Заплечные мастера
Исторический очерк
В ряду реформ настоящего царствования, отмена телесных наказаний, совершившаяся 17-го апреля 1863 г., есть одна из блогодетельнейших мер:– она ведет к смягчению нравов, к возвышению человеческого достоинства и довершает уравнение личностей разных сословии пред судом и законом. Вся Россия с блогоговейною признательностью к Царю-Освободителю приняла указ 17-го апреля 1863 г. Признательность эта усугубляется, когда, по историческим данным, воспроизводится пред нами очерк учреждения и применения телесных наказаний в нашем отечестве в старину. К этому чувству, нас одушевлявшему при составлении настоящего изследования, без сомнения, приведет каждого чтение представляемого труда.
I.
До XIX столетия относительно назначения заплечных мастеров действовали на основании узаконений, состоявшихся еще в XVII в. {“А в палачи на Москве прибирати из вольных людей” (96 ст. 21-й главы Уложения царя Алексея Михайловича). “А в городех палачей выбирать с посадов и уездов с сох, с дворцовых сел, и с черных волостей, и со всяких сошних людей, и с патриарших, и с митрополичьих, и с архиепископских, и епископских, и с монастырских, и со всяких с поместных и с вотчиных земель” (ст. 97, глава 21 того же Уложения). “Послать великого государя грамоты к воеводам, чтоб они в заплечные мастера взяли тех городов из посадских людей, которые волею своею в тое службу быть похотят; а буде охотников не будет, и посадским людем велеть выбирать из самых из молодчих, или из гулящих людей, чтоб во всяком городе без палачей не было” (Боярский приговор 16-го мая 1681 года. Полн. Собр. Зак., том I; том II, No 868). Г. С,}. По силе этих узаконений, в палачи назначались охотники из посадских и всякого рода вольных людей; при отсутствии же охотников, посадские обязаны были выбирать в заплечные мастера из своей среды — молодчих, или из гулящих людей. Правила эти не могли быть вполне соблюдаемы, так как хотя в боярском приговоре и было сказано: “чтоб во всяком городе без палачей не было”, но не везде не только из гулящих людей, но даже и из преступников, находились охотники поступать в заплечные мастера. Так например, в царствование императора Павла I с.-петербургское губернское правление не редко делало распоряжения о командировании столичных палачей (один из них был Никита Хлебоколов) для наказания преступников в разные города подведомственной ему губернии. В Петербурге, в начале 1818 г., по случаю смерти обоих заплечных мастеров, встретилась остановка в исполнении судебных решений, так как никто из посадских не пожелал принять на себя звания палача. Малороссийский генерал-губернатор князь Куракин, несколько лет раньше, доносил сенату, что хотя было сделано преступникам, осужденным на поселение (за кражу выше ста рублей), предложение о поступлении в палачи, “но никто из таковых звание и должность сию принять не согласился”; что вся Малороссия осталась при одном палаче, а от сего недостатка, осужденные к наказаниям, оставаясь без выполнения над ними приговоров, изнуряются продолжительным нерешением их участи и долгим тюремным заключением {Указ сената 13-го марта 1805 г. малороссийскому генерал-губернатору князю Куракину. Г. С.}.
По получении донесения С.-петербургской думы (которой предписывалось о выборе в палачи, на основании боярского приговора 16-го мая 1681 г.), что желающих поступить в это звание не оказалось, губернское правление вошло с представлением к военному генерал-губернатору, испрашивая разрешения — определять в палачи преступников, как это уже допущено в малороссийских губерниях. Граф Михаил Андреевич Милорадович сообщил об этом ходатайстве управлявшему министерством полиции, который представил о том сенату. Последний, выведя на справку, что малороссийский генерал-губернатор испрашивал разрешения определять в звание палачей, по приговору суда, из раслуживающих, по осуждению генеральных судов, наказание плетьми и ссылку на поселение, за кражу выше ста рублей, с назначением всегдашнего под надзором полиции пребывания, и что указом 13-го марта 1805 г., представление это утверждено, — 11-го декабря 1818 г. предписал с.-петербургскому губернскому правлению определять здесь палачей на том же основании.
В 1833 г., декабря 27-го, состоялся высочайше утвержденный журнал государственного совета, чтобы “при неимении в виду желающих быть палачами из людей свободных, выбирать в сию должность, по существующему ныне порядку, из осужденных решениями уголовных палат к ссылке в Сибири и к наказанию плетьми, освобождая с тем вместе таковых, определяемых в палачи, от присужденного им телесного наказания.” Через три года, именно в 1836 г., министры — внутренних дел Блудов и министр юстиции вошли в государственный совет с представлением: “назначать в палачи, согласно утвержденному, 27-го декабря 1833 г., журналу государственного совета, по прежнему, — преступников, приговоренных к ссылке на поселение и наказанию плетьми, освобождая их с тем вместе от телесного наказания; но если бы никто из них не изъявил желания быть заплечным мастером, то предоставить губернским правлениям определят в эту должность или из людей, присужденных к отдаче в арестантские роты, по их на то согласию, или вольнонаемных, с производством последним одежды, удвоенного количества кормовых и жалованья;– а в случае неимения и сих последних, помещать в палачи преступников, в положении 27-го декабря упоминаемых, не взирая уже на их несогласие. Палачи из подобного рода людей должны были назначаться бессрочно; но в случае неспособности к дальнейшему отправлению своей должности от старости или болезни, предоставлено было право, применяясь к указу 15-го марта 1798 г., распределять их на жительство в 60-верстном расстоянии от губернского города, для пропитания посильными трудами; тех же, у которых есть родственники, отдавать на попечение сих последних;– но во всяком случае палачи должны оставаться в местах их жительства под надзором местного начальства, Представление это было тогда же утверждено 18-го ноября 1836 года.
II.
Боярским приговором 16-го мая 1681 года требовалось, “чтобы во всяком городе без палачей не быть”. Указом сената 10-го июня 1742 г. определено количество палачей для губернских городов по два, а для уездных — по одному {Полн. Собр. Зак., том XI, No 8, 562.}. Наконец, 4-й пункт положения 27-го декабря 1833 г. назначает по два палача для каждой губернии и по три для столиц. Выше было уже сказано, что даже в конце прошлого столетия {Может быть, и раньше, чего, за недостатком положительных данных, утвердительно сказать нельзя. Из журналов и протоколов с.-петербургского губернского правления за 1779 и 1780 годы, просмотренных после сообщения в редакцию “Русской Старины” настоящей статьи, оказывается, что и в это время в уездных городах здешней губернии палачей не было, и столичные заплечные мастера Василий Могучий и Петр Глазов часто были командируемы в уезды для наказания преступников. Г. С.} уездные города е.-петербургской губернии, не смотря на указы 16-го мая и 10-го июня, оставались совсем без-палачей и что для исполнения приговоров приходилось командировать столичных заплечных мастеров; что на всю Малороссию существовал, в 1803 году, только один палач, и что в самом Петербурге, в 1818 г., произошла остановка в исполнении судебных решений по отсутствию палачей. Но и после указа сената 11-го декабря 1818 г. и положений 27-го декабря 1833 г. и 18-го ноября 1836 г. не всегда было на лицо определенное законом количество заплечных мастеров в Петербурге, — и проходили месяцы прежде, чем назначался на место выбывшего другой. В 1836–1837 годах в Петербурге, не смотря на то, что по закбну полагалось три палача, было только два, и то на одного из них, по неопытности к делу, нельзя было положиться.
До 1832 г. определение и увольнение палачей зависело от губернского правления; с этого времени, по высочайше утвержденному 1-го апреля положению о столичной полиции, обязанность эта перешла ко 2-му департаменту управы блогочиния. Что вообще узаконения о палачах были малоизвестны даже присутственным местам, это доказывается тем, что прежняя управа блогочиния, 24-го марта 1832 г., испрашивала от уголовной палаты, “без всякого (по выражению последней) к тому основания”, разрешения на счет определения заплечных мастеров, за что палата сделала управе замечание и подтвердила, “чтобы она, соблюдая по делам приличие, впредь не осмеливалась затруднять подобными рапортами”. На основании некоторых указаний и распоряжений о жалованье, можно с достоверностью предположить, что определение и увольнение палачей прошлого и начала нынешнего столетий до 1818 г. лежало на обязанности губернского правления {До 1781 года палачи находились в ведении губернской канцелярия и по уничтожении этой канцелярии были присланы в губернское правление, которое отослало их в распоряжение обер-полициймейстера Лопухина. Тогда же правление, не имея никаких о сих людях сведений. приступило к собранию справок: “сколько тех заплечных мастеров, где и на каких во всем основаниях содержались и в чьем оные ведомстве состояли”. Г. С.}.
В конце двадцатых годов палачами в Петербурге были: Козлов, о котором после 1827 года не упоминается, и Степан Сергеев Карелин, бывший ямщик, поступивший в палачи 3-го февраля 1826 года, по собственному желанию, из преступников. До поступления в заплечные мастера он судился за кражу салопа и других вещей и избавился от наказания по манифесту 1826 года. Состоя в звании палача, Карелин, по решению палаты уголовного суда. за буйство наказан был батогами 10-ю ударами. По просьбе его и доказанной болезни, при преклонности лет, он был уволен из палачей и отправлен, в августе 1840 года, в Ямбург для пропитания себя посильными трудами и с состоянием под надзором полиции. На место Козлова поступил Генрих Песси, финляндский уроженец, из преступников. Он судился за кражу шубы у купца Паномарева, и решением уголовной палаты в 1826 г. присужден к наказанию плетьми 30-ю ударами и к ссылке в Сибирь на поселение. По исполнении над ним наказания, губернское правление, вследствие распоряжения военного министра — об отсылке подобного рода людей в выборгскую крепость для работ, отправило Песси в Выборг, откуда он, в августе следующего года, бежал в Петербург, где попался по подозрению в краже у сапожника Майделина из кармана часов. Палата освободила его по недоказательству и заключила выслать в Финляндию, та.к как Песси, скрыв первую подсудимость, назвал себя финляндским уроженцем, прибывшим оттуда без паспорта. Песси не хотелось идти на место родины; он показал истину и изъявил желание поступить в палачи, в которые и определен 16-го декабря 1827 г. Он добивался жить вместе с женою, но та не изъявила на то согласия.
Место Песси занял в 1832 г. Игнатий Ефремов. За ним последовательно поступили в заплечные мастера — Иван Михайлов и Кирил Матвеев Тимофеев. Из крестьян Бабоедовой, Тимофеев, до поступления в палачи, по указу 9-го декабря 1835 г., судился за отнятие в ночное время у купеческого сына Оплеухина кошелька с деньгами 65 p., двух империалов и серебра на 100 p., наказал 20-ю ударами плети с назначением в арестантские роты, но по желанию его оставлен в звании палача. Тимофеев был тот самый, который сперва оказывался малоспособным к исполнению своих обязанностей. В указе правления от 29-го января 1837 г. било сказано, “что сии люди (Карелин и Тимофеев) употребляемы быть должны оба по случающимся надобностям, как здесь, так и в других местах по губернии, на основании существующих о том постановлений; но, по надежности более к прежнему мастеру (Карелину), по губернии посылать его, а Тимофеева употреблять здесь, в городе”. За тем в другом указе главному надзирателю тюрьмы, от 22-го февраля того же года, говорится, “чтобы впредь до совершенного навыка к своему делу Тимофеева, дозволить ему, под обыкновенным присмотром, находиться с прежним мастером Карелиным при наказании преступников здесь, в городе, ежели он один к тому, без практического навыка, к наказанию на теле употреблен быть не может; а по испытании и на практике употреблять уже обоих в дело порознь, посылая и нового мастера по губернии по очередно со старым, ежели впоследствии докажет, что и к нему можно иметь одинаковое доверие”. Потом этот Тимофеев оказался самым буйным палачем, как у себя дома, в тюрьме, так и в командировках. В 1843 году, отправленный в Новую Ладогу для исполнения приговора, он в проход по 2-му стану здешнего уезда, вопреки приказанию конвойного унтер-офицера, заходил в питейные дома, погреба и мелочные лавочки, требуя себе водки и припасов, и прибил сотского. На обратном пути ему надели наручники, так как на станции Чернушине он покушался бежать, а по возвращении в Петербург наказали 200-ми розог. В следующем году, при обходе тюрьмы вечером 17-го января одним из квартальных поручиков, Тимофеев ударил его в правое ухо, за что получил 400 ударов розгами. В 1847 году, в пьяном виде, обругал одну из тюремных надзирательниц, грозя растерзать её мужа. На вопрос смотрителя тюрьмы, где он достал водку, Тимофеев отвечал, что он имеет особенную машинку, которая снабжает его водкою. Виновный выдержан несколько дней в карцере Литовского замка. В следующий год, во время командировки в Лугу, прибил крестьянина Бонина, за что опять был наказан. По рассказам старожилов, Тимофеев в последний год своей службы, во время поездки в гор. Новую Ладогу, перепутал клейма: вместо А. T. он поставил на щеках преступника два Т, из коих одно на оборот Т, отговариваясь слабостью зрения. В 1852 г. Тимофеев уволен от должности за болезнью и старостью лет и отправлен в Рыбинск под надзор полиции.
После Карелина определен в палачи Алексей Заплатин и Василий Егоров Лебедев. Заплатин, из дворовых людей помещика Арсеньева, судился пред поступлением в палачи за кражу съестных припасов в Малорыбацкой слободе и у полковника Хвицкого вещей. В бытность свою в заплечных мастерах, в 1843 г., подвергся наказаниям за побег и за нанесение удара по лицу конвойному, во время командировки во Гдов. Лебедев отличался наклонностью к побегам. Первый раз он бежал из тюрьмыб-го декабря 1841 г., воспользовавшись оплошностью сторожей, но на другой же день бил пойман и наказан. Третий побег он совершил 11-го ноября 1847 г. Притворившись больным колотьем, Лебедев был отправлен с рядовым Савельевым в лазарет тюремного замка; на дороге уговорил Савельева зайдти в толкучий рынок за яблоками и среди толпы скрылся. Он был пойман в Москве в апреле 1848 г. и обращик, по прежнему, в палачи, пробыв в этом звании до 1855.года. Палачи 1850-х и 1860-х годов были преимущественно из бродяг и менялись часто. Такими были: Павел Иванов, Мятельников, Иван Васильев Безродный, Иван Алексеев, Александр Иванов, Елисей Иванов, Иван Иванов и Яков Сизов. Этот ухитрился перелезть через стену пересыльной тюрьмы во двор соседней гимназии, но был пойман. Последними петербургскими палачами были Михайло, по показанию его, непомнивший родства, и Василий Петров. Маленький ростом и сухощавый, Михайло часто ссорился с Петровым, который был очень высок и видный парень, но тихого характера. Михайло пробыл до 1867 г. и отослан в Ярославскую арестантскую роту. По отмене телесных наказаний плетьми, был случай наказания ими, но лишь беглых преступников из Сибири: они были наказаны в бане Литовского замка. Так как плети, по состоянии указа 17-го апреля 1863 г., по распоряжению управы благочиния, были зарыты в землю, то прибегнули к образцовым. Петров участвовал также в исполнении приговора “над одним из преступников арестантской роты, убившем фельдфебеля, но здесь роль его ограничилась прикреплением виновного к столбу после прочтения приговора. Он отказался вести и привязывать преступника к другому столбу у могильной ямы (преступник приговорен был к растрелянию), представляя, что обязан по закону наказывать телесно, но что привязывание к смертному столбу выходит из круга его должности. Обязанность эту исполнил, находившийся вместе с петербургским палачом, псковский заплечный мастер. Петров — тоже из бродяг, поступивший в палачи в начале 1859 г. Во время суда он показал себя из рядовых Саратовского гарнизонного батальона, что, конечно, не подтвердилось. Находясь в тюрьме, Петров (пскович) рассказывал, что служил в одном из кавалерийских гвардейских полков, отлучился из команды, напился пьян и, проспавшись, сообразил — какому подвергнется он наказанию, в случае явки в полк. Так как наказание бродяг, несделавших никакого преступления, легче наказания дезертиров прежнего времени, то Петров решился назваться бродягою. Он отличался хорошим поведением; несколько лет прислуживал в церкви пересыльной тюрьмы из богоугодного дела и, по желанию его, а также во внимание к болезненному состоянию и преклонным летам, уволен от должности палача; а в январе 1872 года отослан губернским правлением в Архангельск для поступления, согласно желанию, в Соловецкий монастырь.
Петров был последний петербургский заплечный мастер.
В настоящее время обряд лишения прав состояния преступников в Петербурге, возведение на эшафот и прикрепление к столбу, после прочтения приговора, исполняется нижними тюремными полицейскими служителями. Палачи, правда, существуют, но лишь при каторжных тюрьмах и только в некоторых губернских городах.
III.
До 1825 года палачи содержались при управе блогочиния, а с сентября месяца этого года по распоряжению обер-полицмейстера Шульгина, переведены в городскую тюрьму, которая находилась на месте нынешней пересыльной, в Демидовом переулке. Здесь они жили хотя в особой комнате, но не отдельно от арестантов; часто сталкивались с ними, заводили шум и драки и входили в стачки с присуждаемыми к наказанию арестантами. Ходя по коридорам и дворам. они с тем вместе часто встречались с посетителями тюрьмы.
В июле 1832 года сын французского маршала Даву, князь Экмюльский в бытность свою в Москве, купил тайно чрез своего агента у заплечного мастера два кнута, коими наказываются преступники. По всеподданнейшему о сем докладу, состоялось высочайшее повеление: “впредь ни кнутов, ни заплечного мастера никому не показывать”. Вследствие сего предписано смотрителю тюрьмы поместить палачей отдельно, дабы они никому не были показываемы и сообщения ни с кем не имели; инструмент же их держать за замком, а когда потребуется надобность для наказания кого-либо, отправлять палачей на место и обратно в особом фургоне с инструментом, который потом отбирать и запирать по прежнему. С своей стороны обер-полицмейстер Кокошкин предписал надзирателю тюрьмы о строгом наблюдении, под собственною его ответственностью, чтоб заплечные мастера, в тюрьмах содержащиеся, не имели никаких вообще ни с кем сношений и чтобы кнут и плети хранились за благонадежным присмотром.
Заплечных мастеров в Петербурге окончательно отделили от арестантов и поместили в один из вновь устроенных секретных нумеров, в татебном отделении состоящих, отобрали орудия казни и держали эти орудия в запертой кладовой. В 1833 году тюремный комитет устроил для палачей особое помещение на одном из тюремных дворов, с тем, дабы они далее своего двора отнюдь выпускаемы не были. Когда градская тюрьма отстраивалась и приспособлялась к помещению в ней пересыльных арестантов, то палачи были переведены сначала в одно из арестантских помещений при управе, а потом в Литовский замок, где жили они в особом огороженном здании; а за тем их вернули в Демидов переулок, где они и были до конца своего существования.
IV.
“А государево им (палачам на Москве) жалованье давать из государевой казны, из разбойного приказа” {Полн. Собр. Зак.; Улож. царя Ал. Михайловича, XXI глава, ст. 96, том I. Г. С.}. “В городах палачам давать великого государя годового жалованья до 4 рубли каждому, из губных неокладных доходов” {П. С. Зак., т. II, 1680 г. сент. 22-го, No 836. Г. С.}. По указу 10-го июня 1742 года велено заплечным мастерам производить жалованье против гарнизонного солдатского оклада денежного, за платье и за хлеб по 9 р. 95 коп. в год {П. С. Зак., т. XI, No 8, 562. Г. С.}.
26-го ноября 1797 года государственный казначей Васильев предложил казенной палате о производстве палачам жалованья из экстра-ординарной суммы, ассигнуемые по губерниям на разные издержки, в том числе и на содержание палачей; однако, по сведению казенной палаты, находящемуся в указе губернского правления смотрителю тюрьмы от 31-го октября 1830 г., такового требуемо вовсе не было. Неполучение палачами жалованья в течении нескольких лет подтверждается журналом губ. праи. 10-го ноября 180Ф г.; журналом этим сделано распоряжение о выдаче мастеру Дковлевуи друго муего товарищу содержания с 1-го мая 1797 года по день состояния журнала, по 20 рублей 79 коп. в год. За тем из Журнала, в марте 1829 г., правление сделало расчет и постановило отпускать палачам в год жалованья по 9 р. 40 1/2 коп.– по окладу гарнизонного солдата. Но уже с 1834 г. губернское правление никаких денежных выдач на жалованье и проч. палачам не производило. Высочайше утвержденным 27-го декабря 1833 г. мнением государственного совета хотя положены палачи из вольнонаемных, но только в случае, если не будет желающих поступить в это звание из преступников, с производством платы, в столицах — от 300 до 400 р. в год, а в губернских городах — от 200 до 300 рублей, сверх одежды и удвоенного количества кормовых денег, для арестантов по табели положенных, или казенного провианта натурою, с отнесением всех сумм на земский сбор. Таких вольнонаемных земских палачей по Петербургской губернии не было {В 1781 году обер-полицмейстер Лопухин спрашивал из каких сумм производить жалованье заплечным мастерам Могучему и Глазову. Разрешено производить жалованье из положенной по штату на канцелярских служителей расходной суммы, а прогоны выдавать из той же суммы, из которой выдавались прежде. Г. С.}.
Не получая часто жалованья и одежды, заплечные мастера содержались подаянием и одеждою от доброхотных дателей, а пищею пользовались арестантскою. Но мнению департамента государственного казначейства в 1830 г., такой порядок вещей мог бы остаться и на будущее время, но губернское правление нашло, “что подобное мнение не может быть принято в виде закона, ибо департамент в заведывании своем заплечных мастеров не имеет; что палачи не арестанты, которые бы имели право на подаяние, а еще менее на снабжение их одеждою доброхотными дателями; по сему сию меру основанием к продовольствию заплечных мастеров и принять невозможно. С другой стороны, имея в виду, что палачи состоят для исполнения закона — наказания преступникам, а потому суть люди, необходимые по общему гражданскому составу, до управления губерниею относящегося, и видя на самом опыте, что люди сии в зимнее время, быв отправлены в дальние места от столицы для наказания на месте преступников, по неимению теплой одежды, претерпевают крайнее изнурение, а по не отпуску на содержание пищи во время их проездов, нуждаются в оной, заключило: отпускать палачам на одежду и обувь по 180 р. 65 коп. каждому из экстра-ординарной суммы, ассигнуемой на путевое и кормовое содержание”. Предположение это, выраженное в представлении военному генерал-губернатору 28-го марта 1829 г., было им утверждено. До утверждения этого представления, палачи получали, по особому расчету, по 58 р. на одежду, а пищу наравне с арестантами; во время же командировок им производилось кормовых по 12-ти коп. в сутки.
Смотритель тюрьмы строил палачам следующую одежду — летнюю: кафтан темно-зеленый на крашенинной подкладке с поясом, три рубахи. холщевые порты, три пары личных русских сапогов, две пары портянок, холстинный мешок и шапку сераго сукна; а на зиму к этому прибавлялось — шуба баранья, крытая серым сукном, брюки из того же сукна на холстинной подкладке, казенные рукавицы с варегами и пара суконных онучь. Все это полагалось на известные сроки.
Высочайше утвержденным 27-го декабря 1833 г. мнением государственного совета повелено: на содержание палачам производить удвоенное количество положенных для арестантов по табели кормовых денег, с выдачею им одежды на положенные сроки, для арестантов определенной; в случае же многочисленности семейств палачей, если определяемого содержания окажется недостаточно, то предоставить министерству внутренних дел делать, по усмотрению его, на содержание их прибавку из экстра-ординарной суммы, на губернию отпускаемой. С этого времени действия губернского правления по отпуску денег на жалованье и прочее довольствие палачам прекратилис. На обязанности его оставалась лишь выдача кормовых денег на дорогу в двойном количестве, в случае командировок; по прибытии на место, палачи получали кормовые по табели с прочими содержащимися арестантами, только в двойном против их количестве. Что же касается одежды и обуви, то, по мнению правления, то и другое должны быть точно такого образца, как и для арестантов, вообще, сообразны с временем года и на те же сроки. В 1847 году палачи добивались вместо пищи натурою, которая будто бы отпускалась им холодною, получат деньги; но тюремный комитет отказал в этом домогательстве, не видя никаких уважительных к тому оснований. Впоследствии, по распоряжению комитета, палачи получали на продовольствие по 20 коп. в сутки, т. е. двойную кормовую дачу пересыльного арестанта.
V.
Палачи производили разные ремесла. 17-го декабря 1841 г. надзиратель градской тюрьмы, донося обер-полициймейстеру что один из заплечных мастеров занимается сапожным, а другой — портным мастерствами, имея собственные для сего инструменты; что производство мастерства дозволено им его предместником, вероятно, в тех видах, чтобы палачи имели отраду в своем уединении, просил разрешения: можно-ли позволить палачам производить работу, а также покупать нюхательный и курительный табак, а в праздничные дни вино, для употребления по чарке к подкреплению здоровья, так как они объявили, что прежде это им дозволялось. На это последовала резолюция: “дозволить заниматься ремеслами”; что же касается табаку и водки, то этот пункт ходатайства смотрителя оставлен без ответа.
VI.
Для исполнения приговоров петербургские палачи командировались не только в уезды этой губернии, но и в Финляндию. В 1825 г. заплечный мастер Козлов, вследствие требования Роченсальмского коменданта, был командирован туда для исполнения приговора. Туда же ездили несколько раз Карелин с Песси, которые однажды, по возвращении в Петербург, жаловались губернскому прокурору, что выборгские ландсманы удерживают их в Выборге по три и четыре дня, а Роченсальмский комендант грозит плетьми всякий раз, когда они приезжают несвоевременно. Палачи конца прошлого столетия отправлялись на подводе в сопровождении солдата; с изданием жо указа 19-го сентября 1829 г., наряд палачей из губернских в уездные города и уезды производился посредством внутренней стражи, с дачею одной подводы “для инструментов”, при чем мастеров отправляли к месту назначения с первым отходящим этапом. В столицах их вывозили к эшафоту в особом фургоне.
Желавшие поступить в заплечные мастера подвергались испытанию и учились мастерству у прежде поступивших в палачи. Такими учителями для многих палачей были преимущественно Карелин, Тимофеев и Лебедев. Ученье производилось на деревянной кобыле, на которую клали изображение человеческой спины и плечей, сделанных из березовой коры. Палачи клали удары крестообразно, наблюдая, чтобы конец плети не касался тех мест, где должны юыть голова и бока. При наказании преступников, если казнь совершалась одним палачом, то после удара с одной стороны он переходил на другую; если же участвовали два палача, в таком случае они становились по сторонам преступника. В том и другом случаях палачи помещались в ногах.
Больных палачей помещали в больницу тюремного замка, а после стали лечить в их-же помещении. Умерших заплечных мастеров хоронили, как и арестантов.
VII.
В 1840 г. управа блогочиния, изготовя, на основании высочайше утвержденного положения комитета гг. министров от 10-го мая 1839 г., три экземпляра орудий телесных наказаний, снабдила им смотрителя тюрьмы, предписав ему все прежние орудия, ни мало немедля, уничтожить.
Вновь утвержденного образца орудия заключались: 1) в трех, черной кожи, круглых сумках, длиною каждая в 1 аршин 10 вершков; 2) в трех кнутах, каждый в двух отделениях, с деревянными рукоятками; 3) к каждому кнуту 40 сыромятных, обделанных сухих концов, всего к 3-м — 120; 4) шест притяжных ремней с кольцами; 5) шесть плетей, с деревянными рукоятками, а каждая плеть с 3 концами, и 6) три экземпляра стальных штемпелей, всего 9 штук, с зубчатыми литерами: В. О. Р., с черенками у каждого штемпеля карельской березы.
В 1846 г. тюрьмы были снабжены новыми штемпелями с изображением букв: К. А. Т. для клеймения преступников. осуждаемых в каторжную работу, вместо прежних с изображением В. О. Р., которые, равно как и кнуты, с изданием уложения о наказаниях уголовных и исправительных, подлежали немедленно уничтожению. Тогда же подтверждено было, что знаки клейма, кои будут налагаемы новым штемпелем, следует натирать, для неизгладимости, тем же составом (из индиго и туши), коим определено уже натирать знаки, поставляемые особым инструментом на бродяг. В том же году управа блогочиния прислала штемпеля, с изображением буквы Б. (беглый), С. Б. (ссыльно-беглый) и С. К. (ссыльно-каторжный), с подробным наставлением о положении их на преступников.
Два года спустя управа блогочиния прислала к надзирателю тюрьмы образцовый экземпляр пучка розог и “наставление” об их употреблении.
Розги, во словам наставления, для наказания преступников должны состоять из тонких березовых прутьев, длиной в 1 1/2 аршина, а числом в каждом пучке от 10 до 15, так, чтобы общий объем их в нижнем конце, после соединения в пучок, имел 1 3/4 вершка; прутья должны быть перевязаны в трех местах тонкою бечевкою так, чтобы расстояние от нижнего конца до последней верхней перевязки составляло 6 вершков. Тонкие отрасли прутьев, идущие к верхнему концу лучка от третьей перевязки бечевкою, не срезываются, а остаются в натуральном их виде, лишь без листьев. После 10 ударов, розги признаются негодными к дальнейшему употреблению и должны быть заменены другими. Розги надлежит иметь не из свежих, только что срезанных прутьев, а из прутьев несколько уже лежалых, но отнюдь не сухих; на сей конец, заготовляемые единовременно, розги стараться хранить в сыром месте, дабы они имели надлежащую тяжесть и гибкость. Там, где пет березовых прутьев, выписывать оное из других мест.
В декабре 1846 г., смотритель Петербургской тюрьмы получил пять старых шпаг, для исполнения приговоров над преступниками из дворян, присужденных к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу или на поселение.
VIII.
По объявлении преступнику, не избавленному по закону от телесного наказания, судебного приговора, он в тот же день, по распоряжению тюремного комитета, отделялся от других арестантов в особый нумер, где священник, в течении нескольких дней, беседовал с ним наедине, приготавливая к принят определенного ему наказания. С тем вместе виновный заковывался в ножные кандалы. В ночь того дня, когда должно было исполниться наказание, привозили из Рождественской части позорную колесницу, которую ставили в воротах тюрьмы. Рано утром преступника приводили в тюремную контору, одевали на него чистое белье и особенное для этих случаев платье: длинный кафтан чорного сукна и такую же шапку, а на грудь привязывали черную деревянную доску с надписанным крупными белыми буквами родом преступления. К этому времени ввозили на тюремный двор позорную колесницу, которую окружал конвой от внутренней стражи с обер-офицером и жандармы. Преступник взводился на колесницу двумя служителями тюремной команды; они усаживали его на приделанную к ней скамейку, спиною к лошадям, и привязывали руки и ноги к скамейке сыромятными ремнями. При выступлении кортежа из тюрьмы конвой размещался так: жандармский унтер-офицер, за ним полу-взвод солдат с барабанщиком, позорная колесница, окруженная жандармами, по два с каждой стороны, и другой полувзвод сзади. В таком порядке кортеж двигался по улицам до эшафота {Суточный приказ по спб. полиции 11-го марта 1852 г. Г. С.}.
Ко времени прибытия преступника к месту наказания, в особом фургоне, под конвоем, привозили из тюрьмы палачей. По прибытии кортежа, те же два тюремные служителя отвязывали виновного, сводили с колесницы, ставили на устроенную к эшафоту лестницу и снимали с него шапку. Тогда подходил священник, напутствовал виновного краткою речью и давал приложиться к кресту. Тюремные служителя взводили преступника на эшафот с обнаженною головою. За ним следовал чиновник, назначенный для чтения приговора. Между тем, две роты внутреннего гарнизонного баталиона, окружавшие эшафот, по команде старшего офицера, делали на плечо и потом на караул. По окончании чтения, рота брала на плечо и к ноге, а тюремные служителя взводили преступника на особое возвышение к позорному столбу, посреди коего от крючка висели две цепи с накладками, которыми прихватывали преступника в плечах и закладывали накладки за крючки.
Преступник оставался в таком положении несколько минут. За тем служители сводили его на эшафот, снимали верхнее платье и передавали осужденного в руки палачей. Эти разрывали ему, как ворот рубашки, так и спереди рубашку до конца, обнажая по пояс и закладывая рубашку за спину. Один из заплечных мастеров держал преступника, а другой — поднимал кобылу и ставил ее в наклонное положение {Если бил один палач, то после обнажения преступник находился в руках служителей, пока палач приготовлял кобылу. Г. С.}. Кобыла — толстая деревянная доска с вырезами для головы, с боков — для рук и внизу — для ног, поднималась и опускалась на особом шарнире. Палачи клали преступника на кобылу, прикрепляя его к ней сыромятными ремнями за плечи и ноги, и пропустив ремни под кобылу чрез кольцо, перевязывали ими руки, так что спина после такой перевязки выгибалась. Приготовив преступника к наказанию, палачи брали плети, лежавшие дотоле в углу эшафота накрытые рогожею, становились в ногах осужденного, клали конец плети на эшафот и, перешагнув через этот конец правою ногою, ждали приказа начать наказание от исполнителя приговора. Начинал сперва стоявший с левой стороны палач; медленно поднимая плеть, как бы какую тяжесть, он с криком: “берегись! ожгу!” наносил удар; за ним начинал свое дело другой. При наказании наблюдалось, чтобы удары следовали в порядочные промежутки один после другого.
По окончании казни, палачи отвязывали преступника, накидывали на спину рубашку и после наложения клейм передавали его служителям, которые набрасывали на наказанного кафтан, одевали шапку и сводили под руки с эшафота. К этому времени подъезжал особый фургон с выдвижным на доске матрасом, выдвигавшимся из фургона в наклонном положении. Служители клали на этот матрас наказанного грудью и вдвигали в фургон, в который садился вместе с преступником фельдшер с медикаментами. Окруженный участвовавшими в кортеже жандармами, фургон отправлялся в больницу тюремного замка; но прибытии куда, наказанного вносили в больницу на том же матрасе {Приведенные подробности записаны нами со слов официального лица, многократно бывшего участником этих печальной памяти церемониалов.}.
В 1801 году, Александр I, восходя на престол и одушевленный любовью к человечеству, возвестил непременную волю, дабы в его государстве “самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной” {См. “Русскую Старину”, изд. 1873 г., т. VIII, стр. 59. Г. С.}.
Желание монарха в течении более полустолетия пребывало лишь в области желаний: там, где миллионы населения были законом обречены в тягчайшее крепостное рабство, — законодательство, для его поддержания, не могло не сохранять целую лестницу, если не пыток — являвшихся делом не законным, то казней: розги, палки, плети, клеймы, кнут….
19-го февраля 1861 г., по мановению Царя-Освободителя, рассыпались железные звенья крепостного рабства, а два года спустя, уничтожены и орудия, поддерживавшие целость этих цепей. Только с того времени — самое название шпицрутенов, клейм и плетей, “стыд и укоризну человечеству наносящее”, действительно и навсегда изглаживается из памяти Русского народа.
Г. И. Студенкин.
ПРИЛОЖЕНИЯ.
I.
1841 года марта 15-го его величество государь император при посещений с.-петербургского тюремного замка, равно содержащихся в отделениях арестантов и устроенной при оном церкви, высочайше повелеть соизволил: “дабы от ныне никто из посторонних лиц, кроме содержащихся арестантов и служащих в замке людей, в церковь впускаем не был”. А потому для точнейшего и неукоснительного исполнения вышеизложенной воля его величества сию бумагу я хранить при делах конторы, для руководства. О повелении было донесено 15-го марта председателю тюремного комитета графу Бенкендорфу.
II.
Из сообщения тюремного комитета смотрителю тюрьмы, от 11-го сентября 1842 года, видно, что судебные места, постановлявшие приговоры о телесном наказании, обязаны были в тот же день сообщать смотрителю тюрьмы, дабы но получении такового сведения тюремный комитет имел возможность присужденного отделить от других арестантов в особый, собственно для сего назначенный, нумер, где священник замка мог бы беседовать с ним наедине и приготовить его по христианскому долгу к принятию раслуженного им наказания.
III.
Описание прибора с штемпелями для клеймения каторжных и наставление об употреблении сих штемпелей {Описание это тогда же, в 1846 г., было официально разослано губернаторам. Г. С.}.
18-го июня 1846 г.
1) Весь прибор состоит из следующих частей: а) 3-х клейм с деревянными неподвижнымя рукояткамя, из которых на одном на медной дощечке изображена стальными короткими иглами лит. К… на другом лит. А. и на третьем лит. T., b) одной палочки состава для натирания им кожи после клеймения и с) ящика из соснового дерева, в котором заключаются все сии вещи.
Примечание 1. Состав для натирания, обернутый в шпиалтеровую бумагу, хранится в особой жестянке с крышечкою.
Примечание 2. На каждом из трех означенных клейм находятся еще следующие знаки: на боковой стороне медной дощечки с лит. К. черточка | и на рукоятке |, и на таковой же дощечке с лит. А. две черточки ||, и на рукоятке 2, и наконец на дощечке лит. Т. три черточки ||| и на рукоятке 3.
Знаки эти служат для того, во первых, чтобы при клеимении класть клейма сперва с лит. К. (No 1-й), потом лит. А. (No 2-й) я на последок с лит. Т (No 3-й); во вторых, чтобы не перемешивать клейм и не поставить одну и ту же букву у одного и того же лица на двух местах, и в третьих, чтобы при самом клеймении ставить клеймо с наружною буквою в надлежащем положении, а не боком или низом вверх, — для этого при клеймении должно прикладывать каждый штемпель таким образом, чтобы знаки всегда обращены были вверх.
2) Наложение клейм производится следующим образом: Взяв в левую руку штемпель с лит. К. таким образом, чтобы знаки были обравщены вверх, и укрепив его на лбу осужденного к клеймению, палач ударяет ладонью правой руки на нижний полукруглый конец рукоятки с такою силою, какая нужна для того, чтобы иглы на медной дощечке, изображающие оную литеру, вошли в кожу; после чего берет второе клеймо с лит. А. и, укрепив его на правой щеке, точно таким же образом производит клеймение, и наконец, с лит. Т одинаково ставит на левой щеке и производит клеймение.
3) По наложении каждого клейма место это натирать составом, растворенным водою на ладони до некоторой густоты.
4) Краску с клейменого места не смывать ранее, как чрезь сутки, что производить с легка губкою, намоченною в теплой воде.
IV. Наставление медицинского совета о наложении и сохранении клейм. 1846 г.
Из указа 2-го департамента управы блогочиния от 26-го ноября 1846 г. видно распоряжение, чтобы клеймение беглых ссыльных и бродяг производилось в помещении временной управы, в бывшем доме Межуева. При этом должен находиться полицейский стряпчий, врач, экзекутор временного отделения управы или смотритель пересыльной тюрьмы и чиновник наружной полиции. При этом указе было прислано следующее наставление, составленное в медицинском совете министерства внутренних дел, фельдшерам, назначенным для наложения знаков на беглых, ссыльных и бродяг.
1. Место наложения знаков. Знаки накладываются: а) на правой руке на предплечьи (antиbrachиum), на два поперечные пальца ниже локтевого сгиба, с наружной стороны на толстой мясистой части на общем начале разгибающих руку мускулов (иnиtиum commune musculorum exstensorum).
Примечание. В случае наложения второго или следующего знака, вновь накладываемый знак ставится под имеющимся уже знаком, по направлению той же мясистой части означенных мышц. б) На правой лопатке, отступая на поперечной палец вниз от ощущаемой под внешними покровами части лопатки (spиna scapulae) и на поперечный палец к наружи от заднего края лопатки (m. posterиor scapulae).
Примечание. Второй и следующие знаки накладываются под первым, спускаясь в отвесном направлении вниз, параллельно с задним краем лопатки.
2. Употребление машинки для клеймения: 1) части, из которых состоит машинка: а) медной рукоятки с медным курком на середине и медной же коробки на верхнем конце рукоятки, б) шести медных дощечек, из которых на двух стальными вызолоченными иглами изображено на каждой лит. Б. (беглый), на других двух такими же литерный С. Б. (ссыльнобеглый) и на третьей С. К. (ссыльно-каторжный); и) двух стальных винтиков (один из них запасной) и стальной отвертки, и наконец г) листочки для втирания состава после клеймения. Все эти вещи заключаются в деревянном ящике с замком; в ящике же помещена, сверх того, масса для втирания после клеймения. 2) способ употребления машинки: а) вложенную в медную коробку дощечку с наружными для клеймения литерами укрепить в верхнем конце неподвижно, посредством стального винтика, ввинчиваемого отверткою в отверстие, находящееся на нижней стороне верхнего конца рукоятки, вплоть до основания, так, чтобы между винтиком и рукояткою не оставалось никакого промежутка, или до тех пор, пока отверткою нельзя более делать поворотов винтика; после чего, взяв рукоятку в левую руку таким образом, чтобы коробка лежала в ладони её, а пальцами той же руки обхватывалась она снизу, правою же рукою захватить медную пуговку, находившуюся на заднем или нижнем конце рукоятки, и оттягивать назад до тех пор, пока не услышится легкий щелк; причем нижний конец медного курка прижимается сам собою плотно к рукоятке, а верхний несколько приподымается. б) Натянув таким образом спиральную пружину, находящуюся внутри рукоятки, а с тем вместе втянув в коробку медную дощечку с иглами, так, что эти последние будут уже совершенно закрыты внутри коробки, ниже верхнего края её, — машинку, совершенно уже готовую, ставить курком всегда вверх для того, чтобы литеры были на клейменом месте в надлежащем положении) на назначенное для клеймения место всем верхним краем коробки, и как можно крепче прижать к телу; в таком положении держать ее неподвижно до тех пор, пока не будет спущен курок, а с тем вместе и иглы войдут в тело. (Курок спускается указательным пальцем правой руки, прижимая верхний конец его к рукоятке). После сего снять машинку и тотчас же приступить к втиранию состава в клейменное место посредством кисточки, намазываемой в мелкорастертом и разведенном уже в теплой воде, предварительно клеймения, составе. Втирание это повторить раза три, каждый раз намачивая кисточку снова в составе до тех пор, пока масса войдет в отверстия, произведенные иглами. в) Краску с клейменого места не смывать ранее, как чрез сутки, что производить слегка губкою, намоченною в теплой воде, и г) по окончании операции машинку разбирать опять тем же порядком, каким она собрана; иглы же для вытирания можно пропустить сквозь сухую мягкую ветошку.
Примечание. Чтобы нельзя было перемешивать дощечек с литерами, при вложении их в коробку, вместо например дощечки с лит. Б. не вложить с С. Б. и так далее, то для этаго на каждой дощечке сверху выбиты те самые литеры, которые изображены, иглами на дощечке снизу.
V. Циркуляр министра внутренних дел начальникам губерний.
20-го мая 1847 г. “Вашему Превосходительству известно, что на основании установленного 1385 статьею 6 продолж. XV тома нового порядка исполнения уголовных приговоров, преступник, осужденный к лишению всех прав состояния и ссылке на каторгу или на поселение, после прочтения ему приговора суда, приводится в самом месте содержания его к исповеди, а потом бывший в сем случае духовным наставником осужденного священник. если признает возможным, допускает его и к святому причащению, и сделав ему приличное, по обстоятельствам, увещание, сопровождает на лобное место, где должна совершиться казнь; там священнослужитель, сделав еще раз увещание, оставляет преступника.
Святейший правительствующий синод, в дополнение и пояснение сего, признал нужным постановить следующие правила:
1) Священник должен сопровождать осужденного в приличном экипаже, доставленном ему ох полицейского начальства, следуя однако к месту наказания преступника не позади позорных дрог, а иначе, как может оказаться приличнейшим и удобнейшим для исполнения его обязанностей.
2) Священник должен иметь с собою в это время эпитрахиль и крест, для употребления их тогда, когда будет произносить к осужденному последнее увещание, прежде нежели он возведем будет на лобное место; если же священник признает необходимым преподать преступнику еще однажды увещание даже на лобном месте, то исполняет сие уже без эпитрахиля и креста.
3) Важнейшею обязанностью священника должно быть предварительное действие его на ум и сердце осужденного, расположением его к чистосердечному раскаянию в соделанном преступлении. С сею целью, получив извещение об осужденном, священник, за несколько дней до исполнения приговора, должен начать своя действия, посещая преступника как можно чаще, вселяя в него страх Божий и научая средствам к примирению и спасению души чрез раскаяние и решимость поступать впредь по заповедям Божиим. Смотря но плодам раскаяния, священник может принять от осужденного исповедь и сподобить его причащения Св. Таин, действуя в сих случаях на основании церковных правил и особых наставлений, коими избираемые для исполнения настоящей обязанности священнослужители снабжены будут от своего епархиального начальства.
4) В случаях, — когда исполнение приговора должно быть произведено на месте преступления в уезде, священники того города, где преступник содержался, обязуются токмо делать ему предварительные увещания, имея впрочем право, смотря по нравственному расположению преступника, исповедать и причастить его Св. Таин; последние же к нему увещания пред самым наказанием должен произнести приходский священник того места, где приговор исполняется”.
“О таковом постановлении святейшего правительствующего синода считаю долгом уведомить для сведения и надлежащего, в чем будет следовать, руководства и исполнения, присовокупляя, что изложенная в 1 пункте мысль святейшего синода очевидно клонится к тому, чтобы священник не составлял части кортежа преступника, а потому надлежит распоряжать прибытие его на место казни или прежде или после сего последнего, но без излишнего промедления.
Примечание. Этот циркуляр находится в “Сборнике Циркул. и Инструкц. Министерства Внутренних Дел”, том I, часть I, стран. 300 и 301, § 449.
VI. Предписание Управы Блогочиния смотрителю тюремного замка. 5-го ноября 1848 года.
“С.-петербургский обер-полицмейстер, но резолюции 27-го истекшего октября 1848 года передал во 2-й Департамент Управы Блогочиния, для надлежащего исполнения, экземпляр циркулярного предписания г. министра внутренних дел, касательно публичного наказания преступников во время морозов, следующего содержания: “Усмотрев из дела вверенного мне министерства, что преступники, приговариваемые к публичному телесному наказанию плетьми или розгами {Присуждаемых решениями судебных мест к розгам, наказывали в бане тюремного замка на основании приказа обер-полицмейстера по с.-петербургской полиции 2-го октября 1855 года. Г. С.}, оставаясь во время наказания обнаженными, в случае значительных морозов, подвергаются сильным простудным болезням и что излечение от этих болезней, по причине ослабления сил. следующего за наказанием, сопряжено с большими затруднениями, я прошу ваше превосходительство приказать полицейским начальствам вверенной нам губернии, но совершенно секретным образом, чтобы при сильных морозах, например, превышающих десять градусов, особенно когда притом бывают вьюга или метель и вообще сильные ветры, публичные телесные наказания не были производимы.
VII. Суточный приказ по с.-петербургской полиции. 11-го марта 1852 г.
“Строго предписываю гг. смотрителям тюремного замка, пересыльной тюрьмы и тюрьмы срочных арестантов, а равно всем гг. приставам исполнительных дел иметь наблюдение, чтобы арестанты отнюдь не были водимы или возимы мимо Зимнего дворца, Дворцовой площади и вообще вкруг дворца. Обер-полицмейстер Галахов”.
VIII. Циркуляр министра внутренних дел начальникам губерний. 8-го октября 1857 г.
“По высочайше утвержденному, 10-го мая 1839 года, положению комитета и министров, сообщенному к исполнению начальникам губерний в циркуляре министерства внутренних дел, от 20-го января 1840 г., заготовлены были министерством образцы орудий для телесного наказания преступников, как-то: кнут, плеть, притяжные ремни и штемпеля, и разосланы тогда же по все губернии и области с тем, чтобы употреблявшиеся там прежде орудия телесного наказания преступников были уничтожены, а заготовлены новые по упомянутым образцам. Заготовление сие как тогда, так и впредь, на основании означенного высочайше утвержденного положения комитета гг. министров, предписано производить хозяйственным образом, по распоряжениям губернских начальств и под непосредственным их наблюдением, на счет экстраординарных сумм.
“Из числа установленных орудии наказания, кнут в настоящее время уже отменен уголовным уложением, а штемпеля, измененные в форме вместо букв В. О. Р. буквы К. А. Т.) на основании циркулярных предписании министерства внутренних дел, от 18-го июня и 30-го сентября 1846 г., изготовляются и рассылаются к начальникам губерний вследствие их представлений; заготовление же плетей и притяжных ремней осталось по прежнему на обязанности губернских начальств. Между тем о заготовлении вновь плетей, на место приходящих в негодность от употребления, некоторые начальники губерний входят с представлениями в министерство внутренних дел.
“Находя такие представления несогласными с помянутым высочайше утвержденным положением комитета гг. министров, я прошу ваше превосходительство сделать распоряжение, чтобы, на будущее время, заготовление плетей для наказания преступников, по силе установленных на этот предмет правил) производимо было хозяйственным образом, по распоряжению губернского начальства и под его непосредственным наблюдением, не обременяя Министерство подобными требованиями”.
IX. Циркуляр министра внутренних дел 21-го февраля 1858 года.
“По существующему ныне порядку, начальники губерний с представлениями своими о высылке новых штемпелей, установленных для клеймения каторжных, беглых и бродяг, а равно об исправлении, в случае надобности старых штемпелей, а также о доставлении состава, употребляемого для натирания клейм, обращаются в министерство внутренних дел, по департаменту полиции исполнительной, который сносится о том с департаментом казенных врачебных заготовлений, по состоянию в ведении оного инструментального завода и главной рецептурной аптеки, в коих заготовляются означенные предметы.
“По-сему, признавая полезным, в видах сокращения переписки, установить на будущее время по означенным предметам прямые сношения губернских начальств с департаментом казенных врачебных заготовлений, я поручаю вашему превосходительству сделать распоряжение, чтобы испортившиеся штемпеля, для клеймения каторжных и бродяг, высылались прямо в помянутый департамент, который, по исправлении их на подведомственном ему инструментальном заводе, непосредственно от себя будем возвращать штемпеля по принадлежности, и чтобы сношения об изготовлении, в случае надобности новых штемпелей, а равно о доставлении состава для натирания клейм производились также непосредственно с департаментом казенных врачебных заготовлений”.
X. Отмена телесных наказаний и клеймения.
Именной высочайший указ, данный сенату 17-го апреля 1863 г. {Полное Собрание Законов, т. ХХХVIII, No 39,504.}. Признав за блого сделать некоторые изменения в существующий ныне системе наказаний уголовных и исправительных, дабы с ним вместе еще точнее соразмерить кару оных с свойством и степенью преступления или проступка. Мы утвердили соответствующие сему предположения особого, при втором отделении собственной вашей канцелярии, комитета, в государственном совете расмотрения, и вследствие того повелеваем:
I. Во всех случаях, когда виновные в преступлениях или проступках подлежат, на основании действующих ныне по гражданскому ведомству законов, лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы или на поселение, или потере всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, и отдаче в исправительные арестантские роты гражданского ведомства, или же иному наказанию или взысканию, а сверх того и наказанию телесному, приговаривать их впредь: к следующим по закону наказаниям и взысканиям, кроме телесного.
II. К определенному Уложением о Наказаниях (Свода Зак. т. XV. часть 1) и Уставами о паспортах и о ссыльных (Свода Зак. т. XIV) наложению клейм и штемпельных знаков впредь никого не присуждать.
III. Определенное за проступки, означенные в статьях 573, 574. 575 и 570-й того же Уложения, наказание розгами, несопровождаемое другими взысканиями, заменять впредь заключением в тюрьме, или кратковременным арестом, в постепенности, указанной в статьях 89 и 90 Уложения, в статье VII настоящего указа.
IV. Лица женского пола вовсе изъяты от наказаний телесных.
V. При замене для женщин, на основании статей 77 и 85 Уложения, каторжных работ в рудниках и крепостях работами на заводах, и при замене содержания в исправительных арестантских ротах гражданского ведомства, как для женщин, так и для людей по старости, дряхлости или иным причинам неспособных к работам в ротах, заключением в рабочем доме, не увеличивать сроков работ и заключения.
VI. Установленные Уложением сроки работ в исправительных арестантских ротах гражданского ведомства сократить, определяя их впредь в следующей постепенности: 1-я от трех с половиною до четырех лет; степень 2-я от трех до трех с половиною лет; степень 3-я от двух с половиною до трех лет: степень 4-я от полутора года до двух с половиною лет; степень 5-я от одного до полутора года. В тех случаях, в которых уложением определяется отдача в исправительные арестантские роты гражданского ведомства на время от 10-ти до 12-ти лет, назначать вместо того высшую, по первой из означенных в сей статье настоящего указа степеней меру, т е. 4-ре года.
VII. При определении заключения в тюрьме, или в смирительных и рабочих домах, и в крепости, сроки сего заключения, в уложении назначенные, сокрощать одною третью, а при обстоятельствах, уменьшающих вину, и более, даже до половины.
VIII. Когда в законе определяются за какое-либо преступление или проступок заключение в тюрьме, или в смирительном или рабочем доме, или же кратковременный арест, или обращение в общественные работы, назначать сии карательные меры, не заменяя оных розгами и для виновных, неизъятых от телесных наказаний, кроме тех лишь случаев, в коих представляется явная невозможность определить одну из вышеупомянутых мер.
IX. Установленные 23-го ноября 1853 года (27, 722) временные правила о замене первых четырех степеней отдачи в исправительные арестантские роты гражданского ведомства ссылкою на водворение в Сибирь — отменить, и затем преступников, подлежащих отдаче в сии роты, приговаривать к сему наказанию на основании предшедшей VI статьи настоящего указа.
X. Изъятие от всяких вообще телесных наказаний, сверх лиц, уже и ныне от них по закону изъятых, распространить также:
1) На церковно-служителей христианских исповеданий и детей их;
2) на все духовные лица не христианских исповедании и детей их;
3) на учителей народных школ;
4) на лица, получившие аттестаты в успешном окончании учения в уездных училищах, а также в земледельческих, или равных с ними и высших учебных заведениях; и
5) на лица крестьянского сословия, занимающие общественные по выборам должности.
Сообщ. Г. И. Студенкин.
“Русская Старина”, No 8, 1873
Обработка с дореформенного стиля: Олег Г. (ruolden)