Глава VIII
Развитие корчемства и преследование корчемников
Прыжов И. Г.
История кабаков в России в связи с историей русского народа.
Казань., 1914.
Кабацкие выборные должны были смотреть, чтобы мимо кабаков вина не курили, пив не варили, медов не ставили, и виновный в этом считался корчемником. Поэтому кабацкие головы и целовальники, а потом с XVII века корчемные сыщики, получали право надзора над общественной и домашней жизнью народа, право входить в его семейную жизнь с обыском, насилиями, производя срам и оскорбление нравственного достоинства человека.
По городам в каждый торговый день на площадях появлялись бирючи и кликали, чтоб продажного и неявленого питья никакие люди у себя не держали и вина не курили. Но народ не слушал ничего, а продолжал по-прежнему варить пиво, курить вино, заводил тайные корчмы, а в кабаки не шел — там собирались одни лишь питухи. Продавцы вина ходили тайно с кувшинами, плошками и ковшами, продавали вино со дворов скляницами или развозили в бочках. Дворовые люди, крестьяне и дворники крадут вино у бояр и торгуют им; корчем-ствуют архиерейские служители, монахи, монахини.
Мы уже видели, что собор запрещал десятильникам держать корчмы. Царская грамота двинскому воеводе 1623 года извещает, что “новгородского-де митрополита дети боярские на монастыре ставятся сильно, корчму и женок держат, а городовой-де приказчик Иван Багачин в монастыре ставится сильно же, корчму и женок держит, и на монастыре-де у них святому месту и царскому богомолью чинятся позор великий и продажи”. Никон, не в силах будучи сладить с монахами Печенского монастыря, писал царю, что “к тем старцам приезжают нарочно на кораблях немцы, и те старцы, хотя твое государево богомолье видеть в пусте, монастырскую соль и рыбу на кораблях им, немцам, на вино, и на водки, и на романею, и на ренское, и на всякие немецкие питья меняют, и с теми ж с воеводами, и стрельцами, и с посадскими людьми заодно пьют, и бражничают, и монастырь разорили, и все пропили вместе”. Корчемствовали ямщики, стрельцы, солдаты и всякие служилые люди.
По словам Корба (1698), Прозоровский, желая прекратить торговлю вином по домам ямщиков, потребовал у Гордона пятьдесят солдат и с писарем послал их отобрать у ямщиков водку, но они, собравшись гурьбой, стали солдат отгонять; трое солдат пало, многие ранены. Но ямщики угрожали притом, что будет и хуже, если еще раз назначат подобное преследование.
Коломенского кружечного двора голова Микифор Прохоров с товарищами доносил в 1653 году: велено ему с кружечного двора государеву казну, сборные деньги, “сбирати на государя на веру, в правду, а питье велено продавать в указанные дни и часы, а о Великий пост, и о Святой недели, и в Успенский пост же, и в воскресные дни во весь год; а Рождественского и Петрова постов в среды и пятки с того кружечного двора питья продавать не велено, — но в те запрещенные дни солдатского строя служилые люди приходят на коломенский кружечный двор и продают вино из фляг в чарки явно, а в некоторые-де дни кружечный двор бывает отперт, и в те дни солдаты, ходячи около кружечного двора, на торгу, и по рядам, и на посаде, в слободах, на дворах и на улицах вино продают беспрестано, и маер-де их от той винной продажи не унимает, и во всем им сам норовит, потому что многожды, с вином имая, к нему солда-тов приводили, и он их освобождает без наказания, а по дворам-де те солдаты, где кто стоит, на продажу варят и продают пьяные браги, а на выемку они, Микифор с товарищами, к ним ходить не смеют, потому что похваляются убить до смерти. Да солдаты же по вся дни сбираются на государеве коломенском кружечном дворе в избах, и играют зернью и карты, и о том-де он, Микифор с товарищи, не одно время маеру извещал, чтоб он их от того унял, и маер-де их не унимает; а как-де они учнут их с государева кружечного двора сбивать, чтоб зернью и карты не играли, и они-де их, Микифора с товарищами, бранят, и хотят бить, и с кружечного двора нейдут, чинятся сильны. Да в нынешнем же 1653 году декабря в 6-й день солдатского ж строю служилые люди собрався на государев кружечной двор человек с двести и больше, учали в избах ломать подставы, и питье кабацкое лить, и целовальников волоча из изб, бить кольем и дубинами до смерти, и они-де, Микифор с товарищи, видя над собою смертное убийство, учали бить в колокола и едва государеву казну отстояли, а в то-де время те солдаты целовальника Абакумка Ременникова да работника Ивашка Долгова убили, только-де и живы будут ли, пробили им головы до мозгу и руки и ноги переломали. Да того ж числа, в полночь, кружечного двора целовальник Викулка Ильин прибежал к нам в государеву казенную избу, испужався и сказал, что капитан (имя не ведает, а в лицо знает), собрав с собою солдатов человек с пятидесяти и больше, перелезли к нему на двор через ворота, поставили меж государева кружечного двора и казенной избы на дороге солдатов в день и ночь в перемене человек по двадцать и больше, с мушкеты и с пиками; и те-де солдаты на государев коломенский кружечный двор никого питухов не пускают и продают им питье сами, да на всякой-де день приходит к ним немчин, на кружечный двор к избам, по трижды и четырежды в день, а с ним солдатов человек по пятьдесят и больше с барабаны, и с мушкеты, и с пиками, и с копьи, а для какого умыслу приходит, того им неведомо, и, видя-де такой страх, коломняне и коломенского уезда люди, которые придут купить питья, с кружечнаго двора бежат врознь, — и солдаты-де, которые стоят с мушкеты, у питухов питье отымают и разливают”.
Точно так же поступали и стрельцы и не допускали вынимать корчемные питья. В 1614 году послали на Бе-лоозеро в кабацкие головы Иева Карпова и велели ему “беречи накрепко, чтоб в городе на посаде дворяне, дети боярские, иноземцы, и стрельцы, и пушкари, и посадские люди мимо кабака питей на продаже не держали”; но Карпов доносил, что стрельцы “чинятся сильны” и не дают вынимать у себя продажного питья. Войско в конце XVII века получило новое устройство, и явились новые корчемники из урядников и солдат. Однажды в Москве узнали, что в Немецкой слободе в известном доме солдаты держат вино. Подьячий с отрядом стрельцов явился на выемку и нашел вино, хотя солдаты успели спрятать его в саду. Стрельцы взяли вино, захватили и несколько солдат; но прибежали другие солдаты, освободили товарищей, отняли вино и протолкали стрельцов до городских ворот. Тут к стрельцам пришла подмога, и солдаты, в свою очередь, принуждены были бежать; но скоро и они получили подкрепление, солдат набралось восемьсот человек, стрельцов было семьсот, и произошел бой. Корчемством занимались солдаты Преображенского, Семеновского, Выборного и Бутырского полков вместе с женами и детьми. Солдатских жен и детей, уличенных в корчемстве, велено приводить к розыску в Преображенский приказ, бить кнутом и ссылать в ссылку; но при этом оговорено, что за работу или мастерство какое можно давать солдатам ведро вина или меньше; но кто даст больше ведра, того считать наравне с корчемником.
Не меньше других занимались корчемством и те, которым поручен был надзор за питейными сборами. В 1664 году на Холмогорах уничтожены были все кабаки, и вместо них заведен один кружечный двор, но воевода доносил, что в Холмогорах на посаде кружечных дворов голова Надея Коровинской с товарищи вино русское, и немецкое, и водки продает с винного подвала, да на холмогорских же посадах в шести местах и не только за деньги, но и в долг вино отдает, и в записях пишут винную отдачу деньгами в оржаной солод на винное куренье, а не вином. В 1698 году приставники по сибирским питейным делам воровали знатно, покрав себе немалое число, в вино воду примешивали; также провожатые провозили вместо доброго вина смешанное с водой. В 1692 году для выемки питей установили бурмистров, выборных из купеческого чину, а с 1699 года — кабацких бурмистров; но и бурмистры воровали. Узнали, что корчемству потворствуют сами приказные дьяки, и поэтому с 1703 года выемку питей велят ведать по-прежнему в ратушах, “не ссылаясь ни с которыми приказы, где всяких чинов люди корчемное вино, пиво и табак сами, и крестьяне по их приказу, продают, или в том им, людям своим и крестьянам, совершенную понаровку чинят, или приказным или мастеровым людям за работу и всякие вещи вином платят”.
Воровали сами воеводы. На мангазейского воеводу Кокорева доносили, что к сыну его промышленные люди ходят ежедневно продажное вино пить: кто принесет гривну, тому даст чарку, кто принесет две гривны, то даст две чарки, и так дальше по расчету; и как эти люди, напившись, пойдут от того двора, то люди его, крестьяне, перстни и пояса с них оберут, а с иных и все платье поснимают в заклад. Из наказа 1692 года видно, что сибирские воеводы, и дьяки, и письменные головы провозили с собой из Москвы и из иных городов в Сибирь вино и мед и, будучи в сибирских городах, “теми своими запасы сами и дети их торговали, продавая на деньги, и меняя на соболи и лисицы”. В 1698 году воеводы друг на друга в провозе и продаже многого вина, меда, пива и квасу доводили, и посторонние люди извещали, а во многих делах явилось, что “те воеводы сверх указанного числа многое вино в Сибирь провозили, и дорогою едучи, в Тобольске и Туре продавали, и на своих дворах посторонним и многим тутошним людям продавать велели”.
Обширная корчемная торговля вином заводится, наконец, в московском Кремле, возле самого царского двора, в Земском приказе, где ведались московские посадские люди, белые и черные слободы, московские разбойные дела, а также мощение улиц и очистка их во время царских выходов. Царю Алексею Михайловичу было подкинуто письмо, в котором говорилось: “Вестно тебе, государь, будет, что у тебя, государя, близ твоего царского дворца великое воровство чинится на земском дворе. Многие ведомые воры из ссылок собрались, записываются в метельщики, и многие беглые рейтары, и солдаты, и всякие служилые люди, збегши с твоей великого государя службы, живут для воровства, торгуют вином и табаком во всех избах ортельми, вино продают в чарки, и в ковши, и в скляницы и под заклады дают, а заклады принимают татиные и разбойные и сами пьяных грабят. А деньги они делят помесячно, а достается им на месяц рублев по пятнадцати и болше, да они ж нарядчикам с артели дают рубли по три и по четыре на месяц. А всего у них винной и табачной продажи сходится на месяц рублев по тысяче и больше. А зернью, государь, они, запоя пьяных, все заговором оговаривают и даром отнимают и грабят, кости и карты подделывают, а Земского, государь, приказу начальные люди про то их воровство про все ведают, да покрывают, потому что они и с ними во всем делятся, и они их во всем покрывают да из стороны оберегают. И ныне их, воров, собралося на Земском дворе болыпи тысячи человек, и от того их воровство твоей великого государя службе великая спона, и многие, государь, от них домы разорились. Да они ж, метельщики, держат у себя молодых робят и чинят с ними содомский грех, и беззаконие от них многое чинится”.
У архангельского порта и по всей юго-западной границе торговлей вином (корчемством) занимались немцы, польские купцы и черкасы (южноруссы). Польские купцы (1636) подмосковными проселочными дорогами провозят вино горячее и табак. Приехали они в Оскольский уезд, и оскольский воевода Пущин их ограбил. Двое литовских купцов пробрались в Тверь с вином и табаком и были высланы вон, а для береженья послан с ними пристав; но они, отъехав от Твери пять верст, пристава от себя отбили и поехали самовольно к Ярославлю, многие городы объезжая воровством; когда приехали они в Ярославль, то их из Ярославля выслали, и они начали по деревням с вином и табаком ездить. За такое воровство они посажены в Ярославле в тюрьму и потом из тюрьмы выпущены, “а заповедного товару, бочка с вином, у них рассечена, а табак сожжен”. В 1645 году два московские священника — один от церкви Николы на Столпах, а другой от Кузьмы и Дамиана — подали челобитную, что вдовые немки держат у себя по дворам всякие корчмы. Вообще в Москве корчемство стало какой-то общественной заразой.
Вся тяжесть корчемных выемок падала на крестьянина. Крестьянин, нуждавшийся в вине по случаю праздника и не желавший идти в кабак из стыда или из опасения, что его там споят, или ограбят, или потому, наконец, что кабак отстоял далеко, покупал где-нибудь винца и подвергался разграблению. Если, случалось, воевода узнает, что в таком-то месте есть вино, или квас дрожжанои, или даже сусло, он тотчас едет туда большим повальным обыском или посылает, вместе с головой, и целовальниками, и стрельцами, дворян и детей боярских “выняти, что будет найдено”. В 1615 году дошел слух до воеводы, что поставлено в Заболоцкой волости в деревне Демине вино, а привезено то вино с Вологды. Сотник стрелецкий с рассыльщиком, да с ним стрельцов пять человек, поехали выняти то вино и привезли к сьезжей избе, к воеводе да к дьяку крестьянина Мартюшку Тянухина, да крестьянку Марьицу, да малого Первуньку, а с ними привезли две насадочки вина, всего ведра с четыре, а взято то вино в коровнике. Стали их допрашивать, и все они, даже маленький Первунька, сказали одно, что приехал к ним какой-то неизвестный человек, оставил вино на время и не возвращался. Воевода с дьяками приговорили: то вино отдать на кабак чумаку, в печатное ведро, а за то вино по государеву указу, по кабацкой цене, в государеву казну взять по 2 рубля по 10 алтын, а на Марьице да на Мартюшке и даже на малом Первуньке доправить заповедных два рубля за то, что они неведомых людей пускают к себе на двор с вином.
Наехавший воевода имел право тут же и бить виновного как корчемника. За пойманного вступался народ. Боярские дети и стрельцы поймают корчемника, увидят лавочные сидельцы и отбивают его, а народ отбивает табачников и питухов. Когда же нельзя было отбить, то за пойманного давали поручные записи, что такому-то, “живучи за нашими поруками, вина не курити и не продавати, а учнет он это делать, то на нас монастырская пеня (дело шло с Тихвинским монастырем), а в пени, что укажет игумен с братиею”. Тому же Тихвинскому монастырю посадские люди дали поручную запись за посадскую жилицу Анну Кузмину да за сына ее за Ивана, что им “живучи в посаде, вином и пивом не кучити, и зерни, и бл… не держати и никаким воровством не воровата”. Но когда не удавалось отбить или выручить пойманных с вином, то вино у них отбирали, а их самих били кнутом и ставили на правеж, доправлять с них заповедные пошлины, а если дело было с монастырем, то виновных смиряли еще монастырским смирением.
Люди черных сотен и слобод тяглых для выемки выбирали меж себя десятских, которые должны были смотреть за корчемством и извещать в Новую четверть. Но, во всяком случае, преследование корчемства и наблюдение за выемкой возложены были на воевод. Царская грамота 1661 года делает крепкий заказ вологодскому воеводе, чтоб он смотрел за неявленным питьем: “А буде ты и дьяк корчемного, продажного питья, для своей бездельной корысти, выимать не велите, то, когда случится недобор, — он будет доправлен на вас”.
Прошло восемь лет, действительно, явился недобор, и в 1669 году новая грамота идет в Вологду: “Ныне мы услышали, что чинятся на кружечном дворе недоборы большие и вы корчемником норовите, — то буде у кого корчемное питье объявится, тем быть в жестоком наказании безо всякой пощады и сослану в Сибирь, а поместья их взять бесповоротно”. Не зная, какие уже принять меры к прекращению корчемства, Москва приказывала воеводам подслушивать и выведывать тайно. Та же грамота 1669 года продолжает: “И вам бы однолично о том корчемном питье заказ учинить крепкой объезжим и кружечных дворов головам, целовальникам, стрельцам и приставам, чтоб они проведывали всякими мерами, и подсылкою для покупки корчемного питья велели б есте подсылать, а тем людям, по извету которых питье будет вынято, велели б давать из опальных животов по рублю человеку и больше, чтоб ему впредь проведывать и извещать было повадно”.
В 1681 году назначены были в Москве объезжие головы из дворян добрых пятнадцать человек, да стрельцов для выемки и посылки сто человек. В наказе объезжему голове 1699 года велено быть ему в объезде, где ведает, кроме стрелецких слобод, и ездить ему по улицам и переулкам беспрестанно и проведывать накрепко, чтоб ни у кого корчемного питья не было, а у выемки над солдатами смотреть, чтоб никого не били, не грабили и не устрашали, и корчемным бы питьям не подметывали, и клепать никого ничем не учили, и, взяв кого с корчемным и с неявленным вином или на улице пьяного, к себе по подворьям не водили. Назначали для управления питейным делом и для выемки питей земских бурмистров и в 1700 году предписывали им, чтоб меньше указанных цен вина не продавали, исключая порубежных мест, куда зарубежные питья подвозят по малой цене; “там-то продавать дешевле, только б питухи мимо государевых питейных сборов для дешевых цен за рубеж не ходили, а которые после сего будут ходить за рубеж, с теми поступать, как с корчемниками”. Выемным головам приказывают править деньги с корчемников, “а буде с них взять нечего” — со старост и выборных; изветчикам из несвободных и рабов обещают свободу и, кроме того, часть поместий и вотчин корчемников.
Но оказывается, что и сами кабацкие бурмистры, “по замерзлому своему про-тивству, наготовя вина число многое и продав, писали, крадучи излишние себе деньги продажею, в книги с убавкою и цену продажам записывали неравную; тако ж и от целовальников тех продаж многие чинятся общие с теми городовыми бурмистры воровства, о чем по нынешним розыскным в Ратуше делам явно; а в иных городах и сами бурмистры и целовальники винились, что ради себе многого прибытка так воровски чинили, и те вымышленные воровством краденые деньги по себе делили, и, привозя к Москве, приказным людям себе же для пользы давали. И для того, что многими их великих государей указами то корчемство запрещено и истребиться доселе не может, то ведерную, полуведерную и четвертную продажу вина производить только с отдаточного двора и записывать ее в книги, а с кружечных дворов не покупать, а буде которые купят вино не в указаном месте и в книгах покупки не явится, таковый в том будет истязай, а паче приказные и купеческих чинов люди”.
В Москве по всем слободам и улицам выбрали старост и десятских, изветчикам снова обещали десятую часть из имущества, а несвободным рабам и работникам свободу. Но доносы были редки. В 1705 году винный подрядчик Куньевской волости Григорий Некошев пишет донос, что в Московском уезде курят вино разных сел и деревень крестьяне, по именам тридцать человек, да дьякон, дьячок и Пономаревы дети, — курят на пятьдесят пять кубов. Для выемки вина и взятия у них кубов посланы из ратуши подьячие Федор Карандашев да выемной Иван Андреев и для подлинного при тех выемках известия дворцовой канцелярии подьячий Василий Овсянников; но кубов они ни у кого не нашли. И вот из Москвы рассылаются указы и особые посланные разыскивать везде винокуренную посуду и ломать ее на месте или отбирать в казну, потому что — говорит указ — “как отберут где винную посуду, так в кружечных дворах тотчас же сказывается прибыль”. По указу 1711 года корчемников ссылают на каторгу, а тех, которые знали о них и не донесли, подвергают жестокому штрафу; но, заметив потом, что через это многие лишаются имения и иные под наказание подпали, в 1751 году велят всех, обвиненных по корчемным делам до 1749 года, простить и имения им возвратить, содержащихся в губерниях, провинциях и городах под караулом освободить. И все-таки корчемство распространяется более и более, обхватывая все области, присоединяемые к Москве: инородцев, белорусов и украинцев.