Б. Д. Порозовская
Александр Меншиков
Его жизнь и государственная деятельность
Биографический очерк
1895 год
Глава III
Семейные дела Петра Великого и Меншикова. – Дружба Меншикова с сестрами Арсеньевыми. – Ливонская пленница. – Отношение ее к Меншикову. – Женитьба Меншикова. – Дружба с Петром. – Переписка Петра и Меншикова
Посвятив первые две главы изображению деятельности Меншикова в период 1700 – 1709 годов и его быстрого возвышения в связи с возрастающим расположением к нему царя, мы не можем обойти молчанием одно обстоятельство, которое еще теснее сблизило обоих. Эта дружба скоро подвергнется таким испытаниям, будет подрываться так часто и так сильно, что, не будь этого обстоятельства, последовавшее охлаждение царя к его любимцу, быть может, привело бы к более чувствительным для князя последствиям, чем какие оно имело в действительности. Этим новым звеном в союзе двух друзей была женщина – Екатерина.
Семейные дела Петра более или менее общеизвестны. Женщина, навязанная ему матерью в супруги еще в ранней его молодости, никогда не пользовалась его любовью. Воспитанная в старых понятиях, ненавидящая иноземцев Евдокия со своими вечными жалобами на его частые отлучки из дому скоро ему опротивела совершенно. Петр нашел себе более подходящую подругу в Немецкой слободе, где женщины, не живя затворницами, привыкли к свободному, непринужденному обращению с мужчинами.
Немка Анна Монс надолго завладела сердцем царя. Такого же рода интрига завязывается и у Меншикова, но только в пределах дворца. Необходимо заметить, что после смерти царицы Натальи Кирилловны дворцовый внутренний быт значительно изменился: женщины и девицы понемногу выходили из теремов, и сами царевны не держались строго прежнего затворничества.
Царевна Наталья Алексеевна, родная сестра и любимица Петра, жила в Преображенском у брата со своими девицами-боярышнями, и нет сомнения, что Петр не стеснялся посещать ее со своим неразлучным Алексашей, и девицам-боярышням не приходилось прятаться от окружавших Петра молодых людей. В числе этих девиц были, между прочим, сестры Арсеньевы – Дарья, Варвара и Аксинья (про отца их известно только, что он воеводствовал где-то в Сибири). Меншиков очень подружился с первыми двумя, а с красавицей Дарьей Михайловной у него завязались и более интимные отношения. Следы этой любви сохранились в переписке обеих сестер с Меншиковым.
Первые письма, без чисел, содержат в себе простые поклоны, извещения о здоровье, просьбы не забывать и т. п. Но уже с 1702 года, с тех пор, как начинается деятельность Меншикова в новом крае, письма, уже с датами, становятся весьма интересными историческими документами, так как по ним можно проследить почти все движения Меншикова и Петра, их успехи, отношения обоих друзей. Петр, по-видимому, также очень дружески относился к девицам и часто посылал им поклоны. Но скоро переписка становится еще более оживленной.
К компании Арсеньевых, которые теперь жили в Москве вместе с сестрами Меншикова, в 1704 году присоединяется еще одно лицо – новая подруга Петра, будущая императрица Екатерина.
В августе 1702 года, при взятии Шереметевым Мариенбурга, в числе пленных досталась ему с семейством пробста Глюка молодая Екатерина, бедная сирота, находившаяся в услужении у пробста. Через некоторое время Меншиков, увидав Катерину в доме Шереметева в Москве, выпросил ее для себя, но и у него красивая молодая пленница оставалась недолго.
В марте 1704 года Петр, недавно разошедшийся с Анной Монс, обедая у Меншикова, увидел прислуживавшую за столом Катерину. Она произвела на него сильное впечатление, и он увез ее к себе.
Такова довольно пошлая, малообещающая завязка романа, получившего такое громадное значение не только в личной жизни Петра, но и для истории России. Простая прихоть властелина, не привыкшего стесняться в удовлетворении своих страстей, превратилась скоро в прочную серьезную привязанность. Дочь простого лифляндского обывателя Самуила Скавронского, бедная безграмотная сирота, оказалась таким же баловнем счастья, как и бывший пирожник.
Живая, веселая, с большим природным тактом, она сумела так сильно привязать к себе Петра, что в 1711 году, отправляясь в Прутский поход, он решился тайно повенчаться с ней, хотя официально Екатерина была объявлена его супругой лишь в 1712 году, по возвращении из похода.
Связь Петра с Екатериной, закрепившаяся впоследствии браком, имела громадное значение и для Меншикова. В лице Екатерины, помнившей, чем она обязана ему, он приобрел себе всегдашнюю неизменную заступницу перед царем. Но еще более, чем память о прошлом, их связывала очевидная солидарность интересов. Оба выхваченные снизу, оба обязанные своим необыкновенным возвышением личному расположению царя, окруженные со всех сторон врагами и завистниками, они естественно должны были стать союзниками и действительно всю жизнь взаимно поддерживали друг друга.
Нельзя, впрочем, сказать, что Меншиков с самого начала предвидел будущее значение Екатерины и сознательно стал подготавливать в ней союзницу. Вероятно, ему и не особенно приятно было расставаться с красивой пленницей, которая и сама, по-видимому, сохранила хорошее воспоминание о пребывании в его доме. Есть некоторые указания, что он смотрел на новую связь Петра лишь как на временную прихоть и втайне мечтал о том, чтобы выдать за него одну из своих сестер, Анну Даниловну (другая сестра, Марья Даниловна, вышла в 1703 году за одного из графов Головиных).
По крайней мере, когда однажды на пиру у Мазепы последний напомнил князю о его давнишнем обещании отдать сестру за его племянника Войнаровского, Меншиков, будучи уже несколько под хмельком, ответил: “Нельзя, царское величество сам хочет на ней жениться”. В сентябре 1705 года он, между прочим, писал Дарье Михайловне: “Для Бога, Дарья Михайловна, принуждай сестру, чтобы она училась непрестанно как русскому, так и немецкому ученью, чтобы даром время не проходило”.
Соловьев из этого письма усматривает намерение честолюбивого фаворита подготовить Петру достойную подругу. Действительно ли у Меншикова имелись причины питать подобные надежды – об этом судить нельзя, за неимением других данных. Во всяком случае он был настолько благоразумен, что, заметив возрастающую привязанность царя к Екатерине, не стал ей противодействовать, а напротив, всячески старался расположить в свою пользу ту женщину, которая одна была его соперницей в сердце Петра.
Екатерина, не всегда бывавшая в состоянии следовать за государем, который редко оставался подолгу на одном месте и, словно буря, носился из одного конца государства в другой, находила себе на это время приют в семействе Меншикова. Между нею, его сестрой и девицами Арсеньевыми существуют самые тесные дружеские отношения и постоянная переписка. Екатерина и Меншиков также часто обмениваются письмами, тон которых, сначала фамильярный со стороны Меншикова, постепенно становится более почтительным, вследствие постепенного изменения в положении самой Екатерины, но всегда остается дружественным с той и другой стороны.
В 1706 году отношения Меншикова с Дарьей Михайловной Арсеньевой были узаконены, наконец, браком, что отчасти было делом самого Петра. Интересно, что в письмах Петра к Меншикову около этого времени попадаются какие-то загадочные фразы.
Так, в декабре 1705 года он пишет: “Еще вас о едином прошу, ни для чего, только для Бога и души моей держи свой пароль”.
Другой раз (в январе 1706 года): “Что вы изволите пароль свой держать, за то зело, зело благодарен…” К какому обстоятельству мог относиться этот “пароль”, условленный между Петром и Меншиковым? Есипов полагает, что Петра все-таки смущали прежние отношения Меншикова и Екатерины, что он боялся возобновления их и для этого взял с него слово жениться на Арсеньевой, а сам обещал жениться на Екатерине.
Как бы то ни было, Петр очень хлопотал о женитьбе своего друга. 27 июня он вызывает его для этого в Киев: “Еще же зело прошу вас нужно необходимо к Успеньеву дню быть сюда, чтобы определить то, о чем довольно говорено с вами, и мой отъезд”. Меншиков приехал в Киев, и 18 августа Петр обвенчал его с Дарьей Михайловной.
Меншиков не имел повода раскаиваться в этом браке. В лице Дарьи Михайловны он приобрел верную подругу жизни, окружавшую мужа самыми нежными попечениями. Подобно Екатерине, она была, что называется, полковою дамою: она переносила все трудности походной жизни, подвергаясь иногда личной опасности, и при случае даже совершала походы верхом. Меншиков со своей стороны также искренне любил ее и, когда частые передвижения войск заставляли их разлучаться, писал ей с каждого перехода, с редким вниманием заботился об ее удобствах, осыпал подарками. Вообще, по отзывам современников, это была в высшей степени достойная и добрая женщина, и Петр, заставив своего легкомысленного друга жениться на ней, без сомнения, главным образом имел в виду его счастье.
Когда в 1709 году у княгини в походе родился сын, Петр сам окрестил его, дал ему двойное имя Лука-Петр, произвел в поручики Преображенского полка и, уезжая, оставил записку Меншикову: “Новорожденному Луке-Петру дарую, яко крестнику своему, сто дворов на крест; а где, то даю на вашу волю, где вам понадобится”. Любопытно, для характеристики Меншикова, что последний подходящей деревни в 100 дворов не сыскал, а сыскал деревню в 150 дворов и письменно просил деревню эту отдать ему, а за излишние 50 дворов взять с него деньги. Петр, конечно, денег не взял и отвечал ему: “О деревне будь по вашему прошению, а вычту в те поры, как Бог даст вам другого сына”.
Вообще, отношение Петра к Меншикову в течение этого времени представляет редкий пример самой нежной дружбы, даже более, чем дружбы. Во всех письмах Петра, среди всех забот и треволнений этого богатого событиями периода, слышится почти отеческая заботливость его о князе, словно вся любовь, которая должна была принадлежать родному сыну царя, перешла на это “дитя сердца”.
Мы уже говорили, какие нежные прозвища он давал в письмах своему Алексаше, своему Данилычу. В его отсутствие Петр положительно скучает и ждет не дождется свидания с ним. В каждом письме встречаются такие выражения: “Здесь все добро, только дай, Боже! видеть тебя в радости; сам знаешь…” “Здесь все дал Бог изрядно, только об одном не без туги, о чем известен, а паче что сей праздник никогда врознь не бывал”… “В болезни моей не меньше тоска разлучения с вами, что многажды в себе терпел; но ныне уже вящше не могу; извольте ко мне быть поскоряе, чтобы мне веселяе было”.
Иногда письма отличаются шутливым характером. В 1706 году, празднуя Пасху в Нарве, царь среди веселого пира пишет Меншикову: “Сегодня по обедне был в вашем дому и разговелись, и при окончании сего дня паки окончали веселие в вашем же дому. Воистину, слава Богу, веселы, но наше веселие без вас, яко брашно без соли. Лизет Даниловна (имя любимой собачки Петра, полученной в подарок от Меншикова) лапку приложа челом бьет”. Это письмо по желанию Петра подписано было всеми гостями, участвовавшими в празднестве, в том числе и денщиками.
Но еще более интересны для характеристики их отношений письма самого Меншикова к Петру, ничем не напоминающие писем подданного к государю. Все они отличаются самым непринужденным, товарищеским тоном. Так, например, Меншиков никогда не употребляет слова “величество”, а всегда, как в заголовке, так и в самом письме, величает Петра тем чином, какой тот носил в данное время по службе, например, капитаном, полковником.
Обыкновенно письма его начинались словами: “Доношу вашей милости”, причем, докладывая о своих распоряжениях, о положении дел, он никогда не говорит, что поступал в данном случае по указу царя, а просто по письму, или же говорит прямо, что счел нужным поступить так-то и так-то. Попадаются у него и такие выражения: что хотя-де ваша милость и писали ко мне, чтобы сделать так-то, однако же я рассудил поступить по-иному. Иногда он дает царю советы, указания.
После битвы при Калише, он, между прочим, пишет Петру: “Пожалуй, изволь здешних генералов повеселить особливыми от себя письмами или в письме ко мне прописать к каждому особо за их доброе управление”. Точно так же он никогда не подписывался, подобно другим сановникам, слугой или рабом (например, фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, один из родовитейших сподвижников Петра, всегда подписывался под своими письмами к царю: “Ваш холоп Бориско”), а просто: “А. Меншиков”.
Некоторые его письма отличаются таким же шутливым тоном, как и письма Петра. В начале 1703 года, когда Петр был на Ладожском озере, Меншиков, живя в Петербурге и впервые ознакомясь с прелестями петербургской зимы, писал ему:
“Мой господин капитан, здравствуй! Зело милость вашу мы ожидаем; нам стало скучно, потому что было ведро, а ныне вместо его дожди и великие ветры; а для того непрестанно ждем вас; когда изволите приехать, то чаем, что паки будет ведро. Не ведаем, для чего так замешкались; нам кажется мочно быть, потому что ветер способный. Разве за тем медление чинится, что ренского у вас, ведаем, есть бочек с десять и больше, также и секу не без довольства; и потому мним, что, бочки изпраздня, хотите сюда приехать, или которые из них рассохлись, замачиваете и размачиваете. О чем сожалеем, что нас при том не случилось”.
Нельзя сказать, чтобы эта долгая и беспримерная дружба никогда не омрачалась. Вспыльчивый царь, оставшись недовольным каким-нибудь распоряжением любимца, иногда приходил в такой гнев, что по-прежнему угощал его собственноручно потасовкой.
Но такие размолвки продолжались очень недолго. Обыкновенно Петр на другой же день приезжал к своему другу как ни в чем не бывало, и враги Меншикова, едва только возымевшие надежду свергнуть временщика, должны были мириться с мыслью, что борьба с ним пока немыслима.