📑 Древняя скифия в своих могилах. Забелин И. Е.

Древняя скифия в своих могилах

История Русской жизни с древнейших времен.
Сочинение Ивана Забелина. Часть 1. Глава 5.

Общий обзор курганно-могильной области. Наши расследования курганов в Екатеринославской и Таврической губерниях. Курганы глубокой древности. Толстые могилы. Чертомлыцкая могила. Ее подробное расследование. Замечательное богатство открытых в ней памятников. Обзор скифского быта по открытым памятникам.

 

Кочевые разноплеменные народы, населявшие с незапамятных времен наши южные и особенно приднепровские степи, оставили по себе неисчислимое множество памятников в могильных насыпях или курганах. Если по особенному скоплению этих насыпей в известной местности мы справедливо можем заключать о большей или меньшей густоте древнейшего населения, то в этом отношении весьма примечательно, что наибольшая населенность обозначается в степях, прилегающих к знаменитым Днепровским порогам. Нигде нельзя встретить такого числа могил, самой разнообразной величины и конструкции, как на пространстве, окружающем пороги верст на 200 или 300 в квадрате.

По-видимому пороги представляли центральную местность древнейшего кочевья степных народов. Здесь же Геродот помещает и свой скифский Геррос, где совершались похороны скифских царей. Мы не имеем однако ж оснований заключать, что все эти бесчисленные курганы насыпаны одним каким либо племенем, напр. скифским. Здесь проходило, останавливалось и жило, много различных племен и народов, которые, без сомнения, также, как и Скифы, оставляли по себе память в могильных насыпях, этом единственном сооружении, какое только было возможно в голой степи. Может быть иные из этих насыпей помнят не одно тысячелетие даже до нашей эры.

Само собою разумеется, что самое значительное множество степных курганов составляет насыпи не очень великого объема. К таким малым курганам мы можем отнести нашим от 1 1/2 арш. и до 3 и 4 арш. отвесной вышины. Больше всего или вернее сказать, заметнее других малых, встречаются курганы именно в 3. и 4 арш. вышины, или больше или меньше. Быть может вследствие особых условий степной природы, эти насыпи обыкновенно очень разложисты, так что их поперечник в 10 и 15 раз превосходить меру отвесной вышины. По этой причине многие из них, особенно очень малые, от времени совсем исчезают, соединяясь постепенно с уровнем степной поверхности.

Малые курганы чаще всего попадаются группами и всегда особенно много их теснится около курганов средней величины.

Курганы средней величины, имеющие вышины по отвесу около 2–4 саж. и в окружности около 100 саж., почти всегда скрывают под своею насыпью целое кладбище, т. е. несколько гробниц, расположенных в различном направлении около одной центральной. Замечательно, что северный бок у всех сколько-нибудь значительных курганов всегда круче остальных и особенно южного, который наоборот бывает всегда отложе. Тоже самое замечено и в придонских курганах г. Леонтьевым {Пропилеи, кн. IV, стр. 399.}.

Конструкция курганных насыпей, как мы упомянули, весьма различна. Курганы более или менее значительной величины, соответственно этой конструкции, носят в народе различный названия, очень метко обозначающая их форму. Так одни называются острыми могилами, потому что имеют вершину закругленную остро и представляют вообще довольно правильный конус; другие называются широкими могилами по значительной разлогости своих боков и всего корпуса: иные рябыми, когда ссыпаны две или три могилы рядом в одну, получавшую от того неправильную продолговатую или кривобокую форму. Если же могила насыпана продольно и правильно, как бы валом, то ей дают название долгой могилы. Два кургана одинаковой величины, стоящие рядом называются обыкновенно близнецами.

Могила великая — большая, могила раскопанная, значит была копана; могила злодийка — жили на ней прежде злодии (воры, разбойники) и т. п. Не упоминаем названий могил по именам урочищ, хуторов или местных землевладельцев и пр., даже по именам чабанов или пастухов, которые, пася некогда подле могилы стада, оставляли на память месту свое прозвище, — таких названий множество. На иных могилах еще доселе стоять каменные болваны или бабы; а в прежнее время такие бабы стояли вероятно на весьма многих могилах, ибо некоторые из них и до сих пор называются бабаватыми, хотя уже никто не помнить, чтоб стояли на них бабы. Встречается много могил, меньшей величины, которые обложены вокруг камнем. Есть также могилы, без насыпи, огороженные вокруг стоймя большими камнями. В этом они сходствуют с подобными же могилами, существующими в Сибири и в киргизкайсацких степях.

Большая часть степных могил меньшей и средней величины, насколько нам удалось их расследовать, не заключаюсь в себе богатых и особенно важных гробниц.

Мертвяки, как выражаются землекопы, или остовы покойников очень часто были находимы без всяких вещей, за исключением простого глиняного горшка в головах из самого грубого материала и самой грубой работы, заставляющей, в иных случаях, предполагать, что такие горшки тут же на похоронах лепились и обжигались.

Положение гробниц и лежащих в них мертвяков так разнообразно, что нельзя заключить о каком либо общем и неизменном условии, которое руководило бы в этом отношении похоронами. Иные лежать головою на север, иные на юг, на запад, на восток и даже в направлениях промежуточных упомянутым. Впрочем наиболее встречается положение головою на восток. Положение остовов также разнообразно: иные лежать в протянутом положении навзничь, иные по-видимому схоронены были в сидячем положении; чаще остовы были находимы лежащими навзничь или на боку, скорчившись, с прижатыми коленами и руками к груди.

Гробницы рыты в материковой глине глубиною от 1 1/2 до 2 1/2 аршин; в иных стенки очень тщательно выглажены; в иных на тех же стенках можно было приметить следы остроконечного орудия в роде копья, которым копали яму. Покойники, в большинстве открытых гробниц, особенно в курганах средней величины, были засыпаны черноземом. Иногда гробницы покрыты толстыми досками, или же кругляками, также слоем тростника или слоем хвороста. Встречались остовы, лежавшие на материи, а иногда в вырытой могилке глубиною не более 1/2 аршина. Бедность погребения, указывая на бедность и незначительность погребенного лица, вместе с тем в некоторых случаях может обозначать глубокую древность могилы.

Таковы, по нашему мнению, все могилы отличающиеся своею величиною, но не содержания в себе ни малейших признаков какого либо богатства. Ссыпать нарочитой величины курган требовались люди; но эти люди, по своим ли верованиям или по действительной бедности их быта сопровождали погребение своих покойников без всяких вкладов в могилу каких либо дорогих и потому особенно любимых ими вещей. В этом отношении особенного внимания по своей древности заслуживаете большая могила, находившаяся вблизи сел. Беленького, в Запорожской стороне, на правом берегу Днепра верстах в 4 от реки, на возвышенной степной местности.

Курган имеет в окружности более ста сажень; отвесной вышины слишком 4 саж. Насыпь в нижней части представляла как бы особый нижний ярус, на котором возвышалась верхняя могила, продолговатая от Ю. к С, с весьма крутыми боками, на которые с большим трудом можно было взбираться. Окружность этой крутой части кургана простиралась на 62 сажени, а вышина по откосу на 9 сажень. На верху кургана была ровная площадь длиною от Ю. к С на 672 саж., шириною в 4 саж. Полагать надо, что посредине этой площади стояла некогда каменная баба (грубо тесанный болван человека), ибо внизу у подошвы кургана, в густом бурьяне, найдены три большие обломка этой бабы. Кругом кургана было расположено много мелких курганов от 3 1/2 и до 1 1/2 арш. вышиною.

Раскопка кургана обнаружила, что это было родовое кладбище, посреди которого, в центре кургана, на материке стояла гробница, сложенная из целых больших плит рухлого известняка по длине от В. к З. около 3 1/2 арш., шириною в головах 1 арш., в ногах 10 верш.; вышины гробница имела 1 арш. Плиты внутри гробницы несколько были тесаны. В ней лежать полуистлевший остов навзничь, скорчившись, колена были подняты к верху. Вещей при костях никаких не было. Вокруг гробницы была поставлена ограда из известковых нетесанных камней разной величины (около 1 арш.), стоявших острыми частями к верху. Кроме того в черте ограды, с южной стороны от гробницы стоял в виде столба камень вышиною в 2 арш., толщиною около 1/2 арш.

Подобные столбоватые камни были найдены и в насыпи, один в верху на середине, на глубине 1 1/2 арш. от вершины кургана, стоймя, а другой в роде бабы, лежавший в восточном краю насыпи, по направлению тоже к востоку, длиною 3 1/4 арш., толщиною около 10 вершк. На северо-запад от гробницы в черте ограды находилась небольшая могилка, выкопанная в материке по форме тела покойника, по-видимому очень молодого и уже совсем истлевшего. Затем вне ограды по сторонам находилось еще несколько земляных гробниц или могилок, накрытых тростником и кругляками осокоря или ветлы. Вещей при костях никаких не было; только при одном остове с левого бака у кости таза найдена обыкновенная речная раковина. В самой насыпи кургана в продолжение раскопки найдено костяное кольцо грубой работы и каменный молоток. Металлических вещей не находилось и признаков.

Очевидно, что этот курган должен относиться к очень глубокой древности, когда в Запорожские степи не приходили еще и Геродотовские Скифы. Окружающие небольшие курганы, судя по находкам, частью принадлежали к той же отдаленной древности, частью к более позднему времени. В насыпи одного из них были найдены обломки медных стрел, а другой обнаружил погребение уже казацкого времени. Этот курган в 2 1/4 арш. вышиною находился в недальном расстоянии с юга от большого кургана.

Под его насыпью в средине лежал остов головою к З., ногами к В., навзничь в прямом положении. Длиною костяк был 2 арш. 13 верш. В головах лежали седло и железные перержавевшие стремена. Правая рука положена на живот, левая протянута прямо. У кости таза с левого бока найден небольшой точильный брусок и кремешек. Спереди на поясу найдена железная пряжка с остатками шелковой материи в роде камки. Сзади на поясу было железное кольцо. Кроме того, в насыпи найдена костяная круглая бляшка в виде пуговицы, со скважиною посредине. Ясно, что это погребение сравнительно новейшее, доказывающее вообще, что бесчисленное множество степных курганов, особенно мелких, заключает в себе весьма разнородные и разновременные слои степной древности.

К очень отдаленной древности можно также причислить раскопанный нами курган Геремесову Близницу, находящуюся верстах в 10 от Днепра к С. В. от упомянутого сел. Беленькаго. В окружности курган имел 92 саж., в диаметре 29 саж., отвесной вышины слишком 3 сажени. В его насыпи открыто тоже родовое кладбище, несколько земляных гробниц, вырытых в материке глубиною аршина на 2 с небольшим. Могилки были накрыты деревом, иногда одними кругляками, иногда досками, а также соломою и хворостом. Подле остовов вещей никаких не было. Только при иных в головах стояли простые грубой работы горшки, иногда лежали бычачьи или же бараньи кости и при двух — обыкновенные речные раковины. У одного в головах у затылка найдено кремневое копье и острый кремешек наподобие стрелы.

Затем подле костей попадались иногда небольшие комки глины или краски, красной, тёмно-красной, фиолетовой, желтой, быть может разложившиеся остатки каких либо металлических вещей. По местам в насыпи попадались бараньи, птичьи, в малом числе и то по поверхности насыпи лошадиные и больше всего бычачьи кости, несомненные остатки жертвенного обеда и заупокойного пиршества. Бычачьи кости, именно 4 ноги и челюсть (что в народе называется студень) найдены еще внутри кургана, так сказать в его голове, а потом над самою серединного гробницею в головах покойника. Можно полагать, что и в том и в другом случае это была погребальная жертва. Кроме костей и горшечных черепков в насыпи найдено только костяное кольцо. Точно такая же обстановка погребения встречалась и в малых курганах, находившихся вблизи большого. В одном из них, в Долгой Могиле, ссыпанной в одну из трех отдельных курганов над могилою погребенного, также открыты — 4 бычачьи ноги и челюсть, а подле остова в головах, — простой глиняный горшок и за плечевой костью — бронзовое копье.

Таким образом описанные курганы, по найденным вещам, сами собою отделяются, первые в каменный век, последний в бронзовый. Но случается, что в иных курганах все века, древние с новыми, присутствуют за одно, частью в насыпи, частью у погребения покойников. Так, при раскопке небольших курганов на левом берегу Днепра, не одалеку от города Александровска (Екатеринославской губерн.), именем Сиротины Могилы, найдено в одном в насыпи каменный молоток, две костяные стрелки, обломки железных удил и медная пуговка. При остове покойника, схороненного в той же насыпи в сидячем положении, найден только кабаний клык. В другом кургане в насыпи над могилою покойника лежали кости коня (голова и ноги) и при них железные удила, стремена и короткий меч, род кинжала, а в самой могиле в головах у истлевшего остова найден только небольшой кремневый ножик.

Подобным же образом век каменный и костяной соединился с бронзовым и железным в одном кургане средней величины, находящимся близ сел. Большой Белозерки Мелитопольского уезда, в 30 верстах от Днепра. Здесь под насыпью в восточной половине кургана открыто также несколько земляных гробниц или могилок, в том числе в одной, находившейся прямо на верхоземке, подле остова найдено пять стрелок костяных, одна кремневая и пять бронзовых, разной формы и хорошей работы, бронзовые удила, бронзовая пуговица, золотая пластинка, свернутая трубочкою, а в головах остова простой глиняный горшок в роде кувшина.

В другой могилке, находившейся подле описанной к западу, у остова лежали бронзовое копье и точильный брус. В третьей могилке при остове найдены только два кремня. В остальных при костях были находимы комки краски вроде красного бакана, по всему вероятью окиси металлических вещей. В западной окраине того же кургана открыта земляная гробница, выкопанная пещерою на глубине 1 1/2 саж. с верхоземки. В пещере на право от входа лежал остов в деревянном гробу в роде колоды. На шее у него был золотой массивный обруч; с лева у головы лежали три железных копья, а у бока более 100 бронзовых стрел, у бедра железный меч. С левой же стороны подле гроба еще найдено более 200 стрел с истлевшими тростниковыми древками, и два бронзовых уздечных прибора. Далее, тоже налево от гроба, в самом входе в пещеру, лежали рядом 30 одинаковых челюстей какого-то небольшого животного, нанизанных на ремень, а еще дальше кости и череп собаки. За ними в северо-западном углу подземелья стояла небольшая бронзовая ваза-котелок, с бараньими костями.

У северной стенки находилась перетлевшая деревянная бочка длины в 1 1/2 арш., в диаметре около 3/4 арш., выдолбленная из цельного дерева с резною рукоятью по всей ее длине. Подле бочки лежали остатки уже совсем истлевшей деревянной же кружки в 1/2 арш. вышиною, которая с наличной стороны была украшена золотыми бляшками с изображением грубою работою на средней — крылатого льва, а на двух сторонних — таких же рыб. В ногах остова лежало несколько лошадиных костей.

Можно полагать, что курган главным образом насыпан над этою более богатою гробницею с золотом и что описанные выше погребения, с одними бронзовыми и отчасти с костяными и каменными вещами, несравненно древнее этой большой насыпи и вошли в нее случайно, как незначительные курганы, существовавшие прежде, которые и покрыты сплошною насыпью за одно с богатым погребением. Подобная большая насыпь всегда могла захватить под себя не одно древнейшее погребение.

Описанный курган из средних оказался самым замечательным. Надо заметить, что заключавшееся в нем богатое погребение с золотом по всему вероятно было известно его современникам, которые опускались в его глубину с вершины и употребили напрасный труд отыскать гробницу, ибо она находилась под полою кургана, в боку, в западной половине. Искатели проникли до глубины 2 саж. в материке. В их раскопке, шедшей в глубь колодцем с поворотами, найдена в обломках каменная баба — грубо тесаный болван, в прежнее время стоявший вероятно на вершине кургана.

—–

   Из всех степных курганов особенно замечательны могилы толстые. Этим именем народ обозначает курганы, которые, кроме нарочитой величины, имеют и особенную форму, резко отличающую их от всех остальных насыпей. Это могилы со значительно крутыми боками, которые, при обширности насыпи, действительно придают ей вид толстоты, особенно в сравнении со всеми другими курганами обыкновенной конусообразной и притом более разлогой формы. Крутизна боков у толстых могил, как оказалось при расследовании, поддерживается фундаментом или цоколем, правильнее же окладом, сложенным по подошве кургана из больших нетесанных камней, которые были добываемы в речках и балках, удаленных иногда на значительное расстояние от насыпи.

Само собою разумеется, что уже одно это обстоятельство заставляете предполагать, что толстые могилы есть гробницы древних степных властителей, ибо, для того, чтобы насыпать из одного чернозема такой громадный курган, чтобы собрать в голой степи, привезти из разных, довольно отдаленных, имеет такое количество огромных камней (иные имеют аршин 5 длины и аршина 1 1/2 толщины), — для этого необходимо было располагать весьма значительным числом рабочих рук. Исследования показали, что в действительности эти могилы суть царские гробницы, и несомненно гробницы царей скифских. Конструкция толстых могил заключается в следующем: в средине под насыпью находится четырехугольная яма, вырытая в материке в длину от В. к З. около 4 арш. или более, в ширину около 3 арш., глубиною от 2 1/2 до 3 сажень.

В курганах средней величины эта яма бывает завалена со самой головы насыпи большими камнями, какими окладен цоколь насыпи. Глубина этой гробничной ямы зависела по-видимому от того, на какой глубине лежал в материке слой самой чистой белой глины, который всегда и служил дном гробницы. На нем ставился гроб покойника. Быть может этот белый слой глины имел какое-либо особое значение и смысл в верованиях степных кочевников. Пласты материковой глины в степи, где мы производили свои расследования, лежат таким образом: за слоем чернозема идет пласт желтоватой глины, сажени на 1 1/2 толщиною, переходящий в пласт глины красноватой, цвет которой чем глубже, все более густеет и становится чище; затем на глубине с верхоземки от 2 1/2 до 3 саж. лежит пласт белой чистой глины от 1 1/2 до 2 арш. толщиною. Толщина пластов в различных местностях не одинакова. За этим последним слоем белой глины лежит слой самой чистой тонкой красной глины превосходного цвета.

Таким образом, как скоро скифские могильщики доходили до слоя белой глины, цветом почти как мел, они останавливали работу и на этом то слое погребали покойника. В Могиле Цымбаловой на левом берегу Днепра, у селен. Большой Белозерки, такой слой лежал на глубине четырех сажень с лишком. В Чертомлыцком кургане, как увидим ниже, такой слой встретился на шестой сажени, что, без сомнения, и было причиною такой непомерной глубины погребения. В Могиле Козел на левом же берегу Днепра, у сел. Новоалександровки на глубине 4 1/2 саж. открывался только слой глины красновато-белой, на котором и было устроено погребение.

В углах этой более или менее глубокой центральной ямы всегда бывают выкопаны пещерами особые квадратные подземелья, как бы особые комнаты, аршина в два вышиною и от 5 до 8 арш. в квадрате, в которых обыкновенно размещалось погребаемое с покойником его богатство, а также погребались и любимые его люди со своим богатством. В иных случаях подобный пещеры устроены в стенах главной ямы. Иногда из этих пещер проходят дальше подземные коридоры, приводящие тоже к особым пещерным погребениям.

В Толстой могиле Краснокутской в глубине гробницы, подле ее северо-западного угла, находилось только одно обширное подземелье с признаками, что в нем также были схоронены покойники и различный вещи. В Чертомлыцком кургане таких подземелий найдено четыре, во всех углах гробницы с проходом из одного в пятое весьма обширное подземелье. Точно так и в Могиле Козел во всех четырех углах находились такие же подземные комнаты, с проходами из трех в дальнейшие подземные помещения. В могиле Цымбалке таких пещерных комнат было три, небольшие, одна в углу и две в стене {Раскопка огромного кургана, Луговой Могилы (Екатеринославской губ. и уезда, у села Александрополя, в 45 верстах на запад от Днепровских порогов), произведенная сначала г. Терещенком в 1852–1854 г., а потом г. Люценко в 1855–1856 г., обнаруживает в расположении погребения некоторые отмены против того, что не один раз встречалось при наших расследованиях.

Направление центральной ямы в Луговой Могиле идет от Ю. к С. С южной же стороны от этой ямы находилась гробница одного коня. Гробница коней, числом пятнадцать, находилась с западной стороны, но в глубине подземелья, в которое ход был из главной ямы и у этого входа как бы сторожем лежал конюх. К северу-западу от той же ямы сверх того было открыто отдельное помещение, где найдена колесница с погребенным при ней возницею, изображения грифов, птиц, и пр. с тулеями и обломки железных полос от колесницы, найдены тоже в насыпи кургана в западной его половине. Общая глубина всех подземных погребений в Луговой Могиле достигала только 2 1/2 саж., где находился и белый слой глины. Луговая Могила вообще была одна из богатейших и роскошнейших скифских гробниц.}.

Замечательно, что главную гробницу мы всегда находили уже опустошенную, вероятно в незапамятные времена, может быть даже современниками погребения или ближайшими потомками того племени, на глазах которого совершалось погребение и хоронилось в землю золото и все сокровища царственного покойника. Мудрено, чтобы люди, хотя и удерживаемые страхом какого либо верования о неприкосновенности отцовских могил, оставались холодными к приобретению этих подземных сокровищ. Расхищение производилось посредством подземных лазеек, вход в которые рыть обыкновенно у подошвы кургана со северной стороны, как ближайшей к центру, ибо, как упомянуто, северный бок кургана всегда бывает круче остальных, а, следовательно и радиус круга с этой стороны короче, чем с других пунктов.

Лазейки всегда направляются довольно прямо и верно к центру, т. е. к главной гробнице. Бывают случаи, что они проходят искомое место, но, поворачивая, все таки достигаюсь цели и минуют лишь такие подземные хранилища, которых местоположение почему либо ускользало из памяти или соображений смелых хищников. Вообще можно с большою вероятностью заключить, что едва ли когда встретится могила с главною гробницею, не разоренною кладоискателями. Обыкновенно остаются в сохранности лишь ее побочные, так сказать придаточные подземелья и гробницы. Тем не менее и эти последние доставляют чрезвычайно много любопытных и богатых находок. Вместе с тем можно даже предполагать, что эта главная центральная гробница служила только главным входом во все погребальные подземелья и потому сама оставалась всегда пустою. Существуют приметы и указания, подтверждающие такое предположение.

На верхоземке вблизи гробницы и прямо или наискось против нее, в нескольких саженях к западу, находилась могила коней, рытая глубиною на 1 сажень, при которых иногда хоронились и конюшие. Число погребаемых коней, вероятно, соответствовало богатству и значению покойника. Так в одной могиле, по прозванию Каменной, найдена гробница только с одним, конем, в другой Толстой Краснокутской, с четырьмя, в Могиле Цымбалке с шестью, в Могиле Козел и в Чертомлыцкой с 11 конями. С восточной стороны, также прямо против царской гробницы и в нескольких саженях от нее, в одном кургане, Толстой Краснокутской, были положены на верхоземке в двух кучках обломки колесницы, удила с уборами, а также изображения львов, грифов и птиц с трубками или тулеями для насаживанья на древко, служившие быть может чем либо в роде знамен или значков, или же украшавшие погребальную колесницу. В другом кургане, Близнице Слоновской, подобные же изображения найдены с западной стороны; в Чертомлыцкой Могиле те же вещи лежали в насыпи, на вершине кургана, в 3 саж. с его поверхности.

Само собою разумеется, чем значительнее и богаче был покойник, тем больше сокровищ хоронилось с ним в землю, тем огромнее насыпалась и могила, а потому очень понятно, что наиболее важные и блистательные открытия ожидают исследователя только в курганах самой большой величины. В этом отношении, в высшей степени любопытные и замечательные открытия доставил огромнейший курган, именуемый Чертомлыцкою Могилою.

Толстая Могила, известная под именем Чертомлыцкой или Чертомлыка, от речки Чертомлыка, находится неподалеку от кстоков этой речки и от большой чумацкой и старой сечевой дороги, верстах в 20 к С. 3. от местечка Никополя, лежащего на самом Днепре (Екатеринославской губерн. и уезда). Почти в таком же расстоянии, прямо на юг от могилы у реки Подпольной (рукав Днепра), при впадении в нее степной речки Чертомлыка, находится селение Капуливка — место Старой Запорожской Сечи, а несколько ниже по течению Подпольной — село Покровское, место новой Запорожской Сечи.

Могила по своей величине принадлежите к самым огромнейшим сооружениям, какие только известны в тамошних степях. Она насыпана на возвышенной и весьма ровной местности, перерезанной во многих направлениях более или менее глубокими балками и речками, которые, по большей части, неподалеку от могилы и получают свое начало. Примечательно, что одна из ближайших к могиле балок, впадающая на 10. В., в р. Чертомлык, называется Козарькою. С могилы во все стороны открываются далекие виды и ровная степь, особенно к западу, представляется уровнем моря. К югу виднеются плавни, поемные днепровские леса, Геродотова Илея, наше Олешье, к северу видны еще две Толстые огромные могилы, Гегелина и Нечаева, лежащие верстах в 30 от Чертомлыцкой. Вблизи могилы, с западной стороны, в расстоянии 12 саж., лежит Долгая Могила, продолговатый курган, насыпанный по направленно от В. к З., длиною около 60 саж.; а за нею разбросано по степи еще несколько могил меньшей величины.

Насыпь Чертомлыцкой Могилы имела обыкновенную конусообразную форму. Вершина ее представляла ровную площадь в 7 саж. в диаметре, посредине которой в яме стояла лицом к В. каменная баба, т. е. вытесанный из камня болван, в мужском наряде, с головою, уже отшибенною от плеч и снова приставленною. Вышина боков могилы по откосу, с подошвы до краев упомянутой площади, простиралась от 24 до 26 саж, Северный бок был круче, чем остальные и особенно круче южного, который у подошвы имел значительную пологость. Впоследствии оказалось, что северный бок посредине был утвержден каменьями, от чего и имел с верху до средины почти отвесную крутизну.

В окружности по подошве могила имела более 165 сажень; отвесной вышины с вершины до материка около 9 сажень. Подошва могилы по всей окружности была обложена огромными нетесаными известковыми камнями. Этот цоколь имел толщины более сажени и простирался вверх по пологости боков могилы, на 7 саж., а в иных местах и более. Очевидно, что могила обложена была камнями с намерением укрепить ее насыпь и сохранить нарочитую крутизну ее боков. со северного бока, ближе к западу, у самой подошвы кургана находилась круглая ямина, около 4 саж. в диаметре, осыпанная валом около 3 саж. шириною. Легко было догадаться, что здесь рыт подземный ход в могилу давнишними искателями ее кладов, от чего образовался и самый вал из земли, которая выкидывалась при раскопке. Впоследствии действительно обнаружилось, что отсюда к главной, центральной гробнице направлялась подземная лазейка.

Чертомлыцкая Могила очень хорошо была известна Запорожцам и упоминается в их преданиях; она, без сомнения, служила для них самым выгодным сторожевым постом при наблюдениях за движением Татар и других неприятелей. Ученые путешественники Екатерининского времени также не могли не обратить особого внимания на этот замечательный памятник стенной древности. В. Зуев в своих “Путешественных Записках от С.-Петербурга до Херсона в 1781 и 1782-г. (Спб. 1787 г.) довольно подробно описывает тогдашнее состояние могилы, которую он осматривал с истинно-ученым вниманием.

“Выехав из Чертомлыка (станция того времени из Никополя к Херсону), верст через пять, говорит путешественник, увидели мы превеликий круглый курган, какого я ни прежде, ни после не видывал. Его называют здесь Толстою Могилою. Вокруг, видно, он также был окладен известковым каменьем, потому что сколь много по степи, подъезжая к нему, его валялось, больше того на сей художественной горе его было. Взошед на оный довольно круто, посреди самого верьха представляется ямина, которая однако не от иного чего есть, как что земля осела и в оной ямине стоит каменной болван увеличенного росту. Болван сей кругом обтесан довольно ясно, чтоб разпознать части тела, платье и вещи, какие он на себе нашивал.

Голова круглая, как шар, на которой черт лица или совсем не было изображено или от времени стерлись. Он стоял лицом на запад, врыть в землю по самое платье и для того ног было не видно. Одет видно в латы и на голове такаяж кольчужная шапка, от которой пояса или ремни привязывались назади к находящейся на спине пряжке, которою и латы застегивались; руки у него сложены пальцы в пальцы; пониже оных виден широкий пояс или портупея с большими для застегивания на переди бляхами, а на левой бедре и знак шпаги. Других орудий около его никаких было не видно… Насупротив Толстой Могилы к западу шагов через 30 или 40 имеется другой насыпной бугор, длиною сажень на 15 и высокой. Он без сомнения принадлежишь к первому и если позволено так думать, то должен представлять или сокрытое сего великого болвана имение, или схороненную тут в одном месте всю его родню: ибо и поставление его лицом к сей Могиле, или на запад, не совсем обыкновенно или обще со всеми прочими, коих я после видал, болванами. Как тот, так и другой бугры вокруг укладены были известковыми камнями”.

Таким образом теперешнее состояние могилы было несколько различно от описанного Зуевым. Он упоминает, что главный курган, равно, как и лежащая подле него Долгая Могила, были обложены камнем, что по степи также много лежало этого камня, который с того времени окрестными поселянами, без сомнения, разобран на свои постройки. Сохраняется однако ж между ними и до сих пор память, что от могилы к В., к небольшим Близницам, о которых выше упомянуто, версты на 1 1/2 расстояния или и менее, обозначена была дорога положенными в несколько рядов каменьями, подобно тому, как было, а отчасти и теперь сохраняется у Близниц Тамаковской и Слоновской. Каменная баба также с тех пор значительно потерпела, именно голова ее уже отшибена и стоит она лицом к востоку, а не к западу, как упоминает Зуев.

Она грубо вытесана из цельного песчаника, длиною 3 3/4 аршина, в том числе самое изображение длиною в 3 аршина, а подножие в 3/4 арш. Шириною камень в плечах 1 арш., в подоле кафтана 15 верш.; толщиною около 11 верш. Голова по шею отбита вместе с левым плечом. Изображение в мужском наряде. На голове невысокая шапка в роде ермолки или шапки-мисюрки, с каймою расположенною по венцу шапки и от темени крест-накрест. Назади из под шапки опускается затыльник в роде косы, сначала в пять прядей, а затем сходит в кольцо и падает по спине в одну прядь. Кафтан длинный, ниже колен, украшен по швам и подолу нашивками или каймами. Руки сложены у живота. На левом бедре по кафтану висит на темляке меч, а на правом род колчана. Ноги по размерам фигуры вытесаны очень малы, не более 7 верш. Может быть этим хотели обозначить сидячее положение фигуры.

О сокровищах, которые по понятиям местных жителей скрывались в могиле, ходили рассказы и толки, более или менее невероятные, украшенные суеверною фантазиею. Более правдоподобный рассказ заключается в том, что лет 30–40 назад один пастух, живший под курганом в шалаше, нашел будто бы со северной его стороны (где и находился искательский раскоп и лазея) седло со серебряными стременами и целый клад старинных талеров.

Любопытны рассказы окрестных поселян о каменной бабе. Тому лет 20 иди 30 (1862 г.) ее было свезли с кургана и доставили где-то в усадьбе, для хозяйского дела, как простой камень. А как между поселянами существовало, да и до сих пор существует верование, что эта баба исцеляет от лихорадок, для чего к ней всегда ходили с этою целью на поклон, — то снятие ее с кургана возбудило суеверные толки и случай этот сопровождался будто бы четырехлетнею повсеместною засухою, а к тому же и самая баба много беспокоила деревню суеверными представлениями, так что, по общему мнению, решено было поставить ее на прежнее место. При этих перевозках вероятно была отбита у ней голова и сама она потом поставлена лицом к востоку. Старики присовокупляют, что когда нужно было свезть бабу с кургана, то насилу ее стягли 10 волов, а когда везли на курган, так одною парою пошла и так легко, как будто сама собою шла.

После того какой-то крестьянин из чертомлыцких хуторов взял с кургана одну только отшибленную голову бабы и приладил ее, как подставу, у своего погреба. Пошли толки, сделалась опять засуха. Какой-то женщине открылось, что засуха пройдет, когда голова будет поставлена на место. Так действительно и случилось. Вообще из рассказов открывается, что Чертомлыцкая баба пользуется особенным суеверным уважением между тамошними жителями, преимущественно женщинами, которое поддерживали и распространяли посредством разных басен старые чабаны или пастухи, в тех выгодах, что жертвы, приносимый ей в чаянии исцелений деньгами и хлебом, собираются тайно теми же чабанами.

Нам рассказывала между прочим одна старуха из чертомлыцких хуторов, что несколько лет назад она носила к бабе своего 12 летнего сына, долго страдавшего лихорадкой. Пришла она на курган со сыном на руках раннею зарею, помолилась на восход, положила бабе гривну грошей да паляницу (хлеб). С той поры сын исцелел. Трудно было разузнать все подробности этого языческого поклонения, о которых поселяне в своих и без того смутных и сбивчивых рассказах боязливо умалчивают; но должно полагать, что совершались вероятно и еще кое-какие обряды, относившиеся прямо к истукану. В 1859 году, когда мы в первый раз осматривали Чертомлыцкую могилу, ранним утром на восходе солнца мы встретили там старика чабана, который благоговейно объяснил нам, что баба очень помогает в лихорадках и других болезнях, что люди часто к ней приходят, приносят деньги и хлеб, что иной раз, именно на восход солнца, пришедшим чудится, как будто она промолвить, как будто спросить, “покайся”, скажет, “що с молоду робив?” Такое суеверное поклонение Чертомлыцкой бабе не угасло и теперь.

Когда, начиная раскопку кургана, мы принуждены были свалить бабу к его подошве, где она и оставалась некоторое время, то по окрестности также пошли суеверные толки и многие поселяне, проезжавшие или проходившие мимо, благоговейно снимали свои шляпы и иногда целовали поверженный камень. Однажды, во время наших работ, когда баба снова была поставлена уже на Долгой могиле, к ней пришла крестьянка с ребенком лет пяти или шести. Перекрестившись перед ней, она поклонилась в землю, приложилась к ногам, к рукам, к груди, к плечу, подняла ребенка и точно также прикладывала его; потом обошла бабу кругом, чем-то поливала и прыскала из пузырька, наконец повязала ее около шеи платком и ушла. Платок тотчас подхватил один из гробарей-землекопов.

Раскопка кургана начата в мае 1862 года, с его вершины или головы. На глубине 1 1/2–2 1/2 арш. в разных местах и в различном расстоянии от центра площади, время от времени стали попадаться черепки разбитых глиняных простых амфор, и разные вещицы, составлявшие уздечный прибор: железные удила, бронзовые баранчики, пуговицы, запоны. У подножия бабы найдены копейки 1854 г., двукопелшник 1832 г. и еще две копейки 30-х же годов, что послужило подтверждением приведенных рассказов о бабе.

На глубине 3-х сажень и в расстоянии 1 1/2 саж. к востоку от центра кургана открыты сложенные в кучу без всякого порядка различные предметы конского уздечного и другого убора, именно перержавевшие и сварившиеся железные удила числом около 250 с принадлежащими к ним бронзовыми баранчиками, пуговицами, пряжками, запонами резными в виде птичьей головы, наносниками в виде бюста какого-то животного и пр.; также части шейного убора, состоявшего из бронзовых блях разной величины, овальных и в виде полумесяца, и колокольчиков, соединенных с бляхами посредством железной цепочки; множество бронзовых круглых блях разной величины со скважинами частью по средине, а большею частью по краям, которые, как замечено по истлевшим остаткам ниток, были нашиты на какую-то ткань; множество бронзовых стрелок разной величины и формы. В средине под удилами лежали бронзовый прорезной шар с трубкою для надевания на древко; 4 бронзовый изображения львов, 4 бронзовые изображения драконов и 2 изображения птицы, также с трубками для надевания на древко.

В восточной стороне кучи найдено несколько золотых пластинок, басменных на подобие перьев, листков, бляшек и ленточек, со скважинами по краям, посредством которых они были прикреплены золотыми же гвоздиками вероятно к ремням. Здесь же находилась круглая серебряная бляха в 3 вершка в диаметре, которая совсем окислилась и от прикосновения рассыпалась в песок. Около нее примечены были еще другие серебряные вещи, точно также превратившаяся в золу, так что нельзя было узнать их форму. От упомянутой бляхи к куче железных удил тянулась целая нитка мелких перетлевших раковин, известных в народе под именем змеиных головок, которые, вероятно, были нанизаны на ремне. Так как все вещи были сложены безпорядочно в кучу (длиною 2 арш., шириною 1 1/2 ар., толщиною 1 арш.), то большая их часть и особенно железные удила, так были перепутаны своими частями, что требовалась величайшая осторожность и тщательность при очищении их от земли и при отделении их друг от друга, тем более, что все они в значительной степени перержавели и окислились.

Вершина или голова кургана была снята вся вышиною на 4 сажени, после чего образовалась площадь около 24 саж. в диаметре. Отсюда раскопка поведена продольным разрезом от В. к 3. шириною, на 22 саж. Снявши одну сажень в глубь, мы уменьшили ширину разреза до 20 саж.; затем, снявши еще одну сажень в глубь, мы назначили ширину разреза только в 16 саж., которая впоследствии и была доведена до материка при длине в 44 сажени, которая составляла длину диаметра цокольной каменной обкладки кургана. Такой способ раскопки, уступами по стенам, был совершенно неизбежен по той причине, что черноземная насыпь кургана постоянно давала в стенах трещины и обваливалась. Сделанные уступы обезопасили нас от подобных обвалов, ибо отвесная вышина стен была уменьшена этим способом до 3 саж. При раскопке разреза, в разных местах найдены черепки простых глиняных амфор, в том числе две амфорные ручки с греческими клеймами; малые железные удила, бронзовые баранчики и пуговицы от таких же удил, бронзовые стрелки, лошадиные кости от челюсти и ног, несколько черенков простого горшка из черной крупнозернистой глины, какие очень часто находятся в малых степных курганах подле остовов.

Доведенная до седьмой сажени глубины с верха кургана, раскопка была остановлена до следующего года. На другой год (1863) начатая вновь раскопка производилась штыхом, т. е. поднятием пласта земли толщиною от 6 до 8 верш, горизонтально по всей площади, которая при 16 саж. ширины, постепенно увеличивалась в длину по мере приближения к материку и впоследствии, уже на материке, достигла 44 саж. длины, в черте каменного цоколя. Необходимо опять напомнить, что вся насыпь состояла из чернозема.

Когда стали приближаться к материку, то в сплошном черноземном слое, около средины кургана показались слои глины красноватой, беловатой и желтой, очевидно выкинутые из гробничной ямы, которую они окружали на пространстве 16 саж. в длину и столько же в ширину. Затем, когда мы достигли материковой глины, обыкновенно желтой, и выровняли всю раскопанную площадь, то в центре кургана обнаружилась в желто-глиняном материке четырехугольная продолговатая яма, засыпанная чистым черноземом длиною от В. к З. 6 1/2, шириною от С. к Ю. 3 аршина; к северо-западному ее углу примыкала другая такая же яма овальной неправильной формы, около 5 саж. в диаметре. Далее к Западу в расстоянии 5 саж. от первой ямы и прямо против нее обнаружились еще три ямы, лежавшие рядом по направлению от Ю. к С, почти квадратные, длиною и шириною около 4 арш.

Против этих ям, южной и средней, с восточной стороны обнаружились две небольшие земляные гробницы длиною от В. к З. 3 арш., шириною около 1 1/2 арш.

Мы начали расследование с этих двух небольших гробниц. В одной из них, южной, найден остов человека, лежавшего лицом к западу, т. е. к главной гробнице; на шее у него был серебряный, покрытый листовым золотом, обруч, в правом ухе золотая серьга греческой работы; на среднем пальце правой руки — золотое, свитое спиралью из проволоки, кольцо; с правого бока подле остова лежали рядом железное копье и такая же стрела (дротик?), древки которых совсем уже истлели; с левого бока у пояса небольшой ножик, а у тазовой кости кучка бронзовых стрелок с явными следами истлевшего кожаного колчана. В другой могилке, северной, лежал в том же положении другой остов, у которого на шее был золотой витой массивный обруч (около 1/2 ф. весом), у головы справа-кучка бронзовых стрелок с остатками древец, кои были расписаны киноварем поясками; у левой руки подле кисти найдено еще пять таких же стрелок.

В головах этих покойников расположены были рядом упомянутые три квадратные могилы, вырытые в материке глубиною на 3 аршина. В них открыто одиннадцать коней, лежавших головами к западу или к главной гробнице, в южной три, в остальных двух по четыре; из них пять со серебряными уздечными нарядами, а шесть с золотыми нарядами уздечными и седельными. Из этих последних на двух конях кроме того находились шейные бронзовые уборы из блях больших овальных и малых в виде полумесяца с привешанными колокольчиками. Уздечные наряды состояли каждый из массивного наносника, изображавшая бюст какого-то животного, из 2 блях больших с изображением птиц, из 2 небольших массивных пуговиц, из 6 больших пуговиц или блях с ушками. Седельный наряд каждого коня заключал: 4 пластины, украшавшие седло, 4 большие пуговицы или бляхи с ушками, железную пряжку и серебр. кольцо, вероятно от подпруга.

В южной конской гробнице найдена сверх того одна бронзовая уздечка (убор) может быть с коня, неполные останки которого именно голова, несколько позвонков и ножные кости открыты были дальше на запад поверх материка под каменным цоколем могилы. В челюсти конского черепа оставались одни только железные удила. Останки его костей были однако ж размещены в положении, какое должен был иметь полный остов животного.

Мы заметили выше, что неизбежным, по-видимому, условием скифского царского погребения был материковый слой белой чистой глины, на котором ставили гроб и который под Чертомлыцким курганом лежал гораздо глубже, как сейчас увидим.

Расследование главной гробницы представило величайшие затруднения, каких нельзя было и предполагать. С поверхности материка гробница обозначалась правильным четырехугольником из чернозема, имевшим 6 1/2 арш. длины от В. к З. и 3 арш. ширины от С. к Ю. Когда мы стали углубляться в чернозем, то скоро увидели, что яма гробницы и в плане и в разрезе имеет форму трапеции и ко дну, а равно и на восток, постепенно расширяет свое пространство. Это обстоятельство в значительной степени осложнило наши работы, ибо с каждым штыхом в глубь мы принуждены были увеличивать ширину и число так называемых припечков или приступок, посредством которых выбрасывали из ямы чернозем. Чем глубже шла работа, тем становилась она затруднительнее и опаснее: стены и припечки, высыхая от солнца и ветров, трескались и обваливались.

Иногда целые дни проходили лишь в том, чтоб выкидать со дна обвалившийся угол или часть стены. — Мы углубились уже слишком на 3 саж., но дна еще не было, между тем как в других раскопанных нами скифских курганах гробничное дно обнаруживалось почти всегда на 2 1/2 саж. вместе с материковым слоем белой глины. Наконец, углубившись слишком на 5 саж. с верхоземки, мы под черноземом открыли заветный слой белой глины, т. е. материковое дно гробницы, на котором обнаружились только лишь признаки того, что здесь некогда стоял гроб и без сомнения находились все принадлежности погребения. На это указывали: открытые посредине отпечатки красок, голубой и карминной, еще остававшихся на исподней стороне черноземного слоя и служивших, по-видимому, украшением гроба; по сторонам — малые остатки совсем истлевшего дерева и тростника; а у стен ямы перержавевшие железные скобы и согнутые в виде скоб гвозди, изредка находимые и по всему пространству дна в разных местах. После напряженных ожиданий и долгих опасных работ, мы убедились только, что гробница была расхищена дочиста.

Расхищение произведено из упомянутой выше овальной ямы, примыкавшей к северо-западному углу гробницы. В эту яму с внешней северо-западной же стороны кургана, от той именно небольшой раскопки, о которой мы также упоминали, шла подземная лазейка, аршина в 1 1/2 в диаметре, на глубине 2 саж., направленная прямо к углу гробницы. Не доходя до этого угла сажень на 5, лазейка почти отвесно опускалась вглубь в подземелье, уже обвалившееся и образовавшее овальную яму. Через это подземелье расхитители и очистили главную гробницу.

Но видно было, что их застиг обвал подземелья и они не успели всего вытаскать. На это указывал между прочим найденный нами в слоях рушеной земли человеческий остов, в таком беспорядке в отношении расположения костей, который явно доказывал, что покойник погиб от обвала подземелья. На дне этого подземелья, почти под самым входом в него из лазейки, стояли две большие медные вазы простой работы; у одной, самой большой, около 1 1/4 арш. вышиною, по венцу находятся шесть ручек в виде козлов. Дальше к востоку найден бронзовый светильник о шести рожках. В том же подземелье по дну собраны в разных местах, особенно в юго-западном углу, различные мелкие золотые вещи, частью в обломках; и сверх того под стенами открыто три пещерки, наполненные также различными вещами, может быть припрятанными нарочно во время расхищения гробницы.

В одной пещерке найдены пять колчанов стрел, скипевшихся от ржавчины, семь ножей, меч с рукоятью, обложенною золотом, золотой наконечник от мусата и бронзовая чаша, совсем перержавевшая. В другой пещерке у входа стояло бронзовое ведерцо, а дальше лежала целая куча золотых разновидных блях (около 700 штук) со множеством мелких пуговок (слишком фунт весом), служивших украшением какой либо одежды или покрывала, остатки коего истлевшие и превратившиеся в землю, лежали под этими вещами и дальше в глубине пещерки. В числе бляшек, на четырехугольных изображена женская сидящая фигура, в профиль, с зеркалом в левой руке; перед ней стоит фигура скифа, пьющего из рога; другие бляхи отчасти круглые, с изображением женской головы, розетки, одна изображает медузину голову, а больше всего треугольные горошчатые.

Подле этой пещерки с одной стороны найдены останки человечьего остова, а с другой по дну в разных местах собраны золотые вещи: два перстня, один с резным изображением собаки, другой с изображением быка: массивное кольцо, наконечник от ножен меча, разные бляхи, бусы и пластинки.

Далее, в третьей пещерке находки были еще интереснее: вроде мелких золотых вещиц, найдена золотая чеканная доска или покрышка с налуча или футляра для лука, другая с ножен меча, обе с изображением сцен из греческой мифологии: несколько золотых блях с колчанов; пять мечей с рукоятками, покрытыми чеканным золотом, из которых на 4-х грубою работою изображены грифоны и олени, а на одном превосходно вычеканено изображение охоты и вверху две бычачьи головы без рогов {Геродот упоминает, что в Скифии водились быки комолые.}; найден также круглый мусат (точильный камень фигурою в роде пальца) с золотою рукоятью, три колчана бронзовых стрел, пять подъемных бронзовых скоб, может быть от гроба; много пластинок от железных и бронзовых наборных поясов и пр. Беспорядок, в каком лежали все эти вещи, явно указывал, что через это именно подземелье происходило расхищение гробницы.

Но расхитители, оставившие еще так много из своего грабежа, вовсе не попали в побочный четыре гробницы, которые выкопаны были обширными, около 8 арш. в квадрате, пещерами в каждом из четырех углов главной гробницы и притом ниже уровня ее дна аршина на 2, так что средина этого дна, где найдены признаки гроба, возвышалась перед этими подземными комнатами в виде катафалка, с которого в пещеры вели покатые спуски. Такое низменное положение этих подземелий, быть может, уберегло их от расхищения. Пещеры были совсем завалены обрушившеюся землею, так что едва можно было различить рушеные слои от материков.

При расследовании их мы встречали величайшие затруднения и подвергались ежеминутной опасности от обвалов. Только смелость и ловкость привычных к подобным работам гробарей устранили несчастные случаи и много способствовали даже к сокращенно расходов на раскопку. В северо-восточном наугольном подземелье, при самом входе, слева найден человеческий остов с бронзовым обручем на шее, со серьгою в правом ухе и со спиральным золотым кольцом на среднем пальце правой руки; в головах у него собрано несколько золотых и костяных вещей, составлявших по-видимому что-то в роде жезла; у пояса с левой стороны найдены ножик с костяным черенком и там же у тазовой кости колчан бронзовых стрел. Затем обнаружилось, что в этом подземелье были сложены богатые одежды и различные уборы, головные и т. п.

Золотые украшения и принадлежности этих уборов состояли: из пластин (род венчиков) с изобразившими драконов, львов, оленей, трав, цветов, плодов и узоров; драконов, терзающих оленей, драконов, борющихся со сфинксами, пластаных сфинксов и т. п.; из разнородных бляшек круглых, четырехугольных, треугольных, также с изображениями на одних медузиной головы, Геркулеса со львом, льва, терзающего оленя, на других грифа, зайца, розетки, тельца и пр.; из пуговиц разной величины в виде головы человека, в виде розетки, и гладких; из бус, украшенных сканью, из запон в виде сфинксов и пр. (Всего около 2500 штук, мелких и крупных). Найдено кроме того несколько стеклянных синих бус и белых бисеринок, а также бронзовое зеркало с железною рукояткою, серебряная ложка, несколько костяных дощечек с остатками позолоты, вероятно украшавших ларец или ящик.

Беспорядок, в каком лежали эти вещи, большею частью кучками, не давал никакой возможности составить какое либо определенное понятие об их первоначальном расположении. По-видимому одежды с их уборами были развешены в своде подземелье на железных крючках, которые тут же были находимы с признаками на них перетлевших тканей. В глубине задней стены подземелья найдены и самые ткани в комках, уже истлевшие. При входе в подземелье, справа у стены стояло шесть глиняных простых, уже раздавленных, амфор.

В юго-восточном наугольном подземелье у входа с правой стороны у стены стояла бронзовая небольшая ваза, подобная двум большим, найденным в подземелье грабителей, а за нею по стене же пять глиняных, раздавленных уже, амфор, против которых найдены истлевшие кости какого-то небольшого животного (собаки), лежавшего головою к амфорам. Далее в глубине подземелья найдены подобные же золотые головные уборы в виде пластин-венчиков, также бляшки и пуговки (Всего более 350 штук). По южной стене (где стояли амфоры) найдено несколько колчанов бронзовых стрел, несколько ножей с костяными ручками, какие уже были находимы, и остатки истлевшей ткани.

Особенно важны и замечательны были открытия в северо-западном наугольном подземелье. Здесь прежде всего мы приметили в слоях глины отпечатки красок, голубой, красной, зеленой и желтой. Ширина места, на котором сохранялись эти краски, была около 2 арш., а вышина 1 арш. Местами попадались остатки совсем перетлевшого дерева. Видимо было, что здесь стоял деревянный гроб или саркофаг. После обозначилось, также по отпечаткам красок и остаткам дерева, что он имел длины по направлению от З. к В. 3 1/4 арш. Посредине истлевшего гроба на материке открыта женский остов (длины 2 ар., 6 вер.), лежавший головою к западу и след. лицом к главной гробнице.

На нем был следующий убор: на шее золотой массивный гладкий обруч около 1 ф. весом, с изображением по концам львов; в ушах две серьги, состоящие из колец со семью подвесками каждое; на лбу золотая чеканная травами пластинка (венчик) с бляшками в виде цветков и розеток, сходная с подобными же уборами, найденными в двух описанных подземельях. Около головы и всего корпуса лежали рядом 57 четырехугольных бляшек с изображением прямо сидящей женщины и стоящего с права от нее мальчика по-видимому с зеркалом в руке: ряд или нитка этих бляшек простиралась выше черепа на 8 вершков, огибая его треугольником с закругленною вершиною, и потом опускалась к плечам и шла до кистей рук. Без сомнения, бляшки служили каймою какого либо покрова; с исподней стороны на них еще очень были заметны остатки весьма тонкой ткани пурпурового цвета.

На кистях рук были широкие гладкие золотые браслеты, а ниже их стеклянные бусы; на всех пальцах — золотые перстни, на девяти гладкие, а на одном, правом мизинце, с изображением летящей степной птицы в роде драхвы. Между костью таза и ребрами левой стороны найден круглый камень вроде картечной пули, вероятно амулет. С права подле руки лежало бронзовое зеркало с костяною рукоятью. В расстоянии 2 арш. от гроба, против его средины, по направлению к северу, лежал мужской малый и по-видимому молодой остов, головою к гробу, т. е. на юг; голова покоилась на правой щеке, след. лицом к главной гробнице. У него на руках были небольшие браслеты; у пояса ножик с костяною ручкою, у таза слева небольшой колчан стрел. Ноги остова почти упирались в ряд глиняных, уже раздавленных амфор, стоявших по всей северной стене подземелья, начиная от самого входа в него из главной гробницы. Амфор было 13. С левого бока остова лежала еще такая же амфора.

Далее в глубине подземелья открыты: серебряная ваза в роде амфоры, вышиною 1 арш., в диаметре в плечах около 9 вершков, вся изящно разчеканенная травным орнаментом с изображением цветов, птиц, и в верху двух грифов, терзающих оленя, а по плечу украшенная горельефными вызолоченными изображениями сцен из быта Скифов, занятых уходом за своими конями.

Нет никакого сомнения, что здесь изображено самое существенное и важнейшее дело из скифского быта, именно покорение дикого коня. Греческий художник развил эту мысль с замечательным искусством и расположил свои изящные изображена в том последовательном порядке, каким по необходимости всегда сопровождалось это степное скифское занятие. Изображение расположено вокруг по плечу вазы и составляет два особых и равных отдела, один передний, другой задний. Начальный пункт художественной мысли и самого дела находится по средине этой задней стороны всей картины. Здесь две лошади представлены еще на степной дикой свободе: они пасутся в степи. По сторонам изображено первое действие их покорения человеку: они уже пойманы на аркан скифами, которые стараются удержать, остановить их на месте.

Фигуры лошадей и фигуры скифов изображают сопротивление друг другу, лошади стремятся убежать, скифы упираются всеми силами, дабы удержать бегущих. Таким образом этот задний отдел картины и с правой, и с левой стороны, существенно выражает одно: ловлю степного, свободно пасущегося коня. С передней стороны вазы, на самой средине изображен и самый важный акт этой ловли, именно усилие трех скифов повалить дикого, необузданного коня на землю, дабы потом взнуздать его. Два скифа, стоящие впереди коня, тянут его веревками (которых к сожалению не сохранилось на памятнике), один за правую переднюю ногу, другой за обе, вероятно спутанные, задние ноги.

Скиф стоящий позади, тоже тянет к себе коня за левую переднюю его ногу. Группа слева показывает, что конь уже взнуздан и скиф его стреножить, притягивая левую переднюю ногу через плечо коня к правому поводу узды с целью оставить его в этом неестественном и очень трудном для коня положении, чтобы он сам собою привык слушаться повелений узды. Группа с права показывает, что дикий конь уже спокоен, объезжен, взнуздан и оседлан и скиф спокойно стреножить его передние ноги для отдыха. Впереди этой последней группы и последнего акта покорения лошади изображена фигура скифа стоящего лицом к зрителю и что-то рассматривающего в скинутом с правого плеча своем кафтане. К сожалению части рук у него отрезаны заступом при открыли вазы и не были потом по своей малости найдены, хотя это именно обстоятельство и послужило к ее сохранению, потому что дало возможность во время остановить раскопку заступами, от которых ваза непременно была бы поломана.

Любопытно, что у вазы в горле находится ситка, как и в трех носках, сделанных, один спереди, в виде окрыленной головы коня, а два, по сторонам, в виде львиных голов. По стилю и отделке ваза может быть причислена к лучшим произведениям греческого искусства, и есть единственный в своем роде памятник скифской древности {Подробное ученое, в высшей степени любопытное исследование этой вазы и других Чертомлыцких памятников греческого искусства принадлежит академику Стефани. См. Отчет Имп. Археологической Комиссии за 1864 год.

Достоуважаемый ученый причисляет эти памятники к лучшему греческому стилю четвертого столетия до Р. X. и между прочим говорит, “моделировка конских форм на вазе если не превосходить все до сих пор известное в этом роде, то по крайней мере принадлежите к наивысочайшим произведениям древнего классического искусства. Кони этой вазы представляют туже смелость линий и контуров, какие отличают Парфенонских коней. Но они превосходить их тем, что во всех подробностях своих доказывают самое правдивое воспроизведете природы, возможное лишь в эпоху после Фидия и вместе заключают в себе то благородство в создании масс, которое не существовало уже более после IV-го века по Р. Х.” Точно также и античные вещи, найденные в Киевской губернии по течению реки Роси, он относить к третьему и четвертому веку до Р. X.}.

Подле вазы стояла серебряная же большая плоская чаша, род блюда на поддоне, такой же работы, украшенная желобками и травным узором, с двумя ручками, под коими изображены рельефно женские фигуры. На ней лежала большая серебряная ложка с рукоятью, украшенною на конце кабаньей головой.

В юго-западном наугольном подземелье открыто на материке два остова воинов, лежавших рядом, головами к западу и лицом к главной гробнице. Один, лежавший справа, подле северной стены, был в следующем уборе: на шее золотой обруч с изображением львов, по 6 на каждом конце; на кистях рук золотые браслеты; на безымянных пальцах по кольцу; около черепа лежали вокруг рядом четырехугольные бляшки с изображением грифона, украшавшие вероятно головной покров; у левого бедра находился меч с рукоятью, покрытою золотом с грубыми изображениями грифона и оленя: на ножнах был золотой наконечник. Как этот меч, так и найденные прежде, с которыми он совершенно сходен, имели длины около 21 дюйма. На чреслах был найден бронзовый пояс, состоявший из набора бронзовых пластинок.

Видимо, что на этом поясе вероятно и висел упомянутый меч. Подле меча найден ножик с костяною рукоятью, а ниже его колчан бронзовых стрел. Ноги, от колен до лодыжек, были покрыты бронзовыми латами, коваными из тонкого листа, и потому совершенно перержавевшими. С левого бока у остова лежало железное копье и такая же стрела (метательное копье) с железными же наконечниками, находившимися у ног остова, так что длина этих оружий была около 3 арш. Еще дальше в расстоянии 3/4 арш. найдены еще три таких же копья. В головах остова, с левой стороны, близ черепа, лежала бронзовая чашка со серебряными ручками и серебряный кувшинчик в роде кубышки. За ними дальше был положен колчан стрел.

На другом остове, лежавшим с правой стороны от первого, найдены: на шее золотой обруч с резным изображением львов по концам; на правой руке серебряный браслет и золотое кольцо на среднем пальце; на чреслах такой же бронзовый наборный пояс с перержавевшими остатками ножа; у тазовой кости колчан стрел. Костей левой руки до локтя не было.

Таким образом, хотя мы и не были счастливы по расследованию главной гробницы, опустошенной давнишними искателями, может быть еще в незапамятные времена, зато эти наугольные ее подземелья, остававшиеся нетронутыми, вполне вознаградили наши, совсем было потерянные, надежды и ожидания. Неимоверное множество открытых вещей своим разнообразием и значением дает весьма обильный фактический материал для дальнейших исследований о скифской древности, представляя или новые варианты относительно прежних открытий, или совершенно новые и доселе неизвестные данные. Особенно важно то, что значительная часть находок касается бытовой, домашней стороны этой древности. Вместе с тем, эти подземелья с открытыми в них сокровищами могут служить самым наглядным подтверждением Геродотова сказания о погребении скифских царей (стр. 261) и стаю быть доказательством, полным и несомненным, что важнейшие из Екатеринославских курганов в действительности есть памятники скифские.

Что касается до открытий, сделанных в то же время на верхоземке, под насыпью и в самой насыпи кургана, то они, хотя и не представили никаких важных и ценных находок, но все-таки были любопытны по несомненному отношению их к обрядам и обыкновениям, какими сопровождаюсь некогда погребение скифских царей. Дальше к западу, за могилами царских коней, в 4 саж. от них, найдено еще нисколько небольших могилок, выкопанных в материковой глине глубиною не более 1 1/2 арш., в которых открыты, подле одного большого остова, кости которого находились в беспорядке, три остова младенческих, имевших в наличности только одну верхнюю часть корпуса, т. е. голову и грудь с костями рук по локоть.

В расстоянии одной сажени от этих могилок на С. З. на самом материке лежали в кости коня, о котором мы уже говорили выше. Затем, еще далее, под северо-западным пластом огромных камней курганного цоколя, по направлению от севера к югу, лежал слой конских же костей и черепков от разбитых глиняных амфор. Слой этот шириною был в 1 1/2 арш., толщиною в 1/4 арш. и простирался сплошь на 7 саж. длины. Очевидно, это были следы справленной здесь тризны или поминок по покойнику. Вообще должно заметить, что западная местность от главной гробницы и не только под насыпью кургана, но и дальше по степи, служить явным свидетельством, что здесь в виду царя-покойника, лежавшего, без сомнения, сюда лицом, совершались в его память тризны и погребались все лица, почему либо ему близкие.

Кроме множества небольших курганов, рассеянных по степи с этой стороны, должно упомянуть особенно о Долгой Могиле, находящейся в нескольких саженях от этого громадного кургана и, по всему вероятию, имеющёй к нему зависимое отношение. Но не должно полагать, что и в ней откроются такие же сокровища, какими был так богат главный курган. Здесь, без сомнения, погребены рабы царя, быть может те, которые, по сказанию Геродота, насильственно погибали в память царя, во время годовщины его поминовения {Составленное наши подробное описание произведенных раскопок в Скифских курганах помещено в издании И. Археологической Комиссии: Древности Геродотовой Скифии, Выпуск II, Спб. 1872. При том же издании в обоих выпусках находится планы Могил и рисунки Скифских вещей.}.

Раскопка других больших царских курганов, каковы Толстые Могилы: Козел, у селен. Новоалександровки и Цымбалова у сел. Большой Белозерки (оба места Мелитопольского уезда, Таврич. губ., на левом берегу Днепра), не представив особенно богатых находок, по топ причине, что могилы были уже обысканы в давнее время, обнаруживала только повторительные указания на способ и порядки скифского погребения и даже на одинаковость найденных вещей. Так Могила Козел, по своему устройству, оказалась совсем сходною с Чертомлыцкою Могилою.

Сходство это относительно вещей из конского убора простиралось до того, что найденные предметы были как бы одной и той же фабрикации с Чертомлыцкими. Тоже отчасти можно сказать и о Могиле Цымбаловой, где очень любопытное видоизменение найдено лишь в головном уборе двух коней, а устройство погребальных комнат оказалось сходным с их устройством в курганах средней величины.

Не смотря на то, исследователя всегда ожидает более счастливая жатва во множестве курганов первой и второй величины, рассеянных повсюду в скифских степях. Верстах в 4-х от могилы Козел, вблизи селения Большие Сирагозы существует курган не меньше Чертомлыцкого, называемый Агуз. К сожалению предполагаемое нами его расследование не могло состояться по той причине, что степь вокруг него занята пашнею, которую крестьяне не решались уступить иначе, как только за очень дорогую цену. На дороге к этим Сирагозам от сел. Большой Знаменки, верстах в 10 от последней, находится большая могила — Мамайсурка. На левом же берегу Днепра над сел. Каховкою на высокой степи тоже стоит весьма значительный курган. Равным образом и по правому берегу Запорожского Днепра есть также весьма значительные курганы. Реже они встречаются в низменной Херсонской степи.

—–

   Расследование Скифских могил, сколько оно совпадало с нашими наблюдениями, обозначило по нашему мнению следующие общие черты в истории степного населения. Древнейшие обитатели степей по-видимому были народ-пастырь в собственном или в библейском смысле, не отличавшийся военными, наездническими нравами и живший еще в эпоху так называемого каменного и бронзового века, на что указывают каменные орудия и бронзовые копья, которые не имеют даже трубок и потому не насаживались на древко посредством такой тулей, а по-видимому всаживались в древко нижним острым концом, как ножик или гвоздь, словом сказать прикреплялись к древку тем же способом, как прикреплялись и каменные копья. Были находимы даже и удила бронзовые, но и такие вещи встречаются в могилах изредка, несомненно по той причине, что в быту народа военное дело не было господствующим. Чаще всего возле костей покойника и больше всего в головах стоит один только простой глиняный горшок.

Эти горшки однако имеют весьма разнообразную форму, начиная от простой чашки и доходя до кувшина или малороссийского глечика. Обыкновенная форма очень сходна с малороссийскою же мокитрою. В иных случаях горшки украшены незатейливою резьбою в виде городков или углов, простых черточек и точек и т. п. Материал, из которого делались эти горшки, тоже весьма различен: иногда он очень груб, иногда обработан чисто и тонко из лучшей глины.

Примечено также, что кроме как бы необходимого горшка не малое значение в погребении имела и обыкновенная Днепровская раковина. Несомненно, это был какой либо амулет. Нередко у костей покойника находили комки каких-то красок. Мы упомянули, что это могли быть металлические вещи, от которых осталась только одна окись металла. Но ни разу не случилось найти эти комки в форме какого либо орудия или другой какой вещи, что необходимо должно бы встретиться, ибо и совсем окислившаяся от времени вещь все-таки оставила бы следы своей первоначальной формы.

В одной могиле напротив того найден комок красного бакана в виде тщательно выглаженного кружка, похожего на округленный кусок мыла. Таким образом до новых исследований эти комки красок остаются предметом необъяснимым. Сверх того те же могилы отличаются от других изобилием костей рогатого скота, по преимуществу коровьих, и бедностью, а чаще всего совершенным отсутствием костей лошадиных, что совсем противоположно могилам более позднего времени.

По-видимому лошадь тогда явилась неизменным товарищем человека, когда посредством железных удил явилась полная возможность ее покорить.

Вот эта другая эпоха в истории наших степей очень резко обозначаешь себя могилами, в которых погребение человека совершается неразлучно с погребением его коня.

Если, как мы видели, в древнейших могилах у костей покойника обыкновенно лежать кости рогатой скотины, ноги и челюсти, то у позднейшего обитателя степи точно также рядом с его костями лежат кости его степного товарища-коня. Так в одном кургане древнего происхождения (у Краснокутской Толстой Могилы) в вершине его насыпи найден мертвяк более позднего времени в следующем порядке погребения: у левого его бока были положены череп и большие кости от ног молодого коня, так что левою челюстью голова коня касалась левой щеки покойника.

У правой челюсти коня лежали крест на крест малые кости конских передних ног: в морде находились железные удила; далее, у левой ноги человеческого остова лежало истлевшее седло, без всяких украшений, обтянутое по краям только берестою, а под седлом лежали мелкие задние ножные кости коня. Между черепом коня и седлом была протянута правая рука покойника. Очевидно, что мясо лошади было съедено на похоронах, и покойнику положены только те части, какие не пошли в употребление живым людям. Так справлялось погребение бедных степных наездников. Но и богатые из них точно также всегда ложились в одной могиле со своими конями.

Наезднический степной быть в своем могуществе и непомерном богатстве особенно сильно выразился в могилах, который несомненно должно относить к Геродотовским Скнфам. Одни из этих могил, самые огромные, конечно, принадлежав, царям; другие — средней величины, судя по обстановке погребения, могли принадлежать знатным скифам, старейшинам, воеводам или по нашим понятиям боярам. Таким образом, посредством этих могил мы знакомимся с верхним слоем скифского наезднического народа.

—–

   Совокупив в одно открытия доселе вещи в Керченской гробнице {Случайно открытой еще в 1830 голу, в горе Кул–Оба (Земля пепла). Скифское погребение под Керчью (древн. Пантикапея), вблизи богатого греческого города, совершилось по греческому обычаю в особо устроенном каменном склепе, а не в подземных пещерах, как в степи. Однако вся обстановка погребения и его расположение были такие же, как и в степных курганах. См. Ашика: Воспорское Царство II, § 25.}, в Луговой Могиле и при наших раскопках, здесь описанных, можно составить довольно подробное понятие, по крайней мере, о внешней стороне скифского быта, которая своими вещами и различными еще не совсем объяснимыми памятниками послужить вообще самою верною живописью в лицах к рассказам Геродота.

Благодаря греческому искусству, здесь Скифы изображены в таком изящном рисунке, что живая правда их быта возникает перед зрителем именно только в художественном, как бы поэтическом образе, не одетая, подобно нашим иконописным изображениям наших древних предков, в условные черты, хотя и благочестивой, но весьма односторонней и совсем безжизненной, можно сказать, истуканной обрисовки фигур, житейских положений и отношений.

Здесь каждая черта стремится выразить действительную жизнь, но не омертвевшую форму, в какой жизнь представлялась благочестивому воображению и помышлению иконописца. Вот по какой причине скиф 4-го века до Р. X. является перед нами более живьш лицом, чем наш предок 17 столетия.

Благодаря греческому искусству, мы, в открытых Скифских памятниках, видим Скифов в различные минуты их жизни. Покорение дикого коня, изображенное на Чертомлыцкой вазе и описанное выше, раскрывает перед нами их обычное степное дело. На золотой небольшой вазе (братине) Кулобской гробницы Скифы изображены в делах домашних. На небольшом стульце сидит по-видимому царь с царскою повязкою на голове и с копьем в руке, которое, как бы слушая и размышляя, приложил ко лбу, а нижним концом опирается в землю.

Перед ним сидит по степному, поджав колена, скиф в своем башлыке, опираясь в землю тоже копьем, и что-то рассказывает царю. Позади другой скиф старается натянуть тетиву на свой лук. После изображенная разговора, это, по-видимому сборы к войне. Затем следует группа из двух скифов: один щупает пальцем зуб у другого, который от боли крепко схватил щупающую руку своего врача. Дальше, другой скиф в башлыке, перевязывает рану на ноге, вероятно тоже у больного скифа. На особых золотых бляхах, найденных в той же Кулобской гробнице, изображены скифы в своих богатырских поездках, быстро скачущими на коне и как бы бросающими свои метательные копья.

—–

   Скифская одежда была именно одежда лихого наездника. Они носили очень короткий кафтан, доходивший только до половины бедра; запахивали его пола на полу и очень крепко подпоясывались поясом, ременным или состоявшим из бронзовых пластинок, собранных на ремне в чешую, друг на друга. Ширина такого пояса не была больше вершка. Передние полы кафтана кроились косяками в роде фалд длиннее одежды. По бокам как и у русских одежд делались прорехи. Рукава были обыкновенные и не широкие.

Такие кафтаны были холодные и теплые; последние по-видимому опушались по вороту и по полам мехом. Воротника у кафтана не было и только опушка около шеи делалась несколько полнее и широко отворачивалась на спину. Неприметно, чтобы под этим кафтаном скифы, по крайней мере простолюдины, носили еще рубашку. Кажется в том же кафтане числилась и рубашка. Но рубашка у них существовала. В ней изображены наездники. Она только пряталась по малороссийски в широчайшие шаровары. На Чертомлыцких изображениях эти шаровары являются не столько полными и походят вообще на штаны. Скифская обувь состояла из коротких сапожков, которые по лодыжкам, а иногда и через подъем перевязывались ремнем.

В эти сапожки опускались и шаровары, для чего быть может и необходима была упомянутая перевязка лодыжек. Шаровары при перевязке выпускались поверх сапожков до подъема и потому представлялись как бы штанами, носимыми сверх сапог. У царей и богатых скифов, и кафтан, и особенно штаны покрывались по ткани золотыми бляшками различной величины и формы, которые посредством скважин пришивались к ткани и украшали одежду в виде каем, кружив по спине и по подолу и разных узоров, смотря по скифскому вкусу. На штанах из таких украшений протягивались напр. лампасы. Сверх того фон или поле ткани испещрялось мелкими золотыми пуговками величиною в 1/3 вершка, которые также пришивались посредством ушков. Все это объясняет, для чего было надобно такое множество разных бляшек и пуговок, какое открыто напр. в одном только Чертомлыцком кургане.

Надо сказать, что такой способ украшения одежд металлическими, по преимуществу золотыми бляхами был в особенном употребление и у древних греков и вероятно принадлежал всем богатым народам древности. Он может доказывать, что в это отдаленное время (4 или 5 вв. до Р. X.) золотые ткани, парчи, еще не существовали или не были в употреблении. По крайней мере в скифских могилах не найдено их и признака. Скифы волос не стригли и носили их распущенными по плечам, зачесывая или приглаживая всю их массу назад к затылку.

Кроме того иные напереди носили кок или хохол, другие этот перёд подстригали скобою. Все они были бородачи. На Чертомлыцкой вазе показаны и безбородые, но по-видимому, это юноши. Багалык покрывал волоса только до плеч; из под него косма волос опускалась по спине. Башлык точно также украшался нашивными золотыми бляшками и пуговками, а спереди пластинами в роде ленты или в роде обручиков, к которым прикреплялись особые пуговицы висюльками. Цари без башлыка носили золотые ленточные перевязки в роде венчиков, которые у нас теперь кладут на покойников и которые несомненно очень древнего происхождения и обозначали в собственном смысле царский венец.

На шее, и цари, и царицы и их слуги, как вероятно и все знатные скифы, носили гривны, то есть обручи, золотые литые, в полфунта или в фунт весом, а у меньших людей — легкие бронзовые, концы которых украшались изображениями львов, грифов, сфинксов, самих скифов и т. п. На руках у кистей и даже выше локтя носились браслеты, что дает повод предполагать, что руки в иных случаях не покрывались одеждою.

—–

   Вооружение скифа заключалось в коротком прямом мече, длиною 12–15 вершк. в том числе рукоять в 3 вер. У царя Кулобской гробницы великолепный меч имел длины 17 1/2 вершк. Но главное были стрелы. По-видимому скиф никогда не покидал своего саадака, т. е. налуча или футляра для лука (с тетивою в аршин длины) и колчана со стрелами. со саадаком, который всегда висел на поясе, опускаясь по левому бедру, скиф делает, судя по изображениям, всякие дела и дома, и в степи. Кроме того он имел два копья, одно метательное в виде стрелы длиною аршина в полтора и больше; другое обыкновенное в рост человека и больше.

Некоторые Скифы носили и броню, состоявшую из железных квадратных или продолговатых пластинок величиною около вершка, со скважинами по краям, посредством которых эти пластинки нашивались на особую сорочку или кафтан таким способом, что они покрывали друг друга и составляли как бы железную чешую на одежде. Быть может такая скрепа пластинок устраивалась и посредством железной проволоки и вся броня таким образом составляла одну железную сорочку. Кроме того иные надевали также и греческие кнемиды, бронзовые латы на голени ног, наголенки или бутурлики, как такие же поножи назывались у нас в 17 стол. Но видимо, что эти вещи не были еще в общем употреблении, иначе они встречались бы в каждой могиле, между тем они попадаются изредка.

Видимо, что Скиф любил своего коня, как лучшего друга, и потому убирал его с таким же богатством и великолепием, как самого себя. Конский убор сосредоточивался главным образом только в уздечном приборе, который состоял из круглых больших и малых блях, украшавших связки узды и оголови: из наносника в виде конской же или грифовой и другой подобной головки; из больших блях, покрывавших щеки, в виде змей, или подобных фигур. Кроме того в иных случаях особыми большими пластинами или бляхами длиною 9 1/2 в. покрывалось переносье и лобная часть головы коня. Такие золотая пластины были открыты на конях в Могиле Цымбалке. На одной из них изображена сирена-полуженщина с змеиными хвостами, держащая в руках тоже змей с львиными головами. По весьма вероятному объяснению г. Герца, это изображение должно обозначать персидскую Артемиду, которая может обозначать и скифскую Артимпасу.

Скифские седла были очень проста, без выгиба к лукам и походили больше на простой подклад под сиденье. Быть может по этой причине они украшались сравнительно с уздою без особой роскоши. У царских коней они обивались гладкими золотыми пластинами в роде лент с вырезами только на передних пластинах. Стремян вовсе не было. О подковах также не следует и поминать.

Сверх всего описанного убора на шее коня в иных случаях попадаются длинные железные цепочки с бляхами в виде полумесяца, с привесками из бубенчиков и колокольчиков. Все это составляло род наших гремячих цепей, употреблявшихся в конском уборе в 17 столетии.

—–

   Домашний быть Скифа конечно сосредоточивался около его котла, в котором он варил свою пищу. Такие котлы, по их форме мы назвали вазами. Они состоять собственно из большой кубовастой чаши на высоком поддоне или стоянце в роде ножки. Этот поваренный сосуд как нельзя больше согласовался со степными порядками быта. Его ставили на землю и разводили под ним огонь, чему очень способствовал высокий стоянец-поддон котла, оставлявший достаточно места для дров и другого горючего материала. Найденные котлы все были более или менее сильно закопчены с нижней части и сохраняли в себе лошадиные или бараньи кости.

Для отрезыванья мяса у каждого Скифа был свой небольшой ножик с костяною ручкою. Для натачиванья ножа употреблялось особое точило иди мусатьи в виде круглой небольшой палочки. Живя подле греков и сносясь с ними беспрестанно, скифские цари очень были богаты разнородною посудою, по преимуществу греческой работы: бронзовыми и серебряными чашами, блюдами, торелями, ведерцами и т. п., такими же ложками и разными другими предметами домашнего обихода. Вино хранилось в греческих же больших глиняных амфорах. Реже встречаются греческие глиняные глазурованные или поливные расписные сосуды.

Отметим, что любимым питейным сосудом скифов была братина, очень сходная формою с нашею древнею братиною, и рог, тоже любимый сосуд Славян и на нашем юге, и на Славянском севере, на Балтийском Поморье. Братина нравилась скифам, быть может, по той причине, что кубовастою круглою формою напоминала человеческий череп, из которого они тоже пивали вино, особенно в торжественных случаях. Рог употреблялся у всех варварских народов, а также и у самих Греков и это доказываешь только древность его происхождения, как и то, что Русскими он не был заимствован напр. у Норманнов, а разве наоборот, к Норманнам попал от Славян.

—–

   Скифские Могилы, как видели, не только раскрыли нам погребение скифских цариц, но и сохранили их изображения. Эти изображения во многом напоминают Русскую старину даже 17 стол. Головной шелковый пурпурного цвета покров самой царицы был украшен каймой из золотых четырехугольных бляшек в 6/8 вершка величиною, на которых на всех представлена она же царица сидящею прямо перед зрителем в головном уборе очень похожем на русские женские уборы в роде каптура-треуха или убруса, закрывавшая кругом всю голову до плеч, кроме лица.

В таком же уборе изображена, как должно полагать скифская крылатая богиня Артимпаса-Артемида Урания {Древности Геродотовой Скифии, Атлас I, рис. 1.}. На ней кроме убруса, облекающего вокруг открытого лица всю голову, надета еще не высокая шапочка. С правой стороны у царицы стоит мальчик в скифской одежде, по-видимому, с зеркалом в руке. На другом изображении скифской царицы, она представлена сидящею на стольце в длинной одежде с длинными рукавами, очень похожей на русский женский опашень или телогрею.

На голове убор в роде обыкновенного русского кокошника, в котором ходят кормилицы, накрытый покровом, опускающимся на плечи под верхнюю одежду. Вторая одежда похожа на русскую женскую сорочку (в собственном смысле платье), при которой носили пояс. И на скифской царице этот пояс довольно ясно обозначаете ее талию. В левой руке царица держит круглое зеркало. При ней в могиле найдено у правой руки бронзовое точно такое же зеркало с костяною рукоятью, и другое такое же в особой подземной комнате, где хранились одежды. Подобные зеркала употреблялись обыкновенно греческими женщинами и несомненно, что и в Скифию они попали от Греков. Пред царицею стоит скифский мальчик, быть может, ее сын, пьющий, конечно, вино из рога.

Остальной убор царицы описан выше. Приметим только, что в ушах у ней были серьги, состоявшая из колец со семью подвесками каждое. Это число семь невольно заставляет припомнить серьги наших позднейших курганов, найденные однажды даже в самой Москве, в Кремле (на месте теперешней Оружейной Палаты), у которых неизменно всегда существует у кольца семь лепестков, заменявших подвески. Необходимо предполагать, что это число символическое и что либо значило в верованиях не одних Скифов, но и у всего населения нашей страны.

Великое множество вещей, открытых в скифских могилах, представляет предметы, по большей части, пока еще необъяснимые, но рисующие скифский быт со всех сторон. Можно догадываться, что многие изображения касаются и скифских верований, хотя вся эта изобразительная сторона скифского быта находилась под сильным влиянием греческих художников, переносивших и в Скифию свои же мифические образы. Однако видимо, что греческие художники в своих греческих изображениях старались выразить собственно скифские верования, требующие теперь только внимательного изучения.

К числу религиозных изображений можно относить беспрестанно встречающиеся фигуры грифов, крылатых львов, крылатых драконов, сфинксов, оленя, быка, птиц, кабанов. Подобные изображения именно львы, грифы, драконы, птицы, служили навершьями или к древкам знамен или к столбикам погребальных царских колесниц. Кроме того встречались обделанные в золото медвежьи когти, какие находят и в наших курганах, также раковины, называемый змеиные головки, потом челюсти какого то небольшого животного, нанизанный на нитку, как и упомянутая раковины.

Само собою разумеется, что наибольшая часть вещей принадлежишь к греческим изделиям различного достоинства, начиная с очень изящных, в полном смысле художественных произведений, и оканчивая работою поденного ремесла. Но вместе с тем не мало вещей по работе принадлежишь и собственным скифским или вообще варварским рукам, которые посредством чеканки и резьбы изображали не только различные узоры и травы, но и фигуры животных и даже фигуры людей, конечно, больше всего по греческим же образцам. Это обстоятельство имеет большую цену для истории варварских племен, населявших наши южные края.

Примечательно также, что на скифских изделиях, относимых с греческими вещами к 4 веку до Р. X., а быть может и ранее, мы находим форму травчатого узора и каемочного бордюрного украшения, очень известную в наших русских украшениях, на вещах и в рукописях, которая употреблялась, конечно, и на византийских памятниках, как наследство от художества античных веков {Древности Геродотовой Скифии, Атлас II, лист XXII, рисунок 9; лист XXXVIII, рисун. 16.}. Эти любимые русские формы могли действительно придти к нам из Византии, но могли существовать в нашей стране, как показывают скифские изделия, и в то еще время, когда не существовало и самой Византии, как особого Новоримского государства.