1. Итоги кризиса и предчувствие смуты
Подведем итоги всему сказанному выше.
В территориальном составе Московского государства в конце XVI века мы различили пять областей с особенностями в их социальном складе: Московский центр или Замосковье, Новгородские пятины, Поморье, Низ и Поле. Первые две области были основными “половинами” государства и переживали жестокий кризис. Политически в них свирепствовала опричнина, а экономически они переживали полнейшее разорение и запустение. Верхние слои населения стали жертвой казней и высылок от государя, а низшие – попали в крепостную зависимость от землевладельцев-помещиков, посаженных на крестьянские волости. Вершина общества была развеяна гневным царем, а низы сами побежали, “не мога терпети” своих бед. В этих областях, можно сказать, погибла земледельческая культура, а торговый оборот был парализован по всей западной границе от войны и внутренних неустройств. Кризис не коснулся Поморья, ставшего краем свободного крестьянства после вывода из него новгородских бояр. Его население в XVI веке еще не успело расслоиться на взаимно враждебные группы и не знало над собой иных властей, кроме своей выборной администрации и органов правительственного надзора. С началом Беломорской торговли Поморье оживилось и начало богатеть от участия в торговом обороте и товарном движении между столицей и гаванями (Колой и Архангельском). В Поморье обозначились торговые центры и пути, и окрепли связи между соседними, ранее разобщенными волостями и “землями”, на которые делился край. В противность центру, для Поморья XVI век был “золотым веком” расцвета общественных сил и их самодеятельности. Особый вид представлял собою Низ – инородческий край, только что завоеванный, замиренный и колонизуемый русским племенем. На основе инородческого быта и труда вырастали там обычные формы московской общественности. Там не успели сказаться острые противоречия между московской властью и знатью, между московским помещиком и крестьянином; но там зрел своего рода кризис – борьба за землю между аборигенами и пришельцами, властно хватавшими земельные богатства плодородного края. Особый вид представляло собою и Поле, на которое главной массой выбегали из государства жертвы кризиса – обездоленные люди, искавшие свободы и счастья в тех местах, где еще не было крепостного строя. Московская власть пришла на Поле за беглецами, обставила его своими городами и взамен крепостной зависимости создала там зависимость служебную – военную и пахотную. Вольным на Поле остался лишь тот, кто не попал в “приборные” служилые люди и ушел на юг далее укрепленной государством границы.
В описанных условиях московской жизни зоркие современники видели угрозу открытой смуты. Они понимали, что постигшее государственный центр разорение, осложненное длительной войной и правительственным террором, не может пройти без потрясений. Упомянутый выше англичанин Дж.Флетчер в книжке о России (“Of the Russe Common Wealth”), напечатанной в 1591 году в Лондоне, определенно предсказывает смуту в Московском государстве – переворот и междоусобие, как последствие террора. Грозного, возбудившего всеобщий ропот и непримиримую ненависть. Начало смуты он связывал с концом московской династии, которого ожидал со смертью царя Федора Ивановича. А об исходе смуты он говорил, что в смуте решающая роль, – а стало быть, и победа – будет принадлежать не знати и не народной массе, а общественной середине – “войску” (the militarie forces). Такою прозорливостью не отличались русские люди XVI века; но и они предчувствовали беду; они даже предсказывали потрясения, но только в виде неясных намеков и угроз. Впрочем, один из анонимных писателей того времени обнаружил замечательное провидение, когда сказал, что на Руси “при последнем времени” запустеют волости и села “никим гоними”, “люди начнут всяко убывати, и земля начнет пространнее быти, а людей будет менши, и тем достальным людем будет на пространной земли жити негде”, и “царие на своих степенях царских не возмогут держатися и почасту пременятися начнут”. Для наблюдательных людей было, словом, ясно, что не может быть мира и благополучия в стране, где целые области разорены до тла, где родовая знать угнетена и пылает ненавистью к династии и ее дворцовым фаворитам, где служилый класс лишен возможности служить и хозяйничать, где низшие классы бегут от зависимых разорительных условий труда, где, наконец, правительство должно управлять при отсутствии доходов и войска, при всеобщем недовольстве и ропоте. Понятен тот страх, с каким московские люди в последние годы царствования бездетного царя Федора ожидали его смерти: с ним окончится его род, пресечется “корень” московских государей, и начнется смута.
Этот страх был основателен: со смертью царя Федора смута началась. Совпадение государственного расстройства с концом династии было главной причиной возникновения открытой смуты. Сильное правительство могло бы бороться с общественным движением и искать выхода из затруднений. Но правительство невменяемого царя Федора для этого было мало пригодно. В нем был крупный политический талант – Борис Годунов; но ему приходилось работать при постоянных интригах и чрезвычайных осложнениях. Смута оказалась сильнее Бориса. Она сопровождала начало его карьеры и она же была причиной его довременной смерти и гибели его семьи.
2. Общий ход развития смуты
Итак, открытая смута в Московском государстве началась со смертью бездетного царя Федора Ивановича (1598 г.). Принято думать, что окончилась она со вступлением на престол царя Михаила Федоровича (1613 г.). В этот промежуток времени московская жизнь была полна борьбой различных общественных и политических сил. Всматриваясь в ход этой борьбы, замечаем, что сначала ее предметом служит московский престол. За обладание им борются разные “желатели власти”: Романовы с Годуновыми, затем Годуновы с самозванным царевичем Дмитрием Ивановичем, и напоследок, убив самозванца, престолом овладевает князь из потомства Рюрика Василий Иванович Шуйский. Это время (1598-1606 годы) есть период династической смуты. Вскоре за воцарением Шуйского начинается ряд восстаний на царя Василия и на окружающих его “лихих бояр”. Хотя восстававшие и прикрываются именем царя Дмитрия, которого не считают убитым, однако ясно, что движение руководится уже не династическими мотивами, а мотивами классовой вражды. На рабовладельческую вершину общества восстают общественные низы – казачество – в чаянии политического и социального переворота. Это открытое междоусобие продолжается с 1606 по 1610 год и может быть названо временем социальной борьбы. В московское междоусобие, вскоре же по его возникновении, начинают вмешиваться всякого рода иноземцы, чтобы воспользоваться слабостью Москвы в своих частных интересах, или же для пользы их государств – Швеции и Речи Посполитой. Это вмешательство приводит к тому, что Новгородская и Смоленская окраины государства переходят под власть шведов и поляков, а в самой Москве, после свержения с московского престола царя Василия, водворяется польско-литовский гарнизон. Таким образом, социальная смута приводит к разложению общественного порядка в Московском государстве и к падению государственной самостоятельности. Вмешательство иноземцев и их торжество над Москвою возбуждают в русских национальное чувство и направляют против народных врагов все слои московского населения. С 1611 года начинаются попытки свержения чужой власти; но они не удаются до тех пор, пока им вредит слепая непримиримость общественных слоев. Но когда в 1612 году образовалась в Ярославле боевая организация, объединившая средние классы московского общества, дело получает иной оборот.
Ярославское временное правительство успело настолько повлиять – и внушением и силой – на казачью массу, что достигло единения всех народных сил и восстановило царскую власть и единое правительство в стране. Этот период смуты (1611-1613) может быть назван временем борьбы за национальность.
По указанным трем периодам и будет построено дальнейшее изложение.