в защите Чигирина, должна была позаботиться о безопасности своих войск. Поэтому вопрос, где будет находиться собственно московский гарнизон, был для правительства одним из важных вопросов. Кроме того взгляды Москвы и Малороссии на Чигирин совершенно различались. Москва не придавала ему особенной важности и предполагала даже вовсе уничтожить укрепления чигиринския; Малороссия, напротив, считала его ключом ко всей заднепровской Украйне, и потому гетман Самойлович считал необходимым сильнее прежнего укрепить Чигирин и усилить его защиту.

Важнее Чигирина в глазах Москвы, впрочем и всей Малороссии, был Киев. По Буджановскому договору Польша уступила его Туркам со всем Заднепровьем. По договору Журавинскому, хотя вновь она приобрела от Турции часть Заднепровья и Киев, но он находился в руках Русских, и виды на него как Москвы, так и Малороссии, совершенно изменились в сравнении с прежним временем. Россия считала его своею собственностию, а не простым временным закладом, как это было по договору Андрусовскому. Необходимость принудила Россию принять последнее условие, впрочем как временную меру в простом срочном перемирии, каким и был Андрусовский договор. Сама Польша избавила Россию от тяжелой необходимости возвратить ей со временем Киев: она уступила его Порте договором Буджановским. С тех пор Москва считала Киев взятым у Турок и даже отстраняла всякое на него притязание со стороны Польши. Это мнение еще более утвердилось, когда Дорошенко, гетман всей заднепровской Украйны, принявший турецкое подданство, предался потом России со всею страною, ему подвластною если не на самом деле, то по крайней мере по праву.

Готовясь к войне с Турками, опасаясь в то же время и Поляков, Россия всеми способами старалась защищать Киев. В марте месяце уже произведен был осмотр всех киевских укреплений, и составлена опись того, что нужно исправить или вновь устроить. Немедленно, по получении в Москве, эта опись была доложена малороссийским приказом в царской думе, которая постановила “послать в Киев государеву грамоту тот час”, поручая воеводе исправить по описи укрепления и вообще “учинить, где пристойно, всякия крепости, чтобы во время неприятельского прихода за помощию Божиею сидеть было бесстрашно”. В Киеве, по распоряжению Иноземного приказа, постоянно находились иностранные инженеры, которым поручено было производить работы, заготовлялись запасы и сосредоточивались войска. В продолжение короткого времени воеводы сменялись там три раза. В начале года там воеводствовал боярин князь Алексей Андреевич Голицын, за тем окольничий Алексей Андреевич Головин и потом боярин князь Иван Борисович Троекуров (2).

Несмотря на то, что преимущественное внимание московского правительства устремлено было на Киев, однако же оно заботилось и об укреплении Чигирина, уступая в этом случае желанию малороссийского гетмана. В январе уже месяце чигиринский воевода уведомлял, что “верхний и нижний город деревянный” следует совершенно исправить. Вследствие его донесения, к гетману Самойловичу был послан указ, которым повелевалось сделать распоряжение о том, чтобы чигиринские и других малороссийских городов жители заготовили необходимые для исправления укреплений лес и другие припасы. Но гетман, еще до получения царского указа, отправил генерального хорунжого, Григорья Карпова, полковником в Чигирин, и поручил ему исправить укрепления нижнего города своими ратными людьми, а верхний город должны были по его распоряжению укреплять Русские.

Жителям городским он предписал приготовить лес. Таким образом, защиту Чигирина, еще до утверждения царского, по общему порядку, заведенному в Малороссии, гетман разделил между войсками московскими и малороссийскими. Когда в Москве получили известие о распоряжениях Самойловича, киевскому воеводе поручено было предписать Кравкову немедленно приступить к починке чигиринских укреплений по соглашению с полковником Карповым. Но велел за тем, вероятно не полагаясь на достаточные познания чигиринского воеводы в деле укрепления, на его место был назначен иностранец, генерал-майор Трауернихт, которому в помощь отправлен из Киева инженер ФонъФростен (3).

Трауернихту поручалось немедленно ехать в Киев и потом, когда отпустит его воевода Троекуров, спешить в Чигирин. Известия о намерениях Турок напасть на Украйну, постоянно приходившия в Москву, усиливали поспешность к принятию всех мер для обороны. Самойловичу, в начале апреля, вновь было предписано распорядиться о скорейшем укреплении нижнего города Чигирина, которым заведывали Малороссияне. Известия о случившемся там пожаре, истребившем часть деревянных укреплений, и о побегах стрельцов со сторож, еще более заставляли спешить московское правительство (4). Трауернихта; на пути к Киеву, в Севске, настигло новое предписание царское, которым повелевалось ему, не заезжая уже в Киев, ехать прямо в Чигирин, куда направлены были и стрелецкие приказы, ему приданные в Москве для усиления чигиринского гарнизона.

Прибыв в крепость, он должен был принять “воинский наряд и запасы”; составить, по обычаю, опись всему и сообщить в приказ малороссийский. Ему вменено было в обязанность, “о службе государевой делом. радеть неоплошно”, держать караулы по городу, острогу, башням и стенам крепостным и часто их осматривать, чтобы как-нибудь Татары и Турки нечаянно не пришли к Чигирину и “дурна какого не учинили”; в отношении к жителям — “ласку и привет держать и во всем их оберегать”, и стараться, чтобы Русские жили в мире с Малороссиянами, и наблюдать, чтобы не было перебежчиков с нашей стороны, а выходцев из Польши строго допрашивать о Турках, крымском хане, польском короле, и “о всяких вестях”, которые узнает, немедленно сообщать в Москву, в приказ малороссийский, и киевскому воеводе (5).

Чигирин составлял передовое укрепление, на которое прежде всего должны были напасть Турки, дабы не оставить его в тылу у себя, еслиб задумали идти к Киеву. Но за ним находилось Запорожье. В борьбе против Турок оно могло оказать важную помощь, угрожая с тылу турецким войскам, еслиб они предприняли осаду Чигирина, или отвлекая Татар нападением на их отряды и даже на самый Крым. Но Запорожье, несмотря на присоединение Заднепровья, еще не вполне считалось в подданстве одной России. Хотя московское правительство обходилось с Запорожцами, как с своими подданными, но в то же время и не отрицало их подданства Польше, признанного Андрусовским договором. Запорожье, собственно говоря, только находилось под покровительством обеих держав, равно желавших полного его подданства.

Это обоюдное покровительство давало возможность полной свободы в действиях Запорожью в войне России с Турками, с которыми Польша заключила уже мир. Естественно что при таком положении дел московское правительство должно было заботиться о том, чтобы склонить Запорожцев на свою сторону и возбудить к войне против Турок. Того же, конечно, желал и гетман малороссийский; но Самойлович, мечтавший о владычестве над всею Украйною, не был расположен к Запорожью, ему неподвластному; и между ним и кошевым Серко таилась вражда. Храбрый, пользовавшийся всеобщим уважением не только своих казаков, но и всех соседей, кошевой запорожский твердо отстаивал самостоятельное положение своего войска. Он желал блага Украйне, не любил ни Татар, ни Турок, ни Поляков, но не хотел считать себя подвластным Самойловичу. Таким образом, отношения к запорожскому кошевому московского правительства и гетмана малороссийского существенно различались.

Москва постоянно ласкала Серка, желая привлечь его на свою сторону; но все сношения с Запорожьем однако же производились не иначе, как через гетмана, или с его ведома. Самойлович исполнял поручения правительства московского, но в то же время старался всеми способами внушить недоверие к запорожскому кошевому. Поэтому в этих отношениях не было искренности, таились подозрения; московское правительство не могло вполне полагаться и на самую Малороссию: там постоянно продолжалось волнение. Хотя Дорошенко и сошел с поприща действий, но был еще гетман польский; Турция приготовляла своего; Малороссия оставалась раздробленною по прежнему. Выходцы, казаки из Польши, приверженцы Дорошенка, лазутчики Турции, волновали народ, внушали недоверие к Самойловичу, который сам держался наиболее силою Москвы. Суд над Рославцем и его товарищами, составившими заговор против гетмана, еще продолжался в это время, а между тем Рославец пользовался народным уважением.

Государь разрешил гетману судить его и сообщников по законам малороссийским, по войсковому праву. Войсковой суд присудил их к смертной казни; но Самойлович, желая показать Малороссиянам, впрочем уже привыкшим к жестокостям гетманов, свое милосердие, даровал им жизнь, и просил у государя дозволения прислать их в Москву с тем, чтобы они были сосланы в Сибирь (6). Государь согласился на желание гетмана, который в то же время нашел случай удалить и Дорошенка из Украйны, где он проживал в своих поместьях: он отправил его в Москву, опасаясь, вероятно и не без основания, что такой человек, как Дорошенко, не останется спокойным зрителем происшествий и при первом удобном случае может вмешаться в дела общественные (7). Гетман искал всеми способами приобрести доверие к себе московского правительства; один, а иногда и двое из его сыновей постоянно пребывали в Москве, как гости, но в-то же время, как заложники, хотя правительство вовсе этого не требовало от него; оно принимало и содержало сыновей со всеми возможными почестями. В это время он прислал меньших сыновей, Григорья и Якова, а старшего Симеона выписал обратно в Малороссию. Симеон был уже в полном возрасте и потом действовал в войне против Турок (8).

Хотя московское правительство и доверяло лично Самойловичу, однако же, не рассчитывая на спокойную преданность всей Малороссии, постоянно ласкало Запорожье, несмотря на нерасположение к нему гетмана.
В Запорожье ежегодно посылалось “царское жалованье”, запасы военные и подарки старшинам и кошевому, а иногда и всем казакам, если бывала с их стороны особенная заслуга. И в этом году, в мае месяце, с таким поручением и грамотою к Серку и “всему поспольству”, отправился из Москвы стряпчий Перхуров в Сечу. Проездом в Запорожье, он должен был заехать в Батурин, явиться к гетману и с его проводниками отправиться в Сечу. Прибыв туда, он не застал кошевого, который находился на пасеке, верстах в пяти от Сечи. Извещенный о приезде московского гонца, Серко на другой же день прибыл в Сечу и позвал Перхурова на кош: его встречали торжественно с пушечными выстрелами. После свидания с гонцом, когда Серко узнал, что он привез грамоту царскую и жалованье войску запорожскому, он собрал раду.

На раде он выслушал речь гонца, принял грамоту из его рук и в знак уважения положил ее на голову, поцеловал печать и отдал войсковому писарю для прочтения. Выслушав грамоту, казаки “били челом государю на его жалованье”, однако же кричали, что прислано мало сукон, “поделиться не чем, только де прислано им по одной рукавке”, между тем как они “всегда верно служили отцу государеву и ему служить готовы постоянно и сражаться против бусурманов”. Кошевой с своей стороны жаловался на раде Перхурову, что будто бы казаки ему недостаточно повинуются, потому что у него “государева жалованья, знамени и булавы нет”.

Ему хотелось знаков гетманского достоинства, или точнее сказать, ему хотелось быть гетманом заднепровской Украйны, вместо Дорошенка. Но в этом отношении московское правительство поставлено было в затруднительное положение; оно всегда было готово признать заднепровским гетманом кого бы то ни было; даже соглашалось прежде признать это достоинство за Дорошенком, если того захотят казаки; но эта мысль была противна Самойловичу, стремившемуся к полному обладанию всею Малороссиею, не люба и самим Малороссиянам, сколько-нибудь понимавшим политическое положение своей родины. Но воззрения государственные не могли быть понятны запорожским казакам. Желая гетманства своему кошевому, Запорожцы постоянно негодовали на Самойловича, постоянно придирались к различным мелочным обстоятельствам. На этой раде они, между прочим, кричали против него, говоря, что он отнял у них Переволошинский перевоз, без платы переезжать через него не позволяет, и не присылает запасов для войска (9). Между тем и Самойлович постоянно жаловался на Серко, и эти жалобы тоже имели основание.

В листе от 2 июня он писал государю: “До сего времени никогда ничего доброго от него кошевого не исходило, так и ныне деется.” Гетман писал к нему и просилъг чтобы он не входил ни в какия сношения с крымским ханом; несмотря на то, Серко заключил с ним перемирие. “Чаять навсегда,” прибавляет Самойлович, донося об этом в Москву, хотя перемирие Запорожцев с Крымом было заключено только до Петрова дня. Хотя подобные перемирия с Татарами постоянно заключали Запорожцы, находясь с ними в близких сношениях, но, быть-может однакожь, Серко заключил его без ведома и против воли гетмана, желая показать свою самостоятельность. На его приглашение, приехать в Батурин для совещания о совокупной защите края, он явно выразил свое недоверие к Самойловичу, говоря, что опасается ехать, чтоб он не захватил его и не “заслал в Сибирь на вечное житье, как Дорошенка”.

Преданные Дорошенку казаки истолковывали отправление его в Москви. как ссылку, и обвиняли Самойловича. Серко не только показывал нерасположение к гетману, но даже жаловался ему и на московское правительство. “Великим удивлением дивлюсь, писал он к нему,– что не получал даров, какие посылались ему при царе Алексее Михайловиче; для чего то дело делается, ведаешь, ваша милость! я здесь на славном Запорожье много времени не стадо пасу, но по воле Божией и по любви всего войска есть над войском начальный сего места вож; не домашния дела делаю, но служа великому государю, для целости отчизны воински тружаюсь.”

Сообщая это письмо Серка в Москву, Самойлович писал к думному дьяку Илариону Ивановичу, что получив царскую грамоту, Серко вслух, пред всем войском, говорил, что письмами нас только “манят, на которые не надеючися, надо нам самим о своей целости промышлять. Ведаете их оборону, далася нам знать”. (10) Несмотря на взаимные ссоры, в кошевом запорожском было не менее любви к своей родине, как и в гетмане обеих сторон Днепра; но характеры их существенно различались: Самойлович, хотя и в грубом виде, был уже человеком государственным и смотрел далеко вперед; Серко был предводитель дружины, блистательно-храбрый, но вовсе не понимавший политического значения Украйны в это время.

Между тем. Турция готовилась к походу еще с осени прошлого года. Заключив мир с Поляками, Турки намеревались оказать помощь Венгрии и начать войну с Империею.Это предположение казалось в настоящее время вероятнее, нежели когда-либо, ибо верховный визирь Ахмет-Кюприлю внезапно умер, и на его место назначен был Кара-Мустафа, благосклонно расположенный к Венграм. О том же старался и французский посланник в Константинополе, Нуантель; но известие, что Дорошенко со всем Заднепровьем покорился России, принудило Турцию начать войну с нею. Но прежде, нежели начать войну, Турция употребила то же самое средство, каким постоянно пользовалась Польша, теряя владычество над Украйною.

Ей нужно было создать внешний призрак обладания над страною, не находившеюся уже в её власти, выставить знамя, под которое бы стекались все бесприютные сыны несчастной Малороссии; ей нужно было назначить гетмана, признающего её верховную власть. Силы оружия не слишком было бы достаточно действовать в стране, привыкшей к битвам, защищаемой войсками могущественной державы Московской. Сила измены скорее всего могла бы даровать удачу мусульманскому оружию. В примерах возможности такого предприятия не было недостатка: Дорошенко был самым недавним.

Но кого сделать гетманом Малороссии? Совет патриарха цареградского как нельзя лучше помог Турции в обстоятельстве затруднительном.– В темницах Цареграда шесть лет томился человек, носивший великое для Малороссии имя; это не был Богом данный её избавитель, но родной и единственный сын Богдана, Юрий Хмельннцкий. Ребенком он остался по смерти отца, и несмотря на малолетство, был избран в сан гетмана. Любовь народа к Богдану была причиною избрания, а в то же время и происки генерального писаря Виговского, назначенного в опекуны к Юрию. Но это опекунство было не продолжительно: удалив Хмельницкого в Киев для того будто, чтоб продолжать учение, Виговский сделался гетманом, с целию подчинить Украйну, по прежнему, Польше.

Намерение это произвело ряд, кровавых войн, стоивших Малороссии бесчисленных жертв. Андрусовским перемирием были приостановлены войны, но не были окончены. Разделив на части Малороссию, этот договор сам послужил поводом к новым войнам. Поход Турок под Чигирин был их продолжением. Во все это время Юрий Хмельницкий два раза получал гетманскую булаву, но не умел удержать ее, постригся в монахи, попал в плен к Полякам, вместе с епископом Тукальским, и вырученный оттуда, снова пленен был Татарами, которые отправили его к султану. Узник Семибашенного Замка, он ожидал казни за попытку к побегу, когда ему пришли возвестить о назначении его по воле султана князем всей Украйны. Патриарх Пареений вывел его из темницы; драгоман порты, Маврокордато, снял с него монашескую одежду и облек его в золотой кафтан, дал ему оружие, денег, лошадей из султанской конюшни и отправил его волновать Малороссию. В марте месяце он торжественно выехал из Царьграда к войскам турецким, которым назначен был поход к Чигирину под предводительством Ибрагима-паши. Крымскому хану также предписано было соединиться с Турками и действовать против Малороссии (11).

Юрий Хмельницкий, отправившись в поход, перед появлением в Украйне, разослал повсюду универсалы, приглашал казаков вспомнить его отца и подчиниться ему без сопротивления, как законному владетелю Малороссии. По свидетельству летописцев, универсалы Хмельницкого поразили казаков неожиданностью: его считали давно умершим, имя Хмельницкого звучало преданием дорогой старины, и вдруг воскресло великое имя и снова взволновало Украйну. Признаки волнения народного прежде всего оказались в Запорожьи; по крайней мере гетман Самойлович уверил царя, что Запорожцы желают поддаться Хмельницкому.

“Я писал к Серку, чтоб он не мирился с Татарами, а паче, чтоб к Хмельниченку не предавался, однако вижу — свое делает, и к Хмельниченку многожды посылает,” писал гетман к царю в начале июля (12).

Действительно, после получения универсала Юрия Хмельницкого, Запорожцы отправили к нему посланцев в Тягин (Бендеры), но с тем, чтоб он упросил султана отпустить их пленников. Вероятно, только с этою целию Запорожцы показывали видимое расположение к Хмельницкому, которое в глазах не любившего их Самойловича казалось предательством. Впрочем, он скоро и сам изменил свое мнение о Запорожьи, и московскому гонцу Карандееву в июне месяце говорил, что он уже согласился с Серко, как действовать совокупно против Турок.

Когда гетман и князь Ромодановский подойдут к Чигирину, кошевой запорожский с своей стороны обещал ударить на неприятеля. Говоря об универсалах Хмельницкого, гетман разказал, какое впечатление произвело на Запорожцев его приглашение, чтобы Серко вышел к нему на встречу со всем войском. Когда на раде прочли универсал, казаки закричали: “Турки то же хотят с нами сделать, что сделали с Уманью,– нас выманить в поле, а кош разорить и остальных побрать в плен.” К счастию перед войною водворилось согласие между Самойловичем и Серком, чего и желал постоянно московский двор. Несмотря на изветы гетмана, он ласкал Запорожцев и постоянно внушал ему действовать согласно с Серком, уговаривать его не мириться с Крымом а защитить Запорожье, отправив часть своих войск в Кайдак.

На последнее предложение Самойлович отвечал, “что Кайдак находится под обороною запорожского войска и тем городом заведывает Серко, для обереганья туда посылаются Запорожцы. Они для обороны Кайдака людей не просят, и потому не согласясь наперед с ними, значило бы учинить им злобу.” В такое важное время благоразумный гетман отложил личное нерасположение к Серку и, как доказывают его последния слова, избегал уже всякого случая к ссоре или недоразумению. Впрочем, он обещал царю, когда пойдет с князем Ромадановским к Чигирину, писать об этом к Серку (13). Появление в Кайдаке малороссийских войск Самойловича могло показаться Запорожцам желанием, с его стороны, подчинить их постепенно своей власти и, вероятно, не могло быть приятно Серку во всякое другое время.

Но Серко в этом случае поступил не хуже гетмана; он предупредил его сношения и сам предложил ему, вместе с товариществом кайдацким, прислать туда запасов усилить гарнизон своими войсками (14). Но некоторые из городов заднепровской Украйны, опустошенные прежними нашествиями Турок и Поляков, почти беззащитные, послушались универсалов Хмельницкого. Кальник, Немиров, Умань и некоторые другие признали его гетманом. Бездомные казаки также являлись к нему на службу; но вообще их было весьма не много: во главе двух или трех сот казаков он явился в Украйну, вместе с Турками и Татарами.

Вести о движении Турок постоянно приходили в Москву и служили поводом к распоряжению об отражении неприятелей. Желая иметь более точные сведения о пути, которым Турки пойдут к Чигирину и Киеву, призвали еще в апреле месяце, в Посольский приказ для распросов, бывшего гетмана Дорошенка, знакомого с местностию южной Украйны и Турции. Думный дьяк, Ларион Иванов, расспрашивал его, во сколько времени и какими путями Турки могут придти к Киеву. Дорошенко объяснил три пути — на Каменец, Тягин и Запорожье, каждый от пяти и более недель ходьбы, и прибавил, что у реки Хартицы, близь урочища Докучкас, Турки замышляют построить крепость, и еще другую у Кайдака. “Если, Боже оборони, те места неприятеля осадят, то ужь ни единого в Занороги козака не пропустят, а на них уже нельзя наступать будет ни водою в землю их ходить, на море не пропустят уже козацких челнов. Тогда, заключил Дорошенко, навечно пропадет Запорожье.” (15)

Показания Дорошенка послужили поводом к предписаниям о поспешном продолжении укреплений Киева и Чигирина, усилении гарнизонов и приготовлении к походу как гетмана Самойловича, так и князя Ромодановского. В начале июня гетман уже прислал в Москву турецких пленников. Около Юрьева дня он посылал станицу из ста казаков к Каменцу; они в расплох напали на Турок, перебили их и привели пленников, которые сообщили уже о движении всего турецкого войска к Днепру. Желая показать особенное расположение к малороссийскому гетману и тем более привязать его к себе, московское правительство отправило к нему нарочного гонца с подарками. Прибыв в Батурин, стрелецкий голова Карандеев объявил гетману милостивое царское слово, вручил ему соболей на 375 рублей и “атласу белого веницейского самого доброго”, а также значительные подарки и всем старшинам войсковым. Карандееву поручено было объявить также гетману, что в отношении к делу Рославца с его товарищами царь согласен исполнить его желание: они будут сосланы в Сибирь. Сверх того были и еще дела, о которых поручено было гонцу переговорить с гетманом.

Дорошенко скучал в Москве. Буйная, воинственная его природа рвалась на родину, где загорелась война. Ему, столько лет постоянно действовавшему с оружием в руках и в переговорах с соседними державами, не сиделось в Москве, под бдительным надзором правительства; ему хотелось на волю, в степи украинския. Конечно, его бы не отпустили по его только желанию, и потому он, по всегдашнему своему обычаю, употребил хитрость. В Москве постоянно жаловался правительству на Самойловича, будто бы он по личному недоброжелательству не отпускает к нему его жену и удерживает ее в Малороссии; к Самойловичу, напротив, писал постоянно и просил: “ради Бога не уморить его с печали” и, вызвать в Малороссию, согласно с присягою, которую дали гетман и русский воевода, что ему дозволено будет жить в его поместьях. Посольство Карандеева объяснило дело: гетман никогда не думал задерживать жены Дорошенка; ему и хотелось, может-быть, повидаться с женою, но не в Москве, а на родине. Главная же цель Дорошенка заключалась в том, чтобы находиться в Украйне в смутное время.

Но он не возвратился уже на родину, а прожил век и умер в Ярополчей слободе, отданной ему в поместье, в Звенигородском уезде, близь Москвы. Лаская Самойловича, московское правительство однакожь опасалось Малороссиян. Карандееву поручено было повидаться с князем Ромодановским и тайно спросить его, что в случае измены малороссийских войск в Чигирине, могут ли Русские одни держаться в верхнем городе. Удовлетворительный ответ воеводы, который доказывал возможность держаться одним даже Русским против Турок, и вместе с тем доверенность его к Малороссиянам успокоили московский двор. Не одно московское правительство, во и гетман с своей стороны опасался Малороссиян, не совсем к нему расположенных, и желал действовать не иначе, как вместе с московскими войсками. Поэтому он просил царя предписать князю Ромодановскому соединиться с ним, поручить ему устроить мост на Днепре, и оставаясь по ею сторону реки, охранять переправу в то время, когда гетман поведет свои полки за Днепр; но с тем вместе он желал, чтобы при нем постоянно находились хотя человек триста русских воинов.

Опасаясь, чтобы в то время, когда все московския и малороссийския войска соберутся близь Чигирина, хан крымский не ударил на Малороссию, Самойлович просил царя послать к Переяславлю “хотя малую часть войск для славы имени своего”. Он же с своей стороны отправил снова два полка в Чигирин, Рубана и Жураковского, жалованье тамошнему гарнизону и взял с него присягу на верную службу царю и гетману, и чтобы никаких сношений ни с Турцией, ни с Хмельницким не иметь (16).

Но в Москве не менее гетмана заботились о защите Украйны. Белгородское войско, усиленное новыми отрядами, присланными из Москвы, простиралось уже до сорока двух тысяч. Из Смоленска боярин князь Владимир Дмитриевич Долгоруков и думный дворянин Богдан Иванович Ордын-Нащокин привели новые полки к князю Ромодановскому. По желанию гетмана, ему велено были выступить в поход. На место его рати в малороссийские города послана была новая, под предводительством князя Василья Васильевича Голицына.

Из Киева постоянно приходили вести о Турках, но еще не были известны их намерения. Еще в начале июня гетманский гонец говорил в Посольском приказе, что в “Малороссии все смирно, все полки по домам, но готовы к походу; про Турок ничего не слышно”; три станицы, посланные гетманом в степь для разведыванья о движении Турок, еще не возвращались. Однако, в то же время получено было достоверное известие о переправе всего турецкого войска через Днестр под Тягиным, и движении к Чигирину, с тем чтоб, взяв эту крепость, идти на Киев.

Шесть дней простояло там турецкое войсков ожидании Татар, и соединившись с ними 13-го июля, двинулись к Чигирину, предположив в шестнадцать дней прийдти к городу. Немировский староста Куницкий, ища случая поддаться России, уведомлял о Турках гетмана и архимандрита Гизеля; его известия подтверждались и другими лицами. Носились слухи, что турецкое войско простирается до ста тысяч, что первоначальное намерение Ибрагима было ударить на Запорожье, но будто бы Серко обещал поддаться Хмельницкому и тем заставил пашу изменить свое предположение и двинуться прямо на Чигирин.

Вследствие таких известий, гетман немедленно велел двинуться всем малороссийским полкам к Днепру, известил князя Ромодановского о своем походе и просил царя прислать ему драгунский полк, находившийся под начальством полковника Гамильтона. Царь немедленно предписал Гамильтону выступить из Севска, где он находился с полком, идти к Самойловичу и поступить в его распоряжение. В половине июля полк уже прибыл в Батурин, а 1-го августа вместе с гетманом выступил в поход (17).

Вместе с тем, вследствие известий о движении Турок к Чигирину, из Москвы был отправлен стряпчий Леонтьев с грамотами к гетману и князю Ромодановскому, которым предписывалось съехаться и, переговорив между собою, составить план совокупных действий, к которым и приступить немедленно. Для соображения воеводе и гетману отправлены были предположения о военных действиях, составленные в Москве. Им предлагалось посылать за Днепр разъезжия станицы, чтоб иметь верные известия о движении Турок к Чигирину или к Киеву. Если же Турки пойдут за Днепр Мурасским шляхом, на полки князя В. В. Голицына, то гетману и воеводе предписывалось помогать ему своими войсками. Полк князя Голицына был незначителен; ему предписано было двинуться к Переяславлю, если гетман и воевода и сочтут это за нужное, и даже к Лубнам и Днепру, и вообще действовать совокупно с ними. Леонтьеву поручено было подробно переговорить с Самойловичем и князем Ромодановским, все их речи записать в статейный список и представить потом в Москве.

Россия вовсе не могла надеяться на помощь Польши, однакоже князю Ромодановскому поручено было писать к гетманам литовскому и коронному, и требовать, чтобы они с своей стороны “чинили промысл над турками”; но Поляки находились уже в мире с Турками и недоброжелательно смотрели на Россию. Запорожье колебалось и, как кажется, боялось принять решительно сторону России; в самой Малороссии, привыкшей уже к войнам междоусобным, казаки постоянно волновались в это время. Была одна надежда на войска московския; но они еще далеко находились от Чигирина, к которому приближались уже Турки. При таких обстоятельствах естественно, что положение Украйны сильно беспокоило московский двор.

Один вслед за другим отправлялись гонцы к гетману и князю Ромодановскому. Вслед за Леонтьевым отправлен был стольник Карандеев. Поводом к его отправлению были известия, полученные от Трауернихта и гетмана Самойловича о том, что Турки уже появились в виду Чигирина; а между тем в Москве не имели еще сведений о том, достигли ли места своего назначения войска московския и малороссийския.

Карандееву поручалось ехать “на спех днем и ночью” и напомнить Гетману, что он “обещал государю приходом своим не токмо к Днепру, но и к самому Чигирину помочи подавать и от неприятеля их оборонять, а ныне великому князю известно подлинно, что они августа 8-го были около Ромна, а Ромны не только от Чигирина, но и от Бужина в дальних местах, и им следовало поспешать, чтоб обнадежить чигиринских сидельцев”. Боярину, где бы его ни встретил Карандеев, ему поручалось “выговаривать” за медленность похода, однакоже “полегче, только напомянуть о Чигирине обещательный промысл”.

Вообще, как гетману, так и воеводе поручалось спешить к Чягкрину, укрепить переправу на Днепре и всеми силами помогат осажденному городу, а вместе с тем как можно чаще уведомлят государя о своих действиях. С этою целию устроена была особая скорая почта по Калужской дороге (18).

В это время войска русския и малороссийския уже приближались к Днепру; августа 1-го гетман выступил из Батурина, а князь Ромодановский 18-го числа того же месяца из Курска. По взаимному условию между собою они должны были соединиться в 25 верстах от Ромнов, у реки Псела. Приближаясь к Ромнам, гетман получил известие из Чигирина, 4-го августа, что Турки уже показались в виду этой крепости. Через три дня, когда его полки прошли Сулу и стояли на Белой Воде, новый гонец привез ему известие о начале осады.

Уведомив царя и князя Ромодановского, гетман просил воеводу поспешить походом. Августа 10-го, войска московския и малороссийския соединились на Артаполате и вместе продолжали поход к Днепру. Беспрерывно встречали их новые вестники из Чигирина, разказывали о трудном положении осажденных и просили помощи. Из-под Снятина воевода и гетман решились наскоро отправить вспомогательный отряд в Чигирин, состоявший из одного полка сердюков и тысячи русских драгун. Отправив наперед этот отряд, соединенные войска медленно продолжали поход и только в конце августа (24-го) подошли к Днепру, к Чигиринской Дубраве; но заметив, что берег в этом месте неудобен для переправы, подвинулись к Бужинскому перевозу (19).

Между тем Чигирин уже целый месяц находился в осаде. Июля 28-го пришел в город казак, находившийся в плену у Турок, и уведомил о приближении неприятеля. Через два дня появился в виду города отряд татарский, человек в полтараста, и отогнал городское стадо, которое паслось на лугу в виду города: Августа 2-го, снова показались Татары уже вместе с Турками, и пробыв несколько времени, возвратились назад. Это были передовые станицы, которые в то же время показывались и в виду Канева. Полковник каневский, Пушкаренко, лишь только заметил татарский отряд, человек в двести пятьдесят, как сделал вылазку, отбил их и взял несколько пленных.

Наконец, 3-го августа, подошло к Чигирину все турецкое войско и остановилось на Крымском поле. Две незначительные вылазки были отбиты и возвратились с потерею назад. На другой день Турки подошли ближе к городу и расположились на возвышениях, его окружающих, в 216 саженях, где был старый вал. Турки немедленно начали делать траншеи и апроши. В продолжении одной ночи они успели построить две батареи, вооруженные, каждая, двумя 20-фунтовыми пушками и на другой день открыли огонь по верхнему городу.

Восемь дней они не стреляли в нижний город, вероятно в надежде преклонить Малороссиян, которые его защищали, к добровольной сдаче. Действительно, Юрий Хмельницкий прислал лист в Чигирин, в котором предлагал Малороссиянам признать его гетманом и сдаться без бою. Постановленный султаном в гетманы, он однакоже не стыдился подписаться: “Божиею милостию Юрий Гедеон Венжик-Хмельницкий, князь Сарматский и Малороссийской Украйны, и вождь войска Запорожского”. Но приглашение не произвело действия, как и выставленные им знамена с изображением креста. Чигиринские воеводы отправили лист его в Москву и приготовились к защите; но имея сведения о значительных силах Турок и Татар, просили помощи.

Осажденные не унывали, узнав в тот самый день, как началось бомбардирование, что полки московские и малороссийские приближаются к Днепру к ним на помощь. Эту весть им принес казацкий отряд, состоявший из пятисот человек, посланный для подкрепления чигиринского гарнизона гетманом Самойловичем, который в этот день вошел в крепость, не будучи замечен неприятелем. В продолжении следующих двух дней, Турки с удивительною быстротою строили змееобразно траншеи, постоянно подвигаясь вперед, и в близком расстоянии от стен успели построить новую батарею. Действие Турок против одного верхнего города, действительно, если не поколебало доверие Русских к Малороссиянам, то внушило однакоже подозрение генералу Трауернихту. Чтобы увериться в преданности казаков, он назначил в ночь на 7-е число вылазку из тысячи Малороссиян и восьмисот Русских на передовые траншеи неприятеля.

В полночь отправилась вылазка, вооруженная секирами, полупиками иручными гранатами, и в расплох, во сне, захватила Турок, не ожидавших нападения. Подле вала, у контр-эскарпа, находился резерв из мушкетеров. Турки бежали с передовых траншей, до тысячи их было побито, по сказанию пленников, между тем как Русские потеряли до 30 убитыми и 48 было ранено. Удачная вылазка однако же не могла расстроить осады, производившейся огромными силами в сравнении с осажденными. В ту же ночь, усилив стражу, Турки все ближе и ближе подвигались к городу. В тридцати саженях от вала возвели новые шанцы, против Спасской башни устроили батарею, а прежния две вооружили большим числом пушек 36-фунтовых и мортирами, бросавшими 80-фунтовые бомбы в верхний город.

Спасская башня, стена вокруг неё и церковь Николая Чудотворца, находившаяся неподалеку от стены, были сильно повреждены. В несколько дней семнадцать пушек были совершенно подбиты и башня обезоружена. Но осажденные однако же не унывали: за стеною была устроена новая, хотя тоже деревянная, а между обеими стенами насыпана земля; приготовлялась и новая вылазка. Хотя, как говорит современное сказание, “Русским людям и казакам было великое утеснение от верховых нарядных гранат, телеги, запани и платье разметало и пожгло”, однако же по жеребью досталось стрелецкому голове Илье Дурову вести вылазку на турецкие шанцы, и он повел ее как на праздник. По двести избранных из трех стрелецких полков, в нарядных платьях, вместе с 800ми казаков отправились 9-го августа в полдень из крепости, напали на передовые укрепления и прогнали Турок. Разбитые в передовых траншеях, они бежали с большим уроном за второй ряд укреплений, откуда им не было подано помощи.

Русские потеряли 26 убитыми и почти вдвое более ранено. Но удачные вылазки не останавливали общего хода осадных работ. После этой вылазки Турки приняли более предосторожностей от внезапных нападений, фашинами покрыли траншеи, удвоили в них стражу и вооружили пиками и длинными шестами с железными крючьями на концах. До этого времени они щадили нижний город, их батареи действовали преимущественно на верхнюю крепость, рассчитывая на измену Малороссиян, как ожидал Юрий Хмельницкий.

Последняя вылазка, в которой большею частию действовали казаки, убедила их в противном, и с тех пор с возрастающею силою артиллерия их действовала на нижний Чигирин, траншеи все более и более приближались к стенам и строились новые батареи. Но упорно защищались осажденные, быстро исправляли повреждения и с своей стороны не переставали перестреливаться, хотя уже много пушек было сбито и уничтожено Турками, стены верхнего города во многих местах повреждены, и в нижнем городе множество домов совершенно разрушено.

Потеряв надежду принудить город к сдаче, Турки решились на приступ. Единовременно начаты были три подкопа, но счастливый случай спас осажденных. Негр, находившийся в услужении у одного из пашей, поссорился с своими, бежал в город и указал, в каких местах делаются подкопы. Осажденные принялись за работу и начали копать глубокий ров у самой стены; но это не помогло. Один подкоп у Спасской башни был взорван Турками 17-го числа, около 5 часов по полудни; часть вала разрушилась, и Турки бросились на приступ, сбили Русских и заняли пролом; но чрез несколько времени осажденные прогнали их с сильным уроном, действуя преимущественно ручными гранатами, и ночью снова заделали пролом. Два другие подкопа обрушились сами собой, от сильной пальбы из орудий.

Неудача однако же не остановила Турок: они еще сильнее открыли огонь, подбили вновь четыре пушки в крепости и ближе подводили траншеи к городскому валу. Укрытые фашинами, они работали как под землею, находясь уже в полутораста шагах от городской стены. Осажденные почти не могли вредить им, владея незначительным уже количеством пушек, которые. большею частию находились без лафетов, между тем как неприятели продолжали беспрерывно пальбу, бросали горючие снаряды на деревянные укрепления города и производили пожары. Только пять мортир с успехом действовали у осажденных, но и для тех не доставало бомб; днем и ночью они обтачивали камни, которыми и стреляли.

Турки заложили новые мины. Еще 17-го числа один перебежчик Молдаван уведомил об этом осажденных. Подкопы шли к башне Козий-Рог и к Крымскому и Дорошенкову бастионам. Осажденные укрепляли стены и в этом направлении стреляли из тяжелых орудий, в надежде, что от пальбы подкпоны обрушатся сами собою. Но приходилось уже трудно отсиживаться: десять вылазок в продолжение трех недель убавили число войск; снарядов и орудий почти не было; стены укреплений во многих местах были разрушены.

В таком положении находились осажденные, когда 20-го числа, рано утром, по мосту через Тясмин, с распущенными знаменами, при звуке труб вошел в Чигирин вспомогательный отряд, отправленный к ним на помощь князем Ромодановским и гетманом. Отряд состоял из шестисот пятнадцати белгородских драгун, под предводительством полуполковника Фаддея Тумашева, и восьмисот сердюков. Они принесли весть о скором прибытии русских и малороссийских войск. Князь Ромодановский просил осажденных продержаться еще несколько дней, обещая выручить их. Действительно соединенные войска уже приближались к Днепру.

Отряд, посланный в помощь Чигирину, шел быстро и растерял но дороге много людей. Солдаты и лошади были утомлены. Ночью он переправился через Днепр и, не замеченный неприятелем, вошел в город. От стороны Днепра Татары осаждали Чигирин. Они пришли в турецкий стан поздно и в незначительном количестве. Крымцы, вместе с белгородскими Татарами.составляли не более пятнадцати тысяч. Но во всяком случае их было достаточно для того, чтобы не пропустить в Чигирин вспомогательного отряда. По разказам пленных, Ибрагимъпаша был чрезвычайно недоволен ханом, упрекал его за нерадение и грозил гневом султана. Но, кажется, не простое нерадение заставляло так действовать Татар: они находились в перемирии с Запорожцами и вовсе не желали войны.

Вступление вспомогательного отряда в город, ожидание скорого прибытия соединенных московских и малороссийских войск вдохнуло мужество в осажденных. Турки упали духом, однако же не оставили осады, но еще усилили ее, в надежде взять город до прибытия русских войск. Августа 22-го взлетел на воздух подкоп близь Дорошенкова укрепления и взорвана часть вала. Самое укрепление обрушилось от силы удара, и развалины упали на турецкие отряды, приготовленные для приступа. Этот случай так перепугал Тирок, что они не отважились начать приступ.

На другой день взлетел на воздух новый подкоп, близь самой крепости, с частию городского вала. Но осажденные знали наперед об этом подкопе и потому заранее отвели оттуда войска и сзади вала устроили ретраншемент. В стороне они держали наготове триста избранных казаков, которым поручено было немедленно после взрыва занять пролом и удержать приступ. Лишь только открылся пролом, Турки бросились было на приступ, но заметив казаков, готовых уже встретить их с оружием, и новый ретраншемент за валом, отступили назад. Пальба с неприятельских батарей продолжалась по прежнему и даже с большею силою; но несмотря на то, часто казаки выходили из города ночью, врывались в укрепленный турецкий лагерь и возвращались с добычею. Осажденные не теряли духа, ожидая скорого прибытия русских войск.

Августа 23-го, в Чигирине, слышали сильную пальбу и полагали, что Турки встретили русския войска у Днепра и дали сражение. В следующие дни осада продолжалась с большею силою; но в турецком лагере, однако же, заметно было особенное движение. Осажденные ожидали общего приступа, как 28-го августа заметили, что Турки сняли лагерь.

Посланный для разведывания отряд нашел уже, что все траншеи и подступы были оставлены неприятелем. Турки потянулись в обратный путь к Дунаю, бросая по дороге боевые снаряды и запасы, между тем как их вовсе не преследовали, “чая какого обмана”, как разказывали после чигиринские сидельцы. В городе оставалось боевых припасовуже не более, как на три дня; укрепдения были почти разрушены. Еслиб русское войско несколько дней опоздало подойдти к Днепру, Чигирин был бы взят; но недостаток продовольствия в лагере и страх сразиться с сильным неприятелем принудили Турок к поспешному отступлению.

Между тем, в конце августа, князь Ромодановский и гетман Самойлович подошли к Днепру. Татары уже занимали противоположный берег. Узнав о приближении Русских, Ибрагим-паша отправил хана с частию турецких войск препятствовать переправе. Весь противоположный берег был занят неприятелем, которого силы все расли и расли. Почти двое суток с обеих сторон не прерывалась пальба из ружей.и пушек. Трудная предстояла переправа, и медленность начальников соединенных московских и малороссийских войск в этом случае с каждым часом затрудняли ее более и более. Наконец, по совещании между собою, гетман и воевода решились на судах отправить передовые дружины, которые ночью смело перешли через реку, и ударив на передовые сторожи неприятелей, прогнали их. Вслед за ними показался силный отряд Татар, но был рассеян пушечною пальбою с другой стороны Днепра.

Первый успех обезопасил переправу. Во всю ночь, накануне 27 августа, перевозились войска через Днепр. Несколько барок достигли благополучно до берега, но одна пошла ко дну; люди были однакоже спасены. Князь Ромодановский постоянно находился на берегу, распоряжаясь переправой. Когда потонула одна из барок, он призваль к себе генерала Гордона, поручил ему вынуть из воды барку и переправить на ней свой полк. Гордон принялся за дело, а между тем к следующему утру переправилось уже до 5,000 войска на противоположный берет Днепра. Воевода, ожидая нападений со стороны неприятеля, предписал немедленно строить земляные укрепления. В то время, как передовой отряд укреплялся на одной стороне Днепра, с другой, к следующему дню (28-го августа), переправились три казацкие полка: Нежинский, Гадячский и Полтавский, и часть полка генерала Кравкова. За ними вплавь переправились казаки-охотники и немедленно, в числе сорока всадников, отправились в лес, в надежде на добычу. За ними пошли пешие московские люди и казаки за дровами, без всякого оружия, между тем как в лесу сидела засада; заметив казаков, Турки сделали залп из ружей.

Не ожидая нападения, казаки в беспорядке бросились назад. Турки напали на пеших и безоружных. Преследуя их, они приблизились к укреплениям, которые успели уже построить Русские. Конные казаки после первой неудачи возвратились и завязали дело, но Турки подвигались вперед, пока залп из небольших пушек с укреплений, находившихся по ею сторону Днепра, и пальба с другого берега не остановили их напора. Турецкий отряд состоял не более, как изо ста человек; он ожидал подкрепления, но другой отряд в двести человек подходил иною дорогою, а потому, вслед за новым залпом из девяти орудии с противоположного берега Днепра, они отступили, потеряв однакоже трех человек и семь лошадей, тогда как Русских и казаков пало тридцать семь человек.

Первое нападение произвело тревогу. Князь Ромодановский, опасаясь, чтобы вслед за тем неприятели с большими силами не напади на передовые отряды Русских, только что переправившиеся за Днепр, хлопотал, как можно более перевезти войск на другой берег. Встретившись с генералом Гордоном, он спрашивал его мнения. Гордон отвечал, что переправившееся войско укрепило слишком малое пространство, которое и так наполнено людьми. При переправе большего количества необходимо укрепить большее пространство; он полагал, что боярин хочет переправить все войско. Особенно считал он необходимым занять лес, находившийся не вдалеке от берега, откуда Турки и делали нападения.

Боярин нашел совершенно правильным предложение Гордона и поручил ему немедленно с его полком и другими, которые он велел за ним переправить намеревался, привести его в исполнение. Гордон переправился с своим полком через Днепр, и встретив генерала Шепелева, убедил его занять большее пространство земли укреплениями. Хотя он и отказывался недостатком людей для работ, однакоже, убежденный доводами Гордона, согласился и отправил полковника Росеворма к князю Ромодановскому просить подкреплений. Боярин немедленно послал целый пехотный полк.

Осмотрев местность, Гордон, после долгих споров с начальниками полков, убедил их однакоже приступить к постройке новых укреплении и занять соседний лес. Под вечер все полки двинулись к своим местам и начали строить укрепления на протяжении слишком 1,500 саженей. Часа два продолжалась работа, как заметили сильный огонь со стороны Чигирина. Полагали, что Турки идут к Днепру, чтобы напасть на русское войско. Это обстоятельство заставило работать с большею ревностию, и укрепления были готовы к утру 29-го августа. На рассвете этого дня, перед русским станом, на холме, показались Татары; но встреченные выстрелами с батареи, устроенной Гордоном перед его полком, обратились вспять.

Полковник Косогов, немного спустя, с сотнею казаков и несколькими охотниками пошел за ними. Он разделил свой отряд на две части: одну поставил в засаду, с другою сан действовал около неприятеля, желая завлечь его между двух огней. Но Татары, с своей стороны, делали точно то же; главные их силы скрывались за лесом; наткнувшийся на батарею был только передовой отряд, который, не вступая в открытый бой, меняясь несколькими выстрелами с отрядом Косогова, надеялся с своей стороны завлечь его в опасное положение. Однакоже ни русскому полковнику, ни Татарам не удался их маневр; дело окончилось ничем. Но Татары оставили однакоже свои посты и потянулись к Чигирину. Русские не преследовали их, опасаясь засады.

В этот день с отдельным отрядом, в котором было более пятнадцати тысяч человек, пришел князь Василии Васильевич Голицын и стал лагерем против разрушенного местечка Вороновки. Хотя новый воевода враждовал по местническим счетам с князем Ромодановским и не входил с ним ни в какия сношения, но во всяком случае значительные силы, уже сосредоточенные, обещали успех над неприятелями. Сильный огонь, замеченный со стороны Чигирина, смущал однако воеводу. Полагая, не взят ли уже Турками город, князь Ромодановский послал шестьдесят рейтаров для разведыванья. Шесть из них в полночь возвратились в главную квартиру генерала Шепелева с известием, что вслед за ними идет все турецкое и татарское войско на Русских.

Известие взволновало весь стан, но чрез. несколько часов оказалось ложным. Небольшой татарский отряд, вероятно посланный для наблюдения за движениями русского войска, завидев приближавшихся к нему русских рейтаров, спрятался в лес. Не заметив их присутствия, рейтары спокойно подавались вперед. Вдруг Татары с гиком бросились на них. Испуганные нечаянным нападением, не зная сил неприятеля, рейтары побежали в стан и принесли весть о приближении войск в то время, как в свой черед испуганный малочисленный татарский отряд без оглядки бежал к Чигирину. Вслед за этою тревогою явился из Чигирина капитан и уведомил воеводу, что Турки сняли осаду и, побросав запасы и пушки, поспешно отступают.

Отправив его с этим известием к государю, князь Ромодановский созвал всех начальных людей своих войск выслушать милостивое слово царское, привезенное к ним гонцом Карандеевым. Гонец ехал с предписанием о немедленном продолжении похода к Чигирину и действий против Турок, и прибыл в стан воеводы и гетмана в то время, когда война уже, окончилась. Переправив все остальные войска через Днепр, князь Ромодановский и гетман 5-го сентября пошли к Чигирину. Осмотрев город, распорядившись о починке укреплений, воеводы не преследовали неприятеля. Трехтысячный отряд отправлен был только к Черному Лесу, чтобы разузнать о Турках. Чрез три дня он возвратился и привез пленных, которые известили, что Турки перешли Ингул и Инулец; Татары провожали их до Буга и потом отправились в Крым.

Преследовать неприятеля действительно уже было невозможно: слишком много было пропущено времени. Медленно переправлялись соединенные войска через Днепр, и еще медленнее решались воеводы на действия наступательные.

Таким образом окончился поход, и 10-го сентября войска уже вновь начали переправу через Днепр и движение на зимния квартиры. Одно приближение войск устрашило Турок, бежавших без оглядки, и освободило чигиринских сидельцев, блистательно выдержавших осаду. В Москве не надеялись на казаков, опасались, чтобы в Чигирине не возникли ссоры у них с Московцами. Однако, во время осады, они были в полном согласии между собою: “казаки приходили из нижнего города в верхний и русским людям помогали, и русские люди ходили в нижний, бились вместе с казаками.

Начальные люди исполнили свои обязанности и генералу были во всем послушны. Трауернихта, несмотря на его происхождение, полюбили казаки и Русские и потом говорили, что “он к ратному осадному делу знающ и недробок”.

Турки отступили от Чигирина 27-го августа, в день празднования преподобного Пимена, когда в Киеве но случаю войны совершался торжественный крестный ход, “каких не бывало прежде”. Малороссийские летописцы считают это отступление чудом (20).

Что принудило Турок к такому быстрому отступлению, которое скорее можно назвать бегством? По их сказаниям, войско Ибрагима-паши состояло из сорока тысяч. На пути к Чигирину, к нему присоединились небольшие отряды Молдаван, Валахов, и хан крымский с значительною ордою. До трех сот казаков, находившихся при Хмельницком, можно и не брать в рассчёт. Но Крымцы, находясь в мире с Запорожцами, неохотно помогали Туркам. Упорная защита Чигирина, в продолжение целого месяца, вероятно много поубавила числительную силу их войска. Неудачное дело при переправе через Днепр, где, но сказанию Турок, легло до десяти тысяч, и страх сразиться с свежим русским войском, значительно превышавшим силу Турок, представляют не только естественным бегство Ибрагима-паши, но и необходимым: он мог бы потерять все войско.

Но в этом случае показания наших источников не совсем согласны с турецкими. Войско Ибрагима-паши, по известиям пленных Турок, простиралось до 80 тысяч. К ним присоединилось 400 Валахов, 1000 Молдаван, и крымский хан, по всей вероятности, с ордою не менее как в 15 или 20 тысяч. Русское войско в полном своем составе едва ли не было малочисленнее, считая даже и чигиринский гарнизон; простиравшийся до 10 тысяч, из которых однакоже после долгой осады более трети выбыло из рядов.

В поисках князя Ромодановского считалось слишком сорок тысяч; число гетманских войск неизвестно, но конечно, не превышало числа московских и даже, но всей вероятности, было малочисленнее. Присоединив к этому отряд князя Голицына, простиравшийся до 15-ти тысяч, получим такое число военных сил, против которого действительно было трудно держаться Туркам, изнуренным продолжительною осадою.

Но даже современники происшествий не доверяли показаниям пленных; Гордон, говоря, что число турецких войск не было известно положительно, думает однакоже, что оно простиралось в полном составе только до 65 тысяч. Конечно, после неудачной четырехнедельной осады Чигирина и сражения при Днепре, ему ничего не оставалось более делать, как отступить со всею поспешностию, особенно если принять в соображение недостаток провианта, аммуниции, болезни и приближение осени.

Другое противоречие находим в показаниях Турок и Русских о битве при переправе через Днепр. Первые говорят, что при этой битве пало на месте до десяти тысяч человек. Такая потеря свидетельствует о сильном поражении, между тем как ни гетман, ни московский воевода, ни Гордон, свидетель битвы, не придают ей такого важного значения. Естественно, Турки оправдывали свое отступление от Чигирина поражением при Днепре, сваливая всю вину на Татар. Но, очевидно, битва не была так значительна: иначе русские воеводы не упустили бы случая описать ее в донесениях государю.

Меньшее число войска, истомленного долгою осадою, недостатки в пище и военных припасах, неохотное участие Татар в военных действиях и отчасти страх — вот причины, принудившия Турок к постыдному бегству, которым окончился их первый поход под Чигирин.

ПРИМЕЧАНИЯ

(1) Малоросс. дела в Москов. архиве министерства иностранных дел. 1677 г. No 8.
(2) Малоросс. дела в архиве мин. иностр. дел в Москве 1677 г. No 5. Приводим подлинную опись киевских укреплений: “Город Киев большой: деревяного рубленого острогу через ров, в котором Михайловская калитка, 24 сажени с полусаженью, и обруб — ветхи и згнили. От того по стене старого города до роскату 48 сажен, во многих местех стена осыпалась и ходить по ней не мочно; бес переделки быть нелзя. Роскат 15 сажен, тарасы и обламы згнили и розвалиись; и том месте довелось зделать вывод земляной для очищенья валу обоих сторон. От того роскату до нового валу 107 сажен; стена осыпалась. От нового валу до боераку, и котором калитка к малому городку, 94 сажени, бой земляной, во многих местех обламы развали.шсь. Боерак поперег 27 сажен, и нем клетки рубленые шириною 3 сажени насыпаны землею и от клеток до башни острог згнил, башня не покрыта. От той башни земляного валу 37 сажен, зделоно уско, ходить нелзя, и том же месте ниско; доведетца зделать въруб вышиною против большого валу. От того до Печерских ворот на 60 сажених тарасы розвалились. 21 сажень острогу и городе перед Печерскими вороты у выводу около башни доведетца зделать. От Троицкого выводу до нового поперечного валу 132 саженис полусаженью, тарасы и обламы ветхи.”
Окончание описи найдено мною в другом месте:
От Золотых ворот к Егоргиевскому выводу 73 сажени, тарасы и обламы згнили. От угла пробитого валу до Лвовского 87 сажен, вал и бой худ. Башня пол-3 сажени ветха и кровли нет. 30 сажен обламы розвалились. Меншой город. Половина Михайловского вывода внутри не выкладено дерном, мерою 20 сажен. Бой земляной изнутри дерном не выкладен, мерою пол-3 аршина. Около Киевских ворот 26 сажен тарасы ветхи. У дву ворот и у дву калиток притворов и через ров подъемных мостов нет. Впроезжих воротех притворов и подъему мосту нет. У калитки притворов нет и мост не доделан. У проезжих ворот притворов и подъему мосту нет. У калитки дверей нет.
“Всего и болшом городе по стене валу осыпалось на 155 саженех. На 87 саженех вал и бой худ. На 404 саженех тарасы и обламы ветхи, а иные розвалшись, на 27 сажен в боераке клетки рубленые и острог згнили. На 27 саженех доведетца зделать взруб. На 21 сажени доведетца зделать острог. Башня доведетца зделать, 3-х сажен. В меншом городе: довелось выкласть дерном половину вывода мерою 20 сажен, да бой полы 3-я аршина. На 26 саженех тарасы и обламы ветхи. У двупроезжих ворогь и у дву калиток притворов и через ров подъемных мостов нет. У проезжих ворот притворов и подъему мосту нет. У калитки притворовь нет и мост не доделан. У калитки дверей нет.
“Обоего болшом и малом городе кроме ворот и мостов и калиток довелось починить и вновь зделать на 772 саженех.”
Построением новых укреплений и исправлением старых заведывали сначала полковник и инженер Николай фон-Залем и потом полковник и инженер Яков фон-Фростен. Заготовление хлебных запасов делалось различно: покупали привозимый в Киев хлеб, давали подряды киевским мещанам; привозили, частью сухим путем, частью по Десне на стругах из Брянска и Трубчевска; сделан был даже опыт денежной выдачи полковникам, которые должны были сами закупать запасы по числу стрельцов и отдавать отчет воеводам, деньги же им выдавали “против настоящей меншой цены” хлеба.

(3) Там же No 8. Указ царя гетману Самойловичу от 29-го февраля. В марте явилось в Москву от гетмана судья Домонтович и писарь Прокопов объявить о распоряжениях гетмана в отношении к чигиринским укреплениям. 7-го апреля послан царский указ киевскому воеводе и в этом же месяце отправлен Трауернихть. По случаю его отправления Ямской приказ не нашел “примеров”, по скольку давать подвод генерал-маиорам, и поэтому Трауернихта пожаловали в стольники. Но после однакоже примеры были сысканы,– Царский указ от 19 апр. к Троекурову об отпуске в Чигирин фон-Фростена.

(4) Пожар в Чигирине случился 24-го апреля: сгорела Крымская башня и вокруг неё стены. Кравковь в конце марта извещал, что “с караулу с Крымских ворот бежало с ружьем Московского выборного Аггея Шепелепа полку 324 человека”. В наказе Трауернихту от 14-го апреля поручается, между прочим, наблюдать, “чтоб русские люди воровски или какою изменою чрез Чигирин в шпынском и в чернеческом платье зарубеж в Полскую и Дитовскую сторону и в иные ни в которые государства, в Турки и в Крым ни каков человек не проехал и не прокрался никакими мерами.” Там же No 8.

(5) В Севек Трауерннит прибыл 4-го мая, в июне был уже в Чигирине и 20-го июля прислал в малороссийский приказ извещение о принятии города. Там же No 8, и Р. Gordon’s tagebuch II гл. 2, стр. 418. С Трауернихтом отправлены в Чигирин стрелецкие приказы Григорья Титова, Никиты Борисова и Ильи Дурова.

(6) Там же. Малоросс. дела этого года NoNo 12 и 14.

(7) Там же NoNo 2 и 8. Gordon’s tagebuch II, стр. 416. Февраля 17-го Дорошенко прибыл в Москву, на другой день представлялся Государю. Он помещался на новом Греческом дворе и получал по 6 алтын и 4 деньги в сутки жалованья, да на мелкое по 3 алтына по 2 деньги.

(8) Малоросс. дела NoNo 2, 4 и 19. Симеон Самойлович с своею свитою получал жалованья по 27 руб. в день.

(9) Там же No 10. Перкуров выехал из Москвы 12-го мая; 1-го июня прибыл в Батурин; 4-го, с двумя провожатыми отпущен в Запорожье, куда прибыл 19-го и пробыл там до 25-го июня. На возвратном пути, 30-го июня, был в Батурине, откуда выехал 2-го июля и возвратился в Москву 12-го.

(10) Малоросс. дела No 11. Письмо гетмана к Лариону Иванову 11-го июля: привез его посланец казак Евстратов.

(11) Ригельмана: летоп. повеств. о Малой России, кн. IV, гл. XXII, XXIII, Бантыш-Каменского История Мал. Росс. часть II, гл. XXII, ХХИИI. Маркевича Ист. Малорос. ч. II, гл. XXIII, XXIV, XXV. Гаммер: Histoire de l’Empire Ottoman liv. LVIII.

(12) Письмо от 2-го июля. Малоросс. дела No 14. Маркевича История Малороссии, т. IV, No XIX.

(13) Там же No 12. Карандеев поехал из Москвы 21-го июня с дарами к гетману; 5-го ╕.kя был в Батурине.

(14) Письмо Серка к Самойловичу от 20-го мая, а товарищества казацкого от 24-го. Малоросс. дела No 13.

(15) Там же No 8. Апреля 10-го Дорошенко был на разговорах у думного дьяка Лариона Иванова в Посольском приказе.

(16) Малоросс. дела No 13.

(17) “В полях же к Каменцу и около Дуная лежат на разных местах три ватаги”, объявил 12-го июля посланный от Самойловича гонец Савва Гаврилов в Посольском приказе, каждая ватага в сто человек. Одна под начальством Щербины-Торговицкого, другая сына гетманского, а третья Бабченка: Малоросс. дела NoNo 15 и 20. Царская грамота, предписавшая поход войскам к Днепру и Гамильтону о соединении с Самойловичем от 18-го июля. Лист Самойловича с уведомлением о движении Турок от 28-го июля.

(18) Малоросс. дела No 17. 24-го июля велено Леонтьеву выехать из Москвы. Грамота царская к князю Ромодановскому от 3-го августа No 22. Авг. 18-го послан Карандеев.

(19) Там же No 20. Роман Кныш, гонец от гетмана, сообщил эти известия августа 11-го Посольскому приказу. Там же No 32. Письмо гетмана Самойловича от 21-го октября к литовскому гетману Пацу, Gordon’s Tagebuch, т. II, гл. 2.

(20) Осада Чигирина подробно описана у Гордона, Tagebuch, т. II гл. 2-я; но он находился в войсках князя Ромодановского и потому гораздо вернее его указаний Трауернихтов дневник осады, который Гордон переписал в своих записках. В нашем разказе мы преимущественно пользовались этим дневником (Gordon’s Tagebuch т. II. стр. 434–446), соображая оный с показаниями пленных Турок, записанными в то время в Посольском московском приказе (малоросс. дела NoNo 26 и 29. Сравн. 1678 No 2), и с “описанием Турского бою под Чигириным”, которое гетман Самойлович при письме от 21-го октября отправил к литовскому гетману Пацу. Этот последний докуменг, весьма замечательный и доселе бывший неизвестным, мы прилагаем вполне; он сохранился в Малоросс. делах этого года в Московском архиве мин. иностр. дел.
“Еще зимою и на весну 1677 года господин гетман имел ведомость от розных языков о намерении турском, что они с силами своими погаными в Украйну, именно под Чигирин прийти смели, чего ради с своего начальнического места по обыкновенной своей бодрости прилежное имел попечение, чтоб тем злым бусурманским замыслом упредить возможно было. В скором времяни его царскому пресветлому величеству о том известив, бивал челом, чтоб он великий государь своими государскими ратными людьми Украйне подавал помощь: тогда великий государь по своей милости, кроме ближнего своего боярина князя Гр. Гр. Ромодановского, всегда в Украйне с войсками его государскими обретающагося, изволил на оборону Украйны вновь послать б. кв. В. В. Голицына с тов. со многими своими государскими ратми, и указал особых своих людей послать в Чигирин, где и г. гетман регименту своего выборных людей выслал ис полков с хлебными и воинскими запасы, а полкам всем приказал на войну готовитца. Потом в июле месяце, когда и языки и подлинные ведомости г. гетману прилучалися, что уж подлинно и непременно те неприятели от Дуная рушились, и переправляяся на Днестре, к Чигирину правились, тогда ведая, что в Чигирине ратных людей к обороне мало обреталось, покамест сам с войски рушился, выслал на оборону той крепости полк пехоты доброй с полковником Герасимом, также роту драгании своей и 3 сотни городовые не полку Галицкого и Лубенского, которые люди прежде неприятельского пришествия в Чигирин вошли. Сам г. гетман с войсковыми тягостми рушился из Батурина 1-е число м-ца августа, и когда с полками уже и поле стоящими, совокупився, приближался к Роми”, тогда 4-го числа м-ца августа пришла из Чигирина ведомость, что из диких поль от турских войск силной подъезд 30-го числа поля в понедельник под Чигирин ударил, с которого подъезду чигиринское войско, взяв языка, уведомилися, что уже недалече Ибрагим-Шайтан-Паша с войски своими погаными идет к Чигирину, тогда тотчас ту ведомость г. гетман послал к Москве к его царскому пресветлому величеству, также и к бояром с ратными его государевыми людми будучим, и зело просил, чтоб войска государские вскоре поспешили на отпор тому неприятелю. И когда г. гетман со всеми своими полками, перешед Сулу, стал табором и полях на Белоц Воде, тогда в 7 день августа, пришла ведомость из Чигирина, что те неприятели с великими своими силами в 3-го дни на 4-е число августа под Чигириным стали, где, имея с собою воинские промыслы, тот город осадили и шанцовыми промыслы и великим наступлением учали приступать: тогда и о том г. гетман ведомость учинил великому государю, также и бояром, паче же кв. Гр. Гр. Ромодановскому, проси, чтобы поспешал с войсками государскими. И боярин поспешил со всеми при нем обретающимися войсками государскими, и совокупився с г. гетманом и с войском запорожским на Артаполоте в 10 числе августа, и совокупяся боярин з гетманом, с войсками своими шли к Днепру.
“В том шествии встречали не Чигирина посланные из осады и лазутчиках с прилежным прошением, чтоб Чигирину и ратным осадным людем учинить помочь и от неприятелей свободу, и о том учинили ведомо, что неприятели силно на Чигирин наступая, великую чинят трудность, также и несколко дней все пушки на роскатех и на стенах и нижнем и в верхнем городех из ломовых своих пушек позбивали и приметным своим не пушек стрелянием не дали нашим людем появитися на верху стены для отпору. И когда ближе свои шанцы неприятели приводили, так пушечною стрелбою, как метанием страшных гранатов, зело нашим досаждали. Тогда Государские ратные люди сами не возмогли крепости оборонить, и для того по несколко сот Казаков из Нижнего города всегда переменою к себе призывали. В той осаде чигиринской турские войска обреталися от страны татарской, а на сей стране Тясмины от Черкас везде стояли орды с Нурадым Салтаном и с частью янычан, не дая нимало отдохнуть. Тогда на помочь из своего шествии из под Снятина г. Гетман полк пехоты Сердюков с полковником Дмитром, а боярин тысячю драгунов и Чигирин послали и 17 числе августа и приказали им, чтоб поспешали днем и нощию, которые, поспешив к Днепру, ночь переправився на ту сторону, смело шли к Чигирину и в друтую ночь под городом, сквозь орду прошед и янычан, с Ордою побив, пред очима войск Турских, и город вошли, чего ради и осаде великая учинилась радость. О чем неприятели не печалились, понеж свои шанцы и самой ров подвал верхнего городка и нижнего привед не толко из ломовых пушек стену с клеток деревянных землею насыпаных, збивали, но и силною стрелбою и ручными дробными гранатами великое преждение беспрестанно чинили, обаче несколько подкопов в подлиных местех учинив, надежны были ко своим злым намерением и благополучию их, когда еще и то время своими силами хан Крымской пришел на помочь, о чем Турки зело величались. Боярин и г. Гетман с войсками к Чигирин-дуброве пришед, выразумели, что берег Днепровый неспособен к переправе войскам и обратились к Бужинской пристани уским путем через Сулу на строение моста не возмогли со всеми силами итти, особно шел г. Гетман с своими полками к Днепру и там стал у Днепра у Бужинской пристани в 24 числе августа, где когда у пристани с полками своими появился, тотчас множество Татар с сыном ханским и с Нурадын Салтаном будучих, и полях Бужинских с той страны явились, измеж которых и янычаня отстреливали наших через Днепр от берега, наши тож против их; стреляли и и той день до вечера, и потом в 25 числе августа через Днепр противно стрелялиж. Боярин кн. Ромодановский с войсками государскими пришел там же к пристани в том же числе на ночь, купнож пришел на оборону той стороны пристани сам хан с Ордами и Ибрагим-Шайтан-Паша со всеми шпаги и с выборными янычаны, имея при себе несколко пушек, также Волоское и Мултянское войско, оставив под Чигириным пехоту: тогда жестоко нашим войскам с той стороны неприятели стояли и широко поля Бужинские заняли к горе; и когда г. Гетман з боярином на берег Днепровской свои полки устроили, неприятели силно стреляли и с пушек и из мелкого ружья через Днепр, понеж на местех прикладных янычан своих понад Днепру поставили, которые наших смело от пристани отбивали, против которых и наши из пушек и из мелкого ружья стреляли и через весь той день и бою пребыли. Потом боярин и гетман, посоветовав межь себя, прежде суды, сколко их было, собрали на пристань и потом так из московских войск, как и с черкаских добрых людей устроив полки, в 3-м часу ночи против 24 числа августа, выслали их вскоре на тех судах на ту сторону Днепра и на помочь им с сей стороны Днепра все войска и пушки войск обоих навели; тогда как те войска наши на ту сторону смело шли, янычаня, которые пристани той стороны берегли, увидев, учали кричать и силно стрелять против наших на воду и потом все силы турские и татарские на отпор пришли было; но когда высланные через Днепр с сей стороны войска крепкой давали им отпор, ис пушек по них стреляли, тогда, хотя ночью то было, однако множество неприятелей побито было, где видя неприятели жестокое на себя наступление, возвратились назад от пристани, однако чрез всю ночь на наших наступали, а наши помощию Божиею и счастием великого государя на той стороне пристани одерживая, тотчас ошанцовалися и крепко неприятелем давали отпор. Войска все московские и казацкие, видя нетрудную переправу, беспрестанно на ту сторону возилися и пушки переправляли. Видя то, неприятели жалобны были зело, что их силы от войск наших побежденны были и не оборонили пристани: о сем же наипаче печалились, что Чигиринская крепость подведением под вал шанцов и подкопов, аки бы и устах их будущая, костью им и горле стала, понеж прежде 3 подкопы на караулах черкаских уготовив, когда в них положенные порохи одни по одних зажигали и теми учиненные дыры в валу видя, ко взятию града обратилися были, где зело много своих янычан потеряли, понеже казаки крепкой им отпор давали и здесь против войск государских и казацких не имели благополучия. Тогда все с ханом и с Ибраим-Шайтан-Пашею неприятельские силы под Бужином через понедельник и вторник 27 и 28-го числа месяца августа сильно наступали на войска наши, на том боку будучие; обаче наши крепко им сопротивилися, понеже и тех боях много шпагов турских, и мурз и аг татарских, меж которых, по сказке языков, и сына ханского и двоих сынов некоторого наши убили: особо же янычан и черных Татар множество полегли. Тогда побеждени неприятели зело убоялися, видя силу войск государских и казацких и тиснулися к переправе Днепровой, опасаясь вящшего разорения своего. И 28 числа месяца августа к вечеру исчезли от очей войск ваших: гнались наши за ними, обаче они не оглядываяся, бежали х Крылову и оттуда поза Тясмином поспешали к Чигирину, где и ночную пору пришед, тотчас янычан своих из шанцов испод крепости Чигиринской взяли и бесчестно с трепетом в туж ночь ушли, где одна не все свои воинские тяжести и запасы всякие, гранаты, зерна, пушечные и иные наряды и всякую рухлядь к нужде и прокормлению войсковому належачую при шанцах и подкопах своих, под крепость подведеных, покинули: откуду со страхом ушли и прилежно днем и ночью со тщанием оставляя по долинам буйволы, паче же Турки с Белогородскою Ордою бежали, не оглядываяся ни мало на войска наши, за которыми гоняясь и не имея себе нигде до самого Днестра не только ночлегу, но и пристанища никакова на пути, а орда особо за великим Ингулом в три дни испод Чигирина, паки от Ингула в 4-й день стали у Днепра под городками своими в 4 день сентября, не смотрили как давно прежде перевозу, но шли в плавь все, заняв пристани, на 5 верст через Днестр теснились. Тогда Чигирин с людми, будучими в нем, выдержав толикое насилство неприятельское, после четыренедельной осады, свободился в 29 число месяца августа.
“Г-н гетман и боярин кв. Ромодановский, переправилися через Днепр, посылали выборные государские войска конные в погоню за неприятелем, московское войско с столником и полковником з Григ. Косаговым, а черкаское войско с полковником Переяславским с Лысенком, но оные, быв в полях диких у Ингула, не нагнали неприятелей, понеже они, убоявся, зело скоро бежали назад нолями в свою сторону, метая запасы и статки по дорозе. Боярин и г. гетман с войски своими, будучи под Чигириным, чинили промыслы и направу и том разорении, которое учинилося от неприятелей. Там же видели есмы все дивные промыслы неприятельские и шанцы, которыми всю гору перед крепостию и круг крепости и перед стеною городовою все места отвсюду обступили страшные рвы и ямы неслыханные, частые и плетеные, которыми ежедень близь крепости шанцовалися. Но понеже наши осадные ратные люди начали их выласками вредить, тогда хитро о тех рвах поганый народ лесами и землею покрывался, при которых и роскатов 310 высоко высыпано было и высокими шанцами путь к ним заложен, построено. И то учинено для нетрудного преведения пушек и для частого приезду дозирателей и началных людей. И с тех роскатовь из ломовых и из малых пушек беспрестанно стреляли на город и на крепость, которым стрелянием всю крепость и стены башни и роскаты подыравили и стены зело вредили и хоромы в них все сокрушили. В копании шанцов и камень един неприятелем не был препоною, понеже и несколких местех и самую скалу, ко пробитию неудобную, пробивали. Там же и подкопы чинили, камения сокрушая, ис которых три, как прежде речеся, злый случай принесли; и несколко их самых трудных скалою под роскаты крепостные подведенных, несовершоных осталося. Перед самыми воротами крепостными давный шанец кирпичной одаль выведен: неприятели тот шанец отняв, с того места зело великий вал земляной перед собою копали, которым между иными промыслы ров заставили и нетрудно и самых воротех проход себе учинить и крепость отнять мыслили, что едва уже не учинилося. От всех тех набегов силно оборонилися в осаде, сколко крат на выласках неприятеля зело поразили и много их побили и дырах, подкопами починеных, наипаче же и одном их неприятелском приступе, когда на самый вал крепосной учали наступать. Подлиных такожь г. гетман, как те неприятели стояли под Чигириным, приказал не полков своих выслать конных охотных и дикие поля на шляхи неприятелские, которые охотники неприятелских людей из их земли под Чигирин и назад из под Чигирина идучих и полях часто громили; охотники ж Полтавского полку не малый табар из под Чигирина выслан, над которым было 300 Турков ратных, прежде их неприятелского пришествия, на Великом Иигуле переняв, побили, Турков всех вырубили, с добычею и лошадей множество и волов несколко сот и буйволов немало и городы на корысть себе привели. Те побитые неприятели видены были от всех неприятелских сил, изпод Чигирина бежащих,– зело убоялися. Боярин князь Голицын с войсками государскими по неприятелском отступлении к Днепру и под Максимкою табором стал. Боярин з гетманом все, что надлежало, и Чигирине устроив и шанцы неприятелские войсковым трудом загладив, возвратилися и перевезлися через Днепр на ею сторону в 9-й день сентября; потом бояра кн. Голицын и кн. Ромодановский, также и г. гетман со всеми войсками государскими рушилися от Днепра в 11-й день м-ца сентября и шли хваля Бога, во свояси.”
Считаем долгом указать, вместе с источниками, на которых основан наш разказ, и на предшествовавшия сочинения, служившия нам некоторого рода руководством. Летопись Велички. Т. II гл. XVIII. Летопись самовидца стр. 66–67. Летопись Грабянки стр. 301–303; Синопсис Гизеля изд. 1823 г. стр. 144–147 повторяет слова Грабянки; а напечатанное г. Калачевым, в No 20, “Временника”, стр. 2–3 Смеси, сказание “О турецком приходе под Чигирин” есть не более, как извлечение из Синопсиса. Конисского: История Руссов стр. 177–178. Ригельмана Летописное Повествование о Мал. Росс. кн. IV стр. 156 и d; Бантыш-Каменского: История Мал. России. Т. II стр. 153 и след.; Маркевича: История Малороссии, Т. II стр. 249–251. Из иностранных писателей: сл. Theatrum Europeum. T. XI изд. 1679 г. стр. 1051. La Croix: Guerres des Turcs avec la Pologne, la Moscovie etc. изд. 1689 г. стр. 101–103. Engel: Geschichte der Ukraine стр. 267 и след.– Hammer: Histoire de l’empire Ottoman, liv. LVII.

А. Поповъ.
“Русск╕й Вѣстникъ”, No 3, 1857