Глубокие изменения произвела смута и в области политических понятий и отношений московских. Московское государство XVI века, до смуты, это – “вотчина” царя и великого князя. Вся полнота владельческих прав древнего удельного князя на наследственный удел была усвоена московскими государями и распространена на все государство. Население этой вотчины не было гражданами своего отечества, а почиталось или “слугами” или “холопями” своего хозяина-государя, или его “богомольцами”, или же “сиротами”, ведшими свое хозяйство “на земле государевой, а в своем посельи”. Московские люди иначе не мыслили своего царства, как в виде “дома”, имевшего своего собственника и владыку, “сильножителя”, как выразился один из московских писателей. Когда этот “сильножитель” умер, иначе, когда прекратилась московская династия, “дом” остался без главы и хозяина и был разоряем “домовозрастными” рабами. Именно своеволием рабов в выморочном хозяйстве и представляли себе смуту старозаветные московские люди. Но потрясающие события смуты и необходимость строить дом без “хозяина” заставили московские умы прозреть и понять, что страна без государя все есть государство, что “рабы” суть граждане и что на них самих лежит обязанность строить и блюсти свое общежитие. Когда порвались старые связи, объединявшие области в общем подчинении Москве, и развалился в смуте общий государственный порядок, тогда получили большее значение связи местные. Без агентов центрального правительства настоящей властью стали агенты самоуправления. Правительственные распоряжения заменились постановлениями местных “миров”. Целые области стали жить соглашениями таких “миров”, по соседству вступавшими друг с другом в постоянные сношения. Эти сношения или “обсылки” происходили и между далекими друг от друга городами. Обычно происходило так, что различные сословные организации одного города или уезда составляли один общегородской или общеуездный совет, и уже этот совет от лица города или уезда вступал в переписку с другими городами и звал к себе их послов или же к ним посылал своих Особенно в 1611 году распространился этот обычай посылать “для доброго совета” в другие города земских послов. Так, известный рязанский воевода Ляпунов послал в Нижний “для договора” дворянина Биркина с дьяком, дворянами и всяких чинов людьми, а в Калугу своего племянника с дворянами. Из Казани на Вятку ездили послами сын боярский, два стрельца и посадский человек. Пермь отправила двух “посыльщиков” в Устюг “для совету о крестном целованье и о вестех”. Из Галича на Кострому “для доброго совета” прислали дворяне одного дворянина, а посадские люди одного посадского человека. Из Ярославля “от всего города” дворянин да посадский человек посланы были в Вологду. Из Владимира в Суздаль отправили “на совет” дворян и посадских “лучших” людей. Словом, посылка из одного города в другой представителей, выбранных местными обществами, стала обычаем, и соединение в одном всесословном “совете” представителей нескольких областей произошло естественно, вследствие исключительных событий Смутной эпохи. Местная самоуправляющаяся община со своей выборной “земской избою” послужила как бы основой, на которой возникал сначала всесословный совет “всего города”, а затем совет и нескольких городов, образуемый выборными изо всех слоев свободного населения, именно духовенства, дворянства и тяглых людей.
На этой же самой основе возник и выборный “совет всея земли” – в тот момент, когда советные люди из городов соединились впервые в общеземском соборе и стали считать себя высшей властью в государстве. Это произошло во время наибольшей “разрухи”, когда Московское государство казалось совершенно погибшим от внешнего завоевания и внутреннего междоусобия. Тогда в отчаянном порыве “последние люди” московские поднялись за родину, успели соединиться в общее ополчение 1612 года и из знакомых им форм местного выборного представительства создали выборный “совет всея земли”. Не имея другой власти, кроме выборной, эти “последние люди” и передали выборному своему-совету верховное руководительство всеми делами страны.
Так в ужасах смут родилась “вся земля” – полномочный совет земских выборных людей, который почитал самого себя верховным распорядителем дел и хозяином страны.
Рядом со старым понятием “царя государя и великого князя всея Руси” стало новое представление о “всей земле”, олицетворяемой ее выборными. Рядом с “великим государевым делом” стало “великое земское дело”. Избранному “всею землею” новому царю царство уже не могло стать просто “вотчиною”, ибо вотчинных прав на государство у нового царского рода не бывало. Новый царь получал власть не над частным имуществом, а над народом, который сумел организовать себя и создать свою временную власть во “всей земле”. Власти постоянной, возникшей в лице нового государя, надлежало определить свои отношения ко “всей земле” и править ею вместе с ней. Старинный вотчинно-государственный быт уступал место новому, более высокому и сложному, – государственно-национальному. Новая власть и должна была действовать сообразно новым условиям.
В первые дни своего царствования царь Михаил Федорович чувствовал себя в затруднительном положении; смута внутри еще продолжалась; внешние враги угрожали по-прежнему; средств в казне не было. Земский собор, избравший царя, употреблял все усилия к тому, чтобы достичь порядка, собрать силы и средства. Но скоро это не могло сделаться, и молодой государь с упреком указывал собору на “нестроения”, грозя не принять врученной власти и даже колеблясь, ехать ли ему в столицу. Он не видел возможности править страной и унять “всемирный мятеж” без содействия собора и требовал этого содействия, призывая себе на помощь “всю землю” во всяких делах управления. Иначе говоря, на первых же порах новый государь хотел править с собором и не видел в этом умаления своих державных прав и своей власти. Со своей стороны, и “вся земля” нисколько не желала умалять власть своего избранника и с послушным усердием шла ему на помощь во всем, в чем могла. Земский избранник и народное собрание не только не спорили за свои права и за свое первенство, но крепко держались друг за друга в одинаковой заботе о своей общей целости и безопасности. Сознание общей пользы и взаимной зависимости приводило власть и ее земский совет к полнейшему согласию и обращало царя и “всю землю” в одну нераздельную политическую силу, боровшуюся с враждебными ей течениями внутри государства и вне его. Так обстоятельства Смутной поры придали государственной власти московской сложный состав: эта власть слагалась из личного авторитета неограниченного государя и коллективного авторитета собора “всея земли”. Всякое “великое государево и земское дело” делалось тогда “по указу великого государя и по всея земли приговору”. При этом государев указ охотно опирался на земский приговор, а земский приговор получал силу только по государеву указу. Не существовало никаких хартий, которыми определялось бы это взаимоотношение власти и земского представительства, и нет никакой возможности говорить об “ограничении” власти Михаила Федоровича; но тесная связь царя и “всея земли” и коллективный характер государственной власти при царе Михаиле стоят вне сомнений.
В первые десять лет царствования Михаила Федоровича земский собор, по-видимому, непрерывно действовал в Москве и “вся земля” всегда была около своего государя. В остальное время жизни царя Михаила соборы созывались чрезвычайно часто, хотя уже нельзя говорить об их непрерывности. Успокоение государства совершилось и замирение на границах было достигнуто. Смутные времена кончились и общественная жизнь вошла в мирную колею. Власти не было уже необходимости постоянно спрашивать мнения “всей земли” и опираться на ее приговор. При сыне Михаила Федоровича, царе Алексее, в порядках управления брало верх, – чем далее, тем более, – “приказное” начало, бюрократизм; соборы созывались реже и реже, и “вся земля” понемногу становилась не управляющей, а управляемой и опекаемой средой. Но долго еще московские люди вспоминали подвиги “всей земли” и верили, что без нее нет спасения в опасностях. Как только приходило какое-либо экстренное государственное дело, они указывали, что “то дело великое всего государства всей земли”, “то дело всего государства – всех городов и всех чинов”, и у великого государя “милости просили”, чтобы он “указал для того дела взять изо всех чинов на Москве и из городов лучших людей”… Так говорилось, например, в 1662-1663 гг. во время голода и денежных затруднений в Московском государстве.