VI. Мария Саввишна Перенусихина
На кладбище Александро-невской лавры, которое теперь более чем какое либо другое кладбище в России может быть названо историческим, потому что там как бы по уговору сошлись на вечное успокоение в своих могилах Карамзин, Гнедич, Крылов, Глинка и множество других славных русских людей, когда-то знавших друг друга и дружно работавших на пользу русской земли, в левой половине этого мирного жилища, между могилами знаменитых и когда-то могущественных сановников русского царства, начиная от блестящего князя Мещерского, смерть которого прославлена бессмертным стихом Державина более, чем была славна самая жизнь этого вельможи, и кончая не менее прославленными деятелями нашей земли — Чичаговыми, Заводовскими, Апраксиными, Куракиными, Салтыковыми, Еропкиными, Строгановыми, Бибиковыми и иными многими, между всеми этими могилами, из которых каждая отличается одна от другой разными громкими прибавлениями к именам погребенных в них покойников князей, графов, генералов, сенаторов, членов государственного совета, императорского двора гофмаршалов, обер-гофмаршалов, адмиралов и пр., и пр., у левого разветвления, проложенных между памятниками мостков, помещается одна скромная могила, которая никаким внешним отличием, ни громким прибавлением к имени лежащего в нем покойника, ни гербом, ни гордым девизом не говорит о том, что покоящиеся в ней кости принадлежали когда-то графу или графине, князю или княгине, или княжескому младенцу, или, наконец иному именитому лицу.
Напротив, на памятнике этом только и значатся эти единственная слова:
“Раба Божия Мария Саввишна Перекусихина. Представилась 8-го августа 1824 года, на 85-м году от рождения”.
Кто она такая была? Какой пост и какое положение в свете и жизни занимала? Какой носила титул? Чья была супруга или дочь, кто были ее родители? Ничего этого нет на памятнике,
Действительно, это единственная могила, которая ничего не говорит о жизни похороненного в ней лица. Все остальные, — славные и не славные, именитые и простые, — все носят титулы, начиная от высших государственных и придворных чинов и кончая мелкими гражданскими званиями и должностями. Даже могилки младенцев не лишены титулов родительских гербов, эпитафий, текстов из священного писания.
Одна лишь сказанная могила передает нам только имя крестное, отеческое и фамильное похороненного в ней липа и год его смерти.
Между тем, это имя не лишено исторической известности. Лет сто назад, оно было в великой силе. О женщине, носившей это имя когда-то много говорилось. К ней, при ее жизни, все теперь лежащее около ее с громкими посмертными титулами подходило с ласкательствами и знаками глубокого почтения. У нее заискивало все, что правило русскою землею, начиная от законодателей и кончая славными полководцами, к именам которых история прибавила бессмертные когномены ” Задунайских, Таврических” и иных героев и победителей, напоминающие бессмертные когномены римских полководцев, Сципионов, “Африканских”, “Атенейских” и других.
И при всем том эта женщина не носила никакого титула и похоронена без титула.
В чем же была ее сила и в чем историческое бессмертие?
Многие, быть может, не согласятся с нами, когда мы скажем, что сила этой женщины и права на историческое бессмертие заключались в том, что она была — только честная женщина и честно любила другую, более славную и самую могущественною в прошлом столетии из всех женщин в Европе — Екатерину II.
“Мария Саввишна Перекусихина, любимая камер-юнгфера императрицы Екатерины II, совершенно ей преданная и пользовавшаяся собою ее доверенностью, которую никогда не употребляла во зло, заслуживает стоять на ряду с знаменитыми соотечественниками, — говорит Бантыш-Каменский в своем “Словаре замечательных людей”. — Она безотлучно находилась при государыне; довольствовалась двумя, а иногда одною комнатою в дворцах; убегала лести, занятая единственно услугою своей благодетельнице; первая входила в ее опочивальню в семь часов утра; сопровождала Екатерину во время прогулок; была счастлива тогда только, когда видела спокойствие на величественном челе обладательницы многих царств”.
Так говорит человек, живший в то время, когда еще жива была характеризуемая нами личность, хотя и писавший о ней в то время, когда личности этой уже не было на свете.
Между тем, живая молва, не всегда правая в своих отношениях к действительным событиям и обыкновенно искажающая истину прямо пропорционально удалению от ее источника, в последнее время набросила на память этой личности более чем сомнительную тень. Вслед за болтливою молвою и наша анекдотическая история не поскупилась в этом случае на намеки и недомолвки довольно прозрачного свойства, которые всегда заставляют предполагать большее, именно тогда, когда слово не досказано, чем тогда, когда слово досказано громко. Результатом этих исторических киваний и подмигиваний было то, что при имени Марьи Саввишны Перекусихиной всегда является двусмысленная улыбка на лице и того который произносит это имя, и у того, который его выслушивает.
Но едва ли эти исторические подмигиванья имеют основание.
Девица Перекусихина, напротив, является одною из немногих женщин прошлого века, жизнь которой не положила на ее имя ни одного сомнительного пятна. Это была личность безукоризненной честности, и если имя ее не поставлено рядом с другими историческими именами прошлого века, так это потому, что женщина эта была добросовестнее других. Имея возможность быть всем, чем угодно, пользуясь безграничной доверенностью и дружбой Екатерины, находясь в самом средоточии придворной жизни, полной блеска и соблазнов, окруженная избранною молодежью обеих столиц и всякими карьеристами, которые за счастье для себя сочли бы повести под венец любимую камер-юнгферу императрицы, помогая другим достигать высоких должностей, графских и иных титулов, — Машенька Перекусихина так и осталась и умерла Марьей Саввишной Перекусихиной, не сделавшись ни княгиней, ни графиней, не привязав к своему имени более громкую фамилию или высокое официальное звание статс-дамы, гофмейстерины и т.д. Она не поднялась наверх славы не потому, что не могла, а потому, что не хотела. Она была когда-то и молода, и хороша собой. Уже пожилой особой она сохранила следы красоты и привлекательности. Ее портрет, бывший на петербургской исторической выставке в 1870 году, не мог не обратить на себя внимания: с старого, несколько потрескавшегося полотна Перекусихина смотрит такими добрыми, не лукавыми, но умными глазами. Это — чисто русское, открытие, простое, симпатичное лицо. Она смотрит скорее русскою бабою, хорошею нянюшкою, чем придворною особою, которая могла давать аудиенции светилам государства, перед которой заискивала в черные дни своей жизни княгиня Дашкова, не хотевшая заискивать перед Вольтером и Руссо, от которой ждал ласкового слова Державин, когда хотел, чтобы на него внимательнее взглянула Екатерина или внимательнее выслушала его новую оду
Перекусихина могла обогатиться, жить в своих вотчинах, повелевать тысячами крестьян, являться, когда пожелает, при дворе, стоять у трона, — и между тем она пряталась за троном, на котором сидел ее царственный друг, и служила этому другу до смерти, иногда, во время своей болезни принимая взаимные услуги от императрицы, которая сама ухаживала за ней.
И в самом деле, какая бы из придворных особ на ее месте не захотела, что называется, выйти в люди? А Перекусихи не вышла — так и отнесена на кладбище просто Пекусихиной “рабой божией”, без всякого звания, без титула, без герба, без эпитафии, даже без надгробного памятника, так или иначе бьющего на эффект.
Перекусихина родилась в 1739 году. Следовательно, она десятью годами была моложе Екатерины. Когда последняя вступила на престол Марье Саввишне было двадцать три года. Когда Екатерина умерла, Пекусихиной было уже пятьдесят семь лет.
Какое и где получила она воспитание, неизвестно. Но что она могла быть девушкой образованною, видно из того, что брат, Василий Саввич Перекусихин, бывший пятнадцатью годами старше сестры, получил хорошее по тому времени образование, дослужился до чина тайного советника и умер сенатором в 1788-м году, в то время когда сестра его оставалась по прежнему простою камер-юнгферою.
Из многих письменных сведений, оставленных современниками Перекусихиной, видно, что она пользовалась огромным значением при Екатерине; но это значение было не официальное, а чисто дружеское. Нам известно из свидетельств современников, как, например, княгиня Дашкова, друг Екатерины и президент академии наук, обращалась часто к Перекусихиной, чтоб найти у императрицы благоприятный прием для своих представлений. Все придворные фавориты второй половины прошлого века находились в нравственной зависимости от Перекусихиной.
Насколько сама императрица была привязана к этой женщине, можно заключить из следующего рассказа, приводимого писателями восемнадцатого и девятнадцатого века.
Однажды императрица и ее любимица занемогли в одно время. Перекусихина была больна до такой степени, что не могла встать с постели, и, следовательно, не могла служить своей государыне, тоже сильно занемогшей. При всем том императрица, несмотря на свою слабость, все время болезни Перекусихиной, навещала свою любимицу каждый день, будучи поддерживаема двум камер-юнгферами. Но когда болезнь самой императрицы стала внушать всем опасения, то Екатерина, боясь оставить свою любимицу беспомощною после своей смерти, прежде всего, вспомнила о ней и позаботилась о ее участи. Она вложила в особый пакет двадцать пять тысяч рублей и надписала на нем: “Марье Саввишне по моей кончине”.
После своего выздоровления императрица самолично вручила деньги Перекусихиной, согласно своему завещанию.
— Возьми это, — говорила императрица: — как залог моей дружбы, и пользуйся тем, что я тебе готовила, не надеясь жить.
Екатерина, знала, что ее наперсница твердо решилась не выходить замуж, не смотря на возможность выбора себе партии между самыми блестящими женихами из придворной молодежи и из служебных людей всех сфер, часто шутила на этот счет с своей камер-юнгферой и называла себя самое женихом Перекусихиной.
Так, однажды, при помолвке племянницы Перекусихиной, Екатерины Васильевны Перекусихиной, дочери брата Марьи Саввишны, сенатора Василия Саввича Перекусихина, с Ардалионом Александровичем Торсуковым, впоследствии обер-гофмейстером высочайшего двора, императрица, одарив невесту, вручила тетке ее перстень с своим портретом в мужском одеянии.
— Вот и тебе жених, — сказала Екатерина: — которому я уверена, ты никогда не изменишь.
И действительно не изменила.
Первенство при дворе занимали многие избранные, начиная от Салтыкова Станислава-Августа Понятовского, Орлова, Васильчикова, Потемкина, Завадовского и кончая Зубовым; эти первенствующие лица уступали место другим, восходя от одной ступеньки почестей к другой; много и придворных дам выступало на первый план, как Дашкова, Протасова и другие; они также проходили по придворной сцене, как тени в калейдоскопе: одна Перекусихина оставалась на своем месте, не поднимаясь ни на одну ступеньку выше и не спускаясь ниже, пока сама не опустила в гроб своего жениха Екатерину. “Можно представить себе отчаяние Марьи Саввишны 6-го ноября 1796 года, — говорит Бантыш-Каменский, — когда услыхала она о постигшем ударе императрицу! Удар был смертельный, в голову: искусство и усердие докторов остались бесполезны”.
Но и в этом отчаянном положении Екатерина могла быть еще спасена, если-б придворные, и в особенности Зубов, послушались Перекусихиной. Она первая настаивала, как мы уже видели в характеристике Екатерины, чтобы больной пустили кровь тотчас после удара; но Зубов растерялся и потерял время.
Последнего и единственого жениха у Перекусихиной не стало Екатерина лежала мертвая.
“Сколь почтенна была тогда Марья Саввишна Перекусихина”, — говорит очевидец, граф Растопчин, в своем сочинении “Последний день жизни императрицы Екатерины II”. — “Екатерина, переселившаяся в вечность, как-будто покоилась в объятиях сладкого сна: приятность и величество изображались по-прежнему на лице ее. Почивальня, в мгновение ока, наполнилось воплем женщин, служивших ей. В эту роковую минуту Марья Саввишна, оставшаяся в живых, чтобы оплакивать невозвратную потерю, вооружилась необыкновенною твердостью духа: она не спускала глаз с императрицы: поправляла ей то руки, то голову, то ноги; покоила тело и не смотря на то, что Екатерина кончила бытие свое, стремилась духом вслед за бессмертною душою”.
На престол взошел сын умершей, император Павел Петрович.
Достойно внимания следующее обстоятельство. Известно, что Павел не особенно любил лиц, приближенных своей матери. Многих из них постигла его холодность, даже более — прямая опала, особенно тех, которые были прямыми или косвенными участниками в деле восшествия на престол Екатерины II. Княгиню Дашкову, друга императрицы, Павел Петрович тотчас же сослал в деревню “вспоминать о событиях 28-го июня 1762-го года”, как император сам выразился. У императора Павла все признавали рыцарские наклонности, несмотря на его несдержанность. У него, говорят, было хорошее чутье на честных людей, тем более, что, оставался долго в стороне от двора матери при жизни ее, он мог лично видеть и слышать, что там делалось. Он, конечно хорошо знал и ту роль, какую занимала Перекусихина при особе его матери: он знал что роль была честная, а не такая, как ее изобразили исторические анекдоты последнего времени.
Вот почему Павел Петрович, отсылая княгиню Дашкову в деревню, Перекусихину не забыл наградить тотчас же по восшествии на престол. В день коронования своего и императрицы Марии Феодоровны, 17-го декабря 1796 года, Павел I, “в награду долговременной и усердной службы девицы Перекусихиной”, пожаловал ей пожизненный пенсион из своего собственного кабинета в тысячу двести рублей.
Могила Перекусихиной, как мы сказали выше, вся окружена знаменитостями, а около ее собственного памятника поместились и ближайшие родные этой женщины. Несколько поодаль, с левой стороны, лежит ее брат, тайный советник и сенатор Василий Саввич Перекусихин, умерший тридцатью шестью годами раньше своей сестры, еще в восемнадцатом столетии. Упомянутая нами выше дочь его, Екатерина Торсукова, поставила над отцом приличный памятник, который гласит: “Сие плачевное издание от дочери его Катерины Васильевны, по супружеству Торсуковой”. В Головах у отца легла потом и сама эта дочь, обер-гофмейстерша высочайшего двора. Рядом с него положен и муж ее, обер-гофмейстер — это все родня Перекусихиной. Несколько в стороне от нее лежат: адмирал Апраксин, родившийся в год основания Петербурга, покоится под великолепной бронзовой плитой, изукрашенной гербами, кораблями, орденами и девизами; через мостки — Анна Александровна Жеребцова, урожденная Еропкина, которую Перекусихина знала еще крошечной девочкой; тут же ее сестра Прасковье, о которой могильная надпись гласит: “У ног лежит сваво отца девица Прасковья Алексеевна Еропкина”, которую Перекусихина также знавала ребенком. Несколько далее — граф Гендриков, и его маленьким знала Перекусихина.
Памятник самой Перекусихиной — это простой четыреугольный пьедестал, аршина в два с половиною вышиной, из серого камня, значительно изъеденного временем, солнцем, дождем и всякою непогодою. На мраморной доске простая надпись, которую мы уже привели: “раба Божия” — и только. Наверху — крест, уже сильно покачнувшийся насторону.
Памятник врастает в землю.