📑 Карамзин Николай Михайлович. Вс. С. Соловьев. 1900 год

 

Николай Михайлович Карамзин.

 

Сто лет тому назад русские люди плохо знали свою историю, особенно, древнюю. Большинство старинных летописей, из которых можно узнать про дела, нравы и обычаи наших предков, безвестно покоилось в государственных и монастырских книгохранилищах, про многие исторические события ходили самые баснословные рассказы, поступки одних лиц приписывались другим. Правда, еще в XVIII столетии были люди, занимавшиеся изучением древних рукописей, и пытавшиеся написать русскую историю, но труды этих ученых (Ломоносов, Татищев, князь Щербатов, Шлецер, Болтин) хотя и принесли не мало пользы, все-же представляли собою лишь, так сказать, подготовительную работу.

Первым человеком, который познакомил русских с их историей в виде живого, прекрасно написанного, доступного всякому грамотному человеку рассказа был Николай Михайлович Карамзин. В настоящее время труд его оказывается во многом устарелым, после него найдено было много новых рукописей, русская история многим лучше и полнее разработана другими учеными, но все-же имя Карамзина должно быть нам дорого.

Карамзин родился 1 декабря 1766 г. в Симбирской губернии и принадлежал к дворянскому роду, происходившему от татарского” мурзы, или вельможи, по имени Кара-мурза, который при первых царях московских поступил к ним на службу и крестился. Отец будущего историка сначала служил в военной службе, а потом, выйдя в отставку, поселился: в деревне, где и прожил до самой смерти, отличаясь добротой, приветливостью и гостеприимством; эти черты передал он своему сыну. Мать Карамзина умерла вскоре после его рождения и, вспоминая о ней в одном из своих стихотворений, Николай Михайлович с горестью восклицает:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ах! я не знал тебя!… ты, дав мне жизнь, сокрылась!
Я в первый жизни час покинут был судьбой!
Не мне тебя ласкать, ласкаем быть тобой!

Далее, в том же стихотворении, говорится:

Твой тихий нрав остался мне в наследство.

И действительно тихий, кроткий характер и нежное сердце были отличительными признаками нашего историка. Детство свое Карамзин провел в деревне, на берегу Волги, и виденные им там красивые картины вкоренили в мальчике любовь к природе, не покидавшую его всю жизнь. Отец Карамзина, обладая небольшими средствами, не мог дать сыну хороших учителей, которых в те времена и в столицах было немного; обучение свое будущему историку пришлось начать у деревенского дьячка с чтения богослужебных книг на славянском языке.

Благодаря прекрасным способностям, Карамзин очень скоро научился читать. Чтение стало его любимым занятием. Позднее, в одной из своих повестей, оставшейся неоконченной, Карамзин, описывая свое детство, рассказывает: “с каким живым удовольствием, в шесть или семь часов утра он спешил с книгою на высокий берег Волги, в ореховые кусточки, под тень древнего дуба и там, бросаясь на зелень, читал”… Кроме русского языка, Карамзин обучался также немецкому, под руководством доктора немца, оказавшего сильное влияние на впечатлительного мальчика своим добрым и сердечным характером.

Всю свою жизнь Карамзин отличался искренной набожностью и, по его собственным рассказам, причиной, глубоко укрепившей в нем веру в Божий Промысл, было следующее событие, случившееся с ним в раннем детстве. Однажды в деревне сильная гроза застала его во время прогулки. Он пошел домой, но в это время из-за деревьев (дело было в лесу) выбежал медведь и бросился на мальчика. В то же мгновение внезапно грянул страшный удар грома, мальчик упал, невольно закрыв глаза, а когда открыл их, то увидел в нескольких шагах убитого молнией медведя. Карамзин, в повести, о которой уже упоминается, говорит: “Дядька насилу мог образумиться и сказать мальчику, каким чудесным образом Бог спас его. Он все еще стоял на коленях и дрожал от страха и действия электрической силы: наконец устремил глаза на небо и, не смотря на черные густые тучи, чувствовал там присутствие Бога Спасителя”.

Лет двенадцати или тринадцати Карамзин был отправлен в Москву и там отдан в учебное заведение или пансион, начальником которого был один из лучших профессоров того времени, Шаден. В пансионе Шадена молодой Карамзин, поражавший всех своими блестящими способностями, получил хорошее, по тому времени, образование и основательно изучил иностранные языки.
В конце прошлого столетия все почти молодые русские дворяне служили в военной службе. В военную же службу поступил и восемнадцатилетний Карамзин. Он был записан в гвардейский Преображенский полк и должен был из Москвы переехать в Петербург. Ко времени переезда Карамзина в Петербург относятся его первые литературные опыты. Это были переводы некоторых произведений немецких писателей того времени; самостоятельно писать Карамзин еще не решался.

Между тем возгорелась война с Турцией и молодому Карамзину страстно хотелось принять в ней участие, но это ему не удалось, и, разочарованный, он вышел в отставку, прослужив таким образом не многим больше года. Как раз около того же времени умер отец Николая Михайловича и он поспешил на родину, в Симбирск. В Симбирске Карамзин прожил до конца 1785 года, а затем переехал в Москву. Здесь началась его литературная деятельность, доставившая ему известность одного из лучших писателей того времени.

В Москве Карамзин близко сошелся с кружком, состоявшим из самых образованных и благородных русских людей, (Н. И. Новиков, А. И. Тургенев и др.) и они имели на него сильное влияние. За четыре года, проведенные им в кругу Новикова и его друзей, Карамзин очень многому научился, много читал и развивал свои писательския способности, участвуя в издававшемся Новиковым журнале “Детское чтение”. В этом журнале молодой писатель поместил много переводов с немецкого языка, а также первые свои оригинальные повести и стихотворения. Эти первые его произведения теперь никому почти неизвестны, но в то время они имели большой успех; в в них уже видно стремление Карамзина сделать литературный язык менее тяжелым, напыщенным, больше приблизить его к обыкновенному, разговорному языку.

В начале 1789 г. Карамзин покинул Москву и поехал заграницу. Увидав Карамзина незадолго до отъезда, друг его Дмитриев писал о нем: “какую перемену нашел я в милом моем приятеле после свидания нашего в Симбирске! Это был уже не тот юноша, который читал все без разбора, пленялся славою воина, но благочестивый ученик мудрости, с пламенным рвением к усовершению в себе человека”. Из этих слов Дмитриева ясно, что влекло Карамзина заграницу: ему хотелось самому увидеть то, о чем он до сих пор знал лишь из книг иностранных писателей, ближе познакомиться с жизнью европейских народов, их учреждениями, обычаями и нравами, познакомиться также с писателями и учеными, сочинениями которых он увлекался с ранней юности,– и таким образом довершить свое образование, а затем поделиться полученными познаниями и опытами с соотечественниками.

Заграничное путешествие Карамзина продолжалось около года с половиной. Он посетил главнейшие города Германии, Швейцарии. Франции и Англии, осмотрел их важнейшия достопримечательности, беседовал со многими знаменитыми людьми, каких только удавалось ему встречать. Не смотря на свою молодость и на то, что у него не было никаких рекомендательных писем, Карамзин так заинтересовал своим умом и знаниями иностранных ученых и писателей, что всегда находил самый ласковый и дружеский прием. С которыми из своих заграничных знакомых он продолжал переписываться и возвратясь уже в Россию.

Карамзин первый из русских описал живым занимательным языком виденные им страны, их образованность, нравы жителей, успехи наук и искусств и возбудил у нас внимание к главным вопросам, занимавшим лучших тогдашних образованных людей.

Все свои впечатления заграницей, все виданное, слышанное и все размышления, какия по этому поводу приходили ему в голову, Карамзин заносил в письма, которые писал своим московским друзьям, Плещеевым. Эти письма, напечатанные впоследствии под названием “Писем русского путешественника”, впервые создали Карамзину известность писателя и пользовались в начале девятнадцатого столетия вполне заслуженным успехом. Для нас “Письма русского путешественника” важны больше всего потому, что в них вполне ясно отразился духовный облик их автора.

Мы видим, что это был человек верующий, всегда покорный Божественному Промыслу и всегда, во всем — в красотах природы, во всевозможных явлениях и случайностях жизни, различавший волю Божию. Все письма полны также доказательствами его доброго, мягкого сердца, преисполненного любви к ближним. Всегда, когда только это было в его средствах, он делал добро даже совершенно незнакомым ему людям. Один русский, путешествовавший через несколько десятков лет после Карамзина, по Швейцарии, передает следующий рассказ, свидетельствующий как о доброте Карамзина, так и о его необыкновенной скромности, ибо сам он ни слова не промолвил в своих письмах о совершенном им прекрасном поступке.

Однажды, скрываясь во время сильной горной грозы в доме одного швейцарского крестьянина, названный путешественник нашел между страницами старой библии пожелтевший лоскуток бумаги, и на нем увидел собственноручную подпись Карамзина. Когда он спросил хозяев дома, каким образом этот листок попал к ним, старуха-швейцарка сказала, что он хранится ею, как память о добром господине, устроившем счастье всей её жизни. В молодости у неё был жених, за которого родители не хотели выдать ее замуж вследствие его бедности, и решительно объявили, что согласятся на свадьбу только в случае, если молодому крестьянину как нибудь удастся завести собственное хозяйство.

Такой случай скоро представился — по соседству отдавалось в аренду небольшое имение и Иосиф (так звали молодого швейцарца) надеялся заарендовать его, но в последнюю минуту нашелся другой арендатор, предложивший владельцу всю плату вперед, тогда как у Иосифа таких денег не было. Молодые люди, сидя в поле, печально, разговаривали о постигшем их несчастье, когда внезапно к ним подошел неизвестный молодой человек и сказал, что он случайно слышал их разговор и постарается устроить их судьбу. Действительно Карамзин (это был он) уговорил через своих знакомых землевладельца отдать землю Иосифу, тот женился на любимой девушке и они всю свою жизнь не переставали благословлять доброго иностранца, без помощи которого им по всей вероятности пришлось бы перенести еще не мало горя.

Первой целью человека на земле Карамзин считал нравственное усовершенствование. Все его поступки, все его разговоры с замечательными людьми, с которыми ему удалось повидаться во время путешествия, были направлены к этому. Главным препятствием к достижению этой цели, обязательной для всякого человека, Карамзин считал недостаток просвещения и, действительно, он всю жизнь боролся с невежеством, все силы своего таланта употребил на то, чтобы распространять истинное просвещение в горячо любимой им родине.

Великие писатели, сочинениями своими учившие добродетели, и этим содействовавшие умножению счастья на земле, были предметом его глубокого почтения. Впечатлительная и нежная от природы душа Карамзина заставляла его особенно восхищаться красотами Божьего мира, которые он видел вокруг себя. Красота природы трогала его столько же, сколько и красота, искусства.

Путешествие в сильной степени увеличило познания Карамзина, приобретенные в ранней юности усиленным чтением, и изучением лучших писателей всех времен. Вернувшись на родину, он, не смотря на свою молодость, был несомненно самым образованным из наших тогдашних литераторов. Близкое знакомство с европейскими писателями, их пример и разговоры еще больше укрепили в нем любовь к литературным занятиям и он решил не поступать на государственную службу, а служить своему отечеству тем, что было даровано ему Богом — своим талантом писателя.

Во время заграничной поездки он, между прочим, обратил внимание на иностранные журналы, то-есть сборники романов, рассказов и статей разного содержания, которые печатались в определенные сроки и затем рассыпались читателям за определенную плату. Вернувшись в Россию, он сам решил издавать здесь журнал, который по разнообразию и занимательности своего содержания привлекал бы к себе читателей и содействовал распространению любви к занимательному и, вместе с тем, полезному чтению.

К участию в своем “Московском журнале”, Карамзин пригласил лучших писателей того времени — Державина, Дмитриева, Хераскова, но большая часть работ принадлежала ему самому. Здесь начали печататься “Письма русского путешественника”, которые, как уже было сказано, сразу сделали Карамзина одним из известнейших тогдашних писателей. Кроме “Писем”, он помещал в журнале свои повести, стихотворения, переводы, разбор пьес, дававшихся тогда на московском театре и новых русских книг, появлявшихся в печати.

Успех Карамзинского журнала, а главным образом, помещавшихся в нем произведений самого издателя, был громадный. По свидетельству современников, “Письма русского путешественника” и в это же время изданная Карамзиным его повесть “Бедная Лиза”, не только читались всеми, но даже прямо заучивались наизусть. Тогдашняя молодежь стремилась подражать действующим лицам этих произведений во всех их привлекательных поступках. Окрестности Симонова монастыря в Москве, которые описывались в “Бедной Лизе”, сделались любимым местом для прогулок, и пруд около монастыря, где по рассказу утопилась одна молодая девушка, Лиза, до сих пор известен под названием “Лизиного пруда”.

II.

Необыкновенный успех произведений Карамзина объясняется их направлением и тем языком, каким они были написаны. До Карамзина в русской литературе господствовало так называемое ложно-классическое направление. Оно выражалось в том, что писатели, пытаясь подражать произведениям великих поэтов древности, старались описывать не простых людей, а героев, обладавших какими нибудь необыкновенными. достоинствами или пороками, и вообще все понятия и чувства, выражавшияся в этих произведениях, были очень далеки от понятий и чувств общечеловеческих. Но с течением времени и писатели и наиболее просвещенные из читателей, начали понимать, как эти произведения далеки от действительной жизни, и в литературе появилось другое направление, представителем которого в России стал Карамзин.

Он первый сделал попытку сблизить литературу с действительностью, старался говорить о вещах., поступках и чувствах, более близких и понятных каждому человеку. Хотя в повестях Карамзина не было высокого, художественного воспроизведения действительности, не было ничего народного, русского, но в них были, по крайней мере, выведены обыкновенные люди, было много человеческого. Карамзин и его последователи обращали исключительное внимание на чувство, которым живет человек и внутри себя, и на людях.

Это было основательно, потому что чувством определяется большинство наших поступков, худых и хороших, от чувства, зависят наши отношения к людям и т. д. Но старательно изображая чувства, Карамзин и последователи его не умели с достаточною верностью и яркостью изображать повседневную жизнь. Оттого их произведения кажутся современному читателю деланными, искусственными. В них нет той правдивости, которою отмечены все лучшия создания русской литературы начиная с Пушкина.

Другой причиной успеха произведений Карамзина был, как мы уже сказали, его прекрасный язык. В этом отношении заслуги перед русской литературой действительно очень велики.

Книжный язык до Карамзинского времени отличается тяжелым, неповоротливым оборотом речи, в нем очень много слов, взятых из церковно славянского языка и уже давно вышедших из употребления в обыкновенной разговорной речи. Карамзин откинул такия, чуждые русскому языку слова, как например “нарочито”, “поелику”, “токмо” и вместо того подбирал подходящия слова из народной речи и старинных наших книг и рукописей. Такой способ пополнения литературного языка заимствованиями из старинного разговорного русского языка был, особенно блестяще применен Карамзиным в его знаменитом и самом важном труде — “Истории государства Российского”.

Однако не смотря на все эти достоинства в слоге Карамзина было много недостатков, так как он иногда черезчур злоупотреблял словами и целыми выражениями, взятыми из иностранных языков,– главным образом французского, он выражался иной раз слишком напыщенно. Истинным и могучим создателям нового литературного русского языка мог быть только писатель гениальный, и таким писателем явился Пушкин. Но почин бесспорно принадлежит Карамзину, а почин — великое дело.

Чтобы сравнить язык Карамзина с языком других русских писателей прошлого столетия, приведем два отрывка — один из сочинений Ломоносова, а другой из сочинений Карамзина.

Вот как описывает Ломоносов мщение великой княгини Ольги древлянам, изменнически убившим её мужа, великого князя Игоря: “Веселящимся и даже до отягощения упившимся древлянам казалось, что уже в Киеве повелевают всем странам российским, а в буйстве поносили Игоря перед супругой его всякими хульными словами. Внезапно избранные проводники Ольгины, по данному знаку с обнаженным оружием ударили на пьяных; надежду и наглость их пресекли смертью”.

А вот отрывок изложения Карамзиным того-же сказания: “Двадцать знаменитых послов древлянских приплыли в ладии к Киеву и сказали Ольге: “Мы убили твоего мужа за его хищность и грабительство: но князья древлянские добры и великодушны: их земля цветет, и благоденствует. Будь супругою нашего князя Мала”.

Ольга с ласкою ответствовала: “Мне приятна речь ваша. Уже не могу воскресить супруга! Завтра окажу вам всю должную честь. Теперь возвратитесь в ладию свою, и когда мои люди придут за вами, велите им нести себя на руках”… Между тем Ольга приказала на дворе теремном ископать глубокую яму и на другой день звать послов. Исполняя волю её они сказали: “не хотим ни итти, ни ехать: несите нас в ладии!” Киевляне ответствовали: “что делать! мы невольники; Игоря нет, а княгиня наша хочет быть супругою вашего князя” — и понесли их.

Ольга сидела в своем тереме и смотрела, как дворяне гордились и величались; не предвидя своей гибели: ибо Ольгины люди бросили их, вместе с ладиею, в яму. Мстительная княгиня спросила у них. Довольны ли они сею местию! Несчастные изъявили воплем раскаяние в убиении Игоря, но поздно: Ольга велела их засыпать живых землею”…

Этих отрывков достаточно, чтобы показать всю разницу между тяжелым языком русских писателей до Карамзинского времени и языком Карамзина, приблизившимся, хотя далеко еще не в должной мере, к обычной разговорной русской речи.

Преобразования, совершенные Карамзиным не без борьбы укоренились в нашей литературе. Если у него сразу явилось очень много сторонников и последователей, в особенности из среды молодых людей, то и противников было не мало. Все русские писатели того времени разделились на приверженцев нового направления, Карамзинского, и старого,– Ломоносовского. Споры о преимуществах того или другого направления велись очень горячие, но мало по малу Карамзин одержал полную победу над своими литературными противниками.

При этом следует заметить, что сам Карамзин не вступал ни в какие литературные споры и с замечательным спокойствием относился к подчас злой и несправедливой критике. Всеми же замечаниями, которые представлялись ему верными и справедливыми, он всегда с благодарностью пользовался.

Прекратив издание “Московского журнала”, Карамзин однако не приостановил своей литературной деятельности. Отказавшись от издания журнала, номера которого должны были выходить в определенные сроки, он начал выпускать в свет свои произведения отдельными книжками, печатавшимися по мере накопления у, него. новых рассказов, статей и стихотворений.

В 1801 году, вскоре после восшествия на престол императора Александра Первого, Карамзин написал первое историческое сочинение — похвальное слово императрице Екатерине Второй, в котором, восхваляя государыню и выставляя её славное царствование, выразил надежду, что и новый монарх не менее своей бабки будет заботиться о благе России, о даровании подданным правосудия и просвещения.

В 1802 году Карамзин, который к этому времени женился, снова принялся за издание журнала, названного им “Вестником Европы”. В этом журнале, кроме разного рода рассказов и повестей, был особый отдел, посвященный политике или иностранной государственной жизни и отношениям иностранных государств как между собою, так и к России. В “Вестнике Европы”, кроме разных мелких статей, Карамзин поместил еще несколько известных своих рассуждений: “Рассуждение о любви к отечеству и народной гордости”, “О счастливейшем времени жизни” и другия.

Вот что читаем, между прочим, в “Рассуждении о любви к отечеству и народной гордости”: “Не говорю, чтобы любовь к отечеству долженствовала ослеплять нас и уверять, что мы всех и во всем лучше, но русский должен, по крайней мере, знать цену свою. Согласимся, что некоторые народы вообще нас просвещеннее, ибо обстоятельства были для них счастливее, но почувствуем же и все благодеяния судьбы в рассуждении народа российского, станем смело на ряду с другими,– скажем ясно имя свое и повторим его с благородной гордостью”.

Затем в течении двух лет Карамзин печатал в “Вестнике Европы” целый ряд статей исторического содержания, которые были первыми вестниками желания автора посвятить себя всецело занятиям историческим. Мысль о том, что можно художественным, красивым, и вместе с тем для каждого понятным языком, написать русскую историю, уже давно зародилась в голове Карамзина.

Еще из Парижа, во время своего путешествия, писал он после свидания с французским ученым Левеком, автором очень неудачной русской истории: “Говорят, что наша история менее других занимательная, не думаю; нужен ум, вкус, талант: можно выбрать, воодушевить, раскрасить; читатель удивится, как из Нестора, Никона и пр. могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев”. Но следы серьезных занятий Карамзина историческою наукою появляются только с начала девятнадцатого, столетия.

Из его писем начала 1800 года видно, как сильно занимала его русская история. “Я по уши влез в русскую историю, писал он своему другу Дмитриеву, сплю и вижу Никона с Нестором”. Самый “Вестник Европы” Карамзин, как об этом можно судить по одному из его писем к брату, начал издавать с целью заработать столько денег, чтобы потом прожить без нужды, “а там, писал он, хотелось бы мне приняться за труд важнейший: за русскую историю, чтобы оставить по себе недурной памятник. Но все зависит от Провидения. Будущее не наше”.

Из исторических статей Карамзина, помещенных в “Вестнике Европы” (О московском мятеже в царствование Алексея Михайловича, Русская старина и другие) видно, что он уже основательно изучил многие сочинения иностранцев о старой России, а также древние наши летописи.

“Вестник Европы” имел по тогдашнему времени очень большое распространение и приносил Карамзину значительный доход, но горячее желание поскорее приняться за новый труд — историю, заставило Николая Михайловича скоро бросить издание этого журнала.

Он часто говаривал Дмитриеву о горе, которое он испытывает, видя, что не может исполнить своего желания, так как для этого ему пришлось бы бросить издание журнала, дававшее ему средства к жизни.
“Ты ничего не потеряешь, трудясь для славы отечества, отвечал ему Дмитриев,– пиши о твоем желании в Петербург; я уверен в успехе”.

Карамзин послушал советов друга и написал письмо к Михаилу Никитичу Муравьеву, воспитателю императора Александра, бывшему тогда товарищем министра народного просвещения, известному покровителю просвещения, постоянно высказывавшему свое расположение к литературной деятельности будущего историка. Вот некоторые отрывки из этого письма, последствия которого были чрезвычайно важны не только для самого Карамзина, но и для русской исторической науки.

“Будучи весьма небогат, я издавал журнал с тем намерением, чтобы принужденною работою пяти или шести лет, купить независимость, возможность работать свободно и писать единственно для славы — одним словом, сочинять русскую историю, которая с некоторого времени занимает всю душу мою. Теперь слабые глаза не позволяют мне трудиться по вечерам и принуждают меня отказаться от “Вестника”. Могу и хочу писать историю, которая не требует поспешной и срочной работы; но еще не имею способа жить без большой нужды. С журналом я лишаюсь 6000 руб. дохода… Нельзя-ли при случае доложить императору о моем положении и ревностном желании написать историю не варварскую и не постыдную для его царствования?”

Получив это письмо М. Н. Муравьев доложил о нем государю и через месяц состоялся Высочайший указ, в котором говорится: “как известный писатель, Николай Карамзин, изъявил Нам желание посвятить труды свои сочинению полной истории отечества нашего, то Мы, желая ободрить его в столь похвальном предприятии, Всемилостивейше повелеваем производить ему, в качестве историографа, по две тысячи рублей ежегодно пенсиона”. Вслед затем Карамзину было разрешено пользоваться всеми архивами (хранилищами важных государственных бумаг) и монастырскими библиотеками, для чтения рукописей и книг, которые могли быть полезны при его громадном труде.

С этого времени, окончив издание “Вестника Европы”, Карамзин всю жизнь посвятил заветному труду, истории России. Он отказался от общества и жил в уединении, исключительно занятый работой, которую решил довести до конца во что бы то ни стало.

А трудность достижения этой цели была громадная. Наши библиотеки в то время находились в большем беспорядке, списков книг, в них находящихся, совсем не существовало, летописи едва подвергались ученому исследованию и оставалось невыясненным, что в них верно, и что принадлежит вымыслу. Сведения об иностранных писателях, писавших о России, и об иностранных летописях, где находятся указания, часто чрезвычайно важные для изучения некоторых частей нашей истории, были очень незначительны.

Перед Карамзиным в начале его работы находилось громадное количество исторических памятников, печатных и письменных, и ему нужно было все это изучить, исследовать и после составить по этим источникам свою историю. Не смотря на подобные трудности, талант Карамзина, его непоколебимая воля и замечательное трудолюбие, позволили ему взять над ними верх и с честию исполнить хотя часть принятой им на себя задачи, так как история Государства Российского доведена им лишь до воцарения ныне благополучно царствующего дома Романовых. Принимаясь за писание истории, Карамзин сам не думал, что этот труд окажется таким громадным. В письме своем к Муравьеву он высказывает надежду окончить его в пять-шесть лет, между тем ему пришлось писать свою историю больше двадцати лет и все же не удалось её окончить!…

Вот как описывает времяпрепровождение Карамзина в течение его исторических занятий известный писатель князь Петр Андреевич Вяземский, на сестре которого, Екатерине Андреевне, Николай Михайлович был женат вторым браком (первая его жена скончалась скоро после свадьбы):

“Карамзин вставал обыкновенно часу в девятом утра, тотчас после того делал прогулку пешком или верхом во всякое время года и во всякую погоду. Прогулка продолжалась час. Возвратясь с прогулки, завтракал он с семейством, выкуривал трубку турецкого табаку и тотчас после уходил в свой кабинет и садился за работу вплоть до самого обеда, т. е. до трех или четырех часов. Помню одно время, когда он, еще при отце моем, с нами даже не обедывал, а обедал часом позднее, чтобы иметь более часов для своих занятий.

Это было в первый год, что он принялся за историю. Во время работы отдохновений у него не было, а утро его исключительно принадлежало истории и было ненарушимо и неприкосновенно. В эти часы ничто так не сердило и не огорчало его, как посещение, от которого он не мог избавиться. Но эти посещения были очень редки. В кабинете жена его часто сиживала за работою или за книгою, а дети играли, а иногда и шумели. Он, бывало, взглянет на них, улыбаясь скажет слово, и опять примется писать”.

В 1810 году Карамзин сделался лично известен императору Александру Павловичу. Государь, зная Карамзина по его сочинениям, давно уже желал видеть историка. Великая княгиня Екатерина Павловна, очень любившая Карамзина и высоко ставившая его литературные заслуги, обозревая Вместе с Своим Августейшим Братом Оружейную палату в Московском Кремле, увидала там Николая Михайловича и указала на него государю, который подошел к нему и милостиво с ним разговаривал. По приглашению великой княгини Карамзин несколько раз ездил к ней в Тверь, где её муж, принц Ольденбургский, был генерал-губернатором, и читал отрывки из своей истории. “Милость ко мне великой княгини, великого князя Константина Павловича и вдовствующей императрицы, писал он брату, служит для меня не малым ободрением в моих трудах”.

В следующем году, желая обратить на Карамзина особое внимание императора Александра, великая княгиня велела пригласить историка в Тверь в то время, когда туда ожидали государя и здесь, в присутствии императора, Николай Михайлович прочел несколько больших отрывков из своего труда.

“Русский народ достоин иметь свою историю”, сказал государь, со вниманием выслушав прекрасное повествование Карамзина, и через некоторое время пожаловал ему орден св. Владимира в награду за литературные труды.

В этом же году Карамзин представил императору свою “Записку о древней и новой России”. Эта записка замечательна тем, что в ней выразился во всей полноте благородный характер Карамзина, не побоявшагося прямо указать на некоторые слабые стороны предполагавшихся преобразований, считавшияся им пагубными для благоденствия России и славы её монарха.

Тем временем наступил знаменитый, но вместе с тем и тяжелый, для России 1812 год. Это время и для Карамзина было полно тяжелых потерь и лишений. Не говоря уже о том, что нашествие французов сильно повредило его денежным средствам, ему пришлось потерпеть невозвратные потери и в своей семье, и в своем труде. Двое старших детей его умерли около этого времени от скарлатины, а прекрасная библиотека, которую он старательно собирал и устраивал в продолжении почти двадцати пяти лет, сгорела во время знаменитого московского пожара. Уцелели только рукописи и полный список Истории в двух экземплярах. “Желаю работать, только не имею всего, что надобно”, писал он своим друзьям из Ярославля, куда должен был укрыться со своим семейством от французского нашествия.

Однако никакия утраты не могли поколебать его трудолюбия и желания поскорее окончить свой труд. Летом 1813 года он писал одному из своих друзей, А. И. Тургеневу — “мы наконец совсем переехали в жалкую и безобразную Москву”. Работа снова закипела и через два года, окончив восемь томов своей истории, Николай Михайлович писал: “если Бог-даст нам мир и будем здоровы, то зимой начну помышлять о Петербурге, чтобы издать свою Историю”.

Карамзину уже давно хотелось переехать в Петербург, к чему особенно побуждало его милостивое отношение матери императора Александра, вдовствующей императрицы Марии Феодоровны, которая несколько раз звала его переехать в столицу, предлагая помещение в одном из своих пригородных дворцов, где историку было бы удобно работать.

В январе 1816 года Карамзин наконец приехал в Петербург и был необыкновенно радушно встречен всеми лучшими людьми того времени. Через два дня после своего приезда он был принят государем и мог поднести ему восемь томов своего четырнадцатилетнего труда. Император Александр Павлович очень милостиво отнесся к своему историографу и осыпал его милостями. Николаю Михайловичу было выдано из казны 60000 руб. на печатание его истории, с предоставлением всего издания в пользу автора; сверх того, в знак особого доверия, он был освобожден от цензуры, получил чин статского советника и орден св. Анны первой степени, причемъв рескрипте, данном по этому случаю на имя Карамзина государем, сказано: “Мы удостоверены, что сие послужит вам ободрением к совершению труда, который передаст имя ваше вместе со славными подвигами предков, потомству”.

Имея необходимые для того средства, Карамзин мог теперь заняться печатанием своей истории, которое и было окончено в 1818 г. Успех превзошел самые смелые ожидания автора — меньше чем в два месяца все издание было распродано. Плод самоотверженной преданности науке и неутомимого, непрестанного труда над разработкой древних русских памятников, был по достоинству оценен современниками.

Историк к тому времени уже окончательно переселился в Петербург. С этих пор начинается его сближение с императором Александром I, которому он был глубоко, искренно и бескорыстно предан.

Летом Карамзин жил всегда в Царском селе, в так называемой Китайской деревне, принадлежащей дворцу, и почти каждый день беседовал с государем в прекрасном царскосельском парке. Несколько-раз в неделю Карамзин приглашался во дворец обедать, а нередко и сам государь навещал историка и подолгу с ним беседовал. Высоко ценя доверие и благоволение императора Александра, Карамзин однако не страшился высказывать ему свои убеждения, даже когда они не вполне сходились с мнением государя. Не смотря на это, царское благоволение к Николаю Михайловичу не ослабевало, так как Александр I знал благородство взглядов, чистосердечие, неизменную преданность и пламенную любовь к родине Карамзина.

Расположением к себе императора Николай Михайлович не раз пользовался, но всегда лишь для того, чтобы принести кому нибудь пользу или сделать доброе дело — о самом себе он никогда не просил. Между прочим он явился заступником нашего знаменитого писателя Пушкина, которому грозили большия неприятности из-за нескольких необдуманных, легкомысленных стихотворений. Вообще вся жизнь Карамзина за последние годы сосредоточивалась в труде, который он не оставлял до последней минуты, и в тихой семейной жизни. За полгода до своей смерти он писал Дмитриеву:

“Работа сделалась для меня опять сладка: знаешь ли, что я со слезами чувствую признательность к небу за свое историческое дело! Знаю, что и как пишу; в своем таком восторге не думаю ни о современниках, ни о потомстве; я независим и наслаждаюсь только своим трудом, любовью к отечеству и человечеству. Ну, пусть никто не читает моей Истории: она есть, и довольно для меня… За неимением читателей, могу читать себе и бормотать сердцу, где и что хорошо”.

Между тем долголетния, напряженные занятия расстроили здоровье Карамзина. Силы его стали заметно ослабевать. В начале весны 1826 года его перевезли в Таврический дворец, где ему было легче пользоваться чистым воздухом, а затем решено было отправить историка в Италию, чем надеялись поправить его здоровье. Молодой император Николай Павлович, узнав об этом, пожаловал ему на дорогу 50000 руб. и велел снарядить для перевозки его военное, судно. Но здоровье Карамзина до того ухудшилось, что он уже не мог собраться в путь.

В начале мая прославленный писатель получил следующий Высочайший рескрипт: “Николай Михайлович! Расстроенное здоровье ваше принуждает вас покинуть на время отечество и искать благоприятнейшего для вас климата. Почитаю за удовольствие изъяснить вам мое искреннее желание, чтобы вы скоро к нам возвратились с обновленными силами и могли снова действовать для пользы и чести отечества, как действовали доныне. В то же время, и за покойного Государя, знавшего на опыте вашу благородную, бескорыстную к нему привязанность, и за себя самого, и за Россию, изъявляю вам признательность, которую вы заслуживаете и своею жизнию, как гражданин, и своими трудами, как писатель. Император Александр сказал вам: “Русский народ достоин знать свою историю”. История, вами написанная, достойна русского народа”.

Вместе с этим Карамзину была пожалована пожизненная пенсия в 50000 руб., которая после его смерти должна была перейти его жене и детям. Карамзин был тронут до глубины души таким необыкновенно милостивым отношением государя, но пожеланиям императора не суждено было исполниться.– 26 мая 1826 года Николай Михайлович тихо скончался среди родных и друзей. Тело его похоронено в Петербурге, в Александро-Невской лавре, рядом с могилой другого известного писателя, Жуковского, который в своем стихотворении, написанном на смерть Карамзина, говорит об этой могиле:

Лежит венец на мраморе могилы,
Ей молится России верный сын;
И будит в нем к делам прекрасным силы
Святое имя — Карамзин.