Термины экономического быта. Предметом дальнейшего изложения древнерусской терминологии будут термины экономического быта. По своему предмету они должны быть распределены на три группы: 1) термины, которыми обозначались формы расселения или жилые места; 2) термины, которыми обозначались хозяйственные промыслы, преимущественно сельское хозяйство; 3) метрология, или счет, т. е. термины меры, веса и монеты.
ЖИЛЫЕ МЕСТА. Формы и устройство жилых мест, в которых размещается народ, слагаются под влиянием народного хозяйства, а это последнее получает то или другое направление в зависимости от двух условий: 1) от свойств страны, которую занимает народ, 2) от внешних отношений народа, от его международного положения. Обо всем этом, т. е. о направлении народного хозяйства и о действии условий, его направляющих, можно судить по формам и устройству жилых мест. Вот в чем заключается интерес их изучения. Когда нет прямых указаний на эти формы и условия народной жизни, о них можно судить по расположению и устройству жилых мест.
В истории экономической жизни древней России весьма последовательно развивались следующие формы расселения: города, слободы, села и деревни. Однако надобно наперед заметить, что это не одновременные формы расселения, а различные его моменты, которые с течением времени становились одновременными, рядом.
ГОРОДА. Древнейшей нам известной формой расселения восточных славян, составивших потом русский народ, был город. Но вместе с переменами, происходившими в направлении народного хозяйства, и город подвергался большим изменениям, в разные времена принимал чрезвычайно разнообразные формы. Город, по-церковнославянски “град”, по своему первоначальному этимологическому и экономическому значению соответствовал не только латинскому urbs, но и hortus, означал всякое огороженное жилое место, неоткрытое. В связи с этим термином стоит болгарский термин “градеж” (забор) — часть города, т. е. ограды; город-ограда состоит из нескольких заборов, градежей. Вот чем объясняется близость двух терминов, обозначающих столь разнородные предметы, как город и огород, urbs и hortus.
ГОРОД-ДВОР. Физиономия древнего восточнославянского города очень живо и совершенно одинаково изображается двумя столь различными историческими источниками, как византиец VI в. Прокопий и древнекиевское предание, занесенное в нашу Начальную летопись. Прокопий, говоря о восточных славянах, когда они еще жили в стране Карпат, пишет, что они живут в плохих избах, разбросанных на далеком расстоянии друг от друга, и часто переселяются. Но при воинственном характере этих карпатских славян надобно думать, что эти одинокие хижины были укреплены; каждая такая укрепленная хижина и носила название града, города. Киевская начальная летопись смутно помнит, как возник Киев. Три брата построились на трех соседних горах и “сотвориша городок во имя брата их старейшаго и нарекоша и Киев”. Это именно средний пункт между тремя дворами братьев или двор старшего брата, что вероятнее. Вот что такое град Киев в первоначальном своем виде. Такая форма города, очевидно, возникла под влиянием особенностей страны, которую заняли восточные славяне, расселившись по нашей равнине. Вид этой страны очень живо, хотя и несколько вычурно, изобразил другой, латинский писатель VI в. — Иорнанд. Описывая страну по рекам Днепру, Днестру и Дону, когда здесь еще не было славян, по его представлению, он говорит, что inter hos amnes terra vastissima silvis consita, paludibus dubia. (Обширный край, усеянный лесами, опасный болотами.) По этому краю и расселились восточные славяне с Карпат после Иорнанда. Легко заметить, какой господствующий промысел должен был развиться среди населения в этом краю: это звероловство; оно господствовало среди восточных славян даже на памяти нашего летописца. Мы имеем известия о русской торговле свои и чужие; со второй половины IX в., т. е. со времен Рюрика, идут арабские известия. Все эти известия сходятся в одном, ими отмечается один факт, который ясно открывается из договоров Руси с Византией: Русь торговала продуктами леса, а не продуктами хлебопашества. Статьи вывозной русской торговли везде отмечены одни и те же: скора, мед и воск; скора (шкура, мех) — продукт звероловства, мед и воск — продукт бортничества, лесного пчеловодства (другого пчеловодства древняя Русь и не знала). Но нет известий о хлебе как о предмете русского вывоза. Позднее к звероловству и бортничеству присоединился третий промысел, не лесной, но не менее дикий — торговля челядью, производившаяся воинственными князьями, к нам пришедшими. По характеру этих лесных промыслов расселение промышленное не могло идти сплошной массой; промыслы должны были дробить население на мелкие родственные группы. Бортничество, как и звероловство, заставляло население выбирать среди леса удобные места, приспособленные к их эксплуатации; каждая семья и селилась на таком приспособленном участке. Отсюда происходит расселение одинокими дворами, которые для безопасности от других людей и от зверей укреплялись. Летописное предание живо помнит одинокие, укрепленные хижины звероловов; рассказав о трех дворах, построенных на трех соседних горах, летописец продолжает: “И бяше около града лес и бор велик, и бяху ловяще зверь”.
Такова древнейшая форма восточнославянского города; это одинокий укрепленный двор; позднее, в Московское время, такие одинокие дворы получили название “однодворок”. Кажется, уцелели следы этих укрепленных дворов, которыми первоначально расселились славяне по всему пространству восточной равнины. В то время как приднепровская Русь создавала множество больших городов, население начало двигаться далее на восток, и в XV в. расселялось такими же однодворками, какими жило в приднепровской Руси в VII в. По всему пространству нашей равнины находятся бесчисленные остатки валов, иногда едва заметные, но поражающие своей однообразной овальной формой и одинаковостью своих размеров. Такой овальный вал обыкновенно представляет собой кольцо, немного разогнутое к востоку, откуда был вход внутрь. Валы эти находятся друг от друга на расстоянии 4, 5, 6, 8 верст. Они обхватывают очень небольшое пространство и почти одинаковы всюду; это пространство, на котором можно выстроить крестьянский двор средней руки. Эти валы носят название “городищ”. В Юго-Западной России и частью в Центральной около этих городищ находятся курганы — это древние кладбища, в которых хоронились обитатели городищ; в них покойники похоронены по-язычески. Значит, в Юго-Западной и частью в Центральной России надо относить происхождение городищ к языческим временам, а так как в Центральной России христианство в XII в. только еще распространялось, то этим определяется время, к которому надо относить возникновение городищ. Я и думаю, что эти тысячами рассеянные по нашей равнине городища и суть остатки восточнославянских городов, этих Киевов или древних разбросанных хижин, о которых говорит Прокопий.
Итак, древнейшую форму русского города представляет укрепленный город-двор.
ГОРОД-СЕЛО. Несколько позднее заметна становится другая форма городов. Это город, состоящий из нескольких дворов, которые сняли свои отдельные ограды и, став близко друг к другу, опоясались все одной общей оградой. Трудно объяснить, каково было происхождение этих соединенных и огражденных дворов: родовое или экономическое. Можно думать, что это было расширение первичного двора, распадавшегося на несколько дворов по мере разрождения семьи, — эти родовые дворы, обособляясь, раздвигали первоначальную ограду. Можно думать также, что экономическое общение сдвинуло несколько разбросанных укрепленных изб в одно укрепленное поселение. Вопрос о родовом составе древнейших поселений, о развитии нескольких дворов из одной семьи — один из самых темных вопросов нашей начальной истории; решение его остается до сих пор лишь гадательным. Весьма вероятно, что три брата, поселившиеся на смежных горах в трех избах, оставили после себя потомков, которые настроили несколько новых изб и всю эту совокупность построек обнесли одной оградой: так получился родовой город. Но несомненно, что эта новая форма городов возникла в тесной связи с важным переворотом в народном хозяйстве, с успехами хлебопашества. Эти города являются перед нами прежде всего земледельческими поселениями. Такой вид имеют они в древней былине, записанной Начальным летописцем по горячим следам, в былине о мести Ольги древлянам. Когда Ольга пошла на древлян и разбила их, они бежали и “затворишася в городех своих”. Осадив один из этих городов — Искоростень, самое имя которого указывает на ограду, она послала сказать жителям, что другие их соплеменники ей покорились: “Что хочете доседети? а вси гради ваши предашася мне, и ялися по дань, и делають нивы своя и земле своя; а вы хочете изъмерети гладом не имучеся по дань”. Эти древлянские города X в., о которых повествует былина, записанные лет сто спустя, были, очевидно, укрепленные земледельческие села.
Такие укрепленные города-села до позднейшего времени оставались господствующей формой расселения по всей этой опасной южной и юго-восточной окраине Руси. Киевская былина об Ольгиной мести отмечает то же явление, о каком говорят акты конца XVII в., касающиеся колонизации юго-восточной окраины Руси. Спасскому монастырю в Рязани отведена была пустопорожняя земля по р. Лесному Тамбову, в Тамбовском уезде, который в конце XVII в. только что заселялся. В грамоте 1699 г. мы читаем распоряжение: “На отведенной монастырю земле по р. Тамбову селить монастырских крестьян и круг того села построить надолбы, чтоб от неприятельских людей жить было бережно”. Надолбы — это частокол, состоящий из укрепленных стоймя толстых бревен с заостренными верхними концами. Такой вид имело село Тамбовского уезда в XVII в. Когда ногаи или крымцы нападали на тамбовцев, последние, очевидно, “затворялись в городех своих”, а когда было мирно, “делали нивы своя и земле своя”, как древляне в X в.
Итак, второй формой восточнославянского города был укрепленный город-село с земледельческим населением.
ГОРОД-ЗАСТАВА. Несколько позднее становится заметной третья форма городов — военно-правительственного происхождения, очень родственная укрепленному селу, только с иным экономическим бытом. Эта форма является уже при киевских князьях. По притокам Днепра, южней Киева, для защиты со стороны степи князья строили укрепления, целью которых было сторожить границу, и в этих укреплениях поселяли боевых людей. О построении таких укрепленных сторожевых городков упоминает летопись при Олеге и Владимире. Они строились по Десне; по Осьтру, впадающему в Десну, недалеко от Киева; по Трубежу (в переяславском княжестве); по Суле, еще южнее; по Стугне, с правой стороны Днепра, южней Киева, и по другим рекам. Очевидно, это чисто военные посты, с военным населением, которое вербовалось отовсюду. Летопись замечает о Владимире, что он тотчас после крещения “нача ставити городы по Десне, и по Востри, и по Трубежеви, и по Суле, и по Стугне, и поча нарубати муже лучьшие от словень, и от кривичь, и от чуди, и от вятичь, и от сих насели грады; бе бо рать от печенег”. Это первообраз позднейших казацких поселений. Богатырские былины называют эти остроги, в которых стояли богатыри, охранявшие границу, богатырскими заставами. И мы эту третью форму назовем пограничными городами-заставами.
ГОРОД-ПОСАД ТОРГОВЫЙ. Наконец, одновременно с этими городами, может быть даже раньше, завязалась позднейшая форма городов, населенных торгово-промышленными людьми. Такой город вместил в себе некоторые из прежних городских форм. Время возникновения его определить довольно трудно: нельзя решить, был ли он древнее заставы или возник в одно время с ней. По-видимому, уже первые князья застали такие города-острожки: такой именно характер имели, кажется, древнейшие города, упоминаемые в летописи, — Новгород, Смоленск, Любеч, Киев и др. Но, может быть, и пограничные острожки начали возникать еще до князей. Такой торгово-промышленный город состоял из нескольких соединенных укреплений. Я отмечу термины, которыми обозначались эти укрепления и которые наиболее часто встречаются в древней летописи. Основанием города служило центральное внутреннее укрепление, состоявшее обыкновенно из замкнутой каменной стены; это укрепление носило название “дьнешняго града” или “детинца”; дънешний — внутренний, дъно — пол, основание. Такой детинец строился обыкновенно на углу, образуемом слиянием двух рек. Так, детинец Псковский возник на углу, образуемом слиянием реки Псковы с Великой; так, детинец Московский, или Кремль, выстроен был при слиянии Неглинной с Москвой-рекой, Черниговский детинец — при слиянии Снова с Десной. Каждый такой внутренний город назывался еще “кромом”. Кроме детинца, в Пскове, например, в стороне от него находился другой внутренний город, который назывался кромом. Я боюсь утверждать родство слова “кром” с словом “кремль”; напомню только, что в Волынском княжестве было укрепление, носившее название “кременца”, и что иностранцы Московский Кремль называли “крым-город” = “кром-город”. Слово “кром” представляет непонятное для меня противоречие. Слово “кром” значит “вне”, “кромьный” — внешний, однако в одном памятнике XII в. слово “кромьство” означает внутренность. Может быть, слово “кромьный” в смысле “внешний” есть смешение с “кромешный” от предлога “кроме”? Слово “кроменый” в смысле внутренний уцелело в выражении “укромное место”.
Вне детинца, заселенного правительственными и военными людьми, располагалось торгово-промышленное население. Это поселение, возникшее за стенами детинца, в XII и XIII вв. называлось “местом” (именно в Южной Руси) — слово, родственное с польским словом, означающим город. В Северной Руси это поселение получило название “посада”. Посад окружался оградой, которая состояла из деревянной стены или из земляного вала. Как стена, так и вал опоясывались рвом с наружной стороны. Ров этот или наполнялся водой или же дно его усеивалось заостренными кольями, частоколом. Эти втыкаемые в дно рва сваи, или колья, так и назывались “частиком” или “чесноком”. Этот внешний город назывался (в противность детинцу) “окольным” или “острогом”, от слова острый. Может быть, это название объясняется зубцами, которые делались на верху деревянной стены; словом “острог” в древнейших переводных памятниках переводится греческое слово χάραξ заостренным верхним концом. Такое значение острога как внешней ограды, опоясывавшей посад, объясняется известием летописи под 1152 г.: “Изяслав и Ростислав и Всеволодичь, видевшие силу половечьскую, повелеша людем всем бежати из острога в детинец”. Городом собственно называется здесь детинец. Вот почему пространство между детинцем называлось “передгородьем”. Как стены детинца, так и острог, т. е. деревянные стены или валы, по которым делались надолбы, укреплялись еще башнями как пунктами наблюдения. Башни эти назывались “вежами” или “кострами”; башни ставились на изломах стены, где она делала угол. Часть стены между двумя башнями носила название “прясла”. На верху стены делалась досчатая надстройка, которая прикрывала защитников от неприятельских стрел и называлась “заборалом”. В этой загородке делались отверстия для наблюдений и стрельбы. В летописи есть рассказ под 1097 г. о смерти Мстислава: “Мстиславу же, хотяшу стрелити, внезапу ударен бысть под пазуху стрелою на заборолех, сквозе дску скважнею”. Припомните, откуда плакала Ярославна по муже, ушедшем в степь: “Ярославна рано плачет в Путивле на забороле”. Пространство вокруг города вне острога на более или менее значительное расстояние от города также укреплялось, чтоб затруднить неприятелю подступ к стене. Древний русский горожанин старался захватить в укрепление все, что было нужно на случай осады. Поэтому он старался укрепить и выгон, куда можно было бы пустить скот во время осады. Где кончались дома, появлявшиеся вне стен, проводился вал и ров; на этом пустом пространстве оставался выгон для скота, заводились огороды. Такое укрепленное пустое пространство называлось “болонью” или “болоньем” (“болонь” — в “Слове о полку Игореве”). Вот почему в летописи слово “болонье” неразлучно с выражением “около града”; оно означает собственно городское предместье.
Для примера можно описать здесь укрепления Новгорода и Москвы. Новгород состоял из таких укреплений: на Софийской стороне каменный город — детинец; посад, опоясанный земляным валом; посад, опоясанный деревянной стеной. Это западная, Софийская сторона. Сторона восточная также была опоясана стеной. Каменный детинец имел 498 саженей, земляной вал — 712, деревянный город — 2406 саженей.
Москва: Кремль, к которому примыкает Китай-город, имевший с Кремлем одну стену общую. Тот и другой город опоясаны были Белым городом, или белой каменной стеной, которая упиралась концами в Москву-реку: одним у нынешнего Воспитательного дома, а другим там, где теперь храм Христа Спасителя. На месте этого Белого города идет теперь подкова бульваров, чем и объясняются названия ворот Арбатских, Никитских — здесь были некогда настоящие ворота в белой каменной стене. Весь город опоясывался деревянной стеной, которую сожгли поляки в 1611 г. При Михаиле Федоровиче построен был земляной вал со рвом, он получил название земляного города; это линия Садовой, кольцом окружающей Москву. Таким образом, мы рассмотрели в историческом порядке четыре формы древнерусских городов: город-двор зверолова-бортника, город-село с земледельческим населением, город-застава с военным населением, город-посад с торгово-промышленным населением. Позднейшая форма — город-посад соединила в себе все формы предшествующие, потому что посад состоял из укрепленного кремля, оборонительной заставы, иногда из нескольких концентрических укреплений и из промышленного поселения, обыватели которого занимались всеми древнерусскими промыслами, как торговыми городскими собственно, так и сельскими земледельческими. Значит, город развивался, постепенно осложняясь и вбирая в себя предшествующие формы, успевшие установиться.
СЕЛА И ДЕРЕВНИ. Сельские неукрепленные поселения развивались в обратном порядке и в тесной связи с городскими. Они выделялись из городских и, выделяясь, постепенно разбивались на мелкие поселения, все более дробились. Легко понять причину этой разницы в ходе развития тех и других поселений. Город заводился для обороны, требовавшей сосредоточения сил; село заводилось для хозяйственной разработки страны, а по свойству страны эта разработка разбивала хозяйственные силы, заставляла действовать вразброску.
СЛОБОДЫ. Переходной формой от городского поселения к сельскому служила слобода, или свобода. Свобода на древнем церковнославянском языке, кроме того отвлеченного значения, какое и мы соединяем с этим словом, имело и другое, конкретное значение: свобода, параллельная форма “свободь”, — вольный человек; “раб и свободь” — читаем в известном месте святого писания. В старославянской Палее 1494 г. встречаем выражение: “украдену свободу мучети”. Это выражение есть перевод греческого “του κλαπέντα ελεύθερον”. Термин этот в смысле поселения встречается уже в древнерусской летописи. Так, летопись Суздальская по Лаврентьевскому списку рассказывает, что князь Андрей Боголюбский в 1158 г. дал построенному им соборному Успенскому храму во Владимире на Клязьме “свободы купленныя и з даньми и села лепшая”. Здесь свобода купленная отличается от села. В летописи уцелел любопытный рассказ, объясняющий происхождение и юридический характер древнерусских слобод. Это рассказ об одном татарском баскаке-наместнике, сидевшем в Курском княжестве во второй половине XIII в., Ахмате. Этот Ахмат около 1283 г. откупил у хана дань ордынскую в Курском княжестве и в двух соседних княжествах, Рыльском и Липецком, устроил на пустых землях две великие слободы и созвал отовсюду людей много, которым от него, как от сильного человека, была “заборонь отвсюду велика”, т. е. защита от сторонних притеснений, “и быта тамо торги, и мастеры всякие; и быша те две великия слободы якоже грады великие”. Из рассказа узнаем далее, что слободы эти составились из переселенцев, покинувших вотчины князей рыльских и липецких. Впрочем, позднейшие акты еще лучше объясняют нам происхождение и характер этих поселений. Есть грамота, данная удельным углицким князем Андреем Васильевичем, братом Ивана III, углицкому Покровскому монастырю в 1476 г. В этой грамоте читаем: “Освободил есми им Покрову пречистыя слободу сбирати на сей стороне Волги, на берегу”. Освободил — дал право или привилегию. Слободку монастырь собирал, давая переселенцам важные льготы: переселенцам из других княжеств давалась льгота от всех податей и повинностей на 20 лет; переселенцам из нетяглых людей, обывателей Углицкого княжества, давалась льгота на 10 лет. Слободка имела управляться и судиться исключительно монастырскими властями, кроме важнейших уголовных дел, в которых слобожане были подсудны судьям княжеским. Итак, слобода — поселение, основанное князем или землевладельцем с помощью льгот, привилегий, данных слобожанам. Этим объясняется название поселения — слобода, т. ё. свобода, привилегия.
ВИДЫ СЛОБОД. Слободы возникали, кажется, прежде всего около городов, непосредственно примыкая к последним. Такие слободы входили в состав всех известных нам древнерусских городов, насколько нам известен их состав. Древнерусский город состоял из трех экономических и административных частей: из кремля, где обитали власти, церковные и мирские; из посада, где обитали торгово-промышленные люди; из слобод, особых городских обществ, из которых каждое жило одним известным занятием. Слободы, таким образом, походили на цехи; можно даже сказать, что это и были древнерусские цехи, потому что основой экономического быта каждой из них служило одно известное занятие, соединенное или нет с хлебопашеством. Занятия эти были служебные и промысловые, поэтому и слободы разделялись на три разряда. То были, во-первых, слободы служилых приборных людей. Служилыми людьми по прибору, т. е. по вербовке, а не по отечеству, не по происхождению, назывались низшие разряды военных русских людей. Таковы были стрельцы, пушкари, казаки, воротники, т. е. сторожа при крепостных воротах и т. д. В любом значительном городе древней Руси, стоявшем на окраине или близко к ней и потому укрепленном, найдете эти слободы — стрелецкую, пушкарскую, казацкую и т. д. Военный люд, населявший каждую из этих слобод, отправляя свою ратную повинность, обыкновенно занимался тем или другим промыслом. Но каждая слобода была особой корпорацией, с особыми правами, имела свое особое управление, своих отдельных старост. Слободы второго разряда были торгово-промышленные поселения, но слобожане каждой слободы занимались обыкновенно каким-либо одним промыслом. Они составляли также особые корпорации с отдельным управлением. По происхождению своему они были: а) дворцовые, обязанные повинностями дворцу и им основанные, b) черные, т. е. государственные, с) владельческие, т. е. принадлежавшие частным владельцам, церковным властям, боярам и т. д. Слободы третьего разряда были пашенные. Они заводились обыкновенно на отдаленных окраинах Русской земли, где слабо развито было хлебопашество; жители их вербовались из вольных людей и селились с подмогой от казны, с обязательством поставлять ежегодно в казну известное количество хлеба.
МОСКОВСКИЕ СЛОБОДЫ. Город Москва состоял из нескольких посадов, заключавших в себе огромное количество слобод казенных, дворцовых, владельческих и даже черных. Память об этих слободах до сих пор уцелела в московской топографической номенклатуре. Дворцовых слобод можно насчитать десятки: таковы были Кадаши, обязанные ставить полотно во дворец, Седельники, Котельники, Садовая слобода — садовники, слобода Бронная, ставившая изделия свои в Оружейную палату, слобода Конюшенная и т. д. Рядом с этими встречаем слободы служилых приборных людей, таковы — Стрелецкая слобода, слобода Пушкарская. Поселением особого характера была старая московская Иноземская, или Немецкая слобода, первоначально основанная в Замоскворечье, где нынче улицы Полянка и Якиманка, а потом перенесенная за Яузу, где нынче Немецкий рынок. К служилым слободам надо отнести и несколько ямских — Тверскую-Ямскую, Дорогомиловскую, Рогожскую. Ямщики были тогда служилыми, казенными людьми, отправлявшими ямскую государственную повинность. Встречаем в Москве и слободы частных владельцев, церковных учреждений и т. п. Любопытно, что в одном акте 1549 г. упомянута слободка Ивана Третьякова в Китай-городе, под стенами самого Кремля. Эти слободы частных владельцев, как нетяглые городские поселения, всегда тяготили казну. Вот почему уже на Стоглавом соборе Иван IV поднял вопрос о них. Этот вопрос не внесен был в Стоглав, т. е. в кодекс царских вопросов и соборных определений, утвержденный собором. Самый вопрос выражен царем в наивной, некнижной форме, в какую облечены другие его соборные вопросы. Говоря об этих слободах княжеских и боярских, т. е. о владельческих, царь замечает: “А где бывали старые, извечные слободы, государьская подать и земьская тягль изгибла… И възрите в дедовы и в батковы в уставные книги, каков был указ слободам”, (т. е., вероятно, указ о платеже податей, до нас не дошедший). Слободы вдали от городов, надобно думать, начали возникать также очень рано.
Итак, слобода была форма поселения, выделившаяся постепенно из состава города и ушедшая в поле. Слобода состояла иногда из нескольких отдельных поселений, которые носили название сел и деревень.
СЕЛО. Термин “село” встречается уже в Русской Правде. Это собственно пашня, а потом уж пашенное поселение. В этом последнем смысле, кажется, знает село и Русская Правда. Как поселение не укрепленное, оно противополагалось городу, хотя бы последний также занимался хлебопашеством. Так, в летописи встречаем обычное выражение “по всем градом и селом”. Мы имеем очень скудные сведения о составе древнейших сел в Киевской Руси. Но если судить о том по позднейшим южнорусским селам, то надобно думать, что в древней Южной Руси преобладали крупные села. Скучение сельских жилых мест в крупные общества обусловливалось двумя причинами: экономической, или лучше сказать географической, и политической. Южная степная Русь бедна текучей водой; вот почему на редких речках устраивались обширные села. Эта причина и теперь заставляет южнорусское земледельческое население держаться в огромных селах, которые по населению не уступают городам Средней и Северной Руси.
КНЯЖЕСКИЕ СЕЛА. Другая причина — политическая, теперь не существующая, заключалась в недостатке внешней безопасности при постоянных вражеских нашествиях, которые также заставляли население собираться в крупные общества. По крайней мере такой вид имели села княжие, т. е. дворцовые, о которых рассказывает нам древняя летопись. Села эти состояли каждое из одного громадного княжеского двора, в котором помещались хозяйственные заведения, постройки и избы многочисленных сельских рабочих. В 1146 г. Изяслав Мстиславич Волынский с своим союзником, взяв Новгород-Северский, пошли на сельце Игоря Северского, где последний устроил “двор добре; бе же ту готовизни много, в бретьяницах, и в погребех вина и медове, и что тяжкого товара всякого, до железа и до меди, не тягли бяхуть от множества всего того вывозити”. На этом же дворе была церковь св. Георгия с причтом и гумно, на котором стояло 900 стогов. По этому можно судить о количестве сельских рабочих, которые жили на этом дворе. В известии о другом таком княжеском селе летопись указывает нам и на его рабочее население. Вслед за сельцом Игоря Изяслав Мстиславич взял Путивль, принадлежавший Игореву родственнику, черниговскому князю Святославу, и опустошил находившийся у города двор Святослава, такое же сельце своего рода, с особой церковью и со множеством всякого запаса. На этом дворе жило 700 человек челяди.
Но на севере уже в том же XII в. встречались мелкие села — знак, что там не действовали причины, заставлявшие население скучиваться, как было на юге. Неоценимое указание дает нам на это один акт конца XII в. или начала XIII в. Зажиточный новгородец Алексей Михайлович, в иночестве Варлаам, основал монастырь на реке Волхове, стал его игуменом и пожертвовал обители два своих села на Волхове. Вкладная грамота на эти села дошла до нас; это, замечу кстати, и один из любопытнейших памятников древнерусского языка. Она описывает оба села таким образом: первое село состояло из земли или пашни, огорода, ловищ рыбных и гоголиных, и пожен по реке Волхову (заливных лугов), челяди и скота. И челядь и скот перечислены; челяди было, 1) вероятно, 1-й двор (отрок с женою), 2) Вълес (Велес — Волос — Влас). Девка Февронья с двема сы… (вероятно, сынми), Недачь; скота было шесть коней и одна корова. Вот и все село. Так же незначительно было и другое село, в котором, впрочем, находилась “божниця” (церковь) св. Георгия. Итак, оба села составляли один приход.
ПОГОСТ. Села с церквами носили особое название “погостов”. Погост — то же село, только с церковью, которая бывала не во всяком селе. “Погост” — термин, имевший в различные времена разные значения. Значения эти можно перечислить в таком историческом порядке. Погост происходит от термина “гостить”, “торговать”; “гостьба” — торговля. Первоначально погостами назывались торговые селения, где бывали базары; с принятием христианства на этих торговых местах, как на особенно бойких сборных пунктах, возникли первые церкви. Вот почему погостами стали называться села с церквами. У приходской церкви в ограде хоронили покойников, вот почему позднее и до сего дня погостом стали звать кладбище. На севере погосты были села с церквами и с кладбищами при них. Открытое место вокруг церкви — площадь — служило в древней Руси обычным местом, куда собирались парни драться на кулачки. Вот почему в древних актах для таких мест при церкви иногда встречается название “буя” или “буища”. Отличием погоста от села как поселения с церковью и объясняется нам выражение древней летописи, которое встречается в рассказе о нашествии Едигея в 1409 г., где Едигеева рать “по всем погостом и по селом крестьяном много зла створиша”. Итак, можно думать, что погосты на севере были мелкие селения, отличавшиеся только присутствием церкви от остальных селений. При церкви рядом с причтом помещалось обыкновенно и сельское управление. Вот почему погост получил значение административного округа, стал центром управления волостного, которое сообщало погосту значение волости. На севере в Новгородской области и в областях Северо-Восточной Руси сельское население делилось в административном отношении на погосты, которым в Центральной России соответствовали волости. Погост состоял из главного поселения, окруженного несколькими мелкими.
ВЕСЬ-ДЕРЕВНЯ. Мелкое село, кажется, называлось в древнейших памятниках церковнославянским термином “весь” (вьсь). По крайней мере Лаврентьевский список Суздальской летописи, описывая нашествие татар 1237 — 1238 гг., замечает: “И несть места, ни вси, ни сел тацех редко, иде же не воеваша”. В древних переводных памятниках словом “весь” переводится греческое слово κώμη; κώμη — сельское местечко или городской квартал. Но в народном языке, в памятниках юридических этот термин не встречается; по-видимому, он здесь заменялся словом “деревня”. Любопытно, что слово “деревня” не встречается в памятниках древней Киевской Руси. Там сельские поселения носят название сел или слобод. Правда, есть одно место в летописи, на которое указывают в подтверждение мнения, что и древнекиевская Русь знала деревню, но это место неясно. В 1096 г. на Киев напал известный хан половецкий Боняк Шелудивый, и половцы сожгли около Киева два монастыря: Стефанов и Германов; оба монастыря были построены недавно, при Изяславе; самое нападение было при сыне Изяслава Святополке. Ипатьевский список так рассказывает об этом: “И пожгоша манастырь Стефанечь, деревне, и Германечь”. Но Лаврентьевский список, сливая “деревне” с соседним “и”, читает: “И въжгоша Стефанов манастырь и деревней Герьманы”. Можно объяснить и последнее чтение. Слово “деревъней” нельзя считать полногласной формой, соответствующей церковнославянской форме “древний”; в этом последнем смысле в церковнославянских памятниках встречаем форму “древльний”. Но была форма, производная от “древо” — “древънъ”, параллельная ей “древень”, что значит “деревянный”. Итак, выражение Лаврентьевского списка значит — деревянный монастырь Германов, с деревянными стенами. Таким образом, исчезает единственное свидетельство о существовании деревень в древней Киевской Руси.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЛОВА “ДЕРЕВНЯ”. Этимология слова деревня очень сомнительна. Производят это слово и от “дерево” и от корня “дрьти”, т. е. драть, думая, что под этим разумелось поселение на нови, только что взодранной плугом. Это объяснение можно принять, потому что в старинных памятниках деревня, как и село, обозначала не поселение, а пашню, поэтому и употреблялось выражение “деревня пахати”. Любопытно, что слово “деревня”, являющееся в памятниках с XIV в., в Северной Руси значило первоначально одинокий крестьянский двор, и в писцовых книгах XVI в. встречаем множество однодворных деревень. Вообще деревни были мелкие поселения, состоявшие из двух, трех, редко более дворов. Но в XIV в. встречаем указание, что деревня была однообразной единицей податного обложения. Как известно, Тохтамыш, напав на Московское княжество, потом заставил Димитрия Донского, только что освободившегося от татарской дани, опять платить ее.
Летопись под 1384 г. замечает: “Бысть дань тяжела по всему княжению, всякому без отдатка (без исключения. — В. К.), с всякие деревни по полтине”. Однообразная дань была бы невозможна, если бы деревни не были однообразными поселениями. Позже встречаем разложение дани по крестьянским дворам.
ДЕРЕВНЯ-ДВОР. Можно думать, что деревня состояла из одного двора. В старинных новгородских памятниках такие однодворные деревни называются “сиденьями”. (Власково сиденье, например, и т. п.) Вот чем объясняется и особенность деревенской номенклатуры, до сих пор сохранившаяся: едва ли не большинство деревень называется мужскими уменьшительными именами (Петраковка, Семенкова, Иванкова и т. п.). В Северной Руси XV в. деревня является господствующей формой размещения сельского населения. За Волгой были очень редки города и не менее редки многодворные села. Господствующими были поселки в один или два двора; и такие из них, где были церкви, назывались погостами. Такие деревни, где были помещичьи дворы, назывались селами — село получило специальное значение владельческой усадьбы, в которой иногда не было ни одного крестьянского двора, потому что вся она состояла из поселения самого владельца со слугами-холопами. Указание на деревню как на господствующую форму поселений в Северо-Восточной заволжской Руси находим в договорной грамоте можайского князя Михаила Андреевича с великим князем Васильем Васильевичем 1447 г. Великий князь отдал Михаилу “половину Заозерья, отчины заозерьских князей половина…, да к той половине придал… ис своее половины тогожо Заозерья сто деревень” (по северо-восточному берегу Кубенского озера). Эти 100 деревень не были, вероятно, разбросаны по всей великокняжеской половине, а составляли какой-нибудь ее угол. Значит, во всем этом углу не было ни одного значительного поселения, было 100 мелких поселков без церквей.
ДРОБЛЕНИЕ ПОСЕЛЕНИЙ. Так многолюдные городские селения при движении народа к северо-востоку постепенно разбивались, и это дробление поселений остановилось, когда дошло до мельчайшей единицы — одинокого крестьянского двора. Деревней назывался поселок, достаточно насиженный, где уже несколько лет жил хлебопашец. Место, впервые занятое крестьянским двором с пашней, носило специальное название починка, т. е. поселка, где пашня почата, новь поднята. Такой починок — та же деревня, только в первое время ее существования. Если же выбирался для пашни отдаленный от двора участок, на котором не ставили нового двора, а только наезжали пахать сюда, то такое место называлось “отхожей пустошью” или “займищем”. Слово “пустошь” не всегда значило пустое непашеное место, иногда это пахотный участок, но без крестьянского двора, где пахали “наездом”.
Таковы термины, обозначавшие сельские поселения в древней Руси.