С.Н. Шубинский. 1869 год.
Императрица Елизавета Петровна была страстной охотницей. Во время частых ее приездов в Москву излюбленным местом для охоты было небольшое село Перово, лежащее в пяти верстах от города по Рязанской дороге. Государыня подарила его своему фавориту графу Алексею Григорьевичу Разумовскому, нередко жила здесь по целым неделям и постоянно заботилась о благоустройстве Перова, где был разведен обширный, тенистый сад, с цветниками, тропическими растениями, прудами, водометами и беседками, а среди него построен красивый и роскошно убранный дом. В перовской церкви до сих пор сохраняется дорогая утварь, пожертвованная Елизаветой, в числе которой находятся воздухи ее работы, расшитые золотой нитью и крупным жемчугом. Особенное внимание обращает на себя глава церкви, украшенная вызолоченной короной. По преданию, корона знаменует одно из важных событий елизаветинского царствования.
24 ноября 1742 года в десятом часу вечера небольшая церковь села Перова была ярко освещена. Немногочисленные жители села, удивленные поздним освещением храма, пытались узнать причину столь необычного явления, но стоявшие у дверей сторожа не только никого не впускали внутрь, но требовали, чтобы любопытные уходили совсем.
Внутри церковь представляла также нечто необычное. При полном освещении она была почти пуста. Посреди нее стоял аналой, а около него стол, покрытый парчой, с двумя венчальными венцами на нем. Но что было всего удивительнее, это то, что вместо местного священника у аналоя стояли в полном облачении духовник императрицы протоиерей Федор Яковлевич Дубянский и соборный протодьякон Горизонтов. Певчих не было, и их заменял дьячок. Близ входных дверей группировались: пожилая дама в белой грезетовой с цветами “робе” и с фрейлинским знаком на груди и трое мужчин в светлых атласных кафтанах, причем у одного из них на кафтане красовалась звезда ордена св. Александра Невского.
Ровно в десять часов к церкви подъехала карета, из которой вышли молодая красивая женщина и столь же красивый и молодой мужчина. Оба были одеты просто, по-домашнему. Сопровождавшие их два камер-лакея сняли с обоих шубы, и тотчас же началось венчание. Отец Дубянский произнес с особенным ударением: “Венчается раба Божия Елизавета рабу Божию Алексею”, а по окончании обряда обратился к новобрачным с кратким прочувствованным приветствием, после чего они поспешно уехали, пригласив присутствовавших на семейный ужин.
Новобрачные были императрица Елизавета Петровна и фаворит граф Алексей Григорьевич Разумовский.
Изумительна судьба этого человека. Бывший пастух в селе Лемеши, потом певчий сперва в деревенской церкви, а потом в придворном храме, без всякого воспитания и образования, он внезапно становится наряду с первыми вельможами, и – странная вещь! – быстрое возвышение его не порождает в высшем обществе особенной зависти и недовольства. Но фортуна не ограничилась возвышением своего баловня: она готовила Разумовскому новое, дотоле неслыханное в России положение при дворе.
С воцарением Елизаветы русская партия, подвергавшаяся всевозможным гонениям в предыдущее царствование, взяла решительный перевес. Во главе ее стали канцлер граф Бестужев, придворный духовник Дубянский, архиереи: Лев воронежский, Варлаам киевский и другие. Но не все иностранцы были сокрушены. Лейб-медик Лесток и французский посол маркиз Шетарди, содействовавшие вступлению императрицы на престол, продолжали пользоваться ее доверием.
Елизавете шел тридцать третий год, и она была в полном расцвете красоты. Разные принцы-авантюристы, вроде Эммануила, инфанта португальского, принца Конти, графа Морица Саксонского и т.п., начали домогаться разрешения приехать в Россию.
Необходимо было положить конец этим проискам, иначе могло случиться, что который-нибудь приглянется императрице и, чего доброго, наденет “венец и шапку Мономаха”. Представлялся для достижения цели единственный способ: связать тесными узами самодержицу с чисто русским человеком, и притом таким, который был бы предан духовенству и наименее был бы способен влиять на дела управления. Разумовский был самым подходящим во всех отношениях. Умному и ловкому Дубянскому нетрудно было подчинить себе суеверную и богомольную императрицу и уговорить ее превратить незаконную связь с Разумовским в освященную церковью форму брака.
Значение графа Алексея Григорьевича после брака сделалось огромно.
Все его почитали и обращались с ним, как с супругом императрицы. Он занимал во дворце комнаты, смежные с ее апартаментами. Когда он чувствовал себя нездоровым, государыня обедала в его покоях и он принимал ее и приближенных к ней лиц в шлафроке. Он всюду сопутствовал ей, и она публично оказывала ему знаки самого нежного внимания, сама застегивала ему шубу и поправляла шапку, когда в мороз они выходили из театра. Одному ему отпускалось рыбное кушанье в то время, когда государыня и весь двор содержали строгий пост.
В своих увеселениях двор подделывался к вкусам Разумовского. Благодаря страсти его к музыке заведена была постоянная итальянская опера; за огромные цены выписывались знаменитые в Европе певцы, “буффоны и буффонши”. В дворцовом штате встречаются бандуристы и бандурщицы и даже “малороссиянка-воспевальница”. Украинские певчие пели и на клиросе и на сцене вместе с итальянцами. На придворных пирах подавались малороссийские блюда; все украинское было в моде.
Но среди всего этого почета, постоянной лести и низкопоклонства Разумовский оставался все тем же простым, наивным, несколько хитрым, насмешливым и в то же время крайне добродушным хохлом, каким был у себя на родине среди лемешовского стада и в хате старика-дьячка, обучавшего его церковному пению. Единственным недостатком его было то, что он не мог отстать от страсти к вину и, по свидетельству современников, “весьма неспокоен был пьяный”. Собутыльники нередко претерпевали от него даже жестокие истязания. Порошин в своих “Записках” говорит, что статс-дама графиня Мавра Егоровна Шувалова, пользовавшаяся особенным расположением императрицы, певала молебны, когда муж ее, граф Петр Иванович, возвращался с охоты у Разумовского, не высеченный батожьем.
Со смертью Елизаветы Петровны, последовавшей в декабре 1761 года, Разумовский потерял, конечно, всякое значение. Хотя новая императрица продолжала оказывать ему внимание и даже иногда обедала у него, он сам удалился от двора, являлся во дворец лишь в особо торжественных случаях и вел замкнутый образ жизни, собирая к себе на музыкальные вечера и дружеские пирушки преимущественно своих приятелей-малороссов.
В это время неожиданный случай дал Разумовскому возможность выказать все благородство своего характера и благодарную память к облагодетельствовавшей его Елизавете.
Известно, что главнейшими пособниками императрицы Екатерины II при перевороте 1762 года и восшествии ее на престол были братья Орловы, из которых старший, Григорий Григорьевич, сделался ее фаворитом.
Орлов был молод, красив, смел и настойчив, но вместе с тем ограничен умом, невоспитан и необразован, так что Екатерина не допускала его до вмешательства в государственные дела и не доверяла ему ни одной важной отрасли управления. Во время пребывания двора в Москве в 1763 году Орлов, считавший Екатерину кругом ему обязанной, пробовал намекать ей о браке. Не желая оскорбить Орловых прямым отказом, императрица уклонялась, находя разные препятствия.
Не понимая, что такая женщина, как Екатерина, не может навсегда связать с ним свою судьбу, Орлов стал настаивать, ссылаясь на брак Елизаветы Петровны с Разумовским. Екатерина отвечала:
– Сомневаюсь, чтобы иностранные известия о браке Алексея Разумовского с покойной императрицей были справедливы; по крайней мере, я не знаю никаких письменных доказательств тому. Впрочем, Разумовский жив, я пошлю осведомиться от него самого, точно ли он был венчан с государыней.
Екатерина призвала канцлера графа Воронцова и поручила ему написать проект указа, в котором объявлялось, что “в память почившей тетки своей императрицы Елизаветы Петровны государыня признает справедливым даровать графу Алексею Григорьевичу Разумовскому, венчанному с государыней, титул императорского высочества, каковую дань признательности и благоговения к предшественнице своей объявляет ему и вместе с тем делает сие гласным во всенародное известие”. Когда указ был готов, Екатерина поручила Воронцову отвезти его к Разумовскому и потребовала от него все относящиеся к этому предмету документы для составления акта в законной форме.
Разумовский, находившийся также в Москве по случаю коронации, жил в своем доме на Покровке.
Воронцов нашел его сидящим у горящего камина и читающим св. писание “киевской печати в октаву”. Когда Воронцов объяснил причину своего посещения, Разумовский потребовал проект указа, пробежал его глазами, встал тихо со своих кресел, медленно подошел к комоду, на котором стоял ларец черного дерева, окованный серебром и выложенный перламутром, отыскал в комоде ключ, отпер им ларец, вынул из него бумаги, обвитые в розовый атлас, развернул их, атлас спрятал обратно в ящик, а бумаги начал читать с благоговейным вниманием. Все это он делал молча.
Наконец, прочитав бумаги, поцеловал их, поднял влажные от слез глаза к образам, перекрестился и, возвратясь с заметным волнением к камину, бросил сверток в огонь. Тут он опустился в кресло и, немного помолчав, сказал Воронцову:
– Я не был ничем более, как верным рабом ее величества покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями выше заслуг моих. Никогда не забывал я, из какой доли и на какую степень возведен десницей ее. Обожал ее, как сердолюбивую мать миллионов народа и примерную христианку, и никогда не дерзнул мыслию сближаться с ее царственным величием. Стократ смиряюсь, вспоминая прошедшее, живу в будущем, его же не прейдешь, в молитвах к Вседержителю. Мысленно лобзаю державные руки ныне царствующей монархини, под скипетром коей безмятежно в остальных днях жизни вкушаю благодеяний, излиянных на меня от престола. Если бы было некогда то, о чем вы говорите со мною, поверьте, граф, я не имел бы суетности признать случай, помрачающий незабвенную память монархини, моей благодетельницы. Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов. Доложите обо всем этом всемилостивейшей государыне, да продлит милости свои на меня, старика, не желающего никаких земных почестей… Прощайте, ваше сиятельство. Да останется все происшедшее здесь в тайне… Пусть люди говорят, что им угодно, пусть дерзновенные простирают надежды к мнимым величиям, но мы не должны быть причиной их толков.
От Разумовского Воронцов поехал прямо к государыне и подробно доложил ей о всем происшедшем. Екатерина, выслушав, подала ему руку, которую он поцеловал, и с улыбкой внушительно сказала:
– Мы понимаем друг друга. Тайного брака не существовало, хотя бы и для усыпления боязливой совести. Шепот о сем был всегда для меня противен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого от свойственного малороссиянам самоотвержения.
С последним словом она погрузилась в глубокую думу и легким наклонением головы отпустила Воронцова. Приход Орлова прервал размышления государыни. О чем они говорили – неизвестно.
Шубинский С.Н. Исторические очерки и рассказы. СПб., 1869.
Шубинский, Сергей Николаевич (1834 – 1913) генерал-майор в отставке, писатель, русский историк, журналист, основатель и многолетний редактор журналов “Древняя и Новая Россия”, “Исторический вестник” и библиофил.