МИХАИЛЪ ЮРЬЕВИЧЪ ЛЕРМОНТОВЪ.
Составилъ К. П. М.
Подъ редакц╕ей Вс. С. Соловьева.
Издан╕е учрежденной по Высочайшему повелѣн╕ю Постоянной Коммис╕и народныхъ чтен╕й.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типограф╕я М. Акинф╕ева и П. Леонтьева, Бассейная, 14.
1899.
Михаил Юрьевич Лермонтов
I.
Михаил Юрьевич Лермонтов, знаменитый русский поэт, скончался в самом разцвете молодости, прожив менее 27 лет. Кто знает, сколько чудных, недопетых песен унес он с собою в могилу! Но и за короткую свою жизнь Лермонтов создал много прекрасных произведений, которые никогда не забудутся.
Михаил Юрьевич родился 8 октября 1814 г. в Москве, где временно находилась его семья. Род Лермонтовых шотландского происхождения, но в России Лермонтовы поселились и обрусели очень давно, исправно несли царскую службу, многие из них занимали важные должности и по своим верованиям, понятиям и родству были совершенно русскими людьми.
Отец поэта, Юрий Петрович, воспитывался в первом кадетском корпусе и по выходе из него служил офицером в армии. Дослужившись до капитанского чина он вышел в отставку. В родовом имении Лермонтовых, Кроптовке, Ефремовского уезда Тульской губернии, хозяйничали сестры Юрия Петровича и хозяйничали неумело — дела у них шли плохо. Чтобы спасти благосостояние семьи, Юрий Петрович должен был, покинув службу, поселиться в деревне.
Вскоре после этого он женился на Марье Михайловне Арсеньевой, дочери Елизаветы Алексеевны Арсеньевой (рожденной Столыпиной), богатой и знатной помещицы. Нельзя сказать, чтобы Юрий Петрович отличался скромным и постоянным нравом. Ему нравилась веселая, беззаботная жизнь и он скучал с женою, бывшей к тому же слабого здоровья. Мария Михайловна. глубоко страдала видя равнодушие мужа, а муж не обращал на это никакого внимания. В семье начались раздоры, неурядицы, окончательно сломившие надорванные силы Марии Михайловны. Она в молодых годах скончалась от чахотки.
После смерти дочери, Елизавета Алексеевна Арсеньева, любившая ее до самозабвения, всю силу любви перенесла на маленького внука. Михаил Юрьевич рос и воспитывался в доме бабушки, окруженный самым заботливым уходом и самыми нежными попечениями. С его отцом бабушка была во враждебных отношениях и это совершенно понятно. Она знала, как печально жилось её дочери, как много причинял страданий своей жене Юрий Петрович и потому боялась, что у столь беспечного и легкомысленного отца ребенок может остаться покинутым на произвол судьбы.
Однако было-бы несправедливо думать, что Юрий Петрович не любил сына. Он любил его сильно, но несносный характер, которым наделила его судьба, мешал ему быть хорошим мужем и отцом. Вероятно Юрий Петрович сознавал это и оттого решил оставить Михаила Юрьевича на попечении бабушки до шестнадцати-летнего возраста.
Когда Михаилу Юрьевичу исполнилось одиннадцать лет, Елизавета Алексеевна, озабоченная слабым здоровьем внука, повезла его для поправки на Кавказ. Здесь будущий славный поэт впервые увидел чудные кавказския горы и полюбил кавказскую природу. В его произведениях много говорится о Кавказе, о населяющих его племенах, о войне горцев с русскими.
По возвращении с Кавказа мальчика начали готовить к поступлению в университет. Богатая бабушка, страстно любившая внука, ничего не жалела на его образование. Она приглашала к нему лучших учителей, а так как Михаил Юрьевич имел выдающияся способности, то все это ему пошло в прок. Между прочим он отлично усвоил иностранные языки и мог читать в подлиннике сочинения иностранных писателей.
Когда домашнее образование Михаила Юрьеевича было закончено, Елизавета Алексеевна перевезла его в Москву и определила в благородный университетский пансион. В Москве Лермонтов стал часто видаться с отцом и проявил большую любовь к нему. Бабушка обеспокоилась, как-бы Юрий Петрович не отнял у нее обожаемого внука, но все обошлось благополучно и Михаил Юрьевич опять остался в семье Арсеньевой.
Пробыв в благородном пансионе около двух лет, Лермонтов выдержал установленный экзамен и был принят в 1830 году в число студентов Московского университета. Там он оставался недолго. В скором времени Елизавета Алексеевна вместе с внуком переехала в Петербург. Здесь Михаил Юрьевич записался в лейб-гвардии гусарский полк, стоящий в Царском Селе, и поступил в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (нынешнее Николаевское Кавалерийское Училище). Из школы в 1834 году Лермонтов был выпущен офицером в тот же гусарский полк.
Конечно бабушка не поскупилась на то, что-бы устроить внука как можно лучше и давала ему большия деньги.
Молодой Лермонтов на первых порах сильно увлекся светскою жизнью, проводил время очень весело и охотно принимал участие в товарищеских кутежах. Но не следует думать, что только кутежи да веселье занимали молодого офицера. Литературное призвание, обнаружившееся в Лермонтове еще в бытность его в московском университетском пансионе, стало сказываться в нем все заметнее и заметнее. Поэтому хотя он веселился и повесничал, но в то же время много работал, много писал. Кроме мелких стихотворений, им были написаны за это время и большия произведения (“Боярин Орша”, “Маскарад”, “Демон” и др.).
В 1837 году на поединке был убит величайший русский поэт Пушкин. Лермонтов, благоговел перед Пушкиным и смерть его поразила Михаила Юрьевича глубоким горем. Под влиянием этого чувства он написал и посвятил памяти Пушкина сильное и страстное стихотворение.
Между тем в обществе, где приходилось бывать Лермонтову, Пушкина плохо ценили и понимали. Даже находились люди, забывавшие, что Пушкин великий поэт, наша слава и гордость, и порицавшие его за строптивый, будто-бы, нрав. Благородный, вспыльчивый Лермонтов глубоко возмутился подобною несправедливостью и к своему стихотворению на смерть Пушкина приписал несколько строк, очень обидевших разных влиятельных лиц. Для молодого поэта вышла отсюда неприятность. Он должен был покинуть лейб-гусарский полк. Его перевели на Кавказ в Нижегородский драгунский полк.
Впрочем на этот раз Михаил Юрьевич недолго пробыл на Кавказе. Через год он опять вернулся в Петербург и был принят в прежний полк.
Нужно сказать, что Михаил Юрьевич наследовал от отца неприятный характер. Он легко приходил в раздражение, легко наносил обиды, любил высмеивать и вышучивать своих знакомых. Эта прискорбная особенность характера поэта привела его, как увидим, к печальной развязке.
Живя в Петербурге, Лермонтов постоянно бывал в знатных домах столицы. В одном из этих домов он встретился и познакомился с сыном тогдашнего французского посланника, де-Барантом. Случилось как-то так, что между молодыми людьми произошло недоразумение, Лермонтов, по обычаю, не полез в карман за словом — и дело окончилось поединком. На поединке Михаил Юрьевич получил пустую царапину, все обошлось благополучно, но начальство посмотрело на поведение молодого офицера очень строго. Начались суд да дело, — поединки были тогда строго запрещены,– и Лермонтову опять пришлось распрощаться с лейб-гусарским полком (теперь уже навсегда) и уехать на Кавказ в пехотный Тенгинский полк.
Немного времени спустя Михаилу Юрьевичу было разрешено приехать в Петербург, где его, как писателя, ждал крупный успех. Он издал отдельными книгами некоторые свои произведения и они начали очень быстро расходиться в публике.
Весною 1841 г. Михаил Юрьевич вернулся на Кавказ и поселился в Пятигорске со своими друзьями — Столыпиным, кн. Трубецким и кн. Васильчиковым. Привычка задевать и дразнить людей не покидала Лермонтова. В Пятигорске он принялся донимать насмешками и злыми шутками своего приятеля, маиора Мартынова. Мартынов просил Михаила Юрьевича оставить его в покое. Лермонтов не унимался. Тогда оскорбленный Мартынов вызвал обидчика на поединок. Все были уверены, что дело кончится благополучно. Ни Лермонтов не хотел убивать Мартынова, ни у Мартынова в мыслях не было убить Лермонтова. Но судьба решила по своему. Пуля Мартынова попала в сердце поэта и уложила его на месте.
Это несчастное событие произошло 15 июля 1841 года.
Хотя Лермонтов умер очень молодым, он уже при жизни успел составить себе громкую славу. Поэтому известие о его смерти тяжело поразило всех русских людей, знавших его произведения. О преждевременной кончине Лермонтова сожалели не меньше, чем о кончине Пушкина.
Тело поэта было перевезено из Пятигорска в имение его бабушки, село Тарханы. Там на его могиле воздвигнут прекрасный памятник.
II.
Лермонтов рано начал писать. Рано началось и его увлечение другими гениальными писателями, из числа которых Михаил Юрьевич особенно любил знаменитого английского поэта Байрона. Байрон был великий поэт, им многие тогда страстно увлекались, не замечая в его произведениях одного важного недостатка: английский поэт смотрел на жизнь мрачно и безнадежно, считал людей глупыми и злыми, а из человеческих страстей ярче всего живописал необузданные и порочные. Конечно, и глупых, и злых на свете много, но несправедливо считать, что каждый человек или зол, или глуп, или то и другое вместе. Также точно неверен взгляд Байрона на жизнь. Никто не будет утверждать, что жизнь — пустое дело, вечный праздник, легкая забава. Недаром наша пословица говорит: “жизнь прожить — не поле перейти”. Но в жизни, на ряду с горем, неудачами и всякими бедами не мало радостей и утешений. Байрон забывал о радостях и утешениях, если же и говорил о них, то говорил так, как будто все хорошее в жизни — призрак и обман, сущность же жизни составляют горе и страдания.
Если-бы Байрон не обладал мощным талантом и не выражал свои мрачные думы и чувства в поразительно сильных, прекрасных стихах — многие скоро-бы заметили его ошибку. Но ужь таково могущество таланта — он ослепляет людей и на долгое время как бы берет в плен их мысли и чувства.
Увлекаясь мрачными, необыкновенно прекрасными произведениями Байрона, Лермонтов незаметно подражал ему. Он тоже смотрел на жизнь, как на цепь страданий и несчастий, и многия его стихотворения проникнуты безотрадным настроением. В них поэт жалуется, что его никто не любит и что вообще люди не умеют любить; сетует на свое одиночество, на друзей, которые охотно делят веселье и не хотят разделить с другом печали; проклинает жизнь, не. дающую ничего, кроме страданий, и взывает к смерти, как к избавительнице.
Это мрачное настроение поэта не покидало Лермонтова до последних дней, но нужно помнить, что он умер очень молодым и его взгляды еще не успели сложиться. Если бы поэт прожил дольше, он несомненно убедился бы, что в жизни не все только скорби, страдания и несчастия, что судьба, посылая человеку испытания, посылает ему и радости и что дни этих радостей надолго подкрепляют и поддерживают утомленные в борьбе силы.
Доказательством тому, что Лермонтов, с годами, непременно изменил бы свое мрачное воззрение на жизнь, служат некоторые из его позднейших стихотворений. Правда и в них он говорит, что ничего не ждет от жизни, что ему не жаль прошлого, что он хотел бы “забыться и заснуть”, но не “холодным сном могилы” —
Я-б желал на веки так уснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь,
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
В этих словах уже слышится зарождающееся понимание радостей жизни. Не все постыло поэту — он хочет песен любви, его влечет красота природы. Еще яснее обрисовывается настроение поэта в начале стихотворения:
Выхожу один я на дорогу:
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом…
Величавая умиротворяющая картина спящей природы навевает на душу поэта желание сладостного покоя, тихих песен, гармонического шелеста листвы…
Ночная тишина заставила поэта страстно пожелать “забвенья и покоя”. Иное чувство овладевает им при созерцании радостной, бодрствующей природы:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером, иль утра в час златой,
Из под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу *)
Про мирный край, откуда мчится он —
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога…
*) Сага — сказка.
Это одно из лучших стихотворений нашего поэта, свидетельствующих, что в его душе было не так темно, как можно судить по его юношеским стихам и что во всяком случае этот мрак начинал рассеиваться.
Лермонтов иногда повторял, что никого и ничего не любит, но и здесь, опять-таки, мы имеем дело с временным настроением поэта. Прежде всего он любил Россию, любил ее не потому, что она могущественна и сильна, а потому что она его родина. Я люблю, говорит он,–
Её полей холодное молчанье,
Её лесов дремучих колыханье,
Разливы рек её, подобные морям;
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень.
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи кочующий обоз
И на холме, средь желтой нивы,
Чету белеющих берез,
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно.
Русское чувство Лермонтова особенно сильно сказалось в стихотворении “Бородино”. Старый солдат рассказывает о славном Бородинском бое, когда нашим войскам пришлось выдержать могучий натиск армии Наполеона, явившагося покорить Россию. Солдат рассказывает, как досадно и горько было храбрым русским воинам отступать перед французскими полчищами:
Ворчали старики:
“Что-ж мы? На зимния квартиры?
Не смеют, что-ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?”
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синия верхушки —
Французы тут как тут!
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить,– пожалуй к бою;
Ужь мы пойдем ломить стеною,
Ужь постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
“Пора добраться до картечи!” *)
*) Картечью стреляют только на близкое расстояние. Следовательно, в этих словах выражается желание сойтись ближе с неприятелем.–
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилег вздремнуть я у лафета
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый!
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
“Ребята! Не Москва-ль за нами?
“Умрем-же под Москвой,
“Как наши братья умирали!”
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Ну-ж, был денек! Сквозь дым летучий
Французы двигались как тучи
И все на наш редут!
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами —
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут!
Вам не видать таких сражений!
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день не мало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась, как наши груди;
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять…
Вот затрещали барабаны —
И отступили басурманы,
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Чувство любви к родине проникает также и другое замечательное стихотворение Лермонтова — “Спор”. Поэту представляется, что две великих кавказских горы, Казбек и Шат (или Эльбрус) вступили между собою в спор.
“Берегись!” сказал Казбеку
Седовласый Шат:
“Покорился человеку
Ты не даром, брат!
“Он настроит дымных келий
По уступам гор;
“В глубине твоих ущелий
Загремит топор;
И железная лопата
В каменную грудь,
Добывая медь и злато,
Врежет страшный путь
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Люди хитры! Хоть и труден
Первый был скачек —
Берегися! Многолюден
И могуч Восток!
— “Не боюся я Востока!
Отвечал Казбек:
Род людской там спит глубоко
Ужь десятый век.
Посмотри: в тени чинары,
Пену сладких вин
На узорные шальвары
Сонный льет грузин;
И склонясь в дыму кальяна,
На цветной диван,
У жемчужного фонтана
Дремлет Тегеран *)
*) Столица Персии.
Вот у ног Ерусалима,
Богом сожжена,
Безглагольна, недвижима,
Мертвая страна.
Дальше: вечно чуждый тени
Моет желтый Нил *)
*) Река в Египте.
Раскаленные ступени
Царственных могил.
Бедуин забыв наезды
Для цветных шатров
И поет, считая звезды,
Про дела отцов.
Все, что здесь доступно оку,
Спит, покой ценя.
Нет, не дряхлому Востоку
Покорить меня.
— “Не хвались еще заране!”
Молвил старый Шат:
“Вот на севере в тумане
Что то видно, брат!
Смутился Казбек, бросил взор на север, в сторону России и видит —
От Урала до Дуная,
До большой реки,
Колыхаясь и сверкая
Движутся полки;
Веют белые султаны,
Как степной ковыль;
Мчатся пестрые уланы,
Подымая пыль;
Боевые батальоны
Тесно в ряд идут,
Впереди несут знамена,
В барабаны бьют;
Батареи медным строем
Скачут и гремят,
И дымясь, как перед боем,
Фитили горят.
И испытанный трудами
Бури боевой,
Их ведет, грозя очами,
Генерал седой.
Идут все полки, могучи,
Шумны, как поток,
Страшно медленны, как тучи,
Прямо на восток.
В этих прекрасных стихах, полных ярких и живых образов, поэт наш изобразил покорение Кавказа победоносными русскими войсками.
III.
Душа Лермонтова, как истинно великого поэта, была богата возвышенными и святыми чувствами.
Мрачность его настроений, о которой мы говорили и которая в значительной мере объясняется временным влиянием Байрона, не препятствовала этим чувствам выражаться с замечательною силой. Для того, чтобы понять Лермонтова вполне, необходимо вникнуть в такия стихотворения, как, например, Ангел.
По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел,
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песни святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов,
О Боге великом он пел — и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез,
И звук его песни в душе молодой
Остался без слов, но живой.
И долго на свете томилась она
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
После, на грешной земле, будет человек жить, как живем все мы, страдая и радуясь, унывая и приободряясь. Но небесные звуки запечатлены в душе. Она их помнит, помнит о своем горнем отечестве. Оттого то скучные песни земли и не могут заменить ей дивной песни ангела. И чем душа человека чище, тем явственнее раздаются в ней звуки этой песни, тем она безгрешнее и ближе к Богу.
В другом стихотворении поэт воссылает о такой чистой душе,– прекрасной душе невинной девы,– трогательную мольбу к Божией Матери.
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в мире безродного,
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой Заступнице мира холодного.
Окружи счастием счастья достойную,
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость спокойную.
Сердцу незлобному мир упования.
Лермонтов верил в силу молитвы и вера его “непритворна была”.
В минуту жизни трудную,
Теснится-ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я на-изусть.
Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко,
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
Впечатлительностью и отзывчивостью Лермонтов обладал необыкновенными. Однажды ему пришлось ожидать своего знакомого. Знакомый этот бывал в Палестине и принес оттуда несколько веток палестинских пальм. Ветки были прикреплены к киоту, подобно тому как прикрепляют вербу. Вид пальмовых веток, принесенных с Востока, из святых мест, вдохновил Михаила Юрьевича и он тут же написал следующие стихи.
Скажи мне, ветка Палестины,
Где ты росла, где ты цвела?
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?
У вод-ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал?
Ночной-ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?
Молитву-ль тихую читали,
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Соалима бедные сыны!
И пальма та жива-ль поныне?
Все также-ль манит в летний зной
Она прохожого в пустыне
Широколиственной главой?
Или в разлуке безотрадной
Она увяла, как и ты,
И дальний прах ложится жадно
На пожелтевшие листы?..
Поведай, набожной рукою
Кто в этот край тебя занес?
Грустил он часто над тобою?
Хранишь ты след горючих слез?
Иль Божьей рати лучший воин
Он был, с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достоин
Перед людьми и божеством?..
Заботой тайною хранима,
Перед иконою святой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!
Прозрачный сумрак, блеск лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
Теперь познакомим слушателей с теми произведениями Лермонтова, в которых он прямо не говорит о своих чувствах. Это — рассказы в стихах, поразительные по красоте изображаемых в них картин.
Начнем с чудной сказки о трех пальмах, росших в пустыне и долгие годы не видевших ни одного живого существа. Пальмы стояли одиноко. Вокруг них, насколько глаз мог видеть, растилались бесплодные пески.
Солнце палило беспощадно, а в тени зеленых листьев веяло сладкою прохладой, было так хорошо и уютно.
Ручей между ними из почвы бесплодной
Журча пробивался волною холодной.
И никто целые годы не приходил в этот, чудесный уголок. Пальмам было грустно, пальмы стали роптать:
“На то-ль мы родились, чтобы здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ни чей благосклонный не радуя взор”.
Еще не успели пальмы окончить свою жалобу, как в дали голубой
Столбом ужь крутился песок золотой,
Звонков раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки
И шел, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.
Мотаясь висели меж твердых горбов
Узорные полы походных шатров;
Их смуглые ручки порой поднимали,
И черные очи оттуда сверкали…
И, стан худощавый к луке наклона,
Араб горячил вороного коня.
И конь на дыбы поднимался порою,
И прыгал как барс, пораженный стрелою…
Вот к пальмам подходит, шумя, караван;
В тени их веселый раскинулся стан.
Кувшины, звуча, налилися водою,
И гордо кивая мохнатой главою,
Приветствуют пальмы нежданных гостей
И щедро поит их студеный ручей.
Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор зазвучал —
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их сорвали малые дети,
Изрублены были тела их потом
И медленно жгли их до утра огнем.
Когда же на запад умчался туман,
Урочный свой путь продолжал караван;
И следом печальным, на почве бесплодной,
Виднелся лишь пепел седой и холодный;
И солнце остатки сухие дожгло,
А ветром их в степи потом занесло.
И ныне все дико и пусто кругом.
Так погибли три пальмы, вздумавшия роптать на небо, за то, что оно не посылает им путников, которые насладились бы их тенью. Явились путники, отдохнули под широкими листьями вековых деревьев, потом срубили их, сложили костер. Если бы знали пальмы к чему приведут их жалобы!..
Из знойных степей аравийской земли поэт переносит наше воображение в кавказския ущелья.
В глубокой теснине Дарьяла мчит свои бурные волны Терек. На вершине скалы — старинная черная башня, жилище волшебницы Тамары. Тамара молода и прекрасна, но сердце у неё злое, как у демона. В своей высокой башне она сторожит путников, чтобы их погубить. Там
Сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на сладкий покой,
И слышался голос Тамары.–
Заслышав песню волшебницы, путник спешил на её призыв. В башне его встречали, как желанного гостя и целую ночь в жилище Тамары шел веселый пир.
Но только что утра сиянье
Кидало свой луч по горам,
Мгновенно и мрак, и молчанье
Опять воцарялися там.
Только река бурно мчала свои холодные волны, унося труп путника, убитого коварной и злой красавицей.
Есть у Лермонтова также и русския сказки, равные по красоте “Тамаре”, например “Морская Царевна”.
В море царевич купает коня,
Слышит: “царевич взгляни на меня!”
Фыркает конь и ушами прядет,
Брызжет, и плещет, и дале плывет.
Морская царевна продолжает звать царевича, он подходит ближе, она всплывает на поверхность моря.
Синия очи любовью горят,
Брызги на шее, как жемчуг, дрожат…
Мыслит царевич: “добро-же, постой!”
За косу ловко схватил он рукой.
Держит. Рука боевая сильна…
Плачет, и бьется, и молит она…
К берегу витязь отважно плывет,
Выплыл, товарищей громко зовет:
“Эй вы! сходитесь, лихие друзья!
“Гляньте, как бьется добыча моя…
“Что ж вы стоите смущенной толпой?
“Али красы не видали такой”?
Вот оглянулся царевич назад,
Ахнул! Померк торжествующий взгляд…
Видит: лежит на песке золотом
Чудо морское с зеленым хвостом.
Хвост чешуею змеиной покрыт,
Весь замирая, свиваясь, дрожит.
И отъехал царевич прочь, пораженный видом неслыханного чудовища…
IV.
Мы уже говорили в начале этого чтения, что Лермонтову не раз приходилось жить на Кавказе, что он страстно любил кавказскую природу, хорошо знал нравы кавказских горцев и их предания. Величественные красоты Кавказа вдохновили Лермонтова написать лучший свой стихотворный рассказ — “Демон”.
Злой дух, Демон, пролетал над вершинами кавказских гор,
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял.
Перед ним расстилались глубокия долины счастливого, обильного края — Грузии. Звонко бегут здесь ручьи по дну из разноцветных камней. В розовых кущах поют соловьи. Виднеются
Чинар раскидистые сени,
Густым венчанные плющем,
Пещеры, где палящим днем
Таятся робкие олени.
И блеск, и жар, и шум листов,
Стозвучный говор голосов,
Дыханье тысячи растений
И полдня сладострастный зной,
И ароматною росой
Всегда увлажненные ночи,
И звезды яркия, как очи.
Но Демон летел мимо и волшебная красота созданной Богом природы заставляла его испытывать только зависть и злобу. Но вот он случайно увидел прекрасную девушку, плясавшую перед отцом и подругами. Эта девушка была Тамара, дочь богатого грузинского князя Гудала. Отец только что просватал ее и на завтра должен был приехать жених. Увидел Демон Тамару и
На мгновенье
Неизъяснимое волненье
В себе почувствовал он вдруг:
Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук,
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты…
И долго сладостной картиной
Он любовался — и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда,
Пред ним катилися тогда.
Демон начинал любить Тамару и под влиянием этого чувства, незнакомого злому духу, в нем стало пробуждаться воспоминание о днях, когда он еще не был падшим ангелом и не был низвержен Богом в бесконечную тьму. Но кроме зла он ничего не умел делать. Зная, что Тамара — невеста, он погубил её жениха, столкнув его в пропасть. Красавица, узнав о смерти любимого человека и не будучи в силах перенести свое горе, упросила отца отвезти ее в монастырь. Там, в сокрушении и молитве кончит она свои дни.
И в монастырь уединенный
Ее родные отвезли,
И власяницею смиренной
Грудь молодую облекли.
В прохладе, меж двумя холмами,
Таился монастырь святой.
Чинар и тополей рядами
Он окружен был и порой,
Когда ложилась ночь в ущельи,
Сквозь них мелькала в окнах кельи
Лампада схимницы младой.
Кругом, в тени дерев миндальных,
Где ряд стоит крестов печальных,
Безмолвных сторожей гробниц,
Спевались хоры легких птиц.
По камням прыгали, шумели
Ключи студеною водой
И под нависшею скалой,
Сливаясь дружески в ущельи,
Катились дальше меж кустов,
Покрытых инеем цветов.
Между тем Демон все больше любит Тамару и ему кажется, что теперь он может возродиться к новой жизни, получить от Бога прощенье. Он умоляет Тамару полюбить его, он дает ей самые пышные обещания:
Отрекся я от старой мести,
Отрекся я от гордых дум;
Отныне дух коварной лести
Ни чей ужь не встревожит ум.
Хочу я с небом примириться,
Хочу любить, хочу молиться,
Хочу я веровать добру.
Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня
И мир в неведеньи спокойном
Пусть доцветает без меня!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Твоей любви я жду, как дара
И вечность дам тебе за миг.
В любви, как в злобе, верь, Тамара,
Я неизменен и велик.
Тебя я, вольный сын эфира,
Умчу в надзвездные края
И будешь ты царицей мира,
Подруга первая моя.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нет, не тебе, моей подруге,
Узнай, назначено судьбой
Увянуть молча в тесном круге
Ревнивой грубости рабой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Толпу духов моих служебных
Я приведу к твоим стопам,
Прислужниц легких и волшебных
Тебе, красавица я дам.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всечасно дивною игрою
Твой слух лелеять буду я;
Чертоги пышные построю
Из бирюзы и янтаря;
Я опущусь на дно морское,
Я полечу за облака,
Я дам тебе все, все земное —
Люби меня!..
Казалось злой дух торжествовал. Обольщенная им душа молодой девушки должна была очутиться в его власти. Но случилось иное.
В пространстве синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на крыльях золотых
И душу грешную от мира
Он нес в объятиях своих.
И сладкой речью упованья
Её сомненья разгонял
И след проступка и страданья
С нее слезами он смывал.
Это была душа Тамары. Вдруг Демон взвился из адской бездны и потребовал, чтобы ангел ему отдал душу несчастной девушки.
“Исчезни мрачный дух сомненья!”
Посланник неба отвечал:
“Довольно ты торжествовал,
Но час суда теперь настал
И блого Божие решенье!
Дни испытания прошли;
С одеждой бренною земли
Оковы зла с нее ниспали,
Узнай — ее давно мы ждали.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ценой жестокой искупила
Она сомнения свои…
Она страдала и любила —
И рай открыла для любви!”
И ангел строгими очами
На искусителя взглянул
И радостно взмахнув крылами,
В сияньи неба потонул.
V.
Насколько разносторонен был талант Лермонтова, видно из “Песни о купце Калашникове”. Эта песня написана старинным русским языком, на образец того, который мы встречаем в народных песнях былого времени. И начинается она на старый лад:
Ох ты, гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника,
Да про смелого купца, про Калашникова:
Мы сложили ее на старинный лад,
Мы певали ее под гуслярный звон,
И причитывали, да присказывали.
Православный народ ею тешился,
А боярин Матвей Ромодановский
Нам чарку поднес меду пенного,
А боярыня его белолицая
Поднесла нам на блюде серебряном
Полотенце новое, толком шитое
Угощали нас три дня, три ночи,
И все слушали не наслушались.
Также прекрасна и также в чисто народном духе картина рассвета (из той же “Песни”):
Над Москвой великой златоглавою,
Над стеной кремлевской, белокаменной,
Из-за дальних морей, из-за синих гор,
По тесовым кровелькам играючи,
Тучки серые разгоняючи
Заря алая подымается;
Разметала кудри золотистые,
Умывается снегами рассыпчатыми;
Как красавица, глядя в зеркально,
В небо чистое смотрит, улыбается.
Ужь зачем ты, алая заря, просыпалася?
На какой ты радости разыгралася?
Окончание “Песни” находится в полном соответствии с началом:
Гей вы, ребята удалые,
Гусляры молодые,
Голоса заливные!
Красно начинали — красно и кончайте;
Каждому правдою и честью воздайте.
Тароватому боярину — слава!
И красавице — боярыне — слава!
И всему народу христианскому — слава!
Кроме мелких стихотворений и рассказов в стихах, Лермонтов много писал и прозой. Самым замечательным его произведением в этом роде является роман “Герой нашего времени”. Действие романа происходит на Кавказе. Лермонтов изображает в нем то нравы образованного русского общества, посещающего Кавказ с целью лечения, то жизнь кавказских офицеров, то своеобразные обычаи и типы горцев. Все это им рассказывается с таким же мастерством, с каким он писал свои стихотворения. Как мы говорили, большинство картин природы, изображаемых Лермонтовым, — картины природы кавказской. Также и большинство рассказываемых им, в прозе и стихах, повестей имеют местом действия Кавказ. Свою любовь к Кавказу Лермонтов выразил между прочим в следующем стихотворении, написанном в Петербурге, вдали от милых ему кавказских гор.
Еще ребенком робкими шагами
Взбирался я на гордые скалы,
Увитые туманными чалмами,
Как голова поклонников Аллы *).
Там ветер машет вольными крылами,
Там ночевать слетаются орлы;
Я в гости к ним летал мечтой послушной
И сердцем был товарищ их воздушный.
С тех пор прошло тяжелых много лет
И вновь меня меж скал твоих ты встретил;
Как некогда ребенку, твой привет
Изгнаннику был радостен и светел.
Он пролил в грудь мою забвенье тяжких бед
И дружески на дружний зов ответил
И ныне здесь, в полуночном краю,
Все о тебе мечтаю и пою.
*) Алла, имя, которым мусульмане называют Единого Бога.
Это стихотворение, написанное сравнительно не за долго до смерти, вполне подтверждает мысль, что мрачное настроение Лермонтова уже начинало уступать место более светлому и вероятно скоро поэт совсем отделался бы от него.
В начале одного рассказа, Лермонтов выписал из Библии, из Книги Царств, следующий стих: “Вкушая вкусих мало меда и се аз умираю”. Как эти библейския слова подходят к нему самому! Немного вкусил он меда — истинной радости и истинного счастья жизни. В двадцать семь лет его уже не было на свете! Между тем именно под конец жизни талант Лермонтова начал особенно развиваться, сказываться с особенною силой.
Но —
То в высшем суждено совете,
То воля неба…