От терминов, которыми обозначалась верховная власть в древней Руси, по порядку мы должны были бы перейти к органам действия этой власти, т. е. к правительственным учреждениям; но по тесной связи этих учреждений с общественными делениями мы должны предварительно остановиться на социальной терминологии. Она представляется очень запутанной в наших древних памятниках, поэтому требует внимательного изучения. Мы сначала возьмем терминологию, которая является в памятниках до середины XIII в., т. е. приблизительно до того времени, когда стал утверждаться удельный порядок.
СОСТАВ ДРЕВНЕРУССКОГО ОБЩЕСТВА ДО СЕРЕДИНЫ XIII в.
Все население Руси первых веков нашей истории распадается на две основные группы: на мужей и на холопов; мужи — это свободные люди, холопы — лично зависимые. Свободное население мужей подразделялось на два класса: на княжих мужей и на людей; княжи мужи — это служилые люди, состоявшие на службе князя; люди (единственное число — людин) — это свободное население, не состоявшее на службе у князя, а платившее подати, дани. Таков состав гражданского общества. В стороне, с принятием христианства, возник третий класс — церковных людей.
КНЯЖИ МУЖИ, ИЛИ ДРУЖИНА. Княжи мужи противополагались людям. Так, в Русской Правде читаем (в статье о разбое): “Аже кто оубиеть княжа мужа в разбои” — вира двойная, “пакиль людин” — вира простая.
Но класс княжих мужей носил еще название дружины. Широкое значение этого слова — всякое товарищество, всякое сообщество; так, в той же Правде мы читаем, что если вервь (сельский или городской судебно-полицейский округ) начнет платить за невыданного ею преступника дикую виру, то в нее вкладывает свою долю и сам убийца, принадлежащий к этому обществу: “а в 40 гривен”, говорит закон, “ему (головнику, т. е. убийце. — В. К.) заплатили ис дружины свою часть”; дружина — это население судебного, сельского или городского округа. Дружиною в тесном сословном смысле называлась княжеская дружина, т. е. класс служилых людей князя. Она распадалась на дружину старейшую и дружину молодшую; эти термины являются в памятниках XII в. Дружина старейшая состояла из княжих мужей в тесном смысле слова. Княж муж: вообще — служилый человек; княж муж в тесном смысле слова — член старейшей дружины. Жизнь не всех членов дружины ограждалась двойною вирой, а только жизнь старейших дружинников. Члены молодшей дружины не пользовались этой привилегией; жизнь их оплачивалась простой вирой, как и жизнь людей; так, гридь входила в состав княжеской дружины, но за убийство гридина князь взимал только простую виру вместо двойной, какая шла за убийство княжа мужа.
БОЯРЕ. Княжи мужи — члены старейшей дружины — назывались иначе боярами, или болярами. Термин этот является в древнейших памятниках нашего права, например, в договоре Олега с греками; в договоре этом мы читаем, что он заключен от имени Олега и “всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояр”. Термин этот является в двух формах: боляре и бояре. В древнейших церковнославянских памятниках преобладает первая форма. В памятниках, явившихся из Болгарии, рядом с формой боляре видим форму болеры, рядом с формой единственного числа болярин — форму боляр. В памятниках русского происхождения встречаются обе формы. Этимология этого слова не совсем ясна. Срезневский думает, что в образовании этого слова участвовали два славянских корня, которые обнаруживаются в двух формах этого слова: бой и боль. Боль — краткая форма, образовавшаяся от полной болий; во всяком случае слово это чисто славянское. Значение его имело много оттенков. В древнейших переводных памятниках церковнославянских этим словом переводились греческие термины: “σύγκλητος” — властители и “μεγιστάνες” [вельможи], таким образом, это и правительственное лицо и человек из высшего класса общества. Такое двойственное, т. е. и административное и социальное, аристократическое значение придавалось этому слову и в древнейших памятниках русского происхождения: болярин, или боярин, — правитель и вместе с тем знатный человек, человек высшего класса общества. Правительственное значение боярина выражалось преимущественно в том, что он был советником князя, членом его думы, думцем; вот почему термином болярство в древнейших церковнославянских памятниках переводились греческое “ολιγήτος” и латинское — senatus”, такое значение княжеского советника боярин имел уже в XI–XII вв. Как советник князя боярин отличался от простого мужа, т. е. от простого члена дружины; припомните классическое место в рассказе летописи о том, как северский князь Игорь, попав в плен к половцам, жалуется на потери, какие понес он от поражения. “Где, — говорит он, — бояре думающеи, где мужи храборьствующеи, где ряд полъчный?” Итак, боярин отличается от мужа боевого званием советника, думца. Русская Правда не знает боярина в правительственном смысле слова. Члены старейшей дружины называются в Правде княжими мужами, но княж муж в древних памятниках — синоним боярина: один список (Лаврентьевской) летописи говорит, что Олег, взяв Смоленск, посадил в нем муж свой, т. е. посадника; в другом, также древнем списке (Троицкий XV) вместо этого читаем посади боярина своего”. Но и “боярин” на юридическом языке древней Руси имел еще социальное, экономическое значение и вместе юридическое: это привилегированный землевладелец без различия, принадлежит ли он к старейшей или младшей дружине. Всякий служилый человек, владевший землей, назывался боярином; его вотчина поэтому могла называться боярщиной — словом, которое мы и встречаем в памятниках XVI, XVII вв. В этом смысле знает слово “боярин” и Русская Правда; всюду, где у нее является этот термин, с ним соединено понятие о рабовладельце или землевладельце; как привилегированный землевладелец-собственник он в Правде противополагается смерду, вольному крестьянину-земледельцу.
Рядом с термином “боляре”, или “бояре”, является в древних памятниках, преимущественно переводных, и другой термин: “были” — те же бояре — вельможи; этим термином передаются те же самые греческие слова: “?????????” и “??????????”. В древней переводной хронике Малалы “бысть убиен” Юлий Цезарь “былями” своими, и в хронографе Георгия Амартола “посла быля своего”, т. е. своего вельможу. Впрочем, и “Слово о полку Игореве” знает этот термин; припомните то место, где Святослав, узнав о поражении младших родичей своих Игоря и Всеволода, высказывает свои сетования: “А уже не вижду власти сильнаго и богатаго и многовои (т. е. имеющего много воев. — В. К.) брата моего Ярослава с Черниговьскими былями”, которые “бес щитов с засапожникы (засапожными ножами. — В. К.) кликомь плъкы побеждають, звонячи в прадеднюю славу”. Впрочем, если я не ошибаюсь, в известных нам памятниках русской письменности XI, XII вв. это единственное место, где встречаем этот термин. Теперь перейдем к составу молодшей дружины.
ГРИДЬ. В памятниках XI, XII вв. составные части дружины обозначаются такими терминами: “бояре и гридь, или гридьба”, “бояре и отроки”, “бояре, отроки и детские”. Так как словом “бояре” обозначалась старшая дружина, то младшая состояла из “гриди”, “отроков” и “детских”. “Гридь”, кажется, древнейший термин, обозначавший младшую дружину. В летописи сохранилось указание на иноземное, варяжское происхождение этого слова. Начальный летописный свод, рассказывая о том, как утвердился Олег в Киеве и начал налагать дани на подвластные племена, замечает, что тогда же наложил он и на новгородцев дань, которая платилась варягам “мира деля”. Эти варяги были сторожевой варяжский отряд, оставленный Олегом в Новгороде для охранения границ и который содержался на сбор с новгородцев; сбор этот давал ежегодно сумму в 300 гривен. Под 1014 г. та же летопись рассказывает, что, когда Ярослав, сын Владимира, княжил в Новгороде, он уроком, как постоянный оклад, платил отцу с Новгорода 2 тыс. гривен, а “тысячю Новегороде гриден раздаваху”, эти “гриди”, очевидно, тот же варяжский отряд, какой продолжал существовать в Новгороде для охранения границ.
Гридь является и в значении личном и в смысле собирательном: гридь — и член младшей дружины и вся эта младшая дружина; в последнем, собирательном смысле слова это имело параллельную форму: гридьба. Слово это (гридь) одни производят от скандинавского gred — меч и дают ему значение мечника. Кажется, правильнее объясняют те, которые производят его от скандинавского hird или hirdin — термин, являющийся часто в скандинавских сагах в значении телохранителей конунга, постоянно живущих при нем в его дворце; в саге о св. Олафе встречаем две формы — и hird и hirdsveit в собирательном смысле. Грот, большой знаток скандинавских наречий, производит это слово от исландского grid, что значит дом, хоромы, двор. Слово “гридь”, означая дворовых слуг князя, объясняет нам значение старинного термина “гридница”, это та часть дворца, где жила гридь или в которой собиралась княжеская дружина. В гриднице, на дворе, князь Владимир каждую неделю, т. е. в воскресенье, угощал своих бояр, гридь, сотских, десятских и нарочитых людей, как рассказывает летопись. Позднее, в конце XII в., слово “гридь” исчезает и на место его появляется термин “двор” в смысле младшей дружины князя: “посла двор свой воевать”, “поиде с двором своим” и т. д.
ОТРОКИ И ДЕТСКИЕ. “Отроки” и “детские” — термины, самым значением своим указывающие на членов младшей дружины; это люди молодые, или молодь, как они и назывались. Впрочем, указывают некоторое служебное различие между этими терминами; думают, что детскими назывались собственно боевые члены дружины — “мужи храборьствующеи”, как выражается Игорь в плену; а отроками назывались собственно дворовые слуги князя. Трудно сказать, существовало ли в XII в. такое различие; дворовые слуги, конечно, были вместе и мужами храборствующими, боевыми людьми.
Гридью, может быть, до половины XII в. назывались все элементы младшей дружины, потом обозначавшиеся термином “двор”. Слово “двор” позднее разложилось на термины: “слуг дворных” и “дворян”; “слуги дворные” и “дворяне” обозначают то же понятие, какое прежде выражалось термином “гридь”, или “гридъба”; слова эти появляются с конца XII или начала XIII в. Дворяне — это слуги дворные; в таком значении встречаются они в летописном рассказе с начала XIII в. Один список летописи — Лаврентьевский, рассказывая об усобице, происходившей между рязанскими князьями в 1217 г., говорит о боярах и слугах, а другой свод, древнейшая Новгородская летопись, описывая те же события, говорит о боярах и “дворянах”. Лаврентьевская летопись называет ливонских рыцарей слугами божьими, а Ипатьевская — божьими дворянами; этот термин встречаем и в подлинном юридическом акте, в Смоленском договоре с немцами 1229 г., где некоторые уполномоченные немцев носят название “божиих дворян”.
От княжеской дружины как постоянного войска князя отличались ратники, которые набирались только для известного похода из неслужилого населения, из среды людей. Эти ратники составляли обыкновенно городовые полки, которыми предводительствовали княжие бояре, тысяцкие. Эти земские ратники, не принадлежавшие к постоянному княжескому войску, носили название “воев”. “Вой” — земские ополченцы из городского или сельского населения — составляли городовые полки. Этим объясняется приведенное мною выше выражение Игоря в плену: “где бояре думающей, где мужи храборьствующеи, где ряд полъчный?”, т. е. городовой полк.
КМЕТЫ. Кажется, боевые люди, как принадлежавшие к дружине князя, так и выходившие из простого населения, иногда обозначались не юридическим термином “кметы”, или “кметъе”, в собирательном смысле. Кмет, кметь — это боевой человек, служилый или неслужилый; чаще всего, разумеется, этим словом обозначались храбрецы, боевые люди из княжеской дружины. Происхождение этого слова южное; оно является в старинных церковнославянских памятниках в смысле воина вообще. В южных славянских языках это слово имело иное значение, именно: кмет — крестьянин, земледелец; в таком смысле употреблялось слово κομήτης; в памятниках византийского законодательства о крестьянах. Этим можно объяснить, откуда пришло это слово и в славянские наречия; очевидно, это латинское comes в общем смысле вассала, в частности — крестьянина, живущего на чуждой земле. Любопытно, что у нас это слово получило другой оттенок, именно стало означать боевого человека, дворянина, вассала в служебном, не в земледельческом смысле. В Лаврентьевском списке мы читаем, как в 1075 г. пришли к черниговскому князю Святославу немцы, и он стал показывать им свои богатства — шелковые материи, золото, серебро; немцы ответили на хвастовство князя: “Сего суть кметье луче, мужи бо ся доищуть и болше сего”. (Лучше всего этого кметье, потому что мужи добудут и больше этого богатства); итак, кмет — муж, ратный человек. В “Слове о полку Игореве” князь Всеволод на походе говорит о своих курянах (жителях города Курска): “А мои ти куряни сведоми къмети”; трудно только сказать, разумелась ли здесь курская дружина князя или и курские городские ратники.
ЛЮДИ. Вои служили боевой связью княжеской дружины с людьми — свободным, неслужилым населением. Неслужилый свободный класс, обозначавшийся общим термином “людие”, или “люди”, разделялся на несколько экономических слоев; это были гости, купцы, смерды, закупы или наймиты.
ГОСТИ. Гости — слово, являющееся уже в договорах с греками X в.; там они отличаются от “слов”. “Слы” (единственное число — сол) — это княжеские послы, торговые приказчики, которые продавали княжеский товар в Константинополе. Гости — вольные торговцы, приехавшие в Царьград торговать вместе с княжескими слами. Словом “гости” с древнейших времен обозначались у нас торговцы, ведшие торговые сношения с заграничными рынками, теснее — городские торговцы, ведшие торговлю с другими городами. Гостить поэтому значило торговать вообще; гостинец великий в Русской Правде — большая торговая дорога.
КУПЦЫ. Купцы в Новгороде XIII, XIV вв. и, вероятно, в городах древнейшего времени были торговцы средней руки, составлявшие в городах цехи или торговые союзы, называвшиеся сотнями, стами. Вот что значит одно из условий новгородских договоров с князьями: “Купьць поидеть в свое сто”; в Новгороде действительно находилось купецкое сто, купецкая сотня, как бы сказать, купецкий цех.
СТАРЦЫ ГРАДСКИЕ, ИЛИ ЛЮДСКИЕ. В городском населении различался класс, имевший не юридическое, а политическое значение. Этот класс в древнейшее время, как видно по рассказу Начального летописца о временах Владимира Святого, назывался старцами градскими, или людскими. Этот термин вызвал очень разнообразные толкования. Одни видели в них старейших граждан, с которыми часто совещался о важнейших вопросах князь Владимир (сажая их рядом с боярами). Другие видели в них именитейших представителей знатных военных родов в Киеве, которые по своей старости и опытности имели преимущество перед прочими гражданами. Иные думают, что это древние главы восточнославянских племен, которые сохраняли свое значение и при князьях, переходя в состав их дружин. Наконец, некоторые видят в старцах градских просто городских домовладельцев, зажиточных хозяев из неслужилого класса. Кажется, можно отыскать в этом слове более определенное политическое значение по рассказу Начальной летописи о том, как Владимир созывал к себе на пиры боляр своих и старейшин; старейшины эти отличаются от бояр и гридей. В другом месте вместо старейшин являются сотские, десятские и нарочитые люди, которые также отличаются от бояр и гридей, т. е. от княжеской дружины. Князь Владимир в торжественных случаях созывал к себе на пир бояр, посадников, т. е. городских наместников, и старейшин “по всем градом”. Следовательно, это были старейшины не одного только города Киева. Какие же это были старейшины, которые, однако, не принадлежали ни к боярам, ни к гриди? Очевидно, это были сотские, десятские и нарочитые люди; сотские, десятские — это командиры частей городового полка, сотен, десятков; во главе их стоял тысяцкий — командир тысячи. Главные города областей из городского и сельского населения составляли полки, которые назывались тысячами; тысяцких, сотских и десятских, все это военно-тысячное устройство, имели только главные города областей. Вот почему Псков, который до XIV в. оставался пригородом, никогда не имел тысячи; даже когда он стал автономным городом области, независимым от Новгорода, в нем не было тысяцкого, а избирались два посадника. Как представители городового ополчения эти военные старосты в древнейшее время, очевидно, избирались из городского населения. И Новгороде тысяцкие, сотские и десятские были выбираемы и в позднейшее время, а Новгород Великий вообще удержал древнейшее городское устройство, которое в XI и XII вв. имели все “великие” города, т. е. главные, старшие города областей. Эти начальники носили общее название старост; их летопись называет старейшинами по всем городам. Другим названием всей этой коллегии военных старост было слово, которое мы встречаем в рассказе летописи о Владимире: старцы градские, или людские; старцы и старосты — командиры городовых полков и их частей. В XI, XII вв. после Владимира нет старцев градских в летописи — знак, что эти места стали замещаться по назначению князя людьми из его дружины. Но когда исчезает слово старцы градские, или людские, являются во главе городского населения лучшие мужи; это обыкновенно коноводы городского веча. Очевидно, лучшие люди — это городская, промышленная знать, из которой прежде выбирались, как выбирались в Новгороде и позднее, военные старосты — тысяцкие, сотские, десятские. Таким образом, старцы градские X в. — это военная администрация города; лучшие люди XI, XII вв. — это высший класс, из которого прежде выходили старцы градские. Вот почему между князем и городским вечем обыкновенно являются в летописи посредниками лучшие люди как представители и вместе коноводы вечевых сходок.
СМЕРД. Труднее объяснить слово “смерд”. Смерд в древних переводных памятниках соответствует греческому ιδιώτης — частный человек, простолюдин. Кажется, у нас это слово получило более тесное юридическое значение. Древняя Новгородская летопись, рассказав о том, как новгородцы поддержали Ярослава в борьбе с Святополком, говорит далее, что Ярослав, восторжествовав, начал награждать своих новгородских соратников, дал старостам по 10 гривен, новгородцам — по стольку же, а смердам — по одной гривне. Таким образом, в составе новгородского полка князь отличил старост — сотских, десятских (офицеров); рядовых горожан — обывателей главного города и смердов. Итак, смерды — простые воины городские, следовательно, сельские обыватели. С таким значением смерд является и в позднейших памятниках новгородского права. В договорных грамотах с князьями встречаем условие, что купец должен тянуть в свое сто, а смерд — в свой погост: “Кто купьць, пойдет в свое сто, а смерд пойдет в свой погост”. Следовательно, смерд — обыватель сельского общества, погоста. Вот почему надобно думать, что смердами называлось все свободное сельское население; на такое значение смерда указывает и Русская Правда. Смердами не назывались собственно городские обыватели. Раз Олег, позванный Святополком и Мономахом в Киев, чтобы перед епископами, игуменами, боярами и перед горожанами учинить ряд о Русской земле, ответил на приглашение: “Несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом”; следовательно, словом “смерды” покрыл бояр и горожан. Но это, очевидно, не юридическое употребление термина, а просто брань: Олег выбранил не только горожан, но и бояр, всех, за исключением духовных лиц, мужиками. Бранное употребление слова нельзя считать юридическим определением.
НАЙМИТЫ, ИЛИ ЗАКУПЫ. От смердов памятники отличают наймитов, или закупов, — работников. Наймит, садившийся на чужую землю со ссудой, назывался ролейным закупом. Смерд в тесном смысле слова был крестьянин, живший на земле, никому не принадлежавшей, смерд, таким образом, — государственный крестьянин, живший на княжеской, государственной земле. Так, смердов отличали и памятники новгородские от половников, т. е. крестьян, работавших на землях частных владельцев. Вот почему в Русской Правде наследником бездетного смерда является князь. Таков состав свободного населения, служилого и неслужилого.
ХОЛОПЫ. Последний класс в составе древнего русского общества XI, XII вв. образовали холопы (χαλεπός, хлап).
Грамматическими формами для обозначения лиц этого сословия были: холоп для мужчины, раба для женщины. В юридических памятниках не встречаются или редко встречаются формы: раб и холопка; форму раб можно встретить только в памятниках церковной письменности. Русская Правда не признает холопа лицом, она оберегает его только как собственность, а не как лицо. Но это не соответствовало действительности. Может быть, эта неточность произошла от кодификационной неполноты Правды. В действительности, кажется преимущественно по настоянию церкви, холопы уже в XII в., если не раньше, образовали класс, который занимал свое особое, законом обеспеченное положение в обществе. В доказательство того, что холоп был лицом, права и интересы которого ограждались законом, можно привести и ту статью Правды, по которой раба, ставшая матерью по вине своего господина, вместе с детьми отпускалась на нолю. В памятниках конца XII и начала XIII в. жизнь и личность рабынь обеспечивается законом, как жизнь и личность свободных людей, только несколько меньшей денежной пеней. В договоре новгородского князя Ярослава с немцами начала XIII в. читаем: “Оже кто робу повержеть насильем, а не соромить, то за обиду гривна. Паки ли соромить собе свободна”. В договоре Смоленском с немцами 1229 г. постановлено: “Аще кто холопа оударить, то гривна кун”. Холопство в этот период не разделялось на виды по греко-римскому праву, на обельных, или полных, и на холопов временных, для которых не находим в древнейших памятниках права особого термина. К положению холопов относятся некоторые термины, встречающиеся в памятниках, но теперь изменившие первоначальное свое значение, например работать. Работать не значило трудиться; понятие о труде и преимущественно черном, сельском, земледельческом выражалось термином “страдать”. Страда — работа, в нашем смысле слова преимущественно работа земледельческая, отсюда — страдная пора — время летних полевых работ. Работать — значило состоять в рабском положении, в отношении раба к господину или служить по найму. Таким значением объясняется заглавие одной статьи в договоре Олега с греками: “О работающих в Грецех Руси у христьяньского царя”, мы перевели бы это заглавие так: “О русских, служащих по найму в Греции, у христианского царя”. От слова “страдать” — трудиться преимущественно черным, земледельческим трудом — произошло древнерусское слово “страдальник”, или “страдник”, что значило простой рабочий, в особенности сельский; припомните при этом и древнерусское выражение страдалец, как характеризует летописец Владимира Мономаха; страдалец за Русскую землю — это князь, положивший за нее мною труда.
ИТОГИ. Итак, древнее русское гражданское общество XI — XII вв. делилось на двояком основании на два параллельных ряда классов. Политически — по отношению лиц к князю — оно делилось на два класса: на княжих мужей и на людей. Экономически — по хозяйственной состоятельности — на бояр, горожан, смердов и холопов — обельных (позднее одерноватых) и людей временнозависимых, или обязанных; к этим последним можно отнести сельских наймитов, или ролейных закупов Русской Правды. Боярин — привилегированный частный землевладелец; смерд — вольный крестьянин, работающий на государственной земле со своим земледельческим инвентарем или капиталом; наймит — полусвободный рабочий на чужой земле, вошедший в долговые обязательства к господину, и холоп — не имеющий своей собственности.
ЦЕРКОВНЫЕ ЛЮДИ. Рядом с гражданским обществом в XI и XII вв. явилось общество церковное. Оно носит в памятниках церковного законодательства тех веков общее название людей церковных, или богодельных. Юридическая черта, отличавшая этих людей от членов гражданского общества, состояла в подсудности их церковной власти по всем делам. Общество это состояло из духовенства — белого и черного, из мирян, служивших церкви или при церковных учреждениях (просвирня, пономарь, врач), и из мирян, призреваемых церковью, которые питались от церкви божией: убогие, безродные и вообще изгои. Церковный устав, данный Софийскому собору в Новгороде, различает четыре вида изгоев, это: 1) попович, не обучившийся грамоте, 2) несостоятельный купец, 3) холоп, выкупившийся на волю, и 4) князь, преждевременно осиротевший. Итак, изгоем в древней Руси был человек, по собственной вине или по несчастным обстоятельствам потерявший права состояния, в котором родился, и оставшийся без определенного положения в обществе; такой человек поступал под защиту церкви.
Итак, русское общество в XI, XII вв. имело тройное деление: политическое, экономическое и церковное. Церковные люди не составляли особого класса в составе гражданского общества, а образовали отдельное общество, параллельное гражданскому, ибо они выходили из всех классов гражданского общества, начиная с князей.
СОСТАВ ОБЩЕСТВА УДЕЛЬНЫХ ВЕКОВ — XIII, XIV и XV.
Классы, на которые делилось это общество, по самым названиям своим имеют некоторую связь с общественными делениями предшествующих веков. Гражданское общество делилось на два разряда лиц: высший состоял из служилых людей, низший — из черных. Черные люди в XV в. назывались еще земскими; так, в договоре Дмитрия Шемяки с Василием Темным 1436 г. перечисляются такие классы общества: князья, бояре, дети боярские, вольные слуги и земские люди. Каждый из этих разрядов подразделялся на несколько слоев.
СЛУЖИЛЫЕ ЛЮДИ. Люди служилые (как мы их назовем, — я не встречал в памятниках такого термина) распадались на: 1) бояр и слуг вольных и 2) слуг “под дворским” (дворский — дворецкий), которые считались слугами невольными. Среди бояр и слуг вольных является промежуточный разряд: дети боярские. Тогда этот термин, кажется, имел еще буквальное значение; это были молодые люди боярского происхождения, еще не дослужившиеся сами до боярства. Таким образом, высший слой служилого класса состоял из трех элементов: бояр, детей боярских и слуг вольных. В иных памятниках вместо слуг вольных являются люди дворные. Очевидно, люди дворные — это те лица — военные, свободные люди, которые в летописи с начала XIII в. иногда называются дворянами. По-видимому, дети боярские отличались от дворян, или слуг дворных, только по происхождению; это были те же слуги дворные, только боярского происхождения. По крайней мере в Волынской летописи под 1281 г. мы встречаем заметку об одном из двух слуг, павших у князя Владимира в бою с ляхами: “Другий бяшеть дворный его слуга, любимы сын боярьский, Михайловичь именемь Pax”; итак, сын боярский служил дворным слугою у князя Владимира. Этот разряд пользовался некоторыми правами, которых не имели другие; например, люди этого разряда могли по воле своей переходить от князя к князю, не теряя своих имущественных прав, приобретенных в покинутом княжестве — вотчине. Далее, они были административным орудием князя, занимали правительственные должности; это было их преимущество. В договорных грамотах удельных князей XIV — XV вв. мы иногда встречаем определение, которое, например, в договоре сыновей Калиты 1341 г. формулировано так: “А вольным слугам воля (т. е. могут служить тому из князей, кому хотят. — В. К.) (объяснение. — В. К.): кто в кормленьи бывал и в доводе при нашем отци и при нас”. Быть в кормлении значило занимать доходную правительственную должность; быть в доводе — доводчиком — исполнять разные случайные правительственные поручения князя. Очевидно, эти три разряда — бояре, дети боярские и слуги вольные, или слуги дворные (т. е. дворяне), соответствовали прежним княжим мужам и гриди.
Слуги “под дворским” — это дворовые служители князя, которыми заведовал княжеский “дворский” — дворецкий. Они, следовательно, отличались от слуг вольных тем, что не принадлежали к составу боевой дружины, а состояли на хозяйственной дворцовой службе у князя; отличались тем, что не имели права выбирать себе место службы среди княжеских дворов, сохраняя все имущественные права, которыми они пользовались в покидаемом княжестве. Они также имели земли, полученные, ими от князя, но, переставая служить, теряли эти земли; эти земли — прототип позднейших поместий. Эти слуги “под дворским” состояли также из двух слоев: из людей вольных и холопов полных. К ним принадлежали дьяки, подьячие и разные дворцовые мастеровые, ремесленники, бобровники, псари, садовники, называвшиеся общим именем “делюев”, т. е. деловых людей, рабочих-мастеровых.
ЧЕРНЫЕ ЛЮДИ. Второй класс — люди черные, или земские. Это были горожане, или городские люди, и сельчане — свободные крестьяне; черным человеком назывался одинаково и городской и сельский. Очевидно, сельчанин, или черный человек сельский, соответствовал прежнему смерду, как он и назывался в удельные века в областях, сохранивших еще древний быт и отношения, — в Новгородской и Псковской.
ХОЛОПЫ. Холопы в это время точно так же являются особым классом, подразделявшиеся на два разряда — на холопей одерноватых, соответствовавших прежним обельным, и холопей договорных, добровольно и временно отдавшихся в рабство, последние с XV в. начинают называться кабальными: они соответствовали прежним закупам.
Церковное общество осталось в прежнем составе.
Вот в каком виде представляется общество удельных исков. Лица всех этих классов, кроме полных холопов, состояли в договорных, временных и личных отношениях к князю. Бояре, дети боярские и слуги вольные служили князю по уговору с ним и за то пользовались от него известным вознаграждением: кормлением и доводом, т. е. доходом с судебно-правительственных должностей, на которые их назначал князь, — это боевые, ратные слуги. Слуги “под дворским” по происхождению своему были вольные люди или холопы князя; они были не ратные люди, а служилые по дворцовому хозяйству, и эта служба ставила их в полусвободное положение согласно с древнерусским правом, делавшим домовую хозяйственную службу одним из источников холопства; служба их вознаграждалась земельными дачами. Дворцовые слуги свободного происхождения могли покидать службу, только в таком случае лишались и данной им княжой земли, т. е. не имели своих вотчин, а получали землю от князя во временное, условное владение. Люди черные, имевшие землю, платили дань князю, тянули тягло за землю, которую у него брали. В некоторых договорах князей удельных веков прямо обеспечено за черными людьми, городскими и сельскими, право свободного перехода из одного княжества в другое. Только полные холопы были прикреплены к княжеству и к князю.
СОСТАВ РУССКОГО ОБЩЕСТВА XVI, XVII вв.
Всего труднее составить полный перечень всех классов в Московском государстве XVI, XVII вв. Большая часть терминов, относящихся к этому времени, легко объясняется положением обозначаемых ими классов в составе общества. Общество дробилось на множество иерархических разрядов с незаметными отличительными чертами. Иерархические эти разряды получили особое название — чинов. Можно распределить эти чины прежде всего на две группы: чины служилые и чины кие, или жилецкие люди. Чины служилые соответствовали старинной дружине, состоявшей из бояр, детей боярских и слуг дворных, но к ним примыкал также разряд, соответствовавший и прежним слугам “под дворским”, потому что теперь служба при дворе государя не отличалась от службы ратной. Чины земские, или жилецкие люди, соответствовали прежним людям черным, или земским.
ЧИНЫ СЛУЖИЛЫЕ. Служилые чины распадались также на две группы: на чины думные и чины служилые собственно. Служилый человек XVI в. говорил про свою братию: “Мы люди служилые, а не думные”. Думные чины были таковы: бояре, окольничие, думные дворяне. Но и служилые чины, лежавшие под думными, в свою очередь распадались на две группы. Чины московские — это люди, служившие по московскому списку: стольники (я иду сверху вниз), стряпчие, дворяне московские, т. е. столичные жильцы. Ниже следовали чины городовые; они в свою очередь распадались на несколько статей, именно: дворяне выборные, или “выбор”, дети боярские дворовые (простые дворяне) и дети боярские городовые собственно, служившие осадную службу, т. е. составлявшие местные гарнизоны. “Выбор” — это высший слой уездного дворянства; люди, его составлявшие, по очередям назначались на службу в “столице” на известное время. Так, например, наиболее зажиточные дворяне уезда Владимирского, состоявшие в “выборе”, разделялись на две половины, из которых каждая дежурила, как бы сказать, в Москве полгода. В иных уездах этого разряда дворян не было. “Выбор” — переход к чинам московским — от уезда к городу. Дети боярские дворовые — это слой уездных дворян, настолько зажиточных и подготовленных, что они могли ходить и в дальние походы. Дети боярские городовые не ходили в дальние походы, потому что были большею частью безлошадны и отправляли осадную. службу. К этим уездным дворянам и детям боярским примыкали еще служилые люди “по прибору” — по вербовке. Дворяне и дети боярские служили “по отечеству”, наследственно, но в городах (т. е. крепостях) был еще военный слой низших ратников, которых правительство вербовало на время; то были стрельцы, пушкари, воротники, затинщики (артиллерийская прислуга) и т. п.
ЧИНЫ ЗЕМСКИЕ, ИЛИ ЖИЛЕЦКИЕ ЛЮДИ. На такие же дробные разряды распадалось и общество земских тяглых людей, которые обыкновенно обозначались термином “люди жилецкие”. Жилецкие люди были или тяглые, или нетяглые.
ТЯГЛЫЕ ЛЮДИ. Тяглые люди разделялись по обществам, к которым они были приписаны, на людей посадских, или городских обывателей, и на людей уездных, или сельских обывателей. Различие между посадскими и уездными людьми было не экономическое, а корпоративное; посадские и уездные люди — это не промышленники и хлебопашцы: как между посадскими людьми было много хлебопашцев, так и между уездными людьми было много промышленников и торговцев. Различие между ними заключалось в том, что те и другие приписаны были к разным тяглым обществам — одни к городским, другие к сельским.
ПОСАДСКИЕ ЛЮДИ. Посадские люди были устроены неодинаково в столице и в прочих городах государства. Посадские люди города Москвы разделялись на такие слои: гости, гостиная сотня, суконная сотня, торговые люди черных сотен и слобод, или черные сотни и слободы.
ГОСТИ. Гости издавна имели у нас значение крупных оптовых торговцев, которые вели дела с другими городами или с чужими землями. В Московском государстве это был высший слой московского, т. е. столичного, купечества. Их положение определялось наравне с другими торговыми обывателями столицы: 1) размерами капитала и 2) свойством повинностей; итак, звание гостей совмещало в себе два признака: экономический и политический. Это были самые крупные капиталисты-торговцы. Котошихин, определяя размер капиталов у гостей, говорит, что они торговали на сумму от 20 тыс. и до 100 тыс. руб.; 20 тыс. руб. по тогдашнему рыночному значению рубля равнялось с лишком 300 тыс. руб. на наши деньги, 100 тыс. — около 2 млн., потому что рубль царя Алексея, к царствованию которого относится известие Котошихина, можно приравнять к 17 нынешним. На гостях лежали некоторые специальные государственные повинности, кроме общего тягла, падавшего на всех тяглых людей. Эти повинности состояли из служеб в пользу государя или государства по казенным финансовым поручениям; такая служба в отличие от ратной, лежавшей на служилых людях, называлась целовальной, т. е. присяжной; служилые люди служили по государеву указу, или “по отечеству”, торговые люди — по вере, или по крестоцелованию. Эти казенные финансовые поручения объясняются тогдашней системой эксплуатации казенных доходных статей, или казенных монополий, т. е. таких доходных статей, которые эксплуатировать имела право исключительно казна. Эти казенные доходные статьи состояли в пошлинах, падавших на проданный товар, или в пошлинах таможенных; в торговле питиями, или в сборах кружечных, кабацких; в продаже казенных мехов, получавшихся с сибирских и других инородцев или русских промышленников вместо дани; этот доход носил название соболиной казны государевой. Эти казенные статьи и поручала казна эксплуатировать под имущественной личной или мирской ответственностью торговым людям, которых тяглые городские общества обязательно выбирали из своей среды. Важнейшие из этих поручений, сопряженные с наибольшими расходами и наибольшею имущественною ответственностью, и поручались гостям как наиболее зажиточным торговцам, имущество которых обеспечивало казне исправный сбор. Как скоро торговец начинал исполнять такие казенные поручения, он получал звание гостя. Звание гостя сопряжено было с исполнением казенных поручений; как бы ни был велик капитал торговца, но, если он не исполнял еще казенного поручения, он не носил звания гостя. “А бывают они (торговые люди. — В. К.) гостиным имянем пожалованы, — говорит Котошихин, — как бывают у царских дел в верных головах и в целовалниках у соболиные казны, и в таможнях, и на кружечных дворех”. Это была тяжелая служба, соединявшаяся с отъездом из Москвы; иному торговцу поручали, например, таможенный сбор в Астрахани, другому — сбор торговых пошлин на ярмарке в Архангельске и т. д. Гости выбирались для этих поручений на год; в выборе их соблюдалась известная очередь, так что иногда гостю приходилось служить по казенным поручениям через год. Это объясняется незначительным количеством гостей; их никогда не было много; в 1649 г. (в Москве) их было человек тринадцать, при Котошихине — человек с тридцать. Целовальная служба, или служба верная (т. е. соединенная с верой, с присягой), вознаграждалась известными преимуществами, которыми пользовались гости. Эти преимущества были очень значительны: 1. Гости имели право держать про свой домовый обиход питья без заказа, беспенно и бесвыимочно, т. е. не платя пошлин; гость мог варить свое пиво, мед, курить свою водку про свой обиход, а не на продажу, не платя никакой пошлины. Простой обыватель не имел этого права; задумав к празднику сварить пиво, мед или выкурить водку, он должен был просить разрешения, платя пошлину за пиленное им количество питей. 2. Гости имели право покупать и брать в заклад вотчины. 3. Гости за службу получали поместные оклады. Оба последних преимущества равняли их со служилыми людьми. Кроме того, за оскорбление гостя по Уложению назначалось 50 руб. Эта сумма превосходила плату за “бесчестие” большей части провинциальных дворян; служилые люди получали “бесчестие” в размере окладов денежного жалованья, а среди провинциальных дворян того времени очень трудно найти оклад в 50 руб.
ГОСТИНАЯ И СУКОННАЯ СОТНИ. Гостиная и суконная сотни были два торговых разряда, которые следовали за гостями. Они различались между собой также размером капиталов. Сообразно с этим на них падали менее тяжелые и ответственные казенные службы. Эксплуатация каждой казенной статьи поручалась правительством “на веру” выборному голове с несколькими товарищами, или целовальниками — присяжными. Верный голова — таможенный, кружечный и т. д. — был главным распорядителем статьи; целовальники — его помощники. Соразмерно с этим делилась между ними ответственность за недобор. Как менее крупные капиталисты торговцы гостиной и суконной сотни выбирались обыкновенно на должности целовальников или голов на кружечные и таможенные дворы в незначительных городах, где ежегодный оборот был невелик. К сожалению, мы не знаем размера капиталов, которыми различались эти сотни между собой, и потому не можем точно представить себе степень имущественной ответственности, какую они могли нести, служа по казенным поручениям. Название сотня, разумеется, имело номинальное значение, в этих сотнях бывало менее и более 100. Так, например, в 1649 г. в гостиной сотне было 158 человек, или домов, семейств; в суконной — 116, причем из этих 116 могли служить у государева дела только 42 человека, остальные все были несостоятельны и ждали очереди исключения. Чтобы понять тяжесть этих служб, падавших на ту и другую сотню, надобно заметить, что в то же время ежегодно из суконной сотни выбирались для казенных поручений по 18 человек; следовательно, в третий год надобно было выбирать уже некоторых суконников, которые служили два года тому назад. Гостям, торговцам гостиной и суконной сотен приходилось иногда служить через год, три, пять, шесть лет, смотря по личному составу каждой сотни в данное время. Торговцы гостиной и суконной сотен также пользовались за свою службу известными правами. Подобно гостям, они пользовались питейной привилегией и получали возвышенную плату за “бесчестие” сравнительно с простыми горожанами, но она была несколько ниже платы за “бесчестие” гостей. Зато люди обеих этих сотен не пользовались правом землевладения. “А крестьян купити и держати им заказано (не велено. — В. К.)”, — говорит Котошихин. Замечу кстати, что эти сотни образовались в Москве довольно рано. Уже в XIV в. в составе московского купечества существовали сурожане и су конники. Сурожане — торговцы, которые вели дела с городом Сурожем, с каким, неизвестно, я думаю, с Крымским; суконники — это торговцы, которые торговали сукнами и иным заграничным товаром. Думаю, что память об этих суконниках и сурожанах до сих пор осталась в языке городских рядов Москвы. Суровской ряд — это, очевидно, ряд сурожский; поговорка о суконном рыле, которое в гостиный ряд лезет пить чай, указывает на различие старинных сотен.
Таков был состав высшего купечества города Москвы. Легко понять значение перечисленных трех разрядов. Обе сотни — это гильдии — 1-я и 2-я; гости — это нынешние коммерции советники.
Торговая и промышленная масса посадского населения столицы носила общее название торговых людей черных сотен и слобод.
ЧЕРНЫЕ СОТНИ И СЛОБОДЫ. Черные сотни — это разряды, или местные общества, на которые делились низшие торговцы и ремесленники города Москвы. Они занимали известные улицы, которые и доселе называются по их именам; так, были сотни: Сретенская, Мясничная, Покровская, Дмитровская (очевидно, составившаяся из торговцев, первоначально выселившихся из города Дмитрова) и др. Каждая черная сотня составляла особую местную корпорацию, особое общество, которое управлялось так же, как общество сельское, т. е. выбирало своего старосту, или сотника.
Черные слободы отличались от черных сотен тем, что они состояли из торговцев и ремесленников, приписанных ко дворцу и служивших по дворцовому хозяйству. Тягло, падавшее на этих слобожан, состояло в известных услугах вещественных или рабочих в пользу дворца; одни работали на дворец, другие поставляли во дворец известные припасы. Этих дворцовых черных слобод в Москве было множество, и каждая из них также составляла особое общество с выборным старостой. Названия, обозначавшие характер повинностей этих слобод, до сих пор уцелели в топографической номенклатуре нашей столицы. Ремесленники, работавшие на дворец, были, например, садовники (нынешняя улица Садовники между Москвой-рекой и каналом); бронники (нынешние Бронные), поставлявшие оружие, доспехи; кузнецы (нынешний Кузнецкий мост, получивший название от некогда существовавшего там моста через Неглинную, теперь закрытую мостовой); хамовники — ткачи столового белья на дворец; кадаши — ткачи полотен на дворец, из которых делалось белье на государево семейство, и т. д., так называемая белая казна; бараши (на Покровке у церкви Воскресения в Барашах) — мастера государевых шатров, или палаток, и т. п.; квасовары, медовары, пивовары — ставившие эти питья на дворец (нынешняя Кисловка). Некоторые из этих слобод, входивших в состав Москвы, были очень многолюдны: Кадашово, например, во времена Котошихина состояло более чем из 2 тыс. дворов. Там было очень много богатых торговцев, которые вели дела даже с заграничными рынками; между кадашовцами было немного мастеров полотняных, которых прочие кадашовцы и нанимали, чтобы ставить во дворец свой пай полотна. Гости и торговые люди двух высших сотен вербовались из разбогатевших торговых людей низших разрядов столицы — слободских и черносотенных и из торговых людей других городов; кадашовцы представляли особенно обильный запас таких промышленных рекрутов. Можно заметить, что черные сотни и слободы, составляя местные общества, различались между собой по роду занятий и промыслов; на это указывает, например, сотня Мясничная и все слободы. Если черные сотни и слободы в отличие от высших разрядов купечества можно приравнять к нынешнему мещанству, то каждую из них можно считать цехом.
Столь сложен был состав тяглого населения столицы.
Посадские люди провинциальных городов также распадались на разряды, соответствовавшие нашим гильдиям. Люди этих разрядов назывались лучшими, средними и молодшими. Каждый разряд составлял особую корпорацию, отличавшуюся от других размером общего государственного тягла, на него падавшего, и тяжестью служеб, или казенных поручений. Двор лучшего посадского человека нес тягло, вдвое более тяжелое сравнительно со двором среднего посадского, а этот последний нес тягло, вдвое более тяжелое сравнительно со двором молодшего посадского. Соответственно этому посадские каждого разряда несли и казенные службы, более ответственные, тяжелые. Лучший или средний посадский человек служил обыкновенно целовальником в таможне своего города или верным головой при кружечном дворе в каком-нибудь сельском обществе. Службы этих провинциальных посадских людей не соединялись ни с какими особенными правами, даже с питейной льготой.
УЕЗДНЫЕ ЛЮДИ. Тяглые люди уездные разделялись на крестьян, или полных тяглых хлебопашцев, и на бобылей, хлебопашцев маломочных, или безземельных сельских обывателей, записанных в тягло. Эти тяглые разряды соответствовали разрядам городских обывателей.
Вот состав тяглого городского и уездного населения.
НЕТЯГЛЫЕ ЛЮДИ. Нетяглые люди разделялись на два крупных слоя: на людей вольных, или гулящих, и на холопей.
ГУЛЯЩИЕ ЛЮДИ. Вольные, или гулящие, люди — это те, которые не несли ни государевой службы, ни государственного тягла. Они или работали за чужим тяглом, или кормились черной поденной работой, или, наконец, питались Христовым именем. Работавшие за чужим тяглом были нанимавшиеся к тяглым людям работники или жившие при них родственники; они носили название захребетников, соседей и подсуседников. Их обязанности были чисто личные, связывавшие их с хозяевами, во дворах которых они жили; старик-крестьянин, терявший способность работать, обыкновенно становился захребетником своего подросшего сына и т. п. Другие вольные, или гулящие, люди нанимались к разным хозяевам на кратковременную поденную работу или занимались промыслом, который не привязывал их к земле, например промыслом скомороха, шерстобита, или, наконец, просили милостыню. Вольными, или гулящими, они назывались потому, что не несли тягла и не были приписаны ни к какому городскому или сельскому обществу. Они жили в посадах или в селах и деревнях, но не причислялись ни к посадскому, ни к уездному обществу. Это был чрезвычайно подвижный и изменчивый класс — рассадник всех вольных промыслов древней Руси, причисляя к этим вольным промыслам воровство как ремесло, разбой и т. п. Поэтому с XVI столетия мы замечаем напряженные усилия государства разбить этот класс, в котором заводились всякие социальные недуги, пристроив его к тяглу.
ХОЛОПЫ. Второй разряд нетяглых людей состоял из холопей, которые, подобно первым, также не несли на себе никаких государственных повинностей. Холопи представляли очень многочисленный, но не однообразный класс, распадавшийся также на несколько слоев. Общая черта, которая отличала этот класс от других, — личная зависимость. Холопи различались по свойству крепостей, или юридических актов, которые привязывали их к лицу, поэтому все холопи назывались крепостными. Крепости, которые укрепляли холопа к лицу боярина, т. е. хозяина, были грамоты старинные, духовные, приданые и др. Холопство, создававшееся этими тремя видами закрепощения, т. е. происхождением от полного (старинного) холопа, завещанием и отдачей в приданое, называлось старинным холопством. Холопство старинное соответствовало прежнему холопству обельному, одерноватому, или полному. От него надобно отличать холопство кабальное. Кабала — собственно заемная расписка, вообще всякое личное письменное обязательство. Кабалы были различные: служилые, заемные и жилые записи.
СЛУЖИЛАЯ КАБАЛА. Служилая кабала создавала один из видов кабального холопства. Вольный человек, подряжаясь на службу к какому-либо хозяину, давал на себя служилую кабалу — письменное обязательство служить ему; эта кабала писалась площадными подьячими, чем-то вроде древнерусских нотариусов, и свидетельствовалась — скреплялась в Холопьем приказе. Скрепление состояло в том, что хозяин-боярин приводил человека в Холопий приказ, где его расспрашивали, служил ли он кому-либо прежде, не состоял ли в тягле и т. п.; если по расспросам и розыску оказывалось, что он поступает с воли, из вольных гулящих людей, его служилая кабала заносилась в кабальные записные книги, где отмечали его рожай и приметы. Рожай — это старинная русская форма, соответствовавшая нынешнему слову рожа, и значила — физиономия, весь наружный вид человека, т. е. цвет волос, цвет лица, рост; приметы — это некоторые особенности, отличавшие человека, например рубец на лице, хромота, горб и т. п. Служилую кабалу мог дать на себя всякий вольный человек, не состоявший на государевой службе и не записанный в тягло, но закон устанавливал известный возраст, с которого человек считался способным распоряжаться своею свободой; раньше 15 лет нельзя было записаться в кабальные холопы. Служилая кабала не соединялась с займом; это был уговор о службе. Но казна, которая брала пошлины со всех актов в размере известного процента со ссуды, обязывала писать кабалы на три рубля, т. е. фиктивно делала их кабалами заемными; это надо было для того, чтобы взять один процент, т. е. алтын, или 6 денег. (Три рубля содержали в себе 600 денег.) Усложнялся процесс записи, если служилая кабала давалась на бывшего кабального холопа. Кабальный холоп был лично зависимый человек, т. е. зависимость его простиралась только на него с женой, не простираясь на детей, и привязывала она его только к хозяину, но не к его жене и детям. Кабальное холопство могло быть только временное, обыкновенно пожизненное; служилая кабала давалась по жизнь хозяина: смерть хозяина делала кабального холопа свободным. Но он мог быть отпущен на свободу по воле хозяина и ранее смерти последнего; кабальный холоп, получив свободу, мог поступить в новую зависимость, представив отпускную. Его выход на волю утверждался в отпускной, которую ему обыкновенно давал либо хозяин, либо наследники хозяина, либо, когда те и другие отказывались, Холопий приказ им приказывал дать отпускную. Бывшего кабального холопа нельзя было принять на службу новому хозяину без отпускной.
ЗАЕМНАЯ КАБАЛА. Иной род зависимости создавался заемной кабалой. Сама по себе заемная кабала не делала должника лично зависимым от кредитора; личная зависимость вытекала из несостоятельности должника, из отказа его уплатить в срок долг. Когда должник отказывался платить, т. е. объявлял себя несостоятельным, Холопий приказ разыскивал эту несостоятельность и, не отыскав поручителей, т. е. сторонних людей, которые бы поручились в уплате долга, отдавал должника со всей семьей головою в холопство кредитору “до искупу”. Эта выдача с семьей до искупа равнялась обязательной работе на кредитора, продолжавшейся до того времени, пока зарабатывался весь долг. Поэтому была оценена работа такого холопа; именно работа его самого и его жены ценилась в 5 руб. за РОД, его взрослых детей — в 2,5 руб. за год, его малолетних детей, имевших не менее 10 лет, — 2 руб.; на детей недорослей, т. е. менее 10 лет, ничего не зачислялось из долга, потому что “такие недоросли в таковы лета не работают”, — говорит Уложение. Отсюда понятна разница зависимости, создаваемой заемной кабалой, от зависимости по кабале служилой. Последняя зависимость была личная, т. е. привязывала известное лицо к известному лицу и прекращалась с исчезновением одного из этих лиц. Зависимость, создававшаяся заемной кабалой, была не личная, а вещная; она простиралась на семью должника и простиралась даже по смерти кредитора: если кредитор умирал, прежде чем должник успел заработать свой долг — “окупиться”, он продолжал работать на его наследников — жену и детей. Итак, эта зависимость срочная, срок которой часто был высчитан по составу семьи должника и по размеру долга.
ЖИЛАЯ ЗАПИСЬ. Наконец, третьего рода зависимость создавалась жилою записью. Жилою записью называлось обязательство, в силу которого лицо отдавалось в работу к другому на урочные лета, иногда, впрочем, бессрочно. Жилая запись отличалась от служилой кабалы тем, что она не создавала зависимости пожизненной, а от заемной кабалы тем, что она не соединялась с займом. Обыкновенно два случая вызывали жилую запись: 1) если кто отдавался сам или отдавал своего сына или дочь в работу в голодное время за прокорм; 2) если кто выкупал с правежу неоплатного должника и брал его к себе в работу. Этот последний вид зависимости объясняется порядком взыскания долгов в древней Руси. Если должник отказывался платить долг кредитору по истечении срока, кредитор предъявлял об этом иск в приказ, прося взыскать долг формальным путем. Должника призывали в приказ и требовали от него уплаты долга, если он не лживил записи, т. е. признавал свою расписку подлинной. Когда должник отказывался платить, ссылаясь на свою несостоятельность, приказ прибегал к принудительному средству. Таким принудительным средством был правеж — взыскание долга; он состоял в том, что каждое утро такого должника выводили на площадь перед приказом, снимали с него сапоги и начинали бить палками по икрам до тех пор, пока он либо не согласится заплатить долг, либо не поставит за себя поручителей. По судебникам определено было стоять на правеже не долее месяца; следовательно, прежде можно было делать ежедневные понуждения к уплате долга и долее того. Если находился человек, который не поручался в уплате, а прямо платил долг за несостоятельного должника, то последний отдавался ему в работу по жилой записи; в этой записи обыкновенно обозначался срок работы. Вы легко заметите, что последний вид жилой записи — почти то же, что заемная кабала. Личная зависимость, создававшаяся по жилой записи, была срочная, продолжалась урочные лета.
Таковы три вида личной зависимости, называвшиеся кабальным холопством.
Кабальные холопы, как и холопы старинные, были крепостные люди. Закон одинаково выражается о тех и других холопах, как о крепостных, о людях крепких — о людях, зависимость которых определяется крепостью. В этом смысле надобно строго отличать крепостное состояние от состояния крестьян, прикрепленных к земле. Последние прикреплялись к участку, т. е. к сельскому обществу, а не к лицу; они прикреплялись общими государственными законами, а не договорами или частными актами. Перенесение понятия о крепостных на прикрепленных к земле крестьян становится заметным с конца XVII в., когда крестьяне отрываются от земли. Состояние крепостного человека в древней Руси не только не было тождественным с состоянием прикрепленного к земле крестьянина, но было прямо ему противоположно.
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОСНОВАНИЕ ДЕЛЕНИЯ НА КЛАССЫ.
Припомните, какова была первая общественная формация, открывающаяся в памятниках XI и XII вв. Все общество делилось на две группы, различавшиеся своими отношениями к князю: одна часть состояла из людей, которые служили князю, другая из людей, которые платили ему дань; первые назывались княжи мужи, вторые — люди. Так как князь был носитель верховной государственной власти, представлявшей собою общие интересы, то, следовательно, основание такого общественного деления, выражавшееся в различии отношений лиц к князю, было политическое. Рано, с появлением христианской церкви на Руси, это деление несколько усложнилось: церковь произвела значительный переворот в составе общества. Во-первых, она ввела в этот состав новое сословие — духовенство; во-вторых, она выделила из прежнего состава два новых класса: холопов и изгоев. По княжескому законодательству холопы не составляли общественного класса, потому что не пользовались ни личными, ни имущественными правами. Но церковь сделала из них класс: она дала им личные права, хотя не дала прав имущественных; холоп по-прежнему не мог иметь собственности, но личное его оскорбление наказывалось сначала церковной карой, а потом и карой государственной. Таким образом, церковь и государственная власть, по настоянию церкви, признали в холопе лицо. По личным своим правам холоп приближался к людям — простолюдинам, к неслужилому обществу, но по отсутствию прав имущественных отличался от людей: следовательно, холопы составляли особый класс. Как мы видели, изгои составляли разряд людей, почему-либо утративших права своего прежнего состояния или права, которые могли принадлежать им по их происхождению, и потому стали под непосредственное покровительство церкви. Изгои были лично свободные люди, зависевшие от церковных учреждений, следовательно, не состоявшие в зависимости от лиц. Как лично свободные люди они этим отличались от холопов и приближались к классу людей, но они не составляли тяглых сельских обществ, не платили князю дани, завися во всем от церковных учреждений, этим они отличались от людей. Лично свободные, они имели право собственности — этим они отличались от холопов. Итак, изгои, подобно холопам, составляли особый класс общества. Княжеская власть признала все эти три новых класса (духовенство, холопов и изгоев) или прямым законом, или молчаливым согласием на то положение, какое им дала церковь, а такое молчаливое согласие тоже было своего рода законодательным актом. Таким образом, новые классы, выдвинутые в составе общества под влиянием церкви, как и более ранние, коренные, стали на одни с последними основания, т. е. различались своими отношениями к князю. Итак, все классы общества, обозначившиеся в указанные века, имели политическое основание.
РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ КЛАССАМИ.
Различие между ними можно формулировать так. Одни имели непосредственное личное отношение к князю, связаны были с ним личной службой — это княжи мужи. Другие имели непосредственное, но не личное, а коллективное отношение к князю — это люди, делившиеся на общества и относившиеся к князю целыми обществами, городскими либо сельскими. Наконец, третьи имели посредственное отношение к князю, потому что зависели либо от лиц, либо от учреждений; таковы были холопы и все классы церковного общества. Между князем и ими стояло либо привилегированное лицо — княж муж, либо привилегированное учреждение: епископская кафедра, монастырь, соборная или приходская церковь. Это — первоначальное нам известное деление общества.
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ОСНОВАНИЕ ДЕЛЕНИЯ ОБЩЕСТВА НА КЛАССЫ.
Но уже в памятниках XII в. обозначается другое деление, имевшее иное основание. Из прежних классов выделяются новые. В среде княжих мужей является класс привилегированных землевладельцев, получающих название бояр. Из среды людей выделяется класс наймитов, или закупов, — это наемные рабочие, бравшие ссуду у хозяев и за то работавшие в городских домах или в селах на пашенной земле. Эти наймиты, или закупы, выдвинулись из простых городских людей и из свободных сельских обывателей, или крестьян, долговыми обязательствами вступавших во временную личную зависимость, которая не освобождала их от непосредственного тяглого отношения к князю; они отличались от людей тем, что не были хозяевами, работали при чужих хозяйствах, т. е. чужим капиталом. Итак, отличительная черта этого класса была экономическая, точно так же как экономическим положением отличался и класс бояр. Даже среди холопей образуется особый класс тиунов, которым князья или бояре поручали управление частями своего хозяйства; тиуны княжие или боярские становились в привилегированное положение и, не делаясь свободными людьми, стояли в иных отношениях выше свободных людей; так, тиун боярский по Русской Правде прямо отличался от свободного человека, но он мог быть свидетелем на суде и тогда, когда им не мог быть закуп. Отличие этого класса от других было также экономическое, а не политическое: эти холопы становились выше других, потому что получали в управление привилегированное хозяйство. Поэтому новое общественное расчленение, которое обозначается рядом с предшествующим в памятниках XII в., надобно назвать экономическим. Это новое деление развивается с такою силою, что оказывает влияние на законодательство. Держась на экономическом различии лиц, это деление заставило законодательную власть признать как последствие экономического различия неравенство юридическое за лицами этих классов. В памятниках права XII в. эти экономические слои уже различаются между собою правами, подобно политическим классам, т. е. сословиям. Итак, рядом с прежним, политическим делением является новое, экономическое, которое получает также законодательное признание. Рядом с классами, которые руководили обществом по назначению князя, являются классы, которые руководят обществом по своему имущественному состоянию. Словом, рядом с аристократией в обществе является плутократия, и так как закон признает ее правящим классом, то она в свою очередь становится аристократией. Таким образом, рядом с прежним правящим классом, который был органом княжеской власти, становится новый правящий класс, который представлял собою интересы земских миров и вместе был руководителем народного хозяйства. Чем объяснить торжество этого нового общественного деления, возникшего, очевидно, помимо княжеской власти? Припомнив ход политической жизни Русской земли в XII в., мы легко объясним себе это торжество. Политическое деление общества было делом княжеской власти. Деление экономическое шло от другой силы — от промышленного капитала, который сосредоточивался в больших промышленных городах, а большие промышленные города в XII в., став вечевыми, сначала соперничали с княжеской властью, а потом взяли над нею решительный перевес. И, очевидно, как только эти вечевые города взяли перевес, так и экономическое деление общества получило законодательное признание — различие имущественных состояний соединилось с различием прав.
ДЕЛЕНИЕ ОБЩЕСТВА НА КЛАССЫ В УДЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД.
Припомните, как делилось общество в удельные века — XIII, XIV и XV. Это деление гораздо проще предыдущего. Общество делилось на бояр (мы говорим об обществе только гражданском, не церковном, которое и в удельные века стояло на прежних основаниях), служивших князю по высшему управлению; на вольных слуг, составлявших ратную силу князя и служивших его органами по низшему управлению; на слуг дворовых, служивших князю по его дворцовому хозяйству; и на черных людей, снимавших у князя землю, городскую или сельскую, промысловую или пашенную. Черными людьми теперь назывались безразлично и городские и сельские тяглые обыватели. Значит, различие между поименованными классами определялось также их отношением к князю, но его теперь нельзя назвать политическим. Отношения различных классов к обществу были не принудительные, а добровольные, следовательно, держались не на государственном, а на гражданском праве. Отношения эти определялись договором с князем, а условия этого договора зависели от свойства выгод, какие получал от князя тот или другой класс, и от рода услуг, которыми каждый класс платил князю за получаемые от него выгоды. Таким образом, общество разделилось на разряды, связанные с князем свободным уговором лиц. Бояре служили князю правительственным советом и за это получали от него в кормление известные правительственные доходы или (перевертывая определение) брали у князя на откуп известные его доходы и, собирая их в свою пользу как откупщики, платили за это князю личной службой, выражавшейся в правительственном совете, в деятельности по высшему управлению, поэтому боярин имел характер и кормленщика и откупщика княжеских доходов. Припомним, что в XIV в. служилые люди, получая в управление известные административные округа или дворцовые хозяйственные ведомства князя, сами собирали доходы и делились ими с князем, отдавая ему либо половину этих доходов, либо иную часть; иногда они так же делились исполу с князем, как делились жатвой тогдашние крестьяне-арендаторы с землевладельцами. Вольные слуги были наемными ратниками князя и органами его по низшему управлению и за это также получали от него известный правительственный доход — в кормление — либо статью дворцового хозяйства, либо известный мелкий округ, сельскую волость или стан. Дворовые слуги служили по дворцовому хозяйству князя и за это получали от него участки дворцовой земли в пользование, которых и лишались, как скоро покидали хозяйственную службу при дворе князя. Черные люди, городские и сельские, арендовали у князя промысловую или пашенную землю и за это платили ему не личной службой, а тяглом, податью.
Итак, сущность отношений удельного князя к своему обществу состояла в обоюдном договорном обмене вещей, т. е. выгод и услуг: князь давал людям разных классов те или другие статьи своего хозяйства в пользование и за это получал от них известные услуги — правительственные, ратные, тяглые. Мы видели прежде два основания общественного деления — сперва политическое, а потом экономическое. Основание общественного деления в удельные века было не политическое и не экономическое, а экономическо-юридическое; этим основанием был договор, определявший хозяйственные отношения князя к различным классам общества; договор — момент юридический, хозяйственные отношения — момент экономический. Такой характер основания, на котором держалось общественное деление, выражается и в памятниках удельного права.
Удельные отношения формулируются всего полнее и точнее в памятниках княжеского законодательства, называвшихся духовными и договорными грамотами. Следя за отношениями общества к князю по этим памятникам, вы не увидите прямого определения чьих-либо общих прав или обязанностей. Грамоты эти не определяют, подобно Русской Правде, какими правами отличался княж муж, теперь боярин, от прочих классов общества; в этих грамотах нет, например, указаний на то, что после боярина, не оставившего сына, наследницей его движимого и недвижимого имущества могла быть дочь; эти грамоты не говорят о том, как велика вира за убийство боярина, больше ли виры за убийство простого человека. Зато эти грамоты с большою точностью и подробно определяют виды служб различных обывателей в пользу князя. Как мы знаем, такое отношение общества к князю вполне соответствовало политическому характеру последнего. Князь удельных веков был хозяин удела, а не государь в нашем смысле слова, частный владелец, а не представитель общего блага. Поэтому в его руках не было элемента (мысль об общем благе), из которого развиваются политические обязанности: из мысли о хозяине могли развиться отношения только по гражданскому праву, т. е. договорные.
ДЕЛЕНИЕ ОБЩЕСТВА НА КЛАССЫ В МОСКОВСКОМ ГОСУДАРСТВЕ.
С объединением Руси под властью московского государя в складе удельного общества произошла большая перемена. Хозяйственные службы различных классов в пользу князя теперь перестали быть добровольными и стали принудительными; хозяйственные услуги по договору теперь превратились в государственные повинности по закону, но эти повинности были те же удельные хозяйственные службы. Следовательно, изменилось только основание отношений общества к государю. Этим основанием стало теперь не гражданское право, выражавшееся в договорных отношениях к князю, а право государственное, выражавшееся в обязательном несении повинностей, наложенных государем. Таким образом, теперь общество в Московском государстве разделилось на классы, которые различались между собою родом государственных повинностей. Точнее говоря, общество сохранило прежнее деление, только различие между его частями получило иной характер. Теперь различные службы, определявшиеся уговором, стали государственными повинностями, ложившимися на обывателей без всякого уговора. Известный род служеб в пользу государя, ставших принудительными, составлял постоянные существенные отличия каждого класса от другого, и так как службы эти были очень разнообразны, то основные классы удельных веков, подразделившись, распались теперь на многочисленные мелкие служилые чины. Если вы припомните перечень этих чинов, как я их изложил, вы сейчас заметите основание, по которому можно нам будет распределить различные государственные повинности. Это распределение будет таково: кто лично служил государю, тот владел землею; кто лично не служил, а платил — тянул тягло, тот только пользовался чужою землею. Слуги — землевладельцы; тяглые люди — не землевладельцы, а арендаторы чужой земли, частной или государственной. Но общество не делилось так просто; были слои, которые совмещали в себе различные государственные повинности; например, высшие разряды купечества и тянули тягло и служили государю по казенным финансовым поручениям. Вот почему гости пользовались и правом землевладения, не принадлежа к служилым людям. Со введением земского самоуправления местные миры, городские и сельские, стали выбирать земских и других старост из своей среды. Земское самоуправление было тогда лишь вспомогательным органом приказного государственного управления, поэтому земский староста, выбиравшийся из тяглых людей, становился своего рода государственным чиновником, усвоявшим себе характер служилого приказного человека. Вот почему с введением самоуправления право владеть землей (поместной) получали и земские старосты, исправно отбывавшие свою службу. Принцип разделения лиц на классы по государственным повинностям и по соединенным с ними имущественным правам проводился с замечательной последовательностью. Неслужилый человек тянул тягло и поэтому не мог быть землевладельцем, но, как скоро на него возлагались служебные обязанности, он получал и право землевладения. Однако же существенным различием, которое проходило между классами, оставались не права или не выгоды, какими пользовались различные классы, а государственные обязанности. Доказательства тому следующие: 1) приобретение лицом прав другого класса не вводило его в этот класс: гость, исполнявший казенные поручения, получал за это право быть землевладельцем, но, став землевладельцем, он не становился ратным, служилым человеком; 2) добровольный отказ от прав своего класса не выводил лица из этого класса. Служилые люди — низшие чиновники, пользовавшиеся поместьями и денежным жалованьем, иногда поступали в личное услужение к другому служилому лицу, например во двор к боярину в качестве кабального холопа; иногда даже перечислялись в крестьяне, брали участки земли и обрабатывали их. Но, и служа боярину в качестве кабального холопа, и перешедши в положение хлебопашца, служилый человек — дворянин или сын боярский — не переставал быть служилым; он не мог отказаться от своего звания. Ревизор — разборщик, приезжавший в уезд, осматривал его и, нашедши годным, верстал его в службу, не обращая внимания на его частные отношения. Впоследствии таким людям было запрещено переменять свое звание. Служилый человек переставал быть служилым только тогда, когда получал отставку; это было естественно: сущность известного класса, его политическая природа состояла не из прав, от которых каждый мог отказаться, а из обязанностей, от которых отказаться было нельзя. Вот что значит положение, что чины в Московском государстве были общественными состояниями, различавшимися между собою не правами, а обязанностями, хотя эти чины пользовались неодинаковыми правами. Права эти были не столько политические преимущества, сколько выгоды, вытекавшие из различного рода государственного служения, т. е. из различия повинностей, падавших на тот или другой класс. Так устроилось общество в Московском государстве.
Теперь мы еще раз припомним, в каком порядке сменялись различные деления общества в древней Руси и, уяснив себе преемственность этих делений, попытаемся уловить внутреннюю связь между ними.
Сначала общество делилось по отношению лиц к князю и, следовательно, делилось на политические сословия. Потом, в XII в., обозначилось деление лиц по состояниям, т. е. деление экономическое, хотя княжеское законодательство принуждено было признать юридические последствия этого деления, т. е. различие и этих классов по правам. Легко заметить связь этого нового экономического деления с предыдущим, политическим. Различие лиц по состояниям развилось под прямым действием их различия по отношениям к князю: княжи мужи, служившие князю, становились боярами, т. е. землевладельцами; холопы, несшие хозяйственную службу при привилегированных лицах, выделялись из среды других и т. п.
В удельное время классы общества различались по роду княжеского капитала, который они брали у князя в пользование, и по роду услуг, которыми они платили князю за пользование этим капиталом. Можно заметить связь и этого нового деления с непосредственно предшествовавшим ему. Люди различных состояний и брали у князя в пользование различные статьи его удельного хозяйства. Как прежде экономическое деление развилось под влиянием предшествовавшего ему политического, так и это новое хозяйственно-юридическое деление развилось прямо из прежнего экономического. В Московском государстве договорные отношения обывателей к князю превратились в служебные или тяглые обязанности по закону. Но эти государственные обязанности были прежние договорные службы князю, только переставшие быть договорными; следовательно, общественное деление в Московском государстве непосредственно было связано с предыдущим, только стало на новые основания.
Можно было бы продолжить этот процесс далее пределов, до которых мы доводим свой обзор, т. е. далее XVII в. Я обозначу его только главными чертами, чтобы вы потом, встречая новое общественное деление в XVIII в., видели его преемственную связь с предыдущими. Чины в Московском государстве различались между собою государственными повинностями, а не политическими правами, но повинности различных классов приносили государству неодинаковую пользу, поэтому и классы, которые несли их, пользовались неодинаковым значением в государстве. Это различие государственного значения классов, определявшееся степенью пользы, приносимой ими государству, выражалось в различии чиновных “честей”. Каждый класс имел свою чиновную “честь”, которая точно формулировалась законом. “Честь” боярина была иная, чем “честь” московского дворянина; “честь” последнего была выше “чести” дворянина городового и т. д. до самого низа общества. Самым наглядным выражением этого различия служил тариф “бесчестий”, т. е. пеней или штрафов за бесчестие, наносимое лицу известного класса. Этими чиновными “честями”, которые не приобретались службой, а наследовались “по отечеству”, и различались между собою классы московского общества, и различие это было последствием неодинакового значения тех государственных повинностей, которые на них падали. В XVIII в. из-под этих “честей” стали исчезать их основания, т. е. с классов стали сниматься их специальные государственные повинности, но “чести”, с этими повинностями связанные, остались за классами. Это снятие повинностей началось с верху общества, с высших классов, и долго, до освобождения крестьян, не простиралось на низшие классы. Как скоро чиновная “честь” лишалась своего основания — обязательной специальной государственной повинности, падавшей на известный класс, она тотчас облекалась в известные преимущества и становилась сословным правом. Так, из чиновных “честей” XVII в. в XVIII в. выросли сословные права. Как вы видите, сословное деление, которое обозначилось в законодательстве XVIII в., вышло как последствие из предшествовавшего деления по государственным повинностям или по служебным “честям”. Значит, восстановляя преемственность общественных делений в нашей истории, мы замечаем и внутреннюю причинную связь между ними. Эту связь можно выразить так: основанием каждого последующего деления общества становились последствия, вытекавшие из деления предыдущего. Это и есть коренной факт в истории наших сословий, или, пользуясь привычным языком, есть схема нашей социальной истории. Первоначальное политическое деление повело к различию лиц по хозяйственным состояниям — к делению экономическому; различием лиц по хозяйственным состояниям условилось различие хозяйственно-юридических отношений, в которые лица вступали к князю удельных веков; различие хозяйственно-юридических отношений лиц к удельному князю определило распределение государственных повинностей, какие легли на лица в Московском государстве; на различии государственных повинностей, т. е. их сравнительной полезности для государства, стало различие служебных “честей”, а эти служебные “чести”, утратив в XVIII в. свои основания, т. е. специальные чиновные повинности, превратились в сословные права. Каждое деление последующее цеплялось за последствия предыдущего.