1. Второй Лжедимитрий; “литва” и поляки в его войске
Второй акт московской социальной борьбы оказался много сложнее. Швеция и Речь Посполитая, постоянные соперницы Москвы, с большим интересом следили за московскими делами, учитывая с точки зрения своей пользы все события московской жизни. Их внимание к Москве было особенно напряжено еще и потому, что короли шведский Карл IX и польский Сигизмунд III находились в непримиримой вражде и один другого ревновал в отношении Москвы. Успех поляков в Москве рассматривался, как неудача шведов, и обратно. До 1606 года в Москве успевали именно поляки. Они участвовали в торжестве Лжедимитрия и, как казалось со стороны, господствовали в самой Москве. Переворот, совершенный Шуйским в мае 1606 года, уничтожил это господство и обострил отношения Москвы и Речи Посполитой. Швеция немедленно захотела использовать это обстоятельство в своих видах. Карл IX не один раз, начиная с лета 1606 года, предлагал Шуйскому помощь против врагов. Но Москва уклонялась, потому что Шуйский не видел необходимости в союзе со шведами. Ободренный своими победами над “ворами”, он велел своим воеводам отвечать шведам даже с некоторым высокомерием: “великому государю нашему помощи никакой ни от кого не надобно, против всех своих недругов стоять может без вас и просить помощи ни у кого не станет, кроме Бога”. Шведам недолго пришлось ждать полной перемены в тоне царя Василия, но пока они должны были мириться с московским отказом и спокойно выжидали дальнейших событий. Не так спокойно было настроение польско-литовского правительства и общества. Погром 17-18 мая 1606 года погубил в Москве от 2.000 до 3.000 литвы и поляков. В московском плену осталось более 500 человек, принадлежавших к составу польско-литовского посольства и свиты “царицы” Марины. Дипломатические сношения Шуйского и Сигизмунда были поэтому очень негладки; московское посольство, отправленное после свержения самозванца в Литву, было дурно принято правительством и оскорбляемо населением: по городам и панским имениям московских послов бесчестили и ругали, забрасывали грязью и камнями, грозили убить. Отношение к Москве было явно враждебно и грозило местью. Если король не потребовал немедля от Москвы удовлетворения и не поднял на нее оружия, то только потому, что в Речи Посполитой шла своя смута и был “рокош”. Московские послы отчетливо изображали этот рокош. “Люди ныне стали своевольны” , писали они: “на рокоше меж их рознь”. Рокош занимал всю страну: “рыцерство и поспольство обеих земель (Польши и Литвы) в съезде на поле у Сендомира, а такой съезд николи не бывал: “стоят на 15 милях”. Паны в съезде делились на три “статьи”: одни “стоят на короля”, потому что возводят на него многие вины; другие, напротив, держат его сторону, а третьи стоят “особно” и смотрят “того, которая сторона будет правее или сильнее”. Хотя король и вышел победителем из столкновения с панами и победил “рокошан”, когда они осмелились на открытый бой с ним, однако, польско-литовское правительство было парализовано смутой и потому ограничилось колкими пререканиями с Москвой. Тем не менее чувство обиды от московского погрома не заглохло в польско-литовском обществе и сказалось в первую же удобную минуту тем, что обе стороны – и королевская и оппозиционная – постарались поддержать и раздуть московское междоусобие и нанести Москве возможный вред.
Эти обстоятельства надо помнить при изучении того, как появился на московско-литовской границе второй Лжедимитрий, и с ним начался второй акт московской социальной драмы. Происхождение этого самозванца неизвестно, и им историки интересовались мало. Это потому, что личность второго Лжедимитрия была ничтожна, а роль пассивна. Первый самозванец при всем своем легкомыслии имел вид искреннего и серьезного претендента, увлекал своих поклонников, подчинял и воодушевлял массы и был действительным руководителем (или одним из руководителей) поднятого им движения. Второго же Лжедимитрия Москва недаром окрестила презрительным прозвищем Вора, то есть простого злоумышленника. Не он руководил своими сторонниками, а они пользовались им в своих видах, как удобным и послушным орудием в достижении преступных, по московской оценке, и разрушительных целей. Московские люди определенно отмечали ту особенность Вора, что он смотрел из рук окружавших его польско-литовских вождей и их дружин, русские же “воры” играли при нем вторую роль. О Воре москвичи отзывались поэтому, как об эмиссаре короля Сигизмунда, а войску его давали общее имя “литвы” или “поляков”. Даже в официальных актах, именно в тексте договора с Польшей и Литвой 1608 года, дело представлялось так, что того Вора “водят с собою” по Московскому государству “королевские люди князь Р.Ружинской да князь А.Вишневецкой с товарищи, называючи его прежним именем, как убитый Рострига назывался, – царевичем Дмитреем Ивановичем”. Действительно, Вор был выпущен на московскую землю из литовского рубежа. Он пришел в Стародуб Северский (или, точнее, в Попову Гору) с некоторым конвоем от Чечерского (литовского) урядника Рагозы. Объявив себя (в июне 1607 года) царем Димитрием Ивановичем, спасшимся от московского погрома, Вор немедля обратился за помощью в Литву, и уже в конце августа у него были ратные люди из Речи Посполитой с вождями Меховецким и Будзилом. Эти паны приняли на себя руководство всеми вообще военными силами Вора, в составе которых были и московские украинные “воровские” казаки. Так с самого начала действий Вора первенство при нем получили поляки и литва, и Вор стал смотреть из их рук. С течением времени, и при том довольно скоро, уже в начале 1608 года, к Вору стеклось много польско-литовских “полков”, потому что тогда в Речи Посполитой, благодаря “рокошу”, было не мало готовых к походу отрядов – как людей, которые ходили за короля на рокошан, так и самих рокошан. Последние спасались от королевской репрессии в Москвское государство, чая себе там безопасности, добычи и славы. А их противники, сторонники короля, шли туда уже открыто, “за позволением Сигизмунда III”, собирая войска. Король был одинаково доволен уходом и тех и других: это избавляло его от хлопот и расходов на ликвидацию рокоша, а соседнему Московскому государству приносило вред и ослабляло его, конечно, на пользу Речи Посполитой. Кроме того, всем этим удовлетворялось и естественное желание мести вероломной Москве за учиненный ею погром над поляками и литвой и за насилие над польским посольством, задержанным в Москве. Именно такими мотивами руководился, по словам его биографа, пан Ян Петр Сапега, собравший для похода в Московию до семи с половиной тысяч человек: его целью было – отомстить за плен и гибель в Москве польских гостей самозванца и добыть славы себе и отечеству подвигами рыцарства. Для мести же и за славой шел к Вору и князь Роман Рожинский с отрядом “близко четырех тысяч”. За этими крупнейшими вождями следовали более мелкие: Тышкевичи, Валавский, Велегловский, Рудницкий, Хруслинский, Зборовский, Млоцкий, Виламовский и др. Таким образом, при Воре образовалось значительное польско-литовское войско гетманом которого с весны 1608 года стал Рожинский.
К этому основному ядру армии Вора примкнули и русские (точнее – московские) отряды. Они, конечно, не могли сравниться по степени военного искусства с правильными польскими “ротами” и представляли собой иррегулярные войска; но, накопляясь постепенно при Воре, они все-таки образовали собой большую рать, с определенным боевым устройством и с излюбленными вождями “атаманами”. В эту рать вошли, прежде всего, “ратные и жилецкие люди” тех мест (Северской украйны), где появился и получил первое признание Вор. Затем, к Вору пристали те части войска Болотникова, которые избежали Тульской осады или спаслись из Тулы до ее сдачи; таковы были “станицы” атамана Ивана Заруцкого. Далее, к Вору приходили случайные ватаги бродячих казаков с Дона и Днепра. Наконец, с самого начала 1608 года литовский выходец, изгнанник, “отсуженый своей чести” за рокош, Александр Лисовский, начал свою операцию сбора Тульской “бежи”. Он обошел всю московскую украйну, собирая по дорогам остатки войска Болотникова, отпущенные Шуйским из Тульского плена на юг. Из этого сброда он составлял боевые отряды, снабжая их оружием и провиантом из взятых им украинных крепостей. В результате “собралося с ним тридцать тысяч русских украинных людей”. Он как бы возродил к новой деятельности только что уничтоженное Шуйским войско Болотникова и привел его на службу Вору.
Из сказанного видно, какими большими средствами стал обладать Вор благодаря оказанной ему поддержке из Речи Посполитой. Именно оттуда дали ему первую силу и первый толчок; оттуда же помогли ему собрать и использовать разбитые в борьбе московские оппозиционные элементы. Благодаря зарубежной помощи, в нем вырастал для Шуйского страшный враг. Но надобно сказать, что явился он на московской почве, быть может, позднее, чем надлежало по расчетам его вдохновителей. Объявил себя Вор в Стародубе летом 1607 года, когда началась осада Тулы, и на выручку Тулы он было и поспешил с первыми своими войсками. Его задачей было, по-видимому, поддержать московское междоусобие и подкрепить Болотникова и царевича Петра. Но он опоздал: Тула сдалась раньше его прихода, и он поспешно отступил назад, опасаясь попасть под удары победителей. Со стороны Шуйского было большой ошибкой то, что он по взятии Тулы не продолжал своего похода на юг. Это спасло Вора и дало ему возможность окрепнуть. Шуйский ушел от Тулы в Москву и демобилизовал армию в уверенности, что довел свою репрессию до конца. А, между тем, Вор в течение зимы 1607-1608 гг. увеличил свои силы и выработал план компании на лето 1608 года.
2. Его война с царем Василием; Тушино и блокада Москвы
Весной началась правильная война. Польские отряды Вора наступали на Москву от Орла через Волхов, Калугу и Можайск и от Смоленска (Сапега) через тот же Можайск. Лисовский совершал уже известное нам движение на восток и через Зарайск и Коломну тоже направлялся к Москве. Военное счастье было на стороне Вора: московские войска уступали ему дорогу, а если решались на бой, то терпели поражения. Только талантливый воевода князь Иван Семенович Куракин успел нанести Лисовскому чувствительный удар между Коломной и Москвой и отнял у него артиллерию, так что “воры” Лисовского явились под Москву в некотором расстройстве и с опозданием. Прочие же отряды Вора пришли к Москве победным маршем. Вор основал свою главную квартиру в селе Тушине, в овражистой долине речки Сходни, в нескольких верстах от Московских стен. Это место оказалось неприступно для войск Шуйского; но оно не было удобно для осадных операций против Москвы, так как было слишком удалено от городских укреплений. Для наблюдения за врагом Шуйский между Москвой и Тушином на Ходынском поле устроил “обоз”, то есть укрепленный лагерь, и поместил там часть московского гарнизона. Этот обоз пресек тушинцам подступы к городу и помешал им начать правильную осаду. Гетман Рожинский решился на генеральный бой, надеясь в случае победы штурмовать Москву. Бой произошел 25 июня 1608 года и не дал результата. Москвичи отбили тушинцев от городских стен, хотя и понесли большие потери. После этого боя Вор сидел в Тушине без всякого дела месяца два.
Стало ясно, что обе боровшиеся стороны достаточно сильны и упорны, и что борьба будет затяжной. И в Москву и в Тушино подходили подкрепления. К осени 1608 г. тушинцы решились действовать: штурм Москвы не удался, осада оказалась невозможной, – тушинцы попробовали установить блокаду столицы. Вместо плотного осадного обложения города они попытались занять и закрыть все важнейшие дороги кругом Москвы, чтобы пресечь подвоз припасов и подход подкреплений в Москву. Операция была ведена энергично. Сапега и Лисовский “переяли” все дороги, ведшие в северную половину государства, и дошли от Тушина до Суздаля и Владимира, подчинив тушинской власти почти все Замосковье до Волги и перейдя даже за Волгу. В то же время другие отряды тушинцев вдоль течения Оки дошли до Коломны; если бы они захватили Коломну, то оттуда могли бы установить связь с Владимиром, – и кольцо блокады было бы сомкнуто. Но от Коломны их отбили московские войска, посланные на помощь Коломенскому гарнизону. Повторные нападения на Коломну также не удались, потому что и Москва и Рязань с двух сторон берегли Коломну, дорожа взаимной связью. Москва из Рязанского края через Коломну получала хлеб; а Рязанские дворяне “для воровского приходу жен своих и детей присылали к Москве с людьми своими”, чтобы “в воровской приход женам и детям в осадное время, будучи в осаде, какого утеснения не учинилось”. Между Москвой и Рязанью установилась, таким образом, тесная связь. Разрыв сношений между столицей и этим краем вызвал в Москве голод, и немедля с двух сторон следовали усилия восстановить нарушенное сообщение. Так, за все время борьбы Москвы с Тушином тушинцам не случилось ни разу плотно закрыть коломенскую дорогу- Кольцо блокады не сомкнулось, а позднее, в 1609 году, блокада была прорываема и в других местах.
Надобно было измыслить новые способы борьбы. Затяжной характер ее повел обе стороны к очень сложным планам. Шуйский решил стянуть к столице все воинские отряды, какие мог собрать из важнейших крепостей. Окраинным воеводам (в Смоленске, Астрахани, Новгороде) он велел выступить с их гарнизонами к Москве и по дороге забирать всех ратных людей, каких удастся мобилизовать. Северным городам было послано увещание вооружиться, прислать свои ополчения в Ярославль и отстаивать свои места, чтобы Вор не захватил Поморья. В то же время Шуйский начал рассчитывать и на иноземную помощь. Заключив (в июле 1608 года) мирный договор с польскими послами в Москве, он включил в него условие, чтобы король вывел из Московского государства всех польско-литовских людей, служивших Вору. Это условие представлялось московским дипломатам очень важным: на большую помощь со стороны Сигизмунда они не надеялись, но думали, что, отозвав своих подданных, король существенно ослабит Вора (этого, конечно, не случилось, так как тушинцы короля не послушались). Одновременно с расчетом на Сигизмунда Шуйский строил расчет и на шведов. Он отправил в Новгород своего родича князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского с наказом собрать там ратных людей и, кроме того, “послали в немцы нанимати немецких людей на помочь”. В такую деликатную форму облекли московские политики свое обращение к Швеции за союзом и вспомогательными войсками.
3. Перенесение борьбы на Север; победа царя Василия
Таковы были меры Шуйского, не имевшего сил прогнать Вора от Москвы. Вор же, не имевший сил взять Москву, пришел к мысли, что следует, вместо тщетного натиска на столицу, повести наступление на север, ибо с его завоеванием не сможет удержаться и Москва. Не тронутый еще смутой север был тогда самой богатой областью государства, золотым дном, откуда можно было черпать больше средства для борьбы и лакомую добычу. Тушинцы, ослабив свои операции под Москвой, обратились за Волгу, главным образом, на Вологду, где, по их сведениям, “много куниц и соболей и лисиц черных и всякого дорогого товару и пития красного”, где лежал заморский, из Архангельска, товар “английских немцев”, где “собрались все лучшие люди, московские гости с великими товары и с казною, и государева казна тут на Вологде великая от корабельные пристани, соболи из Сибири и лисицы и всякие футри (меха)”. С первого натиска тушинцам удалось захватить на севере многие города и уезды. Немедленно начались “на царя Димитрия” большие поборы деньгами и натурой, переходившие в простой грабеж. Но одними поборами дело не ограничивалось: Тушинские “паны” размещались на частных землях и в крестьянских волостях, в чужих хозяйствах, на постой – для прокормления как их самих, так и их челяди и коней. По выражению местных людей, тушинские власти “все городы отдают паном в жалованье, в вотчины”. Такой способ управления возмущал народ, который видел в нем возвращение к постылой старине, “как и преже сего уделья бывали”. Пока тушинцев не было на севере и пока о них судили понаслышке, северные города и волости сохраняли большое хладнокровие. Из города в город писали грамоты, советуя друг другу быть осторожнее в политике. Царю Василию уже “дали души” при его воцарении, и нечего спешить менять присягу и давать души ожившему царю Димитрию: “не спешите креста целовать: не угадать, на чем совершится”, советовали простодушные оппортунисты: “еще до нас далеко, успеем с повинною послать”. Север, словом, присматривался и выжидал. Но когда он узнал тушинцев в натуре, оппортунизм исчез. Сравнивая правительства Шуйского и Вора, видели, что первое сохраняло все обычные черты московской власти, а второе было иноземным по составу и “воровским” по приемам. Московским управлением северные городские и волостные общины были довольны, так как московский правительственный обычай сохранял за населением право широкого самоуправления. Тушинская же власть презирала особенности местного строя и жестоко мучила и грабила занятые ею города и волости. Весь север поэтому встал против Вора и “панов”. Обычным порядком, так, как это делалось по царскому требованию, северные “мужики” составляли свои “рати”, вербуя в них охочих людей и снабжая их оружием и всяким “запасом”. Во главу этих ратей ставились выборные вожди, которым “ратное дело было за обычай”. Началась мелкая война против тушинских отрядов, действовавших на севере. Устюжна, Кострома, Галич, Решма, Юрьевец-Поволжский, Городец, Балахна составили первую линию борцев. За ней в качестве опорного пункта действовала Вологда, крупнейший город Поморья. В Вологде образовался совет обороны из вологжан и зимовавших в Вологде московских купцов и правительственных агентов. В совет были привлечены даже торговые иноземцы, задержанные смутой в этом городе. Вологодский совет сносился со всем Поморьем и через Устюг собирал людей и средства для борьбы, направляя их на южные позиции. С другой стороны, находившийся в Новгороде Скопин-Шуйский вступил в связь с Вологдой и другими северными городами, посылал туда своих инструкторов (“голов”) и понемногу принял на себя общее руководство всей операцией против тушинцев. На первых порах восставшие терпели жестокие поражения от польской конницы тушинцев; но затем стали одолевать разрозненные тушинские отряды и теснить их на юг. Весной 1609 года тушинцы уже совсем были вытеснены с левого берега Волги и отброшены на свои базы – к Дмитрову и Суздалю. Север освободился от “панов” и “воров”; “мужичье”, как презрительно выражались в Тушине, одолело и, перейдя через Волгу на юг, готовилось к дальнейшей борьбе за царя Василья против Вора.
Борьба за север, таким образом, окончилась в пользу Шуйского. Это была очень важная победа. Но ее еще надлежало использовать, и Скопин-Шуйский сделал это с большим талантом. Как только обозначилась неудача тушинцев за Волгой и на Волге, в мае 1609 года, Скопин-Шуйский пошел из Новгорода к Москве с собранными им войсками. При нем было около 3.000 русских ратных людей и отряды наемных ландскнехтов, которые были даны ему в распоряжение шведским королем за уступку шведам русских городов (от Ямы до Корелы) на Финском побережьи. Скопин из Новгорода уже много времени руководил движением на севере. Теперь он потребовал, чтобы северные дружины шли на соединение с ним, и местом “схода” назначил Калязин монастырь на Волге, куда спешил и сам. А затем “сождався с костромскими, и с ярославскими, и иных городов с людьми”, из Калязина Скопин перешел осенью на большую северную дорогу из Москвы в Ярославль и укрепился в Александровой Слободе. Сюда по соглашению с ним пришел из Нижнего Новгорода боярин Федор Иванович Шереметев с теми войсками, какие успел собрать в Понизовьи (от Астрахани до Нижнего) . Этим было достигнуто объединение боевых сил Шуйского. Образовалась большая армия, опорой для которой служили северные области государства. Север был окончательно закрыт для Вора, и тушинцы были возвращены на их старые позиции кругом самой Москвы. И против них Скопин зимой повел правильное и осторожное наступление. Он двигался к Москве с постоянным боем, прибегая к одному и тому же приему на всех дорогах, которыми овладевал: он строил на них укрепленные “острожки” и сажал там гарнизоны, которые и держали данный путь в своем распоряжении. Медленно, но верно, теснил он врага, и было ясно, что вся сила на его стороне. Под угрозой его удара Вор, поссорившись с Рожинским, около 1 января 1610 года покинул Тушино и убежал в Калугу.