Письмо с приложением вида Новгорода в XII столетии и плана окрестностей.
Вельтман А. Ф.
Отпечатано в типографии С. Селивановского, 1834.
О господине Новгороде Великом.
Господин Новгород Великий
Если б вы знали, как хитро влюбила меня глубокая древность в непостижимую красоту свою! Это таинственная дева, носящаяся посреди моря времени, это любовь, которая манит, влечет вас сквозь темные переходы веков. Только пламень мысли освещает их, и вы видите в очарованной пучине, как в мире снов, и древнее солнце Египта, и мерцающую луну Сирии, и хаос вселенной, и хаос первых понятий до восхода светлого разума, и богов-людей и людей-богов, и первое небо, и начальную жизнь народов, и простоту добра и зла.
Она ведет вас по кладбищу прошедшего, по остовам событий, и перед вами, как в день Воскресения, все восстает, все созидается снова, все принимает образ своего существования, все начинает повторять свою жизнь и убеждать в своем бессмертии.
Прошедшее — слой земли, по которому течет жизнь всего настоящего; бездна, которую время тщетно засыпает костями человеческими; восток, от которого все стремится к западу!
Кто не тоскует о тебе? Кто не вспоминает прежнего и не любит его? И человечество тоскует о том времени, которое оно отжило, и оно бережет память о юности своей.
Чудна любовь к преданиям; мирно беседует изыскатель со всем, что было, не заботясь о том, что будет. Люди, вспоминая о прошлых днях, угождают собственному своему сердцу, а он, воспоминая о прошлых веках, угождает всему человечеству; ибо человечество любит верные рассказы про себя, про свои подвиги и славу.
Вы знаете, что более всего занимает меня древность русская. Но для древности русской я должен постигать древность всемирную, и мне кажется, что если бы я позволил себе вполне предаться порыву страсти к изысканиям, я зарылся бы в летописи, исходил бы все развалины, срыл бы горы, вычерпал бы моря, сбросил бы несколько слоев с земного шара, чтоб только отыскать место бывшего града солнца, Сиспариса, в котором скрыты древние Адамовы письмена о том, что было и что будет.
Вы также знаете, как давно я желал видеть Великий Новгород, но со всем моим желанием, окованным ленью, я прособирался несколько лет. Наконец желание видеть великий гранит, посвященный Государем памяти благословенного брата своего, превозмогло все. Я опоздал приехать ко дню открытия в град Петров; но я слышал шумные рассказы про этот день, в который сошлись на Исаакиевскую площадь слава и память 1812, 1813 и 1814 годов и составили из себя венец около воздымающегося к небу гранита, на котором стоящий со знамением спасения ангел указывал на небо и говорил: он там!
Наш век не любит од; но если б прах Державина восстал от стен новгородских, море восторга заклокотало бы в нем, душа его загорелась бы, как небо на полюсах, и перекатились бы под голубыми сводами громовые звуки хвалебной песни.
Посланник Божий со знамением спасенья,
Остановись и укажи, где тот,
Пред чьею памятью коленопреклоненья,
И Великан-Россия слезы льет?
“Он там!” — повторил бы ангел.
Я видел картину Брюллова “Последний день Помпеи”, я видел сии огромные сфинксы и т.д.
Про картину Брюллова я не смею ни слова сказать, я не знаток в живописи, я еще продолжаю смотреть на нее мысленно; в восторге я бываю похож на голубя арабской басни, разбившего себе голову об стену, на которой было нарисовано пшено. Но сфинксы! — Взойдите в Академию художеств и смотрите на них в окно из залы, в которой стоят жертвенные сосуды и погребальные урны, называемые этрусскими: если дивная красота этих львиц с женскими образами не тронет вас, если эта жизнь и эти сладостные уста гранита не взволнуют вас, то откажитесь от холодной души своей.
О Петербург — это новый Египет! — Египет, где столько жизни в граните, где скалы, оторванные от хребта Ливийского, снесены для удивления потомства; где по гранитным аллеям истуканов, овнов, сфинксов, чудовищ прошли все поколения людей; где между развалинами стоят торжественные врата и портики, как разбросанные громами неба обломки столпотворения! Там Мемнон, страж Фив, отвечающий народу языком гармонии; там громадные пирамиды, великие как могилы целых поколений, но построенные для одного только гроба; там храмы Мемфиса, Карнака, Арсиноя, могущие скрыть от палящего солнца все, что только молилось Озирису во всех его видах, свойствах и преобразованиях; там памятники, подобия бессмертия, мимо которых тянутся ряды веков, окованных временем и согбенных под тяжкими ношами событий.
Все это повторится в граде Севера.
Но я тороплюсь в Великий Новгород, в древнее гнездо, в котором высижено орлиное яйцо и вскормлен двуглавый птенец.
Чудное имя! Много в нем бессмертия и славы, много таинственности! Но если есть способность провидеть в будущее, есть способность читать и в прошедшем.
Смотрите на прилагаемой при сем карте путь из Петербурга в Москву. Он идет чрез Новгород. — Это недаром: Москва и Петербург — потомки Новгорода, они не проезжают мимо своего прадеда, кланяются его сединам.
По пути из варяг и я, сняв шапку, вступил на землю Новгородскую, окинул слезящими взорами всю святыню, рассеянную по холмистым берегам Волхова, и поклонился низко-низко, и произнес: “Кто против Бога и Великого Новгорода!” — девиз, переданный прадедом правнуку своему, С.-Петербургу.
Первый мой шаг был в храм Св. Софии. Восемь столетий! — мрачные, глубокие, таинственные своды; прах Мстислава и Владимира, останки мозаического украшения стен в алтаре, и дивные полати1 в вышине храма.
Но первого храма Св. Софии о тринадцати верхах уже нет: он и вся христианская древность были на торговищах, т.е. на Торговой стороне. В Детинце2, в сердце Новгорода, вероятно, долго еще таилось язычество; новый храм Софии освящен в 1051 году вторым Новгородским епископом Лукою. Внутренность его имеет сходство с Успенским собором, но пространство в переходах сжатое, столбы и своды огромные, сложные, мрачные; я не знаю, где помещается в нем широкая каменная лестница, ведущая в полати, где в излучинах переходов за железными воротами обширные покои под сводами, заключающие в себе ризницу, книгохранилище и другие древности.
Ризницу я видел, но не описываю ее, не умею составлять каталога вещам; книгохранилища не хотел и любопытствовать, потому что я люблю читать, а не смотреть на книги.
Но что сказать вам о западных резных воротах Софийского собора, называемых Корсунскими! Много о них писали3. Всякий за свое мнение твердо стоит, как за золото; ни с кем не спорю, но, по пословице: и моя деньга не щербата, пишу то, что думаю сам. Называются они Корсунскими недаром, ибо это название не догадка какого-нибудь изыскателя древности, но предание Новгорода, о котором говорил и Герберштейн; если они не сполна, не в том виде, каковы они теперь, принадлежали Херсону, то, по крайней мере, в них есть что-нибудь херсонское, к чему привязалась память.
По Нестору, Владимиром вывезены из Херсона между прочим “две капищи медяны и четыре кони медяны, иже и ныне стоят за Святою Богородицей”. — Все это было привезено Владимиром в Киев, и всем этим украсили храм Пресвятой Богородицы: “и вда ту все, еже б взяле в Корсуни, иконы и сосуды и кресты”. Но вероятно, Владимир уделил первому своему стольному граду что-нибудь из добыч херсонских.
Слово капище не может здесь означать кумирницы, или храма языческого, говорит Карамзин, и это ясно; следовательно, должно искать этому слову другой смысл. По-турецки капу значит врата, и это слово в турецком языке не собственное, ибо в родоначальном арабском языке врата называются баб4, по-венгерски врата также называются капу (кари); следовательно, это слово принадлежит более сему языку.
В сербском врата называются также капща, следовательно, это слово могло быть и в языке русском. Капище5 по свойству языка могло быть увеличительною степенью.
Смысл слова капище5 в значении “храм” подтверждает мой вывод. Слово “врата” на Востоке было слово священное и значило “храм”. Например, бабелъ значит “врата Бела”, или храм Бела. Тор, божество Востока и Севера, носит смысл и “врат солнца”. По персидски дер — дверь, врата, дайр — монастырь, храм Магов.
Основываясь на сем, я заключаю, что предание народное подтверждается летописью и врата Корсунские существовали, но они вывезены не в том виде, каковы они теперь; число медных четырехугольников, или образов, составляющих оные, дополнено; это явно; на одних видно все не искусство древности, на некоторых же вся немецкая премудрость мастеров Авраама, Исмута, Риквина и Мепеги. Все латинские надписи есть также их произведение и впоследствии дополнены русскими переводами оных.
По мнению Т. Де-Санглена, надписи “Riquin me feci” и проч. могли относиться не к дверям, а к бляхе, и я с этим вполне согласен.
Но оставим Корсунь и врата ее, и немецких мастеров, которые трудились над ними. Вот влево церковь, взойдем на каменное крыльцо, вступим под свод. — Это была некогда Грановитая палата новгородская; я полагаю, что близ оной возвышалась и вечевая башня, и может быть даже самая отдельная башня, которая видна по сие время в нескольких шагах6; она нисколько не похожа на колокольню храма и потому долженствовала быть башней вечевой и вместе сторожевой, ибо с нее виден не только весь Новгород, но и все окрестности на далекое пространство. По сию пору она в том же виде, как изображена на приложенном при сем плане древнего Новгорода. Это вече, или Грановитая палата, было впоследствии, вероятно, обителью монашествующих, ибо в ней жил св. Иоанн Новгородский. По сие время еще показывают его затвор, где молился он Богу перед образом; затвор сей в стене за дверцами; в нем едва только есть место, чтоб стоять одному человеку на коленях. В другом покое, также в стене, впадина со стоком наружу, в которой висел медный, освященный чудным преданием рукомойник, точно такой формы, как бывают в деревнях глиняные висячие. Описание чуда изображено на стене; а также и то, как Иоанн, изгнанный новгородцами, плыл на плоту против воды в Юрьев монастырь.
Старое время — сновидение людей! Как в тебе было все молодо, зелено, велико, пространно, полно чудес; но люди не ведали еще, где их благо, Волхов не знал еще, в которую сторону течь ему!
Влево от ворот, ведущих на мост, над береговой стеною стоит древняя колокольня. Это небольшое продолговатое четырехугольное здание, вершина площадки с перилами, посредине оной стена с арками, в которых висят колокола, и между ними висел когда-то не вечевой колокол, но какой-то Шатун; это был самозвон; стоило только дотронуться до языка, и он сам раскачивался, сам звонил не переставая до тех пор, покуда звонарь не остановит, не угомонит его. Верно, в наказание за болтливость его изрубили на части и отправили на колокольный завод.
Смотрите с этой колокольни вокруг себя. Ни Новгороду, ни окрестностям его негде скрыться от ваших любопытных взоров. Под стопами вашими Волхов, покрытый барками, пароходами и ладьями; вправо, вдали, сливается он с Волховцем и Метою, пьет воды Ильменя, обмывает темный берег Городища и по отлогому песчаному берегу ласкается к белым стенам Юрьева монастыря, которого ограда, кровли и главы стоят, как наряженные в парадную ризу. За Юрьевым монастырем чуть-чуть виден скит, в котором живут уединенные калугеры и в продолжение дня и ночи читают Слово Божие в небольшой древней церкви, стоящей на том самом возвышении, где, как говорят, стоял идол Перун.
Перед вами мост через Волхов, ведущий на Торговище, или Торговую сторону Новгорода. Не думайте, чтоб Детинец и Торговище были одно и то же тело,– нет, у них была разная душа и нрав. На Торговище издавна жили христиане и иностранцы, а в гнездо свое не пускали ничего чуждого их воле и крутому нраву.
Эти две стороны часто сходились на мосту биться на кровь: “В лето 6665, бысть котора ала в людех, и всташа на Князя Мстислава на Гюргевича и начаша изгонити из Новгорода. Торговым же поле сташа в оружии по нем и сваришася братия и мост переимаша на Влхов, и сташа сторожи у городных ворот, а друзии на оном полу, малыже и крови не пролияша межи собою”.
Но Господин Новгород настоял на своем.
Буйная голова! Посадники у него были не что иное, как безвластные правители дел, призываемые князья-судьи, которые рядили новгородские дела по закону.
И кажется мне, что князья и посадники по закону же веча должны были жить вне гнезда новгородского, на Городище, или на Торговище.
Город кромный, или кремль Новгородский, назывался Детинцем издавна; в “Исторических разговорах о древностях новгородских” замечено, что он назван сим именем с 1302 года; но в новгородской летописи упоминается о нем еще под 1197 годом.
“Том же лете на велик день сгоре он пол, а 3-й день Детинец сгоре город, и книну чад избиша”.
Под 6621 годом в нов. лет. замечено, что погорел снова он поле, на сей же стороне город кромный.
Слово кромный значит укрепленный, то же, что кремль; от сего слова произошло укромный — т.е. приютный. Но так как цитадель Новгорода называлась Детинец (слово, происходящее, вероятно, от слова “дедина”, означающего на некоторых славянских наречиях “деревня”, “град”, “bourg”,– точно так же, как слово цитадель происходит от cite).
Следовательно, кромным городом называлась пристань между Детинцем и второю оградою.
У древних все, что только носило название города, было часто возвышенное, обнесенное стенами и твердынями.
Взгляните же теперь на Новгород в его топографическом положении, и вы легко определите прежнюю воображаемую величину его.
Место, называемое Софийскою стороной, есть возвышеннейшее из всего пространства окрестностей новгородских. Первый народ-пришелец, избравший берега реки Волхова, или Мутной, для своего жительства, должен был необходимо обратить на эту возвышенность свое внимание, ибо ему нужно было, чтобы первоначально, по прежней мере, сторожевой его взор обладал всеми окрестностями населения. Болотистые берега реки не могли представлять места более удобного для города: все пространство окрестностей, особенно ближе к Лиману, состояло из низменностей и нечувствительных холмов, обдаваемых разливами озера, Волхова, Волховца и Меты. Это заметно еще и теперь, между тем как упадок воды на севере доказан ученым историком Швеции. По сие время видны болота и следы болотистых мест, неудобных для жительства, между всеми возвышениями, на которых стоят монастыри, как на оазисах Сахары. Следовательно, если невозможно, то, по крайней мере, трудно предполагать, чтобы пространство древнего Великого Новгорода заключало в себе весь этот архипелаг.
Хотя слово Городище и означает место бывшего города, и положение его также довольно возвышенно, но оно могло быть занято только тем народом, который не владел левым берегом Волхова, и возвышенностью Детинца, главою всех окрестностей; к тому же холм Городища представляет самое ничтожное место для населения; оно могло быть селом княжеским, там мог быть двор княжеский, храм, и сады, которых остатки по сие время видны в вековых яблонях; но значительного города там не могло быть. Кто жил на Волхове и в окрестностях его до пришествия славян, определить нетрудно.
До пришествия Одена от Танаиса на севере жили свей — скандинавы, т.е. скифы и русы-финны. Настоящее название Скандии есть Скада-ей, или Сказа-ей (остров сказа). Отсюда произошло название Скифия, Svithiod hin mikla, Великая Скуфь.
Следовательно, все названия мест, населенных скифами или скадами, носили и названия скандинавские.
Таким образом, Ильмень есть испорченное Лиман (низменное, болотистое, проточное озеро).
Прежнее же название Ильменя Мойско значит то же и преобразовано из Maose (болотистое место).
В Ливонии по сие время сохранилось много названий мест, кончающихся на хоф, например Гильзенхоф, Зельтенхоф и т.д. “Хоф” происходит от “Hoffut” — глава, столица, двор. Может быть, подобные названия распространились и далее Плескова (Ploehoff) в Плогсландии (пахотная земля); может быть, название Волхова произошло от места называвшегося Волю-хоф, т.е. двор, храм Ваала, божества, которое было известно Скифии, Скульдаме и сивиллам скандинавским.
Название города Валдая принадлежит также предместникам славян на севере. Оно составлено из Wald — лес, и Еу — остров.
Кто был в Валдае, тот поверит этому производству: на озере подле города Валдая — острова; на одном — древнейший монастырь Св. Иакова; другой остров покрыт лесом, который называется Темный лес. В трущобе этого леса, как сказывал мне один житель Валдая, есть следы древних развалин. Но этому верю я на слово; проезжая в дилижансе, я едва успел сделать несколько вопросов у первого встречного. Может быть, этот лес скрывал капище Ваала, ибо слово Wald (дубрава) есть принадлежность храмов халдейского божества.
Для вас скучны подобные выводы, основанные на догадках; но в кратком письме я не могу изложить моих предположений и доказательств на счет вероятности всего сказанного. Покуда верьте мне на слово; а я прибавлю еще несколько слов насчет скифов и скандинавов, которые надавали всему свои прозвания; например, Уральские горы происходят от слова Urfiall, т.е. граничные горы; греки переиначили сие слово в Riphseos; Биармия от Bar-ma, или Bjor-ma — Медвежья земля8.
В дополнение исследуем названия порогов днепровских.
2-й. По Конст. Багрян, по-русски Улворси, по-слав. Островуни-праг.
Fors по-древлеготски значит порог. Смотр.: Словарь Ihre, стр. 523. Fors. П. Cataracta, Catadupa, flumen rapidum et vehemens. В производстве слога ull, произошедшего от звука holm, которое значит то же, что остров, я согласен с г. Лербергом.
3) Гёланзри, по-русски; по-славянски звук порога. Этот перевод верен, ибо goel значит поющий, звучащий, например, в Волюспэ gol um Asom gullinkambi поет о злато шлемных азах.
4) По-русски (т.е. по-готски или скифски) Ейфар; по-славянски Неясыть; Ey-fors значит остров порог; следовательно, Константин Багрянородный смешал названия; ибо название 2-го порога по-слав. сходно с 4-м по-русски.
Бару-форос. По-слав. Вульни-праг. Вага, по изысканиям Лерберга, значит волна, fors — порог.
5) Леанди. По-слав. Веруг, т.е. кипение воды. Действительно врение по-славянски значит кипение воды. По-готски linda значит то же. См. словарь Ihre, стр. 76. “Alius Linda dicitur de quavis re, quae forma spirali circumvolvitur”.
Всего этого достаточно, чтобы увериться в том, что на всем пространстве Руси предместниками славян были племена готические.
Во II столетии Ниорд сын Одена, владетель ванов, коих я почитаю финнами, поселился в Ноатуне, т.е. в Новом городе. Типа на готическом языке значит Город, Noa — новый; может быть, судьба Ноатуна была подобна, например, судьбе Аккермана, который имел одно название на языках разных народов, обитавших в оном: по-турецки Аккерман, по-молдавски Четате Альба, по-речески Аспрокастрон, по-русски — Белый город.
Итак, Новгород гораздо старше наших о нем понятий, и я уверен, что первый, основной камень Детинца положен до пришествия воинственных ферейнгов, жителей островов Ферских.
Не спрашивайте меня: что за люди варяги? — Это тайна историческая. В нее посвящены были только Новгород, Киев и Византия. И кроме них никто не видел ни русских варягов, ни греческих. Известно только, что они приходили из-за моря и были надежными союзниками русских, а по писателям византийским, были кельтического племени и говорили наречием инглезов. Но если нужны для истории догадки, то я уверен, что вы не поверите, будто бы эти древние швейцарцы народились от Юпитера и слова Waarenjager9, и от Юпитера и Waeria10; ибо только один Бахус имел две матери.
Вы так любите изыскания и догадки, но так мало верите им; вам трудно угодить, вы сомневаетесь даже в верных моих догадках: на уверения мои, что в Несторе слово скот есть слово варяжское11, а не русское, и значит налог, контрибуция, вы говорите: а бог весть!
Но во всяком случае, я скажу вам и свое мнение, по арабской пословице: “И не оставляй на пути камня, годного для строения”.
По моему мнению, варяги составляли из себя целое семейство и имели свое гнездо. Воинственным, подобно швейцарцам, им не сиделось дома, и они ходили на добычу славы и золота, внаймы к народам сильным и чуждым; ибо слуге-чужеземцу всегда больше чести и платы, и очень справедливо: он продает часть своей бедной жизни в надежде озолотить свою будущность.
Это гнездо варягов состояло из 20 островов выше Шотландии, кои носили название Ферских островов. По Faereyinga Saga, в IX столетии основался там Грим Камбан (Grmr Kamban). Kamban значит победоносный: от Kembo; и, может быть, сей Грим есть тот самый Гример — морской конунг, известный в летописях викингов, т.е. жителей островов, ибо в древнем языке слово wy есть то же, что еу и значит остров: Wiging произошло точно так же, как Ingling, как Faereying.
Зигмунд Брестерзон, сильнейший из владетелей ферийских, служил у Олофа Тригвазона, короля норвежского, воспитывавшегося в Гардарике у конунга Вальдимира, и ездил для добыч на Восток в Халмгард.
Переселенцы на Ферские острова состояли из разных выходцев окрестных государств: и потому слова Нестора “и идоша за море къ Варягомъ Руси, сице бо тии звахусь Варязи Русь, яко се друзии зовутся Свие, друзи-жъ Урмени (Германы), Ингляне, друзии Гоше”, поясняются.
Фэрейнги могли называть себя FaereysKe lid, как IslendsKa menn. От сего произошли варяжские люди.
Варяги могли называть землю свою Гюетке или сокращенно Foerige (владение форбское), точно так же, как Swea-rike. — Swerige, Nord-rike — Norige, и, следовательно, слово Foerige имеет полный звук Варяги. “А по Двине,– говорит Нестор,– в Варяги”, т.е. в Фёр-рике, в землю Фёрскую.
Но не распространяюсь в доказательствах, на первый раз довольно. Обратимся к славянам.
Если спросите меня: откуда пришли славяне на север? — я буду отвечать, что славяне греческого племени, что они пеласги, что они кельты и, наконец, поморяне, населившие Север еще до прихода тевтонов. Потопленные ими, они мирно жили под властью их, исповедуя одну и ту же религию Ваалову; но когда в IV столетии готты стали принимать христианскую религию и принуждать к тому же и своих данников, тогда славянам стало между ними душно, и они с богами своими пошли искать вольного воздуха на болотистой земле колдунов-финнов, близких им по единоверию.
Вот мои исторические мечты, которые, однако же, я хочу осуществить подробными исследованиями. Теперь время на Болотове поле.
Это, говорят, Валгалл славянский, куда отправились новгородские богатыри пить мед в вечной обители. Там, по сказаниям, и могила Гостомысла, сына Буривоева, праправнука Владимира и премудрой Адвинды, потомка великого Вандала, который, происходя от князя Славена, ходил воевать на все четыре стороны.
Верстах в трех от Новгорода, по дороге в Москву, влево, на возвышении, видно село Болотове; в нем, подле церкви, которая довольно древняя, есть курган. Это, говорят и пишут, могила Гостомысла; в вершине этого кургана видно углубление, как в потухшей сопке; любопытство успело уже срыть его, отыскивая костей исторических.
Если верить сну гостомыслову, то Умила, дочь его, долженствовала быть замужем за кем-нибудь из ферейских (варяжских) владетелей, и это-то могло быть причиною признания сына ее Рерика.
Ничего не могу сказать вам нового о призвании Рюрика, Синава и Трувора на стол новгородский; но подозреваю, что они были сыновья Гаральда Красновласого, конунга норвежского, и именно: Рерик, Сиграуф и Гудрауфур. Не бойтесь анахронизма.
Но, покуда разрешится эта задача, посмотрим на Волотово поле.
Вы, полагаю я, верите тому, что имя Властос, Власий, и славянское Влад не есть то же, что Велес, Волос, т.е. Ваал, хотя, может быть, и происходят от него, ибо Vlastes значит Произродитель. Велесу, или Волосу, поклонялись наши предки, и я со временем изложу мои доказательства, что поклонение Ваалу было не только в Азии, но распространилось почти по всей древней Европе, и что volu, Волос, Бел-Бог, Belenus не случайные звуки, сходные с именем Бела, но есть то древнее слово Халдеи, преобразованное наречиями, которое означало на первом языке Всевышнего Бога и которое произносилось с благоговением всеми языками мира. Волос, скотий бог, не значит, что он есть бог волов, овнов, и проч., но значит — бог земных тварей. В дополнение слово “скот” принадлежит, кажется, обрядам Вааловым. Ваал есть таммуш (таинственный). При совершении таинств Ваалаховых приносили волов и овнов, которых название было в языке жертвоприношений единозначительно. Typ (tauras) значит овен, тур значит и бык. Слово товар, значившее и означавшее и поныне на Юге скот, произошло также от taurus; слово вол одолжено своим происхождением также Ваалу, принимавшему образ вола в ознаменование могущества своего. Старшинство божеств, изображенных созвездиями в зодиаке дендерахском, начинается с Овна (Belier) — (слово, происходящее от Бела, или Ваала), потом следует Вол (taurus), тур, шелец, Тор сын Адона (Одена) или Бела, и т.д.
Истолкованию мифологии славянской я посвящу статью особенную; здесь же слегка касаюсь до моих исследований, чтоб хоть несколько убедить вас в том, что Волос, бог новгородцев, не есть какой-нибудь посадник Власий и что Волотово поле значит поле Ваалово, или град Ваала, тот же Valhall. Неудивительно, что оно называется в предании исполинским; Ваал, или Бел, значит между прочим великий, могучий; и самые слова разных наречий великий и большой приняли свой смысл от Ваала и Бела.
Обратимся теперь к Перуну.
Перун есть Бахус, или Бах Пиригенов, т.е. сын пламени {Здесь А. Ф. Вельтиан ошибается. Перун Громовержец — это славянский синоним Зевса (Дива). Поэтому он был главой княжеского пантеона. — Сост.}. Поклонение Баху и поклонение Ваалу сошлись на Севере. Первое преимущественно нашло себе верных поклонников в славянах; второе владычествовало на севере у русов. Но подробности узнаете из моих исследований древней религии славяно-русов.
По сказанию “Исторических разговоров о древностях Новгорода”, в старину Торговая и Софийская стороны сходились биться палками на мосту. По сказкам, этот обычай приписывают тому, что Перун выбросил палицу свою на мост, но сей обычай принадлежит, кажется, к обрядам воинственных праздников Ваала: игры восточные джигидами есть остаток сих праздников, а у славян сохранилось от них слова свалка, валять.
По преданиям народным, идол Перуна стоял близ оконечности моста на Софийской стороне, на том самом месте, где ныне часовня; следовательно, бой происходил по всем правилам, перед судом божеским.
Сказание Иоакима о низвержении идолов в Новгороде носит на себе печать истины, хотя вообще отрывок летописи, известной под именем Иоакимовой, есть не что иное, как сборник лжи и правды, преданий исторических и народных сказок.
В следующих словах видно все простодушие истины: “В Новгороде люди увидавше, еже Добрыня едет креститися, учиниша вече, и закляшася все не пустити во град и не дати идолы опровергнута, и егда приидохом, они разметавше мост великий, изыдоша со оружием, и аще Добрыня прельщением и лагодными словы увещевая их, обаче они ни слышаши хотяху, и вынесше два порока великие со множеством камения поставиша на мосту, яко на сущие враги своя; высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми прещя люду покоритися. Мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжищам и улицам, учахом люди елико можахом; но гиблющим в нечестии слово крестное, яко Апостол рекл, явися безумием и обманом. И тако пребыхом два дни неколико сот крестя.
Тогда тысяцкий новгородский Угоняй ездя всюду вопил: лучше нам помрети, неже боги наша даши на поругание. Народ же оныя страны разсвирипев, дом Добрынин раззориша, имение разграбища, жену и некиих от сродник его избиша. Тысяцкий же Владимиров Путята, яко муж смысленный и храбрый, уготовав лодия, ибрав от Ростовцев пять сот мужей, нощею перевезеся выше града на ону страну, и вшед во град никому же пострегшу; вси бо видевши чаяху своих воев быти. Он же дошед до двора Угоняева, онаго и других предних мужей ят, и абие посла к Добрыне за реку. Людие же страны оныя услышавше сие собрашася до пяти тысящ, отступиша Путяту и бысть между ими сеча зла. Некие шедшие церковь Преображения Господня разметаша и домы христиан грабляху. На разсветии Добрыня со всеми сущими при нем приспе, и повел у брега некие домы зажещи, чим люди паче устрашены бывше, бежаху огнь тушити, и абие преста сечь. Тогда предние мужи пришедше к Добрыне, просиша мира”.
“Добрыня же собра вой, запрети грабление и абие идолы сокруши, древяннии сожгоша, а каменнии изломав в реку ввергоша, и бысть нечестивым печаль велика. Мужие и жены видевше тое с воплем великим и слезами просяще за ны, яко за сущия их боги. Добрыня же насмехаяся им веща: что безумные сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут! кую пользу вы от них чаять можете! и посла всюду объявляя, чтобы шли ко крещению. Воробей же посадник сын Стоянов, иже при Владимире воспитан, и бе вельми сладкоречив, сей иде на торжище и паче всех увеща. Идоша мнози, а нехотящих креститися воини влачаху, и крещаху мужи выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнозие не крещении поведаху о себе крещенными быти, того ради повелехом всем крещенным кресты на шее, ово деревянны, ово медяны, и каперовы на выю возлагати, а иже того не имуть не верити и крестити, и абие разметанную церковь паки сооружихом, и тако крестя Путята, иде ко Киеву. Сего для людие поносят новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем”.
Вот как крестили буйную голову.
Когда вздумается вам ехать в Новгород, не забудьте взять с собою прилагаемый при сем вид его и план окрестностей; захватите и письмо мое, может быть, оно возбудит любопытство ваше осмотреть святыню русской истории. Взойдите на площадку колокольни (С), подивитесь на предполагаемую мною вечевую башню (А), на Софийский собор (В), на Грановитую палату (D)12, на уцелевшую до сего времени башню (Е), на древнюю церковь Св. Иакова (F), на церковь Св. Власия (G), в которой увидите изображение сего святого, благословляющего с вершины горы паству стад; на Белую башню (Н), остаток третьей ограды новгородской; на мост (I), против которого на Софийской стороне был боже Перунище; на Торжище (К), на остаток Ярославова двора (L), на уцелевшее основание башни (М); на дом Марфы Посадницы, в котором живет немец-портной, на медовые погреба ее, в которых поселился какой-то Вулкан со своею кузней.
Все это так любопытно, так дивно, так располагает к задумчивости и заставляет смотреть на поверхность земного шара как на Божью ниву, которую пашет время.
Но пора кончить письмо мое. Большую часть замечательного о Новгороде вы найдете в “Исторических разговорах о древностях” его13. Это необходимая книга для всякого, кто не мимо Новгорода едет. Итак, мне остается прибавить, что “стыдно проехать Новгород, не взглянуть на него и не помыслить о прародителе городов русских, откуда есть пошла земля Русская”.
Прилагаем при сем изображение Великого Новгорода в XII столетии14.
Примечания автора.
1 В новгородской летописи при описании разорения цареградского храма Св. Софии фрягами сказано: “Иконы безценные все одраша, а на полатях и в стенах и в сосудохранилище не веде, колико злата и сребра”. Это описано по понятиям новгородцев о своем храме, следовательно, ризница находится не в главе, как выражаются, а на полатях.
2 Прозвание Детинец произошло, кажется, от дедина, знач. на слов, деревня, селение.
3 Карамзин. История Р. Г. Том I. Прим. 438. Герберштейн, Аделунг, Муравьев, Де Санглен и пр.
4 Баб — на востоке слово, означающее целое государство; дер по-персидски — дверь и также двор.
5 Слово капище не означает ли медный, створчатый образ, который имеет подобие храма и в котором лики бывают чеканной работы. Может быть, маленькие медные складни есть подражание капищам — составляющие их образа имеют вид квадратов с изображениями, подобными Корсунским воротам.
6 На изображении древнего Новгорода.
7 Я слышал от господина С, что село Дедино, лежащее в Коломенском уезде на берегу реки Оби, составлялось из выселенных царем Иваном Васильевичем новгородцев. В память Новгорода в этом селе староста назывался посадником; пять каналов, проведенных для охранения земли, разделяют его на 5 частей.
8 Здесь Brimir есть В╕арм╕а, Иотунхейм, или Ризенландия, земля русов.
9 Разносчик.
10 Защита.
11 В слов. Ihre слово scolt — контрибуция, уплата. По-английски scol-free — свободный от уплаты.
12 Ныне храм Св. Иоанна.
13 Любопытная книга о вратах Корсунских г. Аделунга уже переведена и скоро выйдет в свет.
14 Сей вид древнего Новгорода есть снимок с находящегося под образом Знамения Богоматери изображения древней греческой живописи.
“Древнее изображение Великого Новгорода во время осады оного, в 1169 или в 1170 году, суздальскими князьями,– по словам А. Ф. Вельтмана,– находится в иконостасе на доске деревянной, под чудотворною иконою Знамения Богородицы в новгородском Знаменском соборе, за решеткой и занавеской.
Сие изображение тщательной иконной живописи древнего греческого стиля, круглое, 19 дюймов в диаметре. На нем представлены приступ к Новгороду и битва; но я не мог издать сего изображения вполне, издал только любопытное: Новгород XII столетия. Эта редкость как будто не существовала до сих пор для русской археологии.
Я, можно сказать, не прошел только мимо сего памятника; желательно, чтоб кто-нибудь обратил на него строгое внимание и издал его вполне. И этого мы ожидаем от ученых, избранных самим правительством, которое никогда не заботилось столько как теперь о развитии самобытности русского духа”.