Романовы. Портреты и характеристики
И. М. Василевский (Не-Буква).
Пг. -М.: Петроград, 1923
Екатерина I
Итак, Петр в могиле. Уже прозвучала над его гробом пышная речь: “Что видим, что делаем — Петра Великого погребаем!”
Хотя Феофан Прокопович в этой знаменитой проповеди при погребении Петра заявил гордо, что “сей преобразователь умер, но дух свой нам оставил”, с первого же дня после смерти Петра валится, гибнет и распадается все, что сумел построить огромный и могучий при всех своих недостатках Петр. Он содрал с русских бояр старые кафтаны, но к новому немецкому платью они привыкнуть не успели. Новой души силой не сделать. Был разрушен старый уклад жизни, а нового быта еще не было. Разрушена оказалась старая правда, высмеяны и опозорены былые устои, но не выросли еще на русской почве европейские ростки, и еще более грустной и унылой кажется ныне широкая русская равнина.
Ближайшие к Петру люди не являлись деятелями сами по себе, а только его личными слугами. Умер хозяин, умевший держать их в руках и поколачивавший их дубинкой, и прахом пошло, рассеялось хозяйство, налаживаемое долгими годами.
Казнокрад Меньшиков, сухопутный адмирал Апраксин, буйный Ягужинский, за альковные услуги Петру назначенный на должность генерал-прокурора сената… Все эти люди сразу же после смерти Петра перессорились между собой, передрались и, по выражению В. О. Ключевского, “начали дурачиться над Россией”.
Петр, как известно, отменил порядок престолонаследия и установил личную власть и волю царя вместо закона. “Царь по собственному произволу должен назначать себе заместителя”, — повелел Петр, но сам-то он только и успел убить сына Алексея, но иного заместителя себе так и не назначил.
Тяжелы были последние годы жизни Петра. Он как будто чувствовал, что все дело его жизни пойдет прахом, что все эти годы строил он здание на песке, что продолжателей у него нет и не будет. Он как бы махнул рукой, да так и не указал, кому же должен перейти трон после его смерти…
Меньше всего мог он желать перехода царской власти в руки Екатерины. Он, правда, очень ценил ее таланты — таланты жены, заботящейся о белье мужа, умеющей создать ему уют и ласку. Но даже теперь, после всех лет, которые Екатерина неотлучно провела возле него в качестве адъютанта для хозяйственных и любовных поручений, он понимал, что от этой бабы ждать понимания не приходится.
За последние годы жизни Петр еще убедился, что она предала его, что изменила ему с его лакеем Вильямом Монсом. Петр не считал возможным устроить скандал на всю Европу, казнить после сына еще и жену, отрубить голову, на которую не так давно его руками была возложена царская корона. Придумав мучительную казнь для Вильяма Монса, Петр ограничился тем, что голову казненного поместил в спальне Екатерины. Он знал цену этой бабе.
Но как будто в насмешку над волей Петра именно “эта баба”, ничего не понимавшая в государственных делах, захватила власть над Россией!
Когда в ночь на 28 января 1725 года Петр лежал в агонии, сенаторы и важнейшие сановники собрались во дворце для совещания о наследнике престола. Но сроки упущены. Поздно! Когда они обратились к Петру, чтобы узнать его последнюю волю, уже лишившийся речи император успел написать холодеющей рукой только два слова: “Отдайте все…” Третье слово осталось недописанным. Кому отдать, так и осталось неизвестным. Ввиду казни Алексея единственным мужчиной в роде остался сын казненного, великий князь Петр. Именно его и считали законным наследником князья Голицыны, Долгорукие и другие, уцелевшие при дворе представители старой родовитой знати. Новые люди — Меньшиковы, Толстые и прочие — всеми силами воспротивились этому выбору, мобилизовали все силы против этой кандидатуры. Все эти люди были причастны к суду и убийству Алексея, на их руках кровь замученного. Допустят ли они, чтобы сын этого Алексея оказался на престоле и отомстил виновным в гибели отца?
Дочери Петра, Анна и Елизавета, как известно, родились еще до свадьбы Петра. Это дочери “портомои”, а не императрицы, их права отвергались ссылкой на незаконнорожденность.
Пока сенаторы и сановники обсуждают положение, в углу сада каким-то образом оказываются офицеры гвардии. Подобно хору античной драмы, они не принимают участия в развертывающемся на сцене спектакле. Они только размышляют вслух, выражают свои суждения о ходе совещания. Они, конечно, ни при чем. Пусть государственные люди решают, но, со своей стороны, они недвусмысленно заявляют, что разобьют головы всем, кто осмелится пойти против “матушки Екатерины”.
Этих офицеров гвардии, этот “хор античной трагедии” привели в зал Меньшиков и Толстой.
Они понимали, что голос гвардии, голос оружия представляют собой единственно убедительный аргумент, и заблаговременно сумели подпоить и подкупить кого надо из своих людей в гвардии.
Лиха беда начало! Отныне целый ряд восшествий на престол будет зависеть исключительно от воли гвардии, этих новых преторианцев. Именно гвардейцы будут низвергать с престола и возводить на престол. Сила оружия властно вмешается в игру страстей вокруг трона.
Женское царство, царство любовников, царство “гвардейской правоспособности”, царство героев данной ночи надолго захватит неограниченную власть над безмолвствующей Россией. Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II — все эти женские царствования возникают и существуют путем откровенной замены “произволения Божия” произволением гвардии, поставляющей к трону все новых и новых любовников. Мы увидим впоследствии, что дело настолько усовершенствовалось, что для получения звания государственного любовника нужно было выдержать особого рода экзамен, тщательно обставленный, производившийся со всей серьезностью и компетентностью особыми “пробир-дамами” при троне.
В день восшествия на престол Екатерины I перед нами первый блестящий опыт такого рода. Как и следовало ожидать, слова, которые произносил “хор античной трагедии”, наряженный в гвардейские мундиры, были услышаны. Малолетний внук Петра или его дочери — вот рамки вопроса. Меньше всего прав на престолонаследие было у Екатерины, но гвардию уже убедили, что Екатерина была не просто женой Петра, а “походной женой”, “женой-солдаткой”. Это же наша!
Еще длится торжественное заседание седых сенаторов во дворце, но с площади уже раздается барабанный бой. Преображенский и Семеновский полки, неизвестно кем вызванные из казарм, стоят с ружьями в полной боевой готовности.
— Кто смел без моего ведома привести сюда полки? Разве я не фельдмаршал? — хорохорился князь Репин.
Ловкий Бутурлин, давно уже успевший перемигнуться и сговориться с Меньшиковым и Толстым, с усмешкой отвечает:
— Полки призвал я, Бутурлин. И призвал я их по воле императрицы Екатерины, которой все подданные, не исключая и тебя, обязаны повиноваться.
После этих слов заседание закончилось быстро.
У Меньшикова старая любовная связь с Екатериной, он генералиссимус и начальник гвардии. Вид гвардейских полков под окнами, звуки барабанов были гораздо убедительнее юридических доказательств, и без малейших нареканий вопрос был немедленно решен. Это решение, по анализу В. О. Ключевского, является явной отменой изданного Петром 5 февраля 1722 года закона о престолонаследии. Но именно на этот закон сослался сенат, объявляя в особом манифесте о воцарении Екатерины.
Потратившая все силы на достижение звания жены императора, Екатерина, проявившая в долгие годы своего пути от солдатской прачки к трону совершенно исключительную, неиссякаемую энергию и самоотверженность, оказавшись императрицей, переродилась в один день. Она не хочет и на миг притвориться грустной вдовой. Она желает веселиться, не теряя ни одного дня, ни единого часа.
Не прошло и трех недель со дня похорон Петра Великого, как однажды поздно ночью Петербург был разбужен набатом, пушечными выстрелами. В чем дело? Набег иностранных завоевателей? Страшный ли пожар вспыхнул в столице? Нет! Это неутешная вдова умершего императора самодержавная государыня всея России Екатерина I изволила всемилостивейше пошутить над столицей по случаю 1 апреля.
Сразу же после того, как правительствующий сенат объявил на всенародное сведение, что, по воле Петра, на престол взошла Екатерина, чтобы все о том ведали и ей, самодержице всероссийской, верно служили, Екатерина начинает всеми мерами ласкать гвардию. На смотрах она из собственных рук угощает вином гвардейских офицеров. Целый ряд правительственных сообщений извещает о новых и новых заботах императрицы о своей гвардии. Солдатская женка хорошо помнит о том, от кого зависит ее царственная сила.
Под таким прикрытием можно спать спокойно. Екатерина даже для вида не желает заниматься делами государственными. Все отдано в руки Меньшикова. Идет суровая расправа с врагами и недругами временщика.
Екатерина I царствовала недолго, около двух лет. Все эти два года длится сплошной пир, непрерывная оргия. Когда по утрам Меньшиков входил в спальню императрицы с очередным вопросом: “Ну, ваше величество, что мы пьем сегодня?” — она требовала крепкого венгерского вина, закусывала его бубликами, и лишь затем переходила к очищенной водке. Секретарь саксонского посланника Фрездорф в докладе своему королю сообщает о новой императрице, что она “вечно пьяна, вечно пошатывается, вечно в бессознательном состоянии”.
Читать и писать Екатерина до конца своей жизни так и не научилась. Меньшиков сам подписывает за нее все высочайшие указы. Когда Меньшикову неудобно, Екатерина поручает подписывать за нее своим дочерям. В это время всплывают на вершины многочисленные деревенские родичи Екатерины, новые фавориты, создающие новую знать России.
Перед нами в некотором роде таинство: нарождение новой аристократии. Уже при Петре Великом мы видели, как гомосексуальные наклонности царя в срочном порядке превращали мальчишку, торговавшего пирогами (Меньшикова) в светлейшего князя.
Еще ярче, еще определеннее этот процесс создания аристократии проявляет себя в эпоху женских царствований, которую так характерно открывает Екатерина I.
Романовы были дворянскими царями, и всмотреться в то, как зарождается аристократия у подножия трона, необходимо особенно внимательно. Без этого не понять, каким образом продержалась 300 лет эта глубоко бездарная, трагически неспособная семья.
Роль дворянства так часто извращается, переоценивается еще и в наши дни лирических сожалений о былой дворянской культуре.
Дворянская культура, тургеневские девушки, очарование подлинного барства, истинного аристократизма… Были на Руси подлинные аристократы, а теперь? Глядите, как густо прет чумазый!
Но то, что называется аристократией, это, раньше всего, дело наживное.
Мы видели, как возник “из праха” род Меньшиковых. В свое время сиятельный князь не только мальчишкой, но уже и в возрасте, как известно, бегал по улицам с лотком, продавал пироги “с луком, перцем и горячим сердцем”. Вознесенный Петром Великим на верхние ступени, как скоро забыл этот сиятельный князь свое демократическое происхождение!
Когда Меньшиков, уже после смерти Петра, оказался на высоте, провозгласил себя генералиссимусом и выдал сам себе все возможные ордена, он и сам уверовал в свой подлинный аристократизм.
Когда королевский дом Ангальт-Дессауский обратился к нему с предложением выдать его дочь за наследного принца, Меньшиков отвечает категорическим отказом. По его сведениям, в династии Ангальт-Дессауской был случай женитьбы одного из членов этой династии на дочери простого аптекаря. Светлейший князь с такого рода парвеню родниться не желает! Ему, продававшему на улицах пироги с лотка, неуместно соглашаться на такое сомнительное родство.
Быть может, однако, пример Меньшикова — это только случайное и карикатурное исключение? Увы, примеров такого рода в истории русской аристократии не оберешься.
Не будем говорить о тех чрезвычайно многочисленных родах аристократов, которые возвысились благодаря тому, что Екатерина, Елизавета и другие женщины на троне очень ценили так называемую “гвардейскую правоспособность” и раздавали солдатам, конюхам, певчим, которые имели удовольствие им понравиться, графские и княжеские звания, сотни тысяч крепостных, огромные имения и состояния. Ограничимся более спокойным примером.
Когда в свое время Петр Великий приблизил к себе Екатерину, неожиданно открылась целая серия новых аристократов, родственников царицы.
Один из сановников того времени, посланный в Ригу, торопя по пути ямщика, как полагалось, дал ему в зубы. Дело было естественное, но ямщик неожиданно обиделся:
— Меня бить нельзя, я царю родственником довожусь.
Началось следствие. С дыбой и кнутом. О деле довели до сведения Петра. Скоро выяснилось, что ямщик говорит правду. Нашли и целую толпу родственников, родных братьев и сестер императрицы. Был здесь, кроме ямщика Иоганна, какой-то огородник, были сапожник и землекоп, была и какая-то проститутка. Проститутку по приказу царя немедленно спрятали в тюрьму, остальных вызвали в Петербург. Царь дал им тайную аудиенцию, обошелся с ними милостиво, обещал небольшую пенсию и поставил условие, чтобы о них “ни слуху ни духу” больше не было. Живите у себя с Богом.
Но вот Петр умер. Екатерина с помощью гвардии захватила престол. И всех родичей — конюхов, сапожников и землекопов — немедленно вызвали в Петербург. Им дали чины, богатые поместья, крепостных. Дали уж кстати и новые фамилии. Один брат стал называться графом Гендриковым, другой — графом Скавронским, третий — графом Ефимовским.
Уже через несколько лет оказывается, что граф Скавронский презирает все русское, любит только французские нравы и еще итальянскую оперу. Его крепостные обязаны говорить с ним не иначе как нараспев! У него свой театр, в котором крепостные девки изображают фею Артемиду, и граф не брезгует тем, чтобы во время представления, забравшись на сцену, собственноручно проучить арапником премьершу; остальных трех балерин, не угодивших его светлости, отправляют на конюшню.
Еще эффектнее ведет себя другой новоявленный аристократ — граф Гендриков (землекоп). Во время его выезда на охоту свора гончих, состоящая из 420 собак, перегрызла крестьянских овец. И вот обиженные крестьяне, отгоняя собак, осмелились убить двух из них. Его светлость возмущен. По его приказу провинившуюся деревню поджигают со всех четырех концов. Когда оказывается, что на пожарище еще остались кое-где пеньки, возле которых толпятся обездоленные и плачущие мужики, граф Гендриков предписывает наутро прислать 500 человек, которые перепахали бы всю деревню, чтобы и следа от нее не осталось.
Дело сделано. Крестьяне пытаются жаловаться воеводе, но воевода жалоб не принимает. Не дурак же он, чтобы из-за каких-то крестьян ссориться с аристократом! Крестьяне посылают свою жалобу в Петербург. Пусть царица рассудит.
Царица рассудила. Встретившись с графом Гендриковым на балу, императрица изволила погрозить ему пальчиком и сказать:
— Эй, Генрих, не шали…
Тем дело и кончилось.
Судьбы дворянства за время царствования династии Романовых исключительны и по-своему символичны.
Часто указывают на то странное отсутствие благородства, какое проявили дворяне российские, когда последнего дворянского царя Николая II свергали с престола. Не нашлось ни одного рыцаря, никого, по-настоящему преданного своему монарху! Только один охранник Зубатов покончил с собой от тоски по низвергнутому царю.
Приведем еще один пример. Перед нами судьба целого рода, яркая и характерная. Судьба князей Голицыных.
Летописи рассказывают нам об одном из первых Голицыных, который уже во время избрания на царство Романовых сильно интриговал, раздавал много денег, чтобы самому оказаться на престоле. “Номер не прошел”. Пропали денежки задаром.
Вот еще один Голицын — Василий Васильевич, любовник царевны Софьи. Это — один из образованнейших людей своего времени. Он блестяще говорит и пишет, по-латыни. У него огромная библиотека. Он — о, ужас! — мечтает даже об освобождении крестьян с землею и делится своими планами с царевной Софьей. Правда, этот образованнейший человек не чужд суеверий и даже пытает какого-то крестьянина за то, что тот “напустил на него дурной глаз”. Через несколько лет после воцарения Петра станут пытать по тому же делу: за то, что он “приворотными зельями любви царевны добивался”.
А вот еще один Голицын. Этот старый шут и скоморох выдвинется в царствование Анны Иоанновны. Ему 61 год, но его по высочайшему повелению разводят с женой и женят на старой шутихе, калмычке Бужениновой. Свадьба происходит в Ледяном Доме, сопровождается целым рядом непристойных забав, и, когда “молодые” укладываются в ледяной комнате на ледяном ложе, к ним приставляют особую стражу. Пьяная потеха требует, чтобы они вели себя всенародно так, “как полагается” вести себя молодым, чтобы они до утра не смели слезать со своего ледяного ложа.
От этого шутовского брака родились и в летописи зачислены два сына — князь Андрей и князь Алексей. После смерти старой шутихи князь умудряется, впрочем, жениться снова, в четвертый раз, и новые побеги появляются на генеалогическом древе князей Голицыных.
И вот, наконец, еще один из князей Голицыных. Эмигрант, живущий в настоящее время в Париже.
Я приводил как-то на страницах “Накануне” то письмо, с которым этот князь обратился к мужикам, живущим в его бывшем имении в Калужской губернии. “Грабьте, подлецы, все мое добро, грабьте. Только липовой аллеи не трогайте, которая моими предками посажена. На этих липах я вас, мерзавцев, вешать буду, когда вскоре в Россию вернусь”.
Прочли мужики письмо, посмеялись в бороды и отнесли письмо князя в местный музей революции. Так и лежит это письмо последнего представителя рода Голицыных, дожидаясь будущего историка.
Нужно ли останавливаться и еще на одном Голицыне в нынешней эмиграции? “Цыганский хор под управлением князя Голицына” в каком-то берлинском кабаке “Альказар” ярко венчает собой столетиями строившееся здание.
Странными, путаными путями шла история России. Странными и путаными оказываются пути аристократии русской.
Пусть, кто хочет, жалеет о былом и прошлом, о дворянской культуре, о дворянских гнездах. Прет что-то новое, густое, крепкое, подлинно жизнеспособное. Переместились позиции, изменилась психика, перерождается душа. Где он, сутулый, хилый, нерешительный и прекраснодушный близорукий интеллигент российский? Где она — былая, так влюбленная в себя, аристократия, столько лет хваставшая какой-то особой культурой?
Впрочем, Екатерина, вслед за Петром, только начинает заготовление новых кадров аристократии российской.
При Екатерине I перед нами лишь “цветочки” системы фаворитизма. “Ягодки” появятся позже, при Елизавете, Анне Иоанновне, Екатерине II.
Говорить о Екатерине I как о царице, как о личности, как о правительнице не приходится. Ничего, кроме разврата с феерически быстрой сменой очередных героев, не отражают документы эпохи. “Это омут интриг, кабалы и дебошей, — пишет саксонский посланник Лефорт, в недавнем прошлом приближенный Петра, — только роскошь и бесхарактерность, лень и равнодушие видны тут во всем”.
Единственное, о чем успела было задуматься Екатерина I в эти угарные, оголтелые, беспробудно пьяные два года своего царствования, — это вопрос о престолонаследии. Из 11 детей, какие у нее были, в живых остались только две дочери — Анна и Елизавета, так называемые поварские дочери (в те годы, в 1708-м и 1709-м, когда обе эти дочери родились, Екатерина, чтобы узаконить ее положение при дворе, была фиктивно выдана замуж за лейб-повара, служившего при Петре). Анна Петровна в свое время, выходя замуж за герцога Курляндского, в брачном договоре под присягой отказалась за себя и за свое потомство от русского престола. Естественной наследницей уже и после смерти Петра была Елизавета. Ей-то и собиралась передать после себя престол Екатерина, но Меньшиков смотрел на это дело иначе. Он изменяет своей партии, умудряется подружиться с малолетним Петром, по его же собственным настояниям в свое время отстраненным от престола, и теперь готовит гвардию к необходимости иметь на престоле именно мужчину.
Смерть императрицы — только смена маски для Меньшикова, подлинного самодержца Всероссийского.
Вместо старой и пьяной женщины на трон призван малолетний Петр II.
Что принесет с собой в русскую историю этот типично дефективный ребенок?