Складчина. Литературный сборник
составленный из трудов русских литераторов
в пользу пострадавших от голода в Самарской губернии
С.-Петербург, 1874
Кто первый в России имел мысль об освобождении крестьян с земельным наделом
(Воспоминание о князе Василии Васильевиче Голицыне, русском государственном деятеле XVII столетия)
М. Погодин.
Января 23-го,
1874.
Французский агент де-ля-Невиль был послан в Москву маркизом де-Бетюн, послом Людовика XIV при варшавском дворе, разведать о переговорах нашего двора с шведским и бранденбургским. Он прожил в Москве, под видом польского чрезвычайного поверенного (envoyé extraordinaire) пять месяцев, с конца поля до начала декабря 1689 года, и был, следовательно, очевидным свидетелем последнего столкновения между Петром и сестрою его Софией, которое кончилось её падением.
Невиль имел сношения со многими русскими боярами: с князем Василием Васильевичем Голицыным, со стороны Софииной, с князем Борисом Алексеевичем Голицыным, со стороны Петровой, с молодим Матвеевым, с переводчиком Спафарием и иностранными резидентами; видел Софию, Ивана, Петра, и, по возвращении во Францию, издал любопытную книжку о своем пребывании в России: “Relation curieuse et nouvelle de Moskovie”. Книжка его посвящена королю Людовику XIV, и напечатана в Париже в 1698 году. {Устрялов ссылается на издание в Гаге, 1699 года; также и Семевский, в статье о портретах царевны София и князя В. В. Голицина, помещенной в “Русском Слове”, 1859 г., No 12.}
Многия известия Невиля подтверждаются нашими несомненными источниками, например: о замысле царевны Софии женить больного старшего брата Ивана и управлять под его именем и именем предполагавшихся его детей, о неудачных походах крымских, о переговорах князя Голицына с ханом, о наградах царевны возвратившемуся войску, о неудовольствии Петра, выраженном князю Голицыну, о злоумышлениях Софии и собрании стрельцов в Кремле, о доносе раскаявшихся стрельцов Петру, в Преображенском, когда уже он лег спать, о запрещении Софии стрельцам идти к Троице на призыв Петров, и проч. Известие Невилево о любовной связи царевны Софии с князем В. В. Голицыным подтвердилось в наше время её письмами, открытыми Устряловым в Секретном Архиве.
Есть мелкия черты, которые подтверждают подлинность сказания, и на которые исследователь должен в этом отношении обращать внимание, например: Невиль, описывая обед свой у молодого Матвеева, говорит, что советовал ему учиться по французски, ибо он еще бил молод, имея только 22 года. Таков именно был тогда возраст Матвеева: как могло бы подложному сочинителю (о котором пустословил Полевой, “Русский Вестник”, 1841, No 9, стр. 598) вставить такую черту!
Известия верные, засвидетельствованные, внушают доверенность и с прочим, уважение в их источникам, кроме, разумеется, некоторых слухов, ходивших в растревоженном городе и носящих признаки своего происхождения из среды той или другой враждовавшей стороны.
Невиль представляется в своей книжке вообще наблюдателем беспристрастным, и отдавая полную справедливость князю Голицыну, главному действовавшему лицу в правление царевны Софии, осуждает безусловно властолюбие сей последней и злые умыслы против меньшего брата своего Петра.
—–
В донесении Невиля есть одно известие великой важности, которое, как будто затерянное в куче прочих, не оценено было достаточно писателями, имевшими в своих руках его сочинение.
Из этого драгоценного известия, озаряющего новым светом лицо князя Василия Васильевича Голицына, мы узнаем, что он, за 200 лет до нашего времени, хотел освободить крепостных хрестьян и отдать им во владение землю, которую.они обрабатывали бы с платою в казну известной подати.
Вот собственные слова Невиля:
“Целию князя было поставить Россию на одну ногу с прочими государствами: для этого он велел собрать сведения (mémoires) обо всех европейских государствах и их правлении. Он хотел начать освобождением крестьян и предоставлением им тех земель, кои они обрабатывают в пользу царя за ежегодную плату, которая по смете, им сделанной, увеличивала бы ежегодно слишком половиною доход царский, простирающийся ныне по большей мире от семи до восьми миллионов ливров, на французския деньги.
(Comme le dessein de ce Prince était de mettre cet Etat sur le même pied que les autres, il avait fait venir des mémoires de tous les Etats de l’Europe et de leur gouvernement; il voulait commencer par affranchir les paysans, et leur abandonner les terres, qu’ils cultivent, au profit du Czar, moyennant un tribut annuel, qui par la supputation, qu’il en avait faite, augmentait par an, le revenu de ces Princes, de plus de la moitié, lequel ne se monte guères qu’a sept à huit millions de livres tout au plus, monnaie de France, en argent comptant). {В переводе Невиля, помещенном Полевым в “Русском Вестнике” 1841 г., весь этот важный параграф совершенно опущен, вероятно в угоду тогдашней цензуре.
В дельной вышеупомянутой статье г. Семевского, Невилевы слова об освобождении крестьян и наделе их землею заменены официальным выражением того времени: “предполагал улучшить быт крестьян своих (?!)”, вероятно также по причинам от автора независевшим; притом слово своих, которого нет у Невиля, извращает совершенно смысл.
У Терещенко, в его исполненной всяких ошибок, биографии князя В. В. Голицына (Опыт обозрения жизни сановников управлявших иностранными делами, 1887, т. II, стр. 177), эти слова приведены мимоходом без всякого замечания.}
Итак в конце 17-го столетия, в восьмидесятых годах, князь Василий Васильевич Голицын думал уже освободить крепостных крестьян и наделит их землею, которую они обрабатывали бы.
В неверности известия подозревать нет повода, потому что его выдумать и сочинить было нельзя, если во всей Европе не было тогда даже понятия об освобождении крестьян и наделении их землею.
—–
Это известие дает нам полное право утвердить за кн. Голицыным другую великую государственную мысль, которая до сих пор приписывалась ему более по догадочному предположению, чем в силу основательного доказательства: мысль об уничтожении местничества.
В пояснение мы должны сказать несколько слов об этом важном в гражданской нашей истории событии.
Царь Феодор, за полгода до своей кончины, 1681 г. ноября 24, указал князю Голицыну с товарищи ведать ратные дела. Вследствие сего составлен был совет из выборных людей для приискания средств устроить войско лучше, так как “неприятели показали в ратных делах новые вымыслы и хитрости, а наше воинское устроение оказалось в боях неприбыльным”. Совет положил представить царю челобитную об уничтожении местничества, то есть права считаться местами при военных и прочих назначениях, не служить старшему по службе предков под начальством уступающего ему в служебной родословной. Челобитная была прочтена князем Голицыным на земском соборе. Предложенное постановление царь утвердил собственноручною многозначительною подписью, служащей украшением русской истории: “Во утверждение сего соборного деяния и в совершенное гордости и проклятых мест в вечное искоренение моею рукою подписал”.
Самому Феодору, при его молодости и неопытности, вместе с слабостию и болезненностию, нельзя приписать такое трудное и смелое дело, с которым не мог сладить ни Грозный, ни Годунов.
При первых моих занятиях русской историей я приписывал почин боярину Языкову, самому приближенному лицу в Феодору, происходившему из дворян средних. Но после, занимаясь исследованиями об этом времени, я увидел, что об участии Языкова в делах собственно управления нет никаких известий, ни даже намеков.
Что касается до князя Голицына, хотя он и являлся официально на первом месте при ведении этого дела, но трудно было предполагать, чтоб он, знатный родовой боярин решился, так сказать, наложить на себя руку, и отказаться от главных прав своего сословия, навлечь на себя общую его ненависть. Я заключил, что уничтожение местничества, так как и другия великия события в русской истории, принадлежат неизвестно кому, не имеют одного какого-либо виновника, то есть принадлежат всему народу.
Известие Невилево об мысли князя Голицына, освободить крестьян и наделить их землею, показывает ясно, к каким государственным мерам был он способен и как возвышался над своим временем.
Итак, князю Василию Васильевичу Голицыну принадлежит наверное мысль об уничтожении местничества, приведенная им в исполнение, и мысль об освобождении крестьян с землею, приведенная в исполнение чрез двести слишком лет в царствование императора Александра II, в вечной славе его имени.
—–
Есть еще великая государственная мысль — о равномерной раскладке податей и всяких повинностей, е которой однакож теперь, впредь до открытия новых документов, нельзя говорить решительно.
Профессор Аристов обратил, первый, внимание на грамоту в Пермь, мая 6, 1682 года, о возращении собранных с этой целию в Москве депутатов, так называемых двойников. Из этой грамоты только мы и узнаем, что депутаты “всяких чинов” были собираемы в Москву по два из всех городов и посадов. Означенная грамота помечена 6 мая, за девять дней до первого стрелецкого бунта; принадлежит следовательно к распоряжениям Петровой партии, принявшей власть в свои руки 28 апреля, по кончине царя Феодора Алексеевича. Ясно, что первое распоряжение принадлежало к действиям партии противной, а в противной партии одним из главных действующих лиц был князь В. В. Голицын, как то видно из его участия в уничтожения местничества, ноября 24, 1681 года. Депутаты городские не могли быть созваны иначе, как около этого времени.
Впрочем, повторяю, этот любопытный вопрос требует еще многих исследований и разъяснений.
—–
Из действий князя В. В. Голицына, как “царственные большия печати и государственных великих посольских дел оберегателя”, довольно указать на договор с Польшею, 1686 г. апреля 26, по которому она отказалась от Смоленска, Киева, Чернигова, и всей Малороссии с 56 городами, завоеванными Россией в 1654 и 1655 годах, обязалась не притеснять исповедников православия в оставшихся у неё русских областях, согласилась на посвящение духовных лиц в Киеве, и проч.
Польский король Ян III с горькими слезами подписал этот договор.
Причиною сговорчивости польской было желание побудить русских в войне с татарами и турками, чем ловко умел воспользоваться князь Голицын. В Москве война была решена, и отправлены послы в европейския государства искать новых союзников: Шереметев в Вену, князь Яков Федорович Долгорукий в Испанию и Францию (откуда он привез, заметим мимоходом, астролябию 14 летнему Петру).
—–
Когда после первого крымского похода стало известно в Москве, что цесарь и король польский думают примириться с турками, то нашему посланнику Возницыну велено било объявить, как приводит Устрялов, что ори заключении договора Россия требует от султана: 1) всех татар вывести из Крыма за Черное море, в Анатолию, и Крым уступить России, иначе никогда покоя ей не будет; 2) татар, турок, при Азовском море, также выселить, а Азов отдать России; 3) Кизикермень, Очаков и другие города уступить России или, по крайней мере, разорить; 4) всех русских и малороссийских пленных освободить, без всякого выкупа и размена; 5) за убытки, причиненные набегами татар в прежнее время, вознаградить двумя миллионами червонных.
Вот какие смелые и широкие замыслы, пожалуй мечты, имел князь Голицын, старый наш министр иностранных дел, за сто лет до императрицы Екатерины.
—–
Приложим остальные известия Невиля о действиях и намерениях по управлению князя В. В. Голицына, которые, после предложенного рассуждения, имеют полное право на внимание истории.
—–
Он хотел установить вольную продажу вина и тех съестных припасов, которые, как подати, поступали в казну натурою. Так должно разуметь, кажется, слова Невилевы, коими он оканчивает известие вышеприведенное (стр. 145) о царских доходах, простиравшихся до семи или осьми миллионов ливров: “Что касается до съестных припасов, составляющих остальную отрасль доходов, то ее оценить трудно. Он хотел того же (прежде говорено, как мы видели, об отдаче надельной земли как бы в наем крестьянам) относительно кабаков и других продажных предметов и съестных припасов, надеясь таким образом действий побудить эти племена к трудолюбию и промышленности, в надежде обогатиться”.
(Quant aux denrées, qui en sont le reste du revenu, il est fort difficile d’en savoir bien au juste la valeur. Il voulait la même chose des cabarets, et des autres ventes et denrées croyant par cette conduite, rendre ces peuples laborieux et industrieux, par l’espérance de s’enrichir).
——
Далее: “Голицын хотел было для пользы царя и служащих производить все государственные расходы на деньги, для чего и посылать с верными людьми меха, наиболее требуемые, на продажу в иностранные земли, или в обмен за такие нужные товары, которые можно-б было продавать в пользу казны”.
(Le dessein de Galitzin, pour le profit des Czars, et celui des officiers, était de payer toute la dépense de l’Etat en argent; et pour cela envoyer, par des gens affidés, toutes les martes et fourrures, dont Ton a moins de débit, dans les pays étrangers, pour les y vendre ou troquer avec les marchandises, dont Ton a besoin et que Ton vendait au profit des Czars).
—–
“Он выписал из Греции человек 20 ученых (de docteurs) и множество дельных книг, убеждая высшее сословие (les grands) давать воспитание своим детям, исходатайствовал им позволение посылать детей своих в латинския училища в Польше, советовал другим выписывать гувернеров (воспитателей), разрешил иностранцам въезд и выезд из царства, чего прежде не бывало. Он хотел также, чтоб члены высшего сословия (la noblesse) путешествовали и узнавали военное искусство в иностранных государствах, ибо целию его было заменить хорошими солдатами полки крестьян (de changer en bons soldats les légions de paysans), которых земли остаются без обрабатывания, когда их уводят на войну, и вместо сей бесполезной для государства повинности обложить умеренною поголовной податью (de chaque tête). Думал он также отправить министров для всегдашнего пребывания при разных дворах, и предоставить полную свободу совести в стране. Он принял уже в Москву иезуитов, с которыми часто беседовал, и которые были выгнаны на другой день после его опалы… Мне трудно было бы исчислить все слышанное мною о кн. Голицыне. Довольно сказать, что он хотел заселить пустыни, обогатить бедняков, сделать людей из дикарей, храбрецов из трусов, на месте кочевых обиталищ воздвигнуть каменные палаты: все это Московия потеряла с опалою великого министра”.
—–
“Собственный дом его есть один из великолепнейших в Европе (des plus magnifiques de l’Europe), покрыт медью, внутри увешен дорогими коврами (meublé de tapisseries) и картинами очень замечательными (fort curieux).
“Он построил великолепное здание для коллегиума.
“Он велел выстроить также дом для иностранных министров, что возбудило охоту в постройкам и в знати и в народе, так что во время его управления больше 3.000 домов каменных (?) было построено в Москве (стр. 175–178).
“Князь Голицын построил еще на Москве реке, впадающей в Оку, каменный мост, о 12 (?) арках, вышины необычайной по причине больших, половодьев; сей мост есть единственный каменный во всей Московии, а строил его польский монах (стр. 180).
“До управления Голицыва в Москве ходили по колено в грзэи (il fallait marcher un pied dans la boue). Он велел вымостить весь город, то есть сделать деревянную мостовую (au lieu de pavé, qu’il n’y a point dans ce pays là planchéer toute la ville), что после его опалы поддерживается только на главных улицах”.
—–
“Спафарий (Spatarus), мой переводчик, родом Волох, был принят князем Голицыным на службу и обеспечен в содержании. Чрез несколько времени кн. Голицым отправил его от имени царей в Китай, дабы изыскать средства, как можно-б учредить сухопутную торговлю между сим государством и Московиею. Два года провел Спафарий в путешествии, преодолевая великия трудности, но при большом своем уме, он познакомился хорошо с местами, которыми ехал, и по возвращении обнадежил кн. Голицына устроить во второе путешествие дорогу так, чтоб можно было ехать туда (в Китай) столь же удобно, как и во всякую другую страну. По его заверениям (sur ses assurances), Голицин велел искать дорогу самую удобную и короткую, для перевоза товаров, и найдя ее, устроить почтовую гоньбу (il songea aux moyens d’y établir des voitures, qui furent), выстроить от Москвы до Тобольска, главного города в Сибири, несколько деревянных домов, на каждых десяти милях и поселить в них крестьян, отведя им земли, с условием, чтоб в каждом доме содержалось по три лошади, на первый случаи им выданные, с правом требовать от едущих в Сибирь и оттуда, по своим собственным дедам, по три су (по 15 коп.) с лошади за 10 верст дороги, что составляет 2 немецкия мили. Он велел по этой дороге, как и по всей Московии, поставить столбы (pieux), чтоб означить версты (расстояние) и дорогу. Там, где снега столь глубоки, что лошади не могут проезжать, он устроил обиталища, кои роздал осужденным на вечную ссылку, снабдил их деньгами, припасами и большими собаками, на которых вместо лошадей можно ездить по снегу на санях. В Тобольске, на реке Иртыш (Irstik), которую неправильно называют Обью, потому что она здесь впадает, Голицын устроил большие магазины, наполненные запасами, а по реке велел построить большия барки, в коих можно плыть до Кетилбаса (Ketilbas — Байкал?) озера, находящагося у подошвы гор Прагогских (Pragog), где также устроил все удобства, нужные для продолжения пути. Спафарий уверял меня, что он совершил свое последнее путешествие чрез Сибирь в 5 месяцев, и так легко и удобно, как будто в нашей Европе” (стр. 220–226).
Невиль желал, чтоб Спафарий сообщил ему подробности о реках, горах и странах, чрез кой он проезжал, но тот, из боязни или осторожности, не хотел удовлетворить его любопытства.
—–
По всем сим данным нельзя не признать в князе Голицыне истинного государственного человека, который возвышался над своими современниками, и способен был возвысить свое отечество, как вне, так и внутри, увеличить его благосостояние. Он имел уже в виду главные преобразования, которые привести в исполнение после досталось Петру.
—–
К несчастию, судьба связала князя Голицына, при самом начале поприща, с царевной Софией. Если он не принимал непосредственного участия во всех её замыслах и держал себя большею частию в стороне, даже до последней минуты, если иногда и не одобрял её действий, то и не препятствовал им, желал им даже успеха, сохраняя выжидательное положение, за которое и поплатился позорною ссылкою, со всем своим семейством, кончил жизнь в нужде и поругании.
—–
Мог ли князь Голицын выбрать себе другую дорогу, мог ли поступать иначе? По крайней мере должно сознаться, что выбор был для него затруднителен.
Феодор приближался к смерти, и вследствие его второго брака (1682 г., в феврале) готовилась перемена в правлении: боярин Матвеев, умнейший, передовой человек своего времени, ненавистное лицо для царевен и Милославских, родственных им по их матери, всей их партии, вызывался из ссылки; с ним вместе должна была выступить на сцену. вдовствовавшая царица Наталья Кириловна, с сыном, уже десятилетним Петром, и со всеми своими братьями и родственниками, их партией — знатнейшими боярами. Князь Голицын, принадлежавший в партии Милославских, не любимый боярами за уничтожение местничества, должен бы был отойти на второй план или даже совсем затеряться в толпе.
Ему, отведавшему уже власти, мечтавшему о преобразованиях, естественно было желание остаться на поприще действий.
Милославские, или представители их, боярин Иван Михайлович, с Софией и её сестрами, решились предупредить грозивший удар и удержать власть, которая более или менее находилась пока в их руках, ибо приближенные Феодоровы, Языков и Лихачевы, не касались, кажется, внутренних дел управления, ограничиваясь первенством и могуществом в делах придворных и частных.
Составился заговор возвести на престол по смерти Феодора старшего брата Ивана, не смотря на его болезнь, слепоту, общепризнанную неспособность, — и самое избрание Петра. Известно, какия кровавые меры были избраны партией, которая умела воспользоваться смятениями стрельцов. Князь Голицын не принимал в них видимого участия, и ни в одном документе не упоминается его имя, но без сомнения был на стороне Софии и Милославских, что доказывается назначением его во второй день бунта начальником посольского приказа.
Среди бунта погибли главные лица Петровой партии, и правление досталось царевне Софии.
Может быть тогда уже, или вскоре, началась любовная связь её с князем Голицыным, и он сделался первым советником и главным действующим лицом в государстве. Первоначальный план их был, по свидетельству Невиля и молодого Матвеева, женить больного Ивана, доставить ему детей, и под их именем царствовать, а в случае нужды отстранить их, как незаконных, и самим сочетаться браком. С Петром, оставленным на произвол судьбы гулять в Преображенском, сладить во всяком случае, казалось, было не мудрено.
София вознамерилась быть Екатериною, но неудачно. Избранная жена Иванова рожала всякий год по дочери, а сына, желанного соперника Петру, не было.
Два похода на Крым, которыми, между прочим, правительство намеревалось придать себе значение и прославиться, кончились несчастливо, по отсутствию ли военных дарований в Голицыне, или по другим несчастным обстоятельствам, а партия Петрова усиливалась, и он сам показывал уже свой характер. Приверженцы ободряли его принять участие в дедах, чтобы и самим выйти с ним на поприще.
Между тем поведение его внушало всем опасения: занимаясь с утра до вечера военными потехами, он сблизился и подружился с немцами, привыкал пить и гулять, показывал расположение к буйству, жизни вольной, совершенно противоположной старому придворному обряду. Потешные его конюхи, преобразованные в гвардию, не отличались скромным поведением.
София, с Голицыным, Милославскими и прочими друзьями, могла оправдывать в своей совести, под благовидными предлогами, намерение удержать власть, чтобы не подвергнуть опасности государство под управлением такого гуляки и озорника, каким представлялся им семнадцатилетний Петр, готовый броситься в объятия немцев.
Царица мать была также вероятно недовольна его образом действий, и чтобы остепенить его, придумала женить поскорее. Брак с Евдокией Феодоровной Лопухиной совершен был еще прежде, нежели Голицын возвратился из второго крымского похода (1689 г., января 27).
Не место распространяться здесь о последовавших событиях.
По возвращении князя Голицына, препирательства Петра с сестрою возобновлялись все сильнее и сильнее. Он выражал ясно решение отстранить ее и царствовать без её помощи. Молодая супруга его сделалась беременна. Голицын предвидел исход борьбы и хотел, по известию Невиля, отправить старшего сына, вместе с младшим и внуком, с посольством в Польшу и перенести туда на всякий случай свои богатства, уехать потом самому, еслиб заговор не удался, под покровительство короля, набрать войско в Польше, присоединить казаков и татар, и силою исполнить то, чего не удалось политике, но София, уверенная в преданности стрельцов, имея в своих руках все орудия власти, удерживала его и обнадеживала в своем успехе. Она решилась прибегнуть к крайним средствам, чтобы избавиться от Петра. Голицын не принимал деятельного, непосредственного участия, предоставляя вести дело новому любимцу Софии, начальнику стрелецкого приказа, Шакловитому. До последней минуты она продолжала надеяться. Но на верху написано было иначе. Все шло вопреки её желаниям. Меры не достигали цели. Партия её ослабевала. Последний замышленный удар не удался. Между её приверженцами нашлись доносчики, которые предупредили Петра. Он успел ускакать ночью из Преображенского к Троице, и тем решил спор в свою пользу. Сухарев полк, а за ним и другие, бояре и городовые дворяне, вызванные грамотами, собирались к нему со всех сторон. София долго сопротивлялась, но принуждена была наконец уступить и идти в монастырь; наперсник её Шакловитый казнен, а князь Василий Васильевич, только благодаря заступничеству своего двоюродного брата, князя Бориса Алексеевича Голицына, избавленный от казни, был сослан в Пустозерск, а потом в Пинегу.
Там прожил он под стражею двадцать слишком лет в бедности и нужде, не получая ни от кого никакой помощи (кроме царевны Софии, которая прислала ему однажды двести червонных). Там привелось ему слышать о новых покушениях стрельцов, об их страшных казнях, о пострижении царевны Софии и вместе о славных подвигах того беспутного мальчишки, на которого смотрел он вероятно с одинаким презрением, как и сестра его, не ожидая ничего доброго от его буйных затей: о путешествии по Европе, о сооружении флота, о взятии Азова, об основании Петербурга, о победе под Полтавой…
—–
Как не пришло в голову Петру, по окончании смут, употребить в дело дознанные способности князя Голицына на пользу Отечества?
Два раза, по пути в Архангельск. и из Архангельска, он проезжал так сказать мимо его, и не думал не только о принятии его на службу, но и о возвращении из ссылкя, даже об облегчении сколько нибудь его тяжелой участи с семейством. Никто, видно, не смел и напомнить Петру…
Да, Петр был в некоторых случаях злопамятен: горе было всякому, кто бы ни был, становиться на пути его, быть или казаться ему преградою для исполнения его намерений, задуманных европейских преобразований! Пощады никому не было: жена, сын, сестры, любимцы, любимицы — все испытывали тяжесть его руки одинаково со всеми виноватыми и невиноватыми, которые возбуждали только его подозрение.
Князь Голицын скончался лет семидесяти, {Князь В. В. Голицин родился, по указанию Устрялова (II, стр. 81) в 1648, году, потому что в 1686 году ему было лет 43.} в 1713 г., и похоронен в Красногорском монастыре, в 16 верстах от Холмогор.
—–
Русские люди! кому случится быть на севере, загляните в Пинегу, и помяните добром князя Василия Васильевича Голицина, который уничтожил местничество, и за двести почти лет до нашего времени, думал об освобождения крестьян с землею, о раскладке равномерной подати, об образовании дворянства.