1. Колонизация “Низа” и “Поля” и ее особенности; казачество
Московская политика XVI века и происходившие в Московском государстве внутренние процессы имели любопытнейшие последствия. Территория государства при Грозном быстро росла, распространяясь на слабо населенные пространства нижнего Поволжья и на пустое “дикое поле” черноземной полосы. Волжский “Низ” был приобретен завоеванием. На Низу сидели инородческие племена (черемис, мордвы, вотяков, башкир), не сразу признавшие московскую власть и требовавшие над собою бдительного надзора. “Поле” не имело оседлого населения, но на нем бродили татарские отряды и русские “станицы” с одинаковой наклонностью к законной и незаконной добыче. И там и здесь московская власть ставила свои крепости, чтобы держать в повиновении и в порядке местный беспокойный люд. В ту меру, какая была необходима для военных целей, правительство звало в новые области “сходцев” из внутренних областей и этим способствовало перемещению народной массы и повальному опустению центра. Народные силы переливались на окраины и, разрушая хозяйственную организацию на старых местах, взамен создавали хозяйство на своем новоселье. Перед правительством естественно ставилась задача использовать происходящий процесс в государственных пользах. Хозяйственный упадок центра лишал правительство доходов с опустевших земель и службы с бездоходных и брошенных поместий; надобно было получить доход и службу с новых мест. Отсюда забота власти о том, чтобы соответственно распорядиться в новых областях. На Низу она стремится водворить те самые виды земельных хозяйств, какие существовали в центре. Это потому, что Низ имел оседлое инородческое население, жившее разными видами хозяйственного труда, и на этом местном базисе можно было легко основать и поместное владение и льготные виды владения вотчинного. Инородческие земли раздавали помещикам и жаловали боярам и монастырям. В соседство к редкому туземному рабочему населению рекомендовали “называти”, то есть приглашать, русских работников-колонистов, “верховых сходцев”. Таким образом, московская колонизация Низа стремилась пересадить туда старые социальные формы.
Иначе было на “диком поле”. Там не было оседлого населения; оно кончалось в Калужских, Тульских и Рязанских местах, а за ними на юг в первой половине XVI века, по слову летописца: “поле бъ”, то есть простиралась пустыня без городов и сел, без пашен и иных хозяйственных заимок, лишь с временными “станами” и “юртами” охотников и рыболовов. До середины XVI века в этой пустыне хозяйничали татары: их “казаки” рыскали у границ русских поселений и”искрадывали” русскую украйну разбойничьими набегами. Но в середине века дело изменилось: преобладание перешло к русским “казакам”, выходившим на Поле из Московского государства и Литовско-Польских украин. “Ныне, государь, казаков на поле много – и черкасцев, и киян, и твоих государевых: вышли, государь, на поле изо всех украин”, так доносил Путивльский воевода в 1546 году. В различных местах Поля появляются русские казачьи “городки”, и один из них – Раздоры на Дону – служит как бы центром для бродящих по Полю казачьих “станиц”, то есть организованных казачьих отрядов. В главе станиц стоят “атаманы”; они собирают вокруг себя сотни, даже тысячи казаков и с ними проникают с Дона на Волгу, на Каспий, на Яик. Они ведут постоянную борьбу с татарами, грабят всех, кого застанут на полевых дорогах между Москвою, Днепром и Черноморьем; но они же охотно нанимаются на государеву службу, составляя особые отряды в московских войсках, и поступают на службу к частным лицам (к князю Мстиславскому на Веневе, к Строгановым на Каме). Казачество русское сбило татар с Поля и у них “Волги оба берега отняло”. Не вошедшее в черту государства Поле стало, однако, русским и гостеприимно принимало в свои леса и на берега своих “польских” рек беглецов из государственного центра. Неписаный, но суровый закон “польского” быта возбранял на Поле пашенный труд и грозил смертью всякому, кто учнет пахати пашню. На Поле можно было жить только всякого вида охотою на зверя, рыбу и человека. Пашня же рассматривалась, как дело опасное: пашню не скроешь ни от татарина, ни от московского чиновника, и она повлечет за собой полон или кабалу, если будет обнаружена недружелюбным глазом.
2. Меры правительства по обороне и эксплуатации Поля; десятинная пашня
Необыкновенно быстрый рост казачества на Поле, конечно, был учтен московским правительством. Оно знало, с какой энергией перемещалась туда трудовая масса, бежавшая из внутренних областей государства, и очень скоро решило воспользоваться колонизационным движением и ввести Поле в государственный оборот. Но поступить с Полем так, как было поступлено с Низом, не было возможности. На Поле не было крестьян; стало быть, не могло быть ни вотчин, ни поместий, в обычном их виде. Нужно было приспособиться к местным условиям и создать здесь новые социальные формы, сообразные с видами правительства. Нужды государственной обороны указали в пределах Поля один ряд мероприятий, а хозяйственный кризис центра повел к другому ряду мер.
Нужды обороны требовали того, чтобы южная граница государства была обеспечена от набегов Крымских татар. Исстари эта граница совпадала с течением рек Угры и средней Оки и казалась “непролазною стеною”, через которую татарские рати редко “перелазили”. Позднее, с распространением русского населения за Оку, граница перешла на линию Тулы и была укреплена всякого рода “крепостями” (лесными засеками, рвами и валами, острожками и т.п.). Занятие “Поля” русским казачеством вызвало мысль о возможности и необходимости перенести все эти “крепости” возможно южнее, а большие татарские набеги 1570-х годов заставили с этим делом спешить. В Москве систематически работали над планом захвата новых пространств Поля и кинули укрепленную границу с линии Тулы на р.Быструю Сосну, а затем стали ее двигать и еще южнее, пользуясь течением р.Оскола. На всем вновь захваченном пространстве, в местах стратегически важных, ставили укрепленные города и между ними протягивали по заранее определенной “черте” всякого вида “крепости”. В городах сажали гарнизоны, на обязанности которых было не только защищать город, но и наблюдать за всею “чертою”, посылая на нее наблюдательные отряды. Так возникли десятки городов нынешней черноземной полосы между Тулой с одной стороны и с другой – Белгородом и Валуйками. Весь район Поля, где только что образовалось казачество, был охвачен этими городами. За их пределами и вне их влияния остались только те казачьи “станицы”, которые ютились по нижнему течению Дона и назывались поэтому “низовыми казаками”. Остальное, “верховое” казачество вошло в круг правительственных заимок на Поле и подпало сильному воздействию государственной власти. Оно составило особый вид служилого класса под общим названием “приборных людей” и под различными служебными названиями: атаманов и казаков “служилых”, стрельцов, пушкарей, вожей, ездоков и пр. Таким образом, Поле обратилось в пограничный военный округ, а его население, перебежавшее сюда, избыв частной зависимости на старом своем посельи, попало в казенное ярмо на новых местах. Город на Поле обычно строился так. Московский воевода с отрядом воинских и мастеровых людей приходил с севера на избранное для города место, обычно при реке, и строил крепость. В то же время он собирал сведения по окрестным “речкам” о вольном населении и приглашал его к себе: приказывал “со всех рек атаманом и казаком лучшим быти к себе в город”. Государевым именем он “жаловал” им, то есть укреплял за ними в поместье их заимки, “юрты”; составлял список этих заимщиков и привлекал их к государевой службе по обороне города и границы. Это и было первое зерно зарождающегося здесь служилого класса – мелкопоместные “дети боярские” или “служилые атаманы”, помещики, обходившиеся без крестьянского труда. Вторым зерном становились те гарнизонные люди, которых приводил с собой воевода на постройку города. Поселенный в новом городе, этот гарнизон служил кадром, с помощью которого устраивались понемногу постоянные группы городского населения. В особых “слободах” кругом крепости селились служилые казаки, стрельцы и прочий военный люд – каждый “чин” в своей слободе. К этим “казачьим” “стрелецким”, “пушкарским” и иным слободам, по числу их дворов, приписывалась под городом пашня. Собранные с Поля в город и “прибранные” на государеву службу вольные бродячие люди усаживались на оседлые хозяйства и, не возвращаясь “во крестьянство”, однако, возвращались к сохе и пашне. Так, в течение трех-четырех десятилетий правительство успело, если можно так выразиться, догнать на “диком поле” большую часть ушедшего из государства населения, запрячь его в свое служебное ярмо и на нем основать целую систему оборонительных мер против татар. Можно догадаться, что искавший земли и воли против ожидания попавший на казенное поместье и пашню беглый люд не был доволен своим новым положением. Правда, здесь в городах “Украинных” и “Польских” не повторились старые формы “поместного” и “вотчинного” быта; разные слои служилых людей не были похожи на общественные классы центра; не существовало крестьянской “крепости” на мелких поместьях и холопьей дворни в крупных вотчинах; но крепила и кабалила государева служба, а, кроме прямой службы, угнетала еще и государева пашня.
Эта государева, так называемая “десятинная”, пашня получила в городах на Поле особое значение. Она явилась одним из последствий хозяйственного кризиса во внутренних областях государства. В первые годы существования города на Поле его гарнизон по необходимости кормился привозным с севера хлебом; но по недостатку хлеба в центре власть всегда спешила завести на новых местах пашню в возможно широком размере и щедро наделяла гарнизонных людей крупными пахотными участками вокруг города. Сверх же того, в каждом южном уезде заводилась еще пашня “на государя”, и все пограничное население привлеклось к обязательному земледельческому труду. Казенную “десятинную” пашню пахали на казенных лошадях казенной снастью безо всякой платы за труд и в таком количестве десятин, которое было явно непосильно для работников. Не установив еще на новоселье своего хозяйства, они надрывались на чужом, плоды которого им не доставались вовсе. Казенного зерна пахари обычно не получали: оно, если не лежало в житницах в виде мертвого запаса, то посылалось далее на юг для содержания еще не имевших своего хозяйства служилых людей. Ропот изнуренных работников заставил в конце XVI века кое-где сократить размеры казенной пашни. Но в общем она оставалась бедствием для населения “украйны” и Поля.
Московская политика в отношении Поля, как сказано, руководилась целями обороны и стояла в связи с хозяйственным кризисом центра. Вряд ли можно сомневаться в том, что московское правительство, сознав печальные следствия массовой эмиграции и учтя потери людьми и средствами в коренных областях государства, стремилось восстановить свои ресурсы путем извлечения их с новонаселенных окраин. Система мер, с такой энергией развернутая Грозным и его учеником Борисом Годуновым в деле заселения и устройства окраин, была, конечно, попыткой найти новые источники материальных средств и рабочей силы в тех местах, куда стихийно переместилась трудовая масса со старых мест ее поселений.