📑 Глава XIX. Юго-западные корчмы в XVIII веке. Прыжов И. Г.

   

Глава XIX
Юго-западные корчмы в XVIII веке

Прыжов И. Г.
История кабаков в России в связи с историей русского народа.
Казань., 1914.

Из Слободской и Московской Украин кабаки пытались перейти и в Малороссию, но укорениться здесь не могли: корчма и шинок до последней минуты остались коренным отличием южной Руси от северо-восточной, Малороссии от Великороссии. В 1710 году велено было у черкас (украинцев) киевских и в Азовской губернии “варниц винных и котлов не переводить, а быть у них варницам и котлам по-прежнему”, а “перевесть котлы только у русских людей”. Под этим именем, вероятно, разумели жителей Великороссии. Но явились усердные люди, которым хотелось завести кабаки и в Малороссии. Гетман Скоропадский в прошении, поданном в 1718 году в Коллегию иностранных дел, требовал в первом пункте, “чтоб киевский губернатор никаких указов о делах к нему, господину гетману, не присылал, от которых чинятся великие тягости; тако ж в Чернигове, в Нежине и в Переяславле тамошних жителей на дворах и ратушных землях велено построить кабаки, и по указу ль то учинено?”

Незадолго до смерти Скоропадского — последнего гетмана с независимой властью, ибо власть его преемника Полуботка была уже связана Малороссийской коллегией, — Петр послал ему указ (1722) о том, что полковники берут к себе казаков в подданство, чинят казакам и посполитым великие тягости “накиданьем для продажи своих, как питейных, так и сьестных припасов, со всего малороссийского народа сбирают со всякой куфы по два рубли, которых надлежало было в сборе немалое число, и сколько тех в приходе в котором году было, и что из того числа, и на какие дачи тые в расход и за тем в остатке, о том нам неизвестно”. Указ этот был подкреплен прибытием в Глухов бригадира Вельяминова с шестью штаб-офицерами, чтоб чинить там все, как определено в договорах Хмельницкого. Скоропадский, получив этот указ, на другой же день поехал к адмиралу Апраксину посоветоваться с ним, “чинить ли отвъть противь монаршого листу”, и Апраксин, “чинить ли отвѣть противъ монаршого листу”, и Апраксин, “при зичливой своей перевазии, совѣтовалъ ясневельможному просити черезъ писание свое о перѣмену милостивую того монаршого указу”.

Скоропадский листом, по-московски переписанным, отвечал, что все донесение о беспорядках сделано “по ненависти”, что козаки по-прежнему остаются козаками и “въ подданство ни къ кому нейдутъ”; что же, продолжал он, “отъ куховъ вина в Малой России, з волѣвашого величества у шинкаровъ берется по два рубля денегъ, – то они идутъ на войско и на разные войсковые надобности”. Касательно же поборов, которые Петр основывал на договоре с Хмельницким, то Скоропадский прямо говорил, что таких сборов прежде не было, а это только по смерти Богдана отмена учинилась при Юрии и Брюховецком; но потом он же, Алексей Михайлович, эти статьи отставил и восстановил договоры с Хмельницким, которые “знову Демьяну Многогрешному, а по ним наставшему Ивану Самойловичу еще с придатком милостиво подтверждени зостали, и до моего уряду гетманского ненарушимо были содержаны”. Но Скоропадского не слушали. Петр на его возражение отвечал лаконически: “Пункты вами подписаны, также и указ о сочинении для суда коллегии при вас”.

Через два месяца Скоропадский умер. Указом 1723 года малороссийским обывателям оставлено было свободное винокурение, но, во-первых, “сборы с куф и казанов, которые прежде сего сбирались на полковников, сотников и прочую старшину, с казаков убогих и поспо-литых людей, а старшина и знатные казаки этих сборов не платили”, теперь велено брать со всех, не выключая никого; во-вторых, малороссийским обывателям продавать вино в великороссийские города куфами, “с платежом кроме скатного по 20 и 25 копеек и покуфных денег, как берется с шинкарей вышинкованных куф”. В то же время были отставлены разные “непотребные сборы”, как, например, “записное от казанов, что мед сытят”.

Но в 1726 году вышел новый указ, которым велено сбирать на Малороссийскую коллегию, кроме доходов с куф и казанов, и прочие тому подобные. В 1724 году в шинке кварта горилки стоила 4 гроша. В 1725 году в Сулаке ведро горилки продавали по 6 рублей, в Астрахани же мелкой мерой по 3 рубля.

В 1726 году прислан в Малороссию указ продавать в кабаку вино по 1 рублю 40 копеек. Чихирь белый в государевом кабаке продавали по 8 гривен, а красный по рублю; половина куфы горелки оковитой стоила 21 рубль 16 алтын.

В 1727 году умерла Екатерина, и на престол вступил двенадцатилетний Петр П. В этом году вышел указ Коллегии малороссийской, чтобы сборы, сбиравшиеся определением коллегии по доношениям Вельяминова, были отставлены; и велено сбирать только те, “которые подлежат по пунктам Богдана Хмельницкого и какие за бытностию других гетманов собирались”. Но этим милости не ограничились. Другими указами велено “к удовольствию народа учинить по-прежнему гетмана и прочих старшин”, великороссийским людям запрещено покупать земли в Малой России; сделано распоряжение “о нечинении жадных (никаких) обид казакам и по-спольству”.

В 1730 году скончался Петр II и наступило страшное время бироновщины… В 1736 году велено было собрать в Малороссии и слободских полках 525 537 четвертей разного хлеба, и, пока он не будет собран, опечатать на заводах кубы и винокурение запретить в Севске, в Рыльске, в Путивле, в Трубчевске, в Орле, в Кромах, в Курске, в Воронеже и в других городах. Но оказалось, что с запрещением винокурения в Малороссии в Великороссии явится недостаток в вине и упадут кабацкие сборы, и тогда дозволили курить в тех местах, откуда будет доставлена в магазин положенная часть провианта.

В 1737 году малороссийские заводчики подрядились поставить 169 620 ведер вина; но к 1738 году потребовалось уже 540 006 ведер, и вследствие такого обширного требования, которое при прекращении винокурения нельзя было удовлетворить, было дозволено имеющим заводы курить в Белгороде и Воронеже и вообще в Малороссии, но только для поставки в Петербург, Москву и Новгород. Маркович {Маркович Я. М. Записки о Малороссии, ее жителях и произведениях. Т. 1-2. Спб., 1798.}, прочитав этот указ, писал жене своей в Глухов: “Чтоб горелки на порции и прочие мелкие расходы не употреблять, а вместо оной пиво давать; на шинки же отпускать вдвое дорожшею ценою и, если случится, купить горилки на 100 и 200 рублей, для чего и ключик от моего баула послан; нового винокуренного завода в Тулиголове не строить; а буде сей указ на Великороссию не относится, то приискать купить место для винокурни за Клевенью, в Курской губернии”.

Через несколько времени вышло новое распоряжение — дозволить в Малороссии употреблять на винокурение только третью часть хлеба. Кухва горилки стоила в это время около 30 рублей. В 1738 году опять было сказано, что вино курить дозволяется только тем, которые вполне поставят провиант в казенные магазины или кто заплатит за каждый казан по 50 четвертей ржаной муки. По указу войсковой канцелярии переписывали в Малороссии дворы, в дворах — хаты, а в хатах — семьи, чтобы обыватели с места на место не переходили, а наипаче за рубеж не бежали. Все это причиняло необычайную тягость народу, и в церквах читали указы, чтоб никто нынешних тягостей в тяжесть не ставил, ибо за все не только заплата будет произведена, но по окончании войны иным образом “высокое его величества призрение явлено будет”.

Подрядчиков, обязанных поставить в 1739 году в Великороссию до 540 000 ведер вина, не явилось, и было донесено, что безнадежно, “чтобы за вышеозначенным запрещением 1738 года на такую сумму могли сыскаться подрядчики, а хотя и сыщутся, да не много, и те будут возвышать цены, отчего в подряде может произойти неудача”. Так доносил коллегии бунчуковый товарищ Григорий Покорский и при этом просил “о позволении ему в курении вина для домашнего расхода, ибо за непокормлением скотина его пришла в худобу, а другая и пала”. Вышло разрешение: “Запрещение курения вина отставить, если в пропитании армии никакой нужды не будет”. В 1740 году Сенат разрешил живущим в Киеве казакам в домах своих шинковать пивом, медом и брагой, а вином шинковать запретил, как это и прежде было определено Коллегией иностранных дел в 1733 году. Но Генеральная войсковая канцелярия ходатайствовала и о шинковании вином, ссылаясь на указ 1721 года “О шинковании казакам всякими питьями”. Сенат отвечал, что “оный (указ) следует точно на малороссийских казаков, но не киевских”.

Несмотря на то, что люди вроде Тепловых рассказывали, что будто бы всякий казачий двор — шинок, что казаки пропиваются и обращаются в мужиков, но Елизавета все-таки сочла нужным дать малороссийскому народу некоторые облегчения. С окончанием в 1741 году бироновщины вышли указы, чтоб “никто из великороссов никого из малороссийского народа ни под каким видом не крепил себе в вечное ходатайство”; во всех свободных имениях в Малороссии запрещено допускать посторонних шинкарей; наконец, для того, чтоб “тягость и облегчения все равно чувствовали, разрешено впредь на два года курить вино на половину казанов, как духовенству, шляхетству, старшинам казаков и их подсуседникам, так и мещанству, и посполитому народу”. Были прекращены все внутренние таможенные пошлины, какие бы они ни были, и по городам народ стекался в церковь служить молебны.

Так навсегда погибла тамга, но кабацкие откупы не погибли… По городам, с согласия гетманов, появились откупщики. Жители Кролевца жаловались в 1764 году гетману Разумовскому, что с его гетманского согласия майор Яков Скоропадский и бунчуковый товарищ До-линский взяли на откуп право “продавать собственные их напитки в имеющихся в Малой России свободных войсковых местностях, местечках и деревнях”, с платой вдвое больше получавшегося прежде, и поэтому просили: “Освободить их, бедных, от откупу Скоропадского и Долинского”. Подобные паны-откупщики были теперь не редкостью в Малороссии. В 1741 году ведро горилки простой полувыгорной стоило 37 копеек.

В марте 1742 года в Ромнах продажная цена горилки лучшей, смотря по величине бочки, от 18 до 20 рублей за кухву, а полувыгорной — от 14 до 18 рублей за кухву; но давали за лучшую по 16 рублей, а “за подлейшую в гурть” по 10 рублей 50 копеек за кухву.

В 1745 году в Нежине горилку отдавали на веру до Покрова 4 кухвы по 20 рублей, а ведерко — по рублю без пятака, кварту {В ведре государевом кварт 28%.} — по 5 копеек, а дают (на наличные деньги) ведерко по 4 золотых с пятаком, а кварту по 4 копейки. За оковитую большую кухву дают 25 рублей, а на ведерко по 2 талера и по 3 копы.

В 1754 году в Киеве от магистрата покупали горилку по 30 копеек ведро, а в монастырь Михайловский давали кухву по 14 рублей, а после торговали в кабаки по 4 копейки ведро. В том же году в Киеве за горилку, в том числе и оковитую, платили по 23 рубля, а за простую — по 16 рублей 20 копеек за кухву.

В 1756 году в Киеве горилку продавали огулом, кухву по 17 рублей 20 копеек; в Стародубе кварту вина волошского по 16 копеек, а крымского по 12 копеек. В 1751 году в Киеве продали в монастырь Никольский горилки по 35 копеек ведро, 6 кухв на ведро монастырское, а всех ведер на ведро монастырское 310.

В 1764 году Екатерина задумала Комиссию о сочинении нового уложения, и в эту Комиссию Малороссийская коллегия избрала депутатом коллежского советника Наталина, не преминув сообщить ему для руководства приличное наставление. Осьмой пункт этого наставления касался вопроса о винном промысле в Малороссии. В нем было сказано: “По прежним гетманским статьям реестровым казакам дозволено продавать вино на аренды бочкою, а квартами под казнью запрещено”.

Грамотой же 1721 года велено шинковать всякому, имеющему в том промысле свободность; полковникам и старшинам продавать в собственных своих местностях и дворах, а казакам в домах, “заплатя покуховное, следовательно, не генерально старшинам и козакам, но имеющим в том свободность; а ныне сей промысл учинился генеральным и беспредельным, так что в одном городе Глухове, не весьма великом, 160 шинков находятся, и к предосуждению святости, едва не все церкви под именем своим шинки имеют”.

В правах же малороссийских, “заугольные шинки искоренить по причине происходящих в них своевольств и только при больших и проезжих дорогах корчмы иметь, держа в них притом и сьестные припасы”, предписано. Таковое заключение в пределах сего промысла весьма основано было на благоразумии, ибо через то “отнимался способ к беспримерному пьянству; в нем обращаясь, здешний простой народ не токмо теряет охоту к трудолюбию, но часто и жизни безвременно лишается, умалчивая, что множество пьяных во сне и в бешенстве по дорогам, в городах и поселениях к омерзению (!) всегда видеть можно”.

Итак, “к отвращению вышеизображенных вредительных следствий надлежит сей промысл ограничить таким образом, чтоб тот, который не имеет тридцать четвертей ржи севу и лесу в своем владении, отнюдь вино не курил; продаже же вина быть в городах, как в Киеве, и во владельческих местностях и хуторах, на дорогах выстроенных корчмах, прочим же всем, противу права и во вред собственной и общенародной шинкующим, продажу запретить”.

Столь благодушная, по-видимому, заботливость об удержании украинского народа от пьянства и о приучении его к трудолюбию нисколько не помешала депутату Григорию Полетике указать на настоящее значение винного промысла в юго-западной Руси, хотя Полетика и смотрел на дело со стороны чисто шляхетских интересов. “Промысел вином и прочими напитками, — говорил он, — есть одна из важнейших малороссийскому шляхетству и казакам дозволенных привилегий. Шляхетство имеет на оный право по общему статутскому праву, самый же промысл дозволен был казакам издревле, во время бытности их под Польшею; то доказывает конституция 1659 года, в которой между прочим сии точно упоминаются слова: Сверх сего всякие напитки, тако ж звериныя и рыбныя ловли и прочил казачия пользы, по силе древних обыкновений, при казаках оставаться имеют. Правда, что статьями гетмана Юрия Хмельницкого ограничен был сей промысл тем, что разведены были аренды, то есть откупы шинков, на которые велено казакам продавать вино бочкою, а квартою запрещено; при гетманах же Самойловиче и Мазепе еще более стеснен был размножением аренд; но что оныя аренды введены были в противность прежних обыкновений и вольностей и ради собственного гетманов обогащения, что доказывается грамотою Петра Великого октября 31-го 1708 года за собственноручным его императорского величества подписом, во всех малороссийских городах обнародованною, которую повелевается как те аренды и прочие поборы отставить.

Грамотою же 1721 года уже точно и ясно сей промысл дозволен и утвержден всем вообще, как старшинам, так и казакам, имеющим в том свободность. Что ж коллегия, вступив в изъяснение, говорит, что сей промысл не генерально старшинам и казакам, но имеющим в том свободность дозволен, то я не знаю, какое оная слову свободность толкование и разум дать хочет, а я чрез слово свободность то же разумею, что и право, которые в винном промысле малороссийское шляхетство и казаки всегда имели и которые им напоследок подтверждены и от ее императорского величества, нашей всемилостивейшей государыни указом от 6 октября 1762 года.

Почему неудивительно, что промысл сей размножился и беспредельным сделался в такой земле, где многие на оный имеют право, и от онаго получают себе пропитание, и службу без жалованья отправляют и где, уважая это, владеющие государи не заблагорассудили полагать сему промыслу какие-либо пределы, ибо Малая Россия, не имея почти средств производить сей промысл хлебом, употребляет оный на винную сидку и тем хотя малый получает прибыток и награждает свои труды. Для такой же точно причины и в России Петр Великий указом от 3 декабря 1723 года дозволил вино курить в таких местах, отколь хлеб водою никуда нейдет. Итак, представляемое от Малороссийской коллегии ограничение курению и продаже вина не токмо противно правам и привилегиям Малой России, но вредно и заразительно как для шляхетства, так и для казаков, ибо премногие сыщутся, как из тех, так и из других, которые не только тридцати, но ни десяти четвертей в засеве ржи иметь не могут, а, напротив того, имеют довольно леса, как-то: в Стародубском, Черниговском и Киевском полках, но хлеб тот дешевою ценою получить могут из российских, украинских, из полевых малороссийских мест и из Польши. Итак, я не вижу, для чего бы винокурение ограничивать тем людям, которые на то способ и право имеют, а неимеющие способов и без ограничения курить не будут.

Продажу вина, если ограничить так, как коллегия представляет, то есть чтоб по городам производить оную, как в Киеве, а не во владельческих местностях и хуторах по корчмам, то следует казаков вовсе лишить сего промысла, ибо в Киеве продажу вина производит один магистрат, по исключительным привилегиям, а казакам продавать оное не дозволено. Другие же города таковых привилегий, что казакам не продавать вина, не имеют; напротив того, имеют привилегию, чтоб торговать оным везде в своих домах, а по мнению коллежскому, уже им не в городах, не в селах сим промыслом пользоваться не будет средства. Что ж коллегия приводит права из книги Статута, которым повелевается заугольные шинки истреблять, то оное право установлено на мужиков государевых и помещичьих, яко никакого права по сему промыслу не имеющих, а не на таких людей, которые к тому неоспоримое право и утверждение имеют, как-то казаки и их старшины. Я опять и в сем с Малороссийскою коллегиею не согласен, чтоб оное ограничение положить для того, чтоб отвратить от пьянства, в котором, по ея усмотрению, малороссийский простой народ обращается, ибо не токмо в Малой России, но и во всех землях, где только есть такие напитки, простой народ тем самым же упражняется, и еще больше там, где больше ограничена продажа оных.

Таковые пороки истребляются не ограничением и принуждением, но просвещением и вольностью народов, с которыми приходит к ним и благонравие. Осталось еще сказать, что хотя коллегия и говорит, что в Малой России, к предосуждению святости, едва не все церкви под своим именем шинки имеют, но я таких шинков не знаю, а знаю только то, что так называемые церковные шинки принадлежат не к церквам или церковным причетникам, но братству или прихожанам тех церквей, имеющих на то право, которые получаемые из оных прибыли употребляют на всякие церковные нужды и благолепие”. Но жалобы на пьянство украинского народа продолжали доходить до Петербурга, и Разумовский обнародовал универсал, в котором говорил, что малороссы, пренебрегая земледелием и скотоводством, вдаются в непомерное винокурение и истребляют леса для винных заводов, почему винокурение было всем запрещено, исключая, без сомнения, шляхты.

Но в самом деле, свобода винокурения никогда не доводила украинский народ до того несчастного и подчас дикого пьянства, какое мы встречаем на северо-востоке, где народ даже и память потерял, что у него некогда тоже было свободное винокурение. “Простой народ, — писал Шафонский в 1787 году, — употребляет вино с малолетства; но в вине предполагается образ дружеского их обхождения и угощения, а не единственно непомерного пьянства. Половину праздничного дня просидят пятеро человек, пьючи между тем полосьмухи вина. Они пьют медленно и малыми мерами и больше разговаривают, однако и тогда, как допьяна напиваются, буянского шума и вздорного шума мало между ними случается, а до брани в то время мало доходит”. То же впоследствии подтверждал и покойный Пассек: “Редкие из малороссиян предаются пьянству, хотя пьют все без исключения — мужчины, женщины, девушки и дети”.

Пока шли все эти разговоры о непомерном пьянстве южнорусского народа, а шляхта опять завела свои корчмы и, распивая “пива та меди ситни”, ругалась над народом, соединившимся с Москвой, Украина, домученная до конца, решилась навсегда расплатиться с ляхами и 20 июня 1768 года отпраздновала уманьскую победу. “Вот, на украинской почве, — говорит Кулиш, — столь раз облитой кровью, опять один в виду другого жизненные элементы: народности польская и русская. С некоторого времени открытый грабеж стал в Украине явлением обыкновенным, он совершался в смысле некоторой как бы праведной мести убогого над богатым, козака над ляхом, который теперь, не сдержанный более Речью Посполитою, делал, что хотел”.

Скальковский, указывая на памятники, свидетельствует, что с 1733 года, то есть со времени присоединения Запорожья к Московскому царству, не проходило ни одного года, чтоб поляки не повесили или не изрубили одного или многих запорожцев. Они собирались для этого в гайдамацкие партии и, набегая на Украину, совершали грабеж и казни {См.: Шафонский А. Ф. Описание Харьковского наместничества [б. м., б. г.]. С. 93; Пассек В. В. Очерк Харьковской губернии [б. м., б. г.]. С. 73; Кулиш П. А. Записки о Южной Руси. Т. 1. Спб., 1856. С. 90-93; Скальковский А. А. Наезды гайдамак на Западную Украину в XVIII столетии. Одесса, 1845. С. 50.}. Тем же отвечали и казаки.

Между тем в 1767 году в Польше — сейм, составляются конфедерации с знаменем Wolnosc i Wiara (Свобода и вера), и конфедераты отправляются резать народ. Вся Украина опять в последний раз восстала. Получив благословение священников и освятив ножи, народ стал вырезать ляхов и жидов. Ляхи хорошо знали, где им можно спастись, — спастись на время, — и обратились за защитой к русскому правительству, распуская между тем слухи, что оно само возбудило эту резню. Усердный Кречетников является к казакам как друг Гонты и Железняка и выдает их головой полякам. С казаков с живых сдирали кожу, ходило предание, что игумена, благословлявшего ножи, посадили на кол, совершились тысячи чудовищных казней, и рейментарь украинской партии, указывая на людей, замученных в пытках, повторял: “Дивитися, люде! Хто ся тильки збунтовав, то всим тее буде!”

Граф Румянцев-Задунайский в июле 1768 года писал полковнику Протасову: “Оные (манифесты) в самой скорости обнародуйте во всех тех местах в Польше, куда только своими сообщениями достигнуть можете, и паче где своевольные гайдамаки произвели уже свои грабления и насилия и где не престают сами польские обыватели от возмутительных свирепых наглостей против своих господ. Вы уже мне объявили, что от польских шляхтичей были к вам просьбы об усмирении взбунтовавшихся крестьян”. И с тех-то пор русский народ уж больше не бунтовал против ляха: лях теперь стал бунтовать против русского правительства…

Умер последний (по имени) из гетманов, Кирила Разумовский; в Украине в 1765 году введено генерал-губернаторское правление, а спустя десять лет уничтожена и Запорожская Сечь. Братства, служившие доселе опорой народности, исчезали окончательно; старинные меды сменялись питьем горилки. Оставался еще мед, называемый воронком, но и он в 1807 году найден сильным, как и самое горячее вино, и запрещен повсеместно. Свобода винокурения становилась теперь правом одного лишь ополяченного дворянства, для которого, по его собственным словам, винокурение было единственным продовольствием, служило единственно для удовлетворения необходимых потребностей жизни.

Помещики, и прежде падкие на откупа, теперь откупали целые города. В 1801 году в записке депутатам, благодарившим Александра I за утверждение во всей силе дворянской грамоты, украинские дворяне снова повторяли, что на основании таких-то параграфов Статута “малороссийское дворянство почти единственный для содержания своего на службе и государственные надобности доход имеет от винокурения и продажи вина”, и поэтому просили уничтожить сделанное в прошедшем году распоряжение Сената, “чтобы горячего вина продажи не чинить русским людям на 150 верст от границ прикосновенных губерний”, угрожая против дворян, что допускающих таковую будут судить, “яко корчемников и ослушников”.

Указом 1763 года велено было продажу вина по городам обратить в пользу магистратов; но в городах и около них находилось много помещичьих имений, и вот дворяне жалуются теперь, что городские думы, “имев препорученность взять в свое распоряжение винную продажу, в пользу городов предоставленную, заключенными с откупщиками контрактами, без изъятия помещиков и им принадлежащих имений, отъемлют всю свободу и вольность живущим в оных пользоваться в полной мере собственностью своею”. То же заискиванье в пользу своей шляхетской вольности повторилось, как мы увидим, в 1863 году при уничтожении откупов.

В Белоруссии указами 1772 и 1782 годов сидка вина, а также производство пива и меда предоставлены одним помещикам. Все корчмы, принадлежащие дворянам, оставлены на тех местах, где они находились; новые же корчмы позволено заводить с разрешения губернаторов, “наблюдая при этом, чтоб оне были при больших дорогах и при церквах”. В городах введены откупа, и откупная система была распределена так, чтобы с каждой головы, внесенной в поголовный список, казна получала не менее 1 рубля 50 копеек, и затем уже магистраты назначали сами, за сколько и как дозволить продажу. Указом 1783 года право продажи вина в селениях казенных предоставлено казне, а в частных — помещикам. Во всей юго-западной Руси за польско-русскими помещиками утверждено право пропинации, продолжавшееся до наших дней и уничтоженное волей царствующего государя {“Русское слово”. 1861. No 5. С. 1.}.

Бывшая Слободская губерния пользовалась свободой винокурения до 1805 года. В 1805 году в Киеве винные сборы отданы на откуп, а на следующий год откуп распространен был и на соседние губернии. Манифестом 1810 года подтверждаются все помещичьи привилегии на свободное винокурение, и юго-западные губернии поэтому получают название привилегированных (Черниговская, Полтавская, Харьковская, Ковенская, Гродненская, Виленская, Минская, Могилевская, Витебская, Волынская, Подольская, Киевская, Екатеринославская, Таврическая, Херсонская и Бессарабская области). В городах и селах заведены откупа.

Одна, относящаяся к этому времени, записка говорит, что тюрьмы городов, пограничных с Финляндией, с Остзейскими и от Польши возвращенными губерниями, переполнены были корчемниками: “Их дерзость доходила до того, что они сотнями с огнестрельным и холодным оружием вступали в драку не только с откупщиками, но и с воинскими командами”. Наконец, в 1815 году все черкасы оставлены во владении тех помещиков, за кем они были записаны по ревизии 1782 года. В Украине появилось крепацтво, то есть крепостное право, тем более страшное, что рядом с рабовладельцами из поляков были и жиды, и иезуиты… В одной Гродненской губернии 46 жидов имели в своем владении 19 438 душ обоего пола, называвшихся теперь крестьянами. Иезуиты владели в Белоруссии имениями с населением в 13 500 душ.

Польско-русские помещики пустились в откупа, настроили себе винокурен: народ в пользу помещика пропивал все, что имел, а помещики пропивали все, что получали от народа. Еще Маркович (1696-1770) в своих записках аккуратно отмечал все подробности этого разгула, охватившего всю юго-западную Русь, отмечал ежедневно: “подпияхомъ, гораздо подпияхомъ, зѣло подпияхомъ, праздновали съ шумомъ пьянственнымъ, лики со тимпаномъ были — насилу ушолъ, разъ охотившись — подпияхомъ, подпияхомъ до утра, подпияхомъ съ дамами, подпили больше прежняго, куликали, были подпили, куликовали, подпияхомъ отчасти, водковали зѣло, подпияхомъ жестоко зѣло” и пр. и пр. Так текла помещичья жизнь с конца XVII века и до наших дней. Чужбинский рассказывал следующее о жизни полтавских помещиков в 40-х годах текущего столетия: они составили общество пьянства под названием общество мочемордия.

Члены, смотря по степени заслуг в пьянстве, носили титулы мочемордия, высокомочемордия, пьянейшества и высокопьянейшества. Наградами были у них: сиволдай в петлицу, бокал на шею и большой штоф через плечо. Все горячие напитки считались достойными питья, но существовало условие, что чистый мочеморда для поддержания чести общества никак не должен употреблять простой водки, а непременно хоть какую-нибудь настойку Старшиной в одно время был В. А. 3-ий, носивший титул высокопьянейшества и имевший большой штоф через плечо.

Из сведений, объявленных Правительствующим Сенатом на откупных торгах 1858 года, видно, что во всех привилегированных губерниях в 1852 году оплачено акцизом вина 18 376 876 ведер, спирту 453 279 ведер, доходу получалось ежегодно от акцизного откупа 10 271 674 рублей, от чарочного — 5 363 326 рублей, всего — 15 635 000 рублей.

Как бы то ни было, а Украина отстояла свою стародавнюю корчму (в Гетманщине — шинок, за Днепром — корчма), а между тем на северо-востоке кабаки распространялись все дальше и дальше.

Похожие статьи
При перепечатке просьба вставлять активные ссылки на ruolden.ru
Copyright oslogic.ru © 2024 . All Rights Reserved.