Костомаров Н.И.
Лекции по русской истории
1861 год
Суздальская летопись
Летопись суздальской земли дошла до нас не в ее первобытном виде, и существование ее можно признавать только из таких известий, которые исключительно относятся к этому краю и не могли быть замечены и внесены в летописное повествование никем другим, кроме тех, которые жили в этом крае. Кроме того, в нескольких местах летописцы говорят о себе и показывают, что они жили в суздальской стране и описывали ее историю.
Последовательное повествование о судьбах суздальского края начинается с поставления Андрея Боголюбского, с 1157 года, когда ростовцы и суздальцы признали своим князя Андрея по приговору общего веча. Дальнейший ряд событий сохранился в списках, или сборниках: Лаврентьевском, Троицком, Софийском и Воскресенском; в этом последнем есть даже заглавие, как бы принадлежавшее этой летописи, когда она существовала самобытно, именно: “Наста княжение суздальское Андреем Юрьевичем Боголюбским а столь великое княжение Володимирское в лето 6665”.
Быть может, действительно с этого времени началась самобытная суздальская летопись, но, кажется, ей предшествовала другая, не в Суздале, а в Ростове, ибо Симон, епископ Владимирский, упоминает о ростовском летописце, указывая, что в нем можно найти имена владык, достигших этого звания из монахов Печерской обители. В Софийском Временнике есть известие о построении Юрием Долгоруким церкви в Суздале и Владимире, и это также должно быть взято из местной летописи.
Тем не менее явные следы существования непрерывной летописи суздальского края видны с 1157 года. Летопись эта велась в городе Владимире. Доказательства тому следующие:
1) из событий всей суздальской земли стоят на первом плане события, случившиеся во Владимире;
2) при описании споров и несогласий, возникших между городами Владимиром, с одной, и Ростовом и Суздалем, с другой стороны, летописец не остается в полном беспристрастии, но принимает сторону Владимира.
О времени своем и современных лицах летописцы говорят:
1) под 1185 годом по поводу поставления епископа Луки обращение к нему, еще живому; следовательно, летописец жил в конце XII века;
2) по поводу рассказа о смерти Боголюбского обращение к душе убитого князя с просьбой молиться за брата князя Всеволода. Всеволод умер в 1212 г., следовательно летописец писал до этого времени.
В начале летопись состоит из отрывочных известий о построении церквей, кончине важных лиц, небесных знамениях, княжеских браках; потом мало-помалу входят политические события. Летописец пишет с явным пристрастием к княжескому дому, властвовавшему во Владимире с порицанием тех, которые с ним были в несогласии: расточаются укоры новгородцам по поводу ссоры их с Андреем; летописец принимает сторону Всеволода в его распрях с детьми Ростислава Юрьевича; в описании распрей Всеволода с рязанскими князьями уклоняется от беспристрастия других летописцев в подобных случаях и приписывает победы Всеволода св. Богородице.
Замечательно, что в нем проглядывает стремление придать царственное достоинство владимирскому князю и в этом отношении видно сознание развития зародышей единодержавия, и вообще стремление к установке новых государственных понятий. По поводу распрей ростовцев с владимирцами летописец, сознавая старейшинство по времени за Ростовом и Суздалем, говорит, что владимирцы заслужили себе первенство тем, что избрали сына Юрьева: “се бо Вололимирци прославлены Богом по всей земле за их правду Богови им помогающу”.
Тут признается, во-первых, справедливость первенства по рождению: сына по отце, а не старшего в роде и дается городу значение столичности, богоизбрания; победы великого князя приписываются Божию благословению, враги его — тем уже грешат перед Богом, что они враги князя. Церковное начало призывается на помощь начинающемуся единовластию, к которому должна повести наследственность по исходящей линии, до преемству сына после отца. Летописец любит приводить места из священного писания, распространяется о характеристике князей Всеволодова дома и расточает им похвалы за щедрость к монастырям и церквам; тон летописи не позволяет сомневаться, что она писана людьми духовного звания.
С 1208 года летопись переходит в другие руки; но преемник продолжает в прежнем духе, оказывает тоже расположение к княжескому дому, прежнее предпочтение городу Владимиру перед другими городами Руси, он, без сомнения, тоже духовное лицо, что видно и по участию к церковным интересам, и по взгляду, так сказать, церковному. У него более развита драматическая форма, чем у предшественника; текстов из св. писания он приводит, но за то собственно церковного велеречия у него более: примером такого велеречия может служить длинная похвала князю Константину Всеволодовичу под 1218 годом.
О войне Мстислава Удалого в Лаврентьевском списке нет ничего; в Воскресенском же и Троицком заимствовано из новгородских сказаний, а не из суздальских. Летописец под 1224 г. упоминает о своей личности по поводу посвящения в епископы Митрофана: “приключися и мене грешному ту быти”.
С этого времени суздальско-владимирская летопись сохранилась полнее в Воскресенском, чем в Лаврентьевском списке; так: в первом гораздо подробнее, чем во втором о войне с болгарами под 1229 годом; в том же подробнее, чем в Лаврентьевском об Авраамии, замученном болгарами. В описании событий XIII века видны явные следы, что летопись ведется год за годом и каждое событие записывается человеком, знавшим его близко по времени; так например, под 1231 годом, говоря о благодеяниях, оказанных Кириллом, епископом Богородичной церкви, летописец выражается: “еже есть до сего дне”. Видно, что это сказание было до разорения города татарами, случившегося в 1237 году.
О князе Васильке Ростовском говорится при этом случае как о живом: “в заступленье и покров и утвержденье граду Ростову и христолюбцу князю Васильку и княгине его и сынови его Борису” — а в 1237 г. этого князя не стало. Татарское разорение описано подробно и современником, если не очевидцем владимирских бедствий, потому что, по известиям самого летописца, во Владимире перебили всех. Вероятно, это сказание написано в Ростове, который, как видно, уцелел более других городов, ибо летописец подробно описывает погребение князя Василька; что он был современник, видно из того, что он просит милости от Бога ради молитв блаженного епископа Кирилла, который еще в живых.
О княжении Александра также пишет современник ибо говорит о себе: “самовидец еемь возрасту его”. Следы суздальской летописи сохраняются, кроме Лаврентьевского, еще в списках: Воскресенском и Софийском через, весь ряд событий XIII и XIV веков; они проглядывают в сообщении таких известий, которые относятся к местным делам и слишком частны, чтоб быть замеченными, если в летопись ввелись в других местах. С XIV в. летопись переходит в Москву, но в какое именно время, нельзя определить с точностью, ибо известия о Москве, краткие и отрывочные, могли быть также занесены и в Суздальскую, и потому нельзя основывать перенесение летописи в Москву единственно на том, что упоминаются Московские дела; но мало-помалу интерес московский берет в повествовании преимущество.
Тверской летописец упоминает о Владимирском летописце и называет его Полихроном; он ссылается на него в описании дел, относящихся до первых тверских князей в первой половине XIV века.
Переяславо-суздальская летопись
Так называемая переяславо-суздальская летопись, открытая при старом переводе хронографа Иоанна Малалы и изданная князем Оболенским в 1851 году, доходит только до 1214 года.
Вначале составитель сокращал Сильвестров свод, но с некоторыми отменами, например, при описании обычаев у радимичей и вятичей, по поводу известий об игрищах межи селы, говорится о плясках и способе сближения молодых людей обоих полов; по поводу мести Ольги над древлянами говорится, что послы, пришедши от древлян, были пьяны, что их одели в “порты многоценьны чер-вены вси жемчюгом иссаждены” и что запрос голубей и воробьев сделан был под предлогом принесть в жертву богам для успокоения Игоря; но позднейшие переписчики сильно испортили текст, что видно из того, что в 995 году при известии и битве силача с печенегами, печенеги названы татарами.
Летописец носит заглавие “Летописец русских Царей”, и это показывает влияние на нее позднейших рук. Название Переяславской, данное ей учеными, происходит от двух признаков:
1) в рассказе об убиении Андрея летописец обращается к душе убитого и просит ее молить Бога за “Князя нашего и Господина Ярослава”, а не Всеволода, а князь Ярослав княжил в Переяславле после того;
2) после смерти Андрея, летопись, сходно с Лаврентьевским списком, говорит о распрях города Владимира с Ростовом и Суздалем, но в некрторых местах прибавляет имя Переяславцев, как союзников Владимирцев, там, где в Лаврентьевском списке идет речь только о последних.
Доказательства довольно слабы; кажется, что этот летописец есть не что иное, как вариант Суздальской летописи и если есть какое-нибудь отношение его к Переяславлю, то, может быть, то, что он, хотя по рукам, был переписан в Переяславле и там переписчик прибавил имя своих сограждан; что касается до перемены имени князя, то в так называемом Переяславском летописце есть еще и другие перемены имен, например, Вячеслава он называет Ярославом, а под 1204 г. дополняет пробелы в Лаврентьевском списке; с 1208 г. рассказываются многие из событий, не вошедшие в последний, другие рассказаны иначе, например, по Лаврен-тьевскому списку князь Всеволод, победивши рязанских князей, посадил в Пронске Олега Владимировича, а по переяславскому — Давида Муромского.
Переяславо-Суздальская летопись особенно важна потому, что в ней находим важное объяснение того, как князья, приобретая княжение по родовому праву, должны были получать согласие веча: “Ярослав же приехав в Переяславль месяца априля в 18 день съзвав вси Переяславци к св. Спасу и рече им: братия Переяславци, се отец мой иде к Богови, а вас удал мне. А мене оудал вам на руце, да рците ми братия аще хощете мя имети собе, якоже имеете отца моего и голови своя за мя сложити. Они же все тогда рекоша: вельми господине тако буде; ты наш господин, ты Всеволод. И целоваша к нему вси крест. И тако седе Ярослав в Переяславли на столе, идежи родися”.