Николай I
Его личность, правление, декабристы. 1906.
Николай I, первый в русском царском доме со времен Владимира нареченный таким именем, родился в Царском Селе в среду 25-го июня (6 июля) 1796 года. Как водится столь важное событие было достойным образом отпраздновано нежными родителями и не менее нежной Августейшей Бабушкой. Были даже прощены какие-то торговцы запрещенными книгами. Тотчас же после крещения новорожденного Павел Петрович уехал в Павловск, жена его Мария Федоровна осталась в Царском Селе, сам же новорожденный Великий Князь, по заведенному еще при первых днях цесаревича обычаю, остался на попечении Екатерины. Еще до своей смерти, последовавшей вскоре после рождения Николая Павловича, Екатерина успела выбрать для своего внука в няни Евгению Васильевну Лайон, родом из Шотландии. Вот от этой то руководительницы его первых детских лет, по признанию самого будущего Самодержца и душителя Всероссийского и Всеевропейского, наследовал Николай Павлович свою ненависть к Полякам и Евреям. Николай, в противоположность к своим старшим братьям, воспитанным Екатериной, пользовался любовью своего отца, который, в особенности в последнее время своей жизни, любил окружать себя своими младшими детьми. Что касается матери, то как Николай, так Михаил испытывали по отношению к ней в детские годы чувство церемонности и даже страха.
Николаю Павловичу недолго пришлось впрочем пользоваться исключительно женским попечением. (Кроме Лайон в его первоначальном воспитании принимали участие статс-дама Шарлотта Карловна Ливен и гувернантка полковница Юлия Федоровна Адлерберг.) Уже в 1800 году Павел Петрович избрал в воспитатели своих младших сыновей Николая и Михаила графа Матвея Ивановича Ламсдорфа. Ламсдорфу, однако, не улыбалась перспектива находиться в такой близости с Павлом, не раз уже оказывавшейся довольно опасной для его придворных и кончавшейся нередко разжалованием и ссылкой. Он попытался было ускользнуть от этой чести. Тогда Павел Петрович сказал ему: “Wenn Sie es nicht für mich tun wollen, so müssen sie es für Russland tun; aber das sage ich Ihnen, dass Sie aus meinen Söhnen nicht solche Schlingel machen, wie die deutschen Prinzen es sind.” {Если вы не хотите взяться за это дело для меня, то вы обязаны исполнить это для России, одно только скажу вам, чтобы вы не сделали из моих сыновей таких шалопаев каковы немецкие принцы.}
После этого Ламсдорфу не осталось другого исхода, как принять назначение.
К 1-му февралю Павел переехал в полюбившийся ему Михайловский Дворец. “На этом месте я родился, здесь хочу и умереть” вырвалось у него, как бы в предчувствии своей судьбы. К этому времени катастрофа, завершившаяся убиением Павла сделалась неизбежной. Никтоиз приближенных не чувствовал себя больше в безопасности от внезапных капризов полусумашедшего Императора. Существовал заговор, душей которого был бывший русский посланник в Берлине граф Никита Петрович Панин, к которому примыкали граф Пален, петербургский генерал-губернатор, приближенный Павла граф Кутаисов, бывший камердинер, большинство гвардии и масса других придворных. На Кутаисова действовали через его возлюбленную Madame Chévalier, артистку французского театра, которая кроме того находилась на жалованиии у Наполеона. Между прочим одной из его заслуг, оказанных им заговору, было удаление Ростопчина из Петербурга. Дело было вот в чем.
Супруги Нарышкины желали получить развод. Для этого нужно было вмешательство Государя; обратились к Кутаисову через Madame Chévalier. Та несмотря на обещанные ей блага, не могла или не желала исполнить просьбы. Тогда посредник, занимавшийся этим делом, обратился к другой француженке, носившей с довольно сомнительным правом на это имя Madame de Bonnenilи посланной Наполеоном, не брезгавшим никакими средствами, в Петербург. Этой, надо отдать справедливость, очень красивой даме удалось завязать весьма нежные отношения к Ростопчину; через нее то и узнал Ростопчин о деле Нарышкиных. Конечно, тот счел своим долгом тотчас донести об этом Павлу и выставил при этом Кутаисова интриганом, который представляет себя человеком, могущим по своему желанию направлять решения Государя. Ростопчин очень удачно попал на слабую сторону характера Павла, однако, все же оказалось, что бывший каммер-лакей лучше знал своего господина, чем бывший каммер-юнкер.
На место Ростопчина назначен граф Пален. О заговоре знали, как супруга Павла Мария Федоровна, которой приближенные её рисовали возможность самой восседать на Российском престоле, таки наследник Александр Павлович. Последний, однако, колебался и настаивал на том, чтобы Павла не лишали жизни.
Так в напряженном состоянии проходили месяцы,и заговорщики все не приступали к решительным действиям. К этому времени у Павла появились мысли об изменении порядка престолонаследия. Он задумал племянника Марии Федоровны, принца Евгения Виртембергского, женить на своей дочери Екатерине Павловне и сделать его наследником престола. У него вырвались также перед Кутаисовом и своей возлюбленной, княгиней Гагариной, рожденной Лопухиной, неосторожные слова о суде, который он думает совершить над своей женой и старшими детьми. Эти слова решили его участь.
Александр присоединился к заговору и в ночь с 11 на 12 марта к нему в спальню ввалилась толпа пьяных гвардейских офицеров и Император России Павел был задушен с ведома своей жены и сына старшего Александра. Что заговорщики знали к чему приведет coup d’état, ясно из ответа, данного Паленом на вопрос одного пьяного гвардейского офицера, что придется сделать, если Павел будет защищаться. “Quand on veut faire une omelette, il faut casser des œufs” {Если желают сделать яичницу надо разбить яйца.} был этот ответ.
После смерти Павла воспитание великих князей предоставлено было исключительному усмотрению вдовствующей Императрицы. Нельзя назвать выбор ею воспитателей особенно удачным, и Великие Князья вынесли очень мало из читавшихся им лекций. Вообще же детский период жизни Николая Павловича (1802 до 1809)интересен для нас тем, что уже тогда у него проявились задатки черт характера, составлявших впоследствии отличительные черты Императора Николая. Великий князь был страшно груб по отношению не только к приближенными прислуге, но даже к брату и сестре. Также очень рано обнаруживается у него любовь к военной формалистике и шагистике, любовь наследственная, которой был не чужд не смотря на свой либерализм и его Августейший братец, не говоря уже о Константине, живом воплощении Павла.
Как известно Николай был во всех других отношениях крупный невежда и писал на всех языках с орфографическими ошибками. Да, они сам не раз говаривал, что он с Михаилом получил “бедное образование”. В одном он только обнаруживал необыкновенные познания — это в фронтовой службе.
Вот что рассказывает об этом нам в 1825 году Михайловский-Данилевский: “Необыкновенные знания Великого Князя по фронтовой части нас изумили. Иногда, стоя на поле, он брал в руки ружье и делал ружейные приемы так хорошо, что вряд ли лучший ефрейтор мог бы с ним сравняться,и показывал также барабанщикам каким надлежало бить. При всем том Его Высочество говорил, что он в сравнении с Великим Князем Михаилом Павловичем ничего не знает. каков же должен быть сей, спрашивали мы друг друга.
Несмотря на свою склонность к военной формалистике, Николай не обладал действительной храбростью и мужеством, что он обнаружил как еще в детстве, таки 14 Декабря на Казанской площади. Конечно потом также не удивит и то, что из всех музыкальных инструментов Николай предпочитал барабан. Таковы были познания, приобретенные и наклонности, обнаруженные будущим Русским Императором. Когда наступил 1812 год, Николаю было уже 16 лет. Понятно, что ему захотелось отправиться в действующую армию. Но только 1814 Николай получает на это разрешение от Александра.
Путешествия Николая по Европе и Россиии его женитьба.
5-го февраля 1814 года великие князья Николай и Михаил выехали в сопровождении многочисленной свиты из Петербурга. Посетив проездом в Веймаре свою сестру Марию Павловну, великие князья прождали некоторое время в Бадене и после того, как дорога в Париж сделалась, безопасной, отправились к своему брату в Париж. Здесь мадам Криднер предсказала Николаю, что он будет носить со временем русскую корону. Для Николая Павловича впрочем не нашлось кроме казарм и госпиталей ничего интереснаго в Париже. Оттуда великие князья возвратились через Нидерланды и Германию в Россию, причем остановились на более продолжительное время в Берлине, где Николай впервые увидел свою будущую супругу, принцессу прусскую Шарлотту. По возвращении из путешествия молодые князья должны были продолжать свои занятия, но придворные празднества и любимые ими парады, разводы, посещения арсеналов и других военных учреждений не оставляли им на это достаточна го времени.
13-го мая 1815 великие князья, получившие позволение принять участие в новой кампании, отправляются снова из Петербурга, остановившись в Берлине, они отправляются на главную квартиру Императора в Гейдельберги затем сопровождали его, Александра, на марше к Парижу, куда и вступили через пару дней после занятия столицы англо-прусскими войсками. Пребывание великих князей в Париже очень беспокоило Марию Федоровну, что видно из писем её к состоявшему при великих князьях генерал-адъютанту Коновницыну: “Я, конечно, нимало не сомневаюсь — писала она — что внушенные им правила нравственности, благочестия и добродетели (?) предохранят их от действительных прегрешений, но пылкое воображение юношей в таком месте, где почти на каждом шагу представляются картины порока и легкомыслия, легко принимает впечатления, помрачающие природную чистоту мыслей и непорочность понятий, тщательно поныне сохраненную; разврат является в столь приятном или забавном виде, что молодые люди, увлекаемые наружностью, привыкают смотреть на него с меньшим отвращением и находить его менее гнусным.” Каждому беспристрастному наблюдателю покажется странным такое беспокойство о нравственности Великих Князей, воспитывавшихся при русском дворе.
Всем известно, что русский двор по своим нравам был один из самых развратных европейских дворов и превосходил в этом отношении даже французский. Это в особенности должна была знать Мария Федоровна, жившая так долго при дворе Екатерины. А во времена Екатерины государи на двор смотрели, как помещики на свою дворню и нравы господствовали там такие же, если не в стократ худшие. В особенности поражают людей, прочитавших рукописные записки Екатерины, рассказы её о фрейлинах, о том, как спали оне в общих спальнях и как за ними прокрадывались туда любовники.
Екатерину саму поражало сходство положения этих целомудренных девиц с положением помещичьих девок в своей девичьей. Хотя Екатерина и говорит, что не мешало бы иногда вспоминать, что они не девки, а аристократки самого высокого происхождения, но сама она очень часто об этом забывала. Так, например, однажды она велела генеральшу Консину взять с придворного бала, высечь и привести обратно на бал.
При Павле и Александре в этом отношении тоже не было большой строгости и всякие постельные и материальные соображения играли не маловажную роль в судьбе лиц, стоявших близко к двору или вообще находившихся на военной и гражданской службе.
Стоит только вспомнить о происхождении крупного дворянского землевладения. Мы приведем для этого список наград деньгами, землей и крестьянами, розданных одной лишь Екатериной II своим любовниками главным сообщникам, способствовавшим её вступлению на престол.
Графам Бозолувскому и Панину и князю Волконскому была назначена ежегодная пенсия в тридцать пять тысяч рублей каждому.
Генералу Вадковскому — восемьсот душ крестьян. Братьям Григорию и Алексею Орлову, при вступлении на престол по восемьсот душ каждому. В общем же семья Григория Орлова, от которого Екатерина имела ребенка, еще при жизни своего мужа, получила в её царствование сорок пять тысяч душ крестьян и восемьдесят пять миллионов рублей деньгами и разными драгоценными камнями.
Поручику Протасову восемьсот душ крестьян. Столько же поручикам Барятинскому, Чорткову и капитану Федору Орлову.
Князю Голицину сто шестьдесят тысяч рублей.
Капитану Вырубову и ротмистру Хитрову по восемьсот душ крестьян.
Капитану Бредихину сто двадцать тысяч рублей деньгами.
Столько же получили капитаны Обухов и Ржевский.
Капитан Баскаков, поручики Дубянский, Несвицкий, Дубенский, Бибиков, Ступишин и Всеволожкий, прапорщики Сергей и Илья Всеволожкий по шестисот душ крестьян каждый.
Подпоручику Потемкину четыреста душ крестьян.
Федору и Григорию Волковым пожаловано дворянство и семьсот душ крестьян.
Евреинову — дворянство и триста душ крестьян.
Княгине Домковой сто шестьдесят тысяч рублей.
Фрейлине Шаргородской семьдесят тысяч рублей.
Действительному статскому советнику Теплову сто сорок тысяч рублей.
Статскому советнику Еропкину восемьдесят душ крестьян.
Лакею Шкурину тысячу душ крестьян.
Таким образом лишь в первый месяц своего царствования Екатерина кроме денег раздали около восемнадцати тысяч крестьян. Главным образом дарила Екатерина своих любовников.
Так кроме упомянутого уже Орлова, Екатерина наградила второго своего любовника Князя Васильчикова пять стами тысяч рублей денег, подарила на пятьсот тысяч драгоценных вещей и серебряной посуды, да, еще семь тысяч душ крестьян.
Григорий Потемкин, возведен в княжеское достоинство, состоял в любовниках два года и за это время получил от Императрицы сорок пять миллионов деньгами и тридцать семь душ крестьян.
Завадовский, возведен в графское достоинство и получил четыреста тысяч рублей деньгами, две тысячи душ крестьян и пожизненную пенсию в двадцать пять тысяч рублей в год.
Зоричу была подарена земля, стоившая шестьсот тысяч рублей,и деньгами четыреста тысяч рублей.
Затеич, ему был подарен дом около Зимнего Дворца и двести тысяч на его обзаведение и миллион двести тысяч на уплату залогов. Наконец Екатериной было подарено ему местечко Шклав, купленное за два с половиной миллиона у князя Чарторинскаго.
Римский-Корсаков получил четыре тысячи душ крестьян и два миллиона рублей деньгами.
Не менее щедро награждены были Ланской Ермолов, Дмитрий Мамонов и Платон Зубов.
Не меньшим влиянием пользовались любовники, лакеи и сводники не только при Павле, но даже и при либеральном Александре. Мы знаем, что наибольшим влиянием пользовался при Павле его бывший лакей и сводник Кутаисов, возведенный затем даже в графское достоинство, впрочем под условием продолжать брить по прежнему каждое утро Павла {У Кутаисова между прочим произошло довольно неприятное для него столкновение с Суворовым. Павел имел бестактность послать для приветствования Суворова от своего имени Кутаисова. Суворов спросил у него за какие заслуги пожалован ему графский титул. Кутаисову пришлось сказать, что он был камердинером у Павла. Тогда Суворов позвал своего слугуи стал ему выговаривать за пьянство и дурное поведение. Возьми пример с этого господина — сказал Суворов, указывая на Кутаисова — он был когда-то тем же, чем ты теперь, но вел себя хорошо, не пьянствовали теперь сделался важным графом и барином.}.
При Александре, например, декабриста Вадковского перевели из гвардии в армию за то, что он расстроил свадьбу Шереметева с побочной дочерью государя от известной Марии Антоновны Шереметевой. Мы привели только пару примеров, чтобы показать, какие нравы царили при царском дворе и за какие заслуги там получались награды. Вообще во дворце русских государей можно было увидеть сцены, какие можно видеть лишь в каком нибудь публичном доме и разврат, царивший при русском дворе, только потому, по мнению Марии Федоровны, не мог быть соблазном для молодых великих князей, так как он не являлся в “столь приятном или забавном виде”, как в Париже.
Мы не знаем во всяком случае насколько повредил Париж нравственности Николая Павловича. Во всяком случае хорошего влияния на его суровый, жестокий характер пребывание в Париже не оказало. Наоборот, здесь укрепилась еще больше его страсть к военной формалистике, тем более, что либеральный братец, бывший всегда идеалом для своих братьев, был тогда в особенности неумолим во всех требованиях фронтовой службы. В то время общее негодование и озлобление вызвали арест и посылка их на главную квартиру двух полковых командиров англичан, за какую-то ошибку на параде.
По поводу этого Ермолов, в ответ на какое-то замечание, сказал великому князю:
“Полагает ли Ваше Высочество, что русские воины служат царю, а не отечеству? Они шли на Париж, чтобы защищать Россию, а не парадировать. Таким образом не приобретают привязанности армии.”
Великий князь промолчал, но никогда не мог забыть ему этих слов. Ермолов всегда казался ему подозрителен, и мы впоследствии увидим, что при своем вступлении на престол Николай питал по отношению к нему наибольшую боязнь и постарался от него отделиться.
Николай перенял также у брата его неприязнь к французам.
28 сентября Александр вместе с братьями покинул Париж.
Молодые великие князья отправились прямо в Берлин. Здесь должна была произойти официальная помолвка Николая с принцессой Шарлоттой, которая и состоялась 4 ноября.
Свадьба назначена на 1817 год.
Перед свадьбой Николай совершает путешествия по России и в Англию.
Во время своего путешествия по России Николаю показали, конечно, только то, что он должен был видеть. Несмотря на это даже Николая поразил беспорядок, господствовавший повсюду. Впрочем в путевых его заметках главным образом проявляется его ненависть к Полякам, иезуитами Евреям. Ненависть и боязнь были всю жизнь чувствами, владевшими Николаем.
Путешествие это закончилось в Москве, откуда Николай отправился в путешествие в Англию. По пути он оставался пару недель в Берлине, откуда через Калэ направился в Англию. Здесь регент и Николай выказали каждый свое неудовольствие, первый тем, что заставил Николая ждать 25 минут, Николай в отместку опоздал на 15 минут на парадный обед, к которому он был приглашен регентом. После этого оба удовлетворились и с тех пор были в самых лучших отношениях.
Как при пребывании Николая в Париже боялись за его нравственность, так теперь при пребывании в Англии опасались, как бы он не заразился свободомыслием, как бы его не соблазнили свободныя учреждения Англии. В этом отношении могли быть, однако, спокойны как его нежная матушка, таки заботливые воспитатели.
После почти шестимесячного отсутствия, Николай пребывает в Берлин, откуда недели через две отправляется обратно в Россию.
В скором времени происходит женитьба Николая. Жена его, довольно незначительная особа, не оказывала почти никакого влияния на политику. Николай продолжает и после женитьбы нести службу в качестве бригадного генерала, да, присутствует во время приема при дворе Александра. Так проходит его времяпровождение до смерти Александра.
Заговор 14-го Декабря.– Вступление на престол.
Для того, чтобы понять и объяснить себе историю заговора 14 декабря надо представить себе ту общественную и политическую обстановку, при которой протекали последние годы царствования Александра I, при которой и пришлось Николаю вступить на престол. Как известно, тогда не было еще отменено крепостное право, по существу своему, по правде сказать не отжившее вполне и на наше время и принявшее лишь иные, соответствующие нашему времени, формы. Но в то время помещики были полновластными господами над своими крестьянами, над их имуществом и жизнью.
Можно, конечно, было бы исписать 1000 книг, если бы пришлось рассказывать о всех тех жестокостях, которым подвергались крестьяне со стороны своих помещиков, но мы приведем только несколько примеров из жизни крепостных за последние десятки лет перед восшествием на престол Николая. {Заимствуем из одних изданных заграницей очерков по русской истории.} Вот, например, приказ помещика Казанского уезда Белявина своему управителю 1785 году: “О крестьянах, что они неимущие и ходят по миру, отнюдь мне не пиши; мне это нож. я хочу воров разорить и довести хуже прежнего: так они милы мне. Уповаю и надеюсь до тысячи рублей взыскать с них без всякого сумнительства. Мужик сер, ум не черт у него съел.”
Продажа крестьян без земли вошла тогда во всеобщий обычай. В газетах часто печатались такие объявления: “Продается лет тридцати девка и молодая гнедая лошадь их можно видеть в доме губернского секретаря, или: “Продается мужской портной, повари башмачник. Там же венской прочной работы коляска и верховая лошадь. Иногда крепостных крестьян выводили целыми толпами на рынок, как лошадей на конный базар. Вот что рассказывал один крестьянин Петровского уезда Саратовской губернии своему сельскому священнику: “Бывало, говорит, наша барыня отберет парней да девок человек тридцать; мы посажаем их на тройки да и везем на урюпинскую ярмарку продавать. Я был в кучерах. Сделаем там на ярмарке палатку да и продаем их. Больше всего покупали армяне. Каждый год мы возили. Уж сколько вою было на селе, когда начнет барыня собираться в Урюпино.”
“Всем известно, рассказывает в своих записках тот же священник, что помещики-псари за одну борзую суку отдавали целую деревню с крестьянами.”
“Бывают даже такие негодяи,” рассказывает в своих воспоминаниях о России венгерский путешественник Текели, “которые ставят на карту своего крепостного и проиграют его.”
Один помещик установил у себя такие правила: всякий праздник дворовые должны являться к нему на поклон. за неявку тысячу розог. Если крепостной не говели не приобщался — пять тысяч розог, и т. д.
Вообще, не говоря уже о розгах, самые жестокие наказания, как то: цепи, палки, плети, рогатки — были на святой Руси в то время и еще много лет после повседневным явлением. До какого издевательства над человеческой личностью доходили помещики, может указать пример помещика Ефимова, приказавшего жене своего дворового выкармливать грудью двух щенят. Муж этой женщины не стерпели утопил барских щенят. Тогда помещик приказал поджаривать ему ноги на раскаленных угольях.
Крепостные крестьяне генеральши Толстой послали к ней своего мирского челобитчика, просить о сбавке оброка. Генеральша велела обрить ему голову и бороду, надеть ему на шею железную рогатку с заклепами, “дабы ему не иметь покою”,и заставила его с этой рогаткой работать на кирпичном заводе. Другой помещик отдал свою крепостную девушку учиться плести кружева. Когда она вернулась из учения, ее принуждали работать сверх силы: “просиживать каждый вечер по две свечи”. Молодая семнадцатилетняя девушка не выдержала и убежала в Москву к своей прежней мастерице. Ее отыскали, заковали в железо, приковали к стулу и опять заставили в таком виде работать. Девушка наложила на себя руки, но не успела совсем перерезать себе горла и промучилась целый месяц, и таки умерла в кандалах. Это вопиющее дело было скрыто и помещица осталась без наказания.
Иногда помещики истязали своих крепостных просто ради забавы. Так одна тульская помещица любила щи с бараниной,и когда ела эти щи, то приказывала сечь пред собой варившую их кухарку, не потому что та дурно сварила, а просто ради своего удовольствия.
Так, видим мы,изощрялись грубые, невежественные помещики над своими крестьянами. Даже у самых добрых бар жизнь крепостных была невыносимой. У помещиков, от природы обладавших злым характером, она превращалась в сплошной ад.
Такие помещики не останавливались ни перед какими мучениями, истязаниями и даже перед убийством своих подданных. В особенности ярко показало дело известной Дарьи Салтыковой,или, как называл ее народ, Салтычихи, до чего может доходить озверевший помещик. “Эта Салтычиха, по смерти своего мужа, тоже жестокого помещика, в течении шести лет безнаказанно мучила своих крестьян, преимущественно женщин и девушек, а иногда и мужчин. Она била их скалкой, поленьями, утюгом, плетью, жгла им на голове волосы, лила на лицо горячую воду. её конюхи засекали по её приказанию до смерти людей кнутами и все это происходило не в глуши какой-нибудь, а в самой Москве, а также в подмосковном селе Салтыковой. Вот несколько случаев, раскрытых потом судебным следствием.
Дворового Хрисанфа Андреева помещица сама била кучерским кнутом, потом велела бить его своему конюху; потом выставила его на мороз и продержала всю ночь на морозе; на другой день опять била его палкой, жгла раскаленными щипцами и лила на голову горячую воду; когда несчастный упал она все продолжала колотить его. После этих истязаний она отправила избитаго, еще живого Андреева в свое подмосковное село, но по дороге несчастный умер.
Дворовую девушку Петрову она забила до смерти на возвратном пути с богомолья (Салтыкова, как и многие подобные изверги, отличилась большой набожностью). Прежде всего она взбила ее скалкой за нечисто вымытый пол. Затем конюх по её приказанию бил Петрову кнутом и загнал ее в пруд, а дело было в ноябре. Продержав ее несколько времени по горло в воде, Салтыкова вновь заставила ее мыть пол, но обессилевшая от побоев девушка уже не могла исполнить приказания. Тогда Салтычиха при помощи своего гайдука опять принялась бить ее и била до того, что к вечеру девушка скончалась.
Подобным же образом была забита до смерти батогами Прасковья Ларионова. Когда ее секли то Салтычиха кричала: “Бейте до смерти, я сама в ответе и никого не боюсь”. Когда тело убитой женщины повезли из Москвы, на него посадили её грудного младенца, который таки замерз по дороге на трупе своей матери.
Салтыкову обвиняли в убийстве 75 человек. Суд признал вполне доказанным убийство тридцати восьми человек, в убийстве двадцати шести оставил в подозрении.
Следствие о её преступлениях начиналось двадцать один рази каждый раз прекращалось без всяких последствий.
Наконец, после шестилетних проволочек, состоялось решение суда, по которому Салтычиха приговаривалась к наказанию кнутом и к ссылке в каторжную работу. По Высочайшему приказанию приговор был изменен и было велено лишить преступницу дворянского звания, продержать ее час времени у позорного столба, а потом надеть оковы и отвезти в один из женских монастырей подле какой-нибудь церкви, где посадить в подземную тюрьму. В такой подземной тюрьме Салтычиха просидела одиннадцать лет, а затем ее перевели в каменную тюрьму, пристроенную к церкви, где она прожила еще двадцать два года и даже родила там ребенка от своего сторожа.
Все чиновники, высшие и низшие, которые скрывали преступления Салтыковой, остались без всякого наказания.
Александр I в начале своего царствования, сознавая весь ужас крепостного права, носился с мыслями об его уничтожении. Но какизвестно, благими намерениями устлан ад, и после всех хороших обещаний, что оставив в полной силе прежнее крепостное право, ограничился ничтожным указом о вольных хлебопашцах.
При Александре не была даже ограничена власть помещика над крестьянами; в его царствование крестьян продолжали также мучить, как во времена Екатерины. Одна помещица, важная барыня, носила фальшивые волосы, которые ей расчесывал крепостной парикмахер. Чтобы никто не узнал, что у неё поддельные волосы, помещица держала этого парикмахера в железной клетке у себя в спальне. Он три года пробыл в таком заточении, а когда, наконец, ему удалось бежать, то на него страшно было взглянуть: он был бледен и сгорблен, как дряхлый старик. Между тем барыня обеспокоилась побегом парикмахера и хотела во что бы то ни стало отыскать его. Для этого она обратилась к самому Императору. Государь поднял на ноги всю полицию когда ему сообщили в чем было дело. Александр, вместо того, чтобы наказать ее, как требовал даже русский закон, позаботился лишь о том, как бы успокоить взволнованную помещицу. Ей объявили, что парикмахер утонул в Неве.
Одно из не исполненных намерений Александра, было также его намерение уничтожить продажу крестьян в розницу, без земли. По конец своей жизни он даже об этом и сам не знал, продаются в России люди или не продаются.
Однажды Граф Кочубей подходит в Государственном Совете к Николаю Ивановичу Тургеневу и говорит ему: “Представьте себе, государь уверен, что в России уже давно запрещена розничная продажа крестьян. а между тем напротив самого Зимнего дворца, в петербургском губернском правлении идет постоянный торг людьми.” Незадолго перед тем там была продана одна старуха за два рубля пятьдесят копеек в двух шагах от царскаго дворца.
Тайные общества.
Вот какова была общественная атмосфера, которая окружала молодую гвардию, возвратившуюся с военных походов по Западной Европы. Картины рабства, неуважения к правам личности, презрения общественных интересов невольно вызывали в ней сравнение с иной более благоустроенной общественной и культурной жизнью западно-европейских государств. Возбужденное общество напрасно ждало от правительства реформ. Пропасть между обществом и правительством делается все глубже и глубже. (Движение принимает революционный характер.) Понятно, какую массу горечи, какое возмущение вызывали русские порядки в людях, прошедших только что всю Европу и участвовавших в событиях, решавших и освобождение европейских национальностей от иноземного ига. Только на родине они оказывались бессильными сделать что нибудь для блага русского народа. Возбужденная мысль напряженно старается объяснить и разъяснить причины неустройства горячо любимой родины. Изучение и пример западно-европейских государств ясно показывает путь к изменению настоящего положения вещей: революция.
При Александре масонские ложи были терпимы правительством и поэтому приучали русское дворянство к составлению тайных обществ. Эти тайные общества составлялись очень легко, характера революционного сначала совершенно не носили. Хотя члены тайных обществ и собирались на заседания, но сами были не только известны всему обществу, но даже и полиции. Участие в этих тайных обществах не было до 1822 года запрещено даже чиновникам. Только лишь в 1822 году было указом велено отобрать у чиновников показания о принадлежности их к тайным обществами взять от них подписку с обещанием впредь в таковые не вступать. Члены таких тайных обществ большей частью были офицеры армии и гвардии. У них бывал обыкновенно общий стол. После обеда обыкновенно устраивались у них чтения, завязывалась оживленная беседа о положении России, о её общественных язвах, тяжелом положении народа и солдат. Эти общества благотворно влияли на своих членов, заставляли их вдумчиво относиться к положении России и к своему собственному поведению. Должно быть никогда до тех пор, даи после не царили в гвардии такие нравы как тогда. Так офицеры Преобженского и Семеновского полков совершенно отменили с общего согласия телесные наказания.
Офицеру, позволившему бы себе по отношению к солдату не только прибегнуть к физической силе, но даже употребить бранное слово, пришлось бы тотчас же оставить службу. Мало по малу такие отдельные общества расширялись в более обширные тайные общества.
Так 1816 г. в Петербурге под руководством Николая Муравьева и князя Трубецкого образовывается общество под названием Союза Спасения или “истинных и верных сынов отечества”. Своею целью оно ставит себе задачу: “содействовать в благих начинаниях правительства и искоренении всякого зла в управлении и в обществе”. Расширившись, в 1818 году “Союз Спасения” принимает новый устав, на манер немецкого Тугендбунда (общества, подготовившего национальное восстание против французов и название “Союза Благоденствия”.
Общество в новом своем виде ставит уже себе не только вышеупомянутую довольно неопределенную цель — содействовать благим начинаниям правительства — но решается добиваться конституционного порядка. В 1821 году Союз Благоденствия распадается,и на его месте образуются два новых тайных общества: Южное и Северное.
Северное общество, сосредоточенное главным образом в Петербурге, в главе которого стоял Рылеев, стояло за ограниченную монархию, в то время как Пестельи руководимое им Южное общество, главная квартира которого находилась в Тульчине Под. губерн., стояли за республиканский образ правления. Тайное общество принимало все большее число членов и таким образом становилось все затруднительнее самое существование общества. Александр прекрасно знал о недовольстве, царившем в стране и в армии, знал о существовании там тайных обществ и подумывал принять против них более или менее энергичные меры {Свидетельством этого служит собственноручная записка Александра, найденная после его смерти: “Есть слухи, писал Александр, что пагубный дух вольномыслия или либерализма разлит или, по крайней мере, сильно уже разливается между войсками; что в обеих армиях, равно каки в отдельных корпусах, есть по разным местам тайные общества или клубы, которые имеют притом секретных миссионеров для распространения своей партии.”}.исполнению этого намерения помешала ему смерть. Александр умирая не оставлял прямых наследников. Таким образом наследовать по праву должен был старший его брат Константин.
Константин Павлович был живым воплощением своего отца как по наружности, таки по характеру. Впрочем он был еще более безобразен, чем Павел. То-же калмыцкое лицо, чтои у Павла, вызывавшее в его детские годы различные пикантные догадки, еще более оттеняло это сходство.
Что касается его характера, то Массон еще в конце 18 столетия писал следующее: “Er ist der würdige Sohn seines Vaters: dieselben Sonderbarkeiten, dieselbe Heftigkeit, dieselbe Härte, dieselbe Unruhe. Er wird nie so viel Bildung und Geist haben, aber er verspricht ihm zu gleichen, ja sogar einst zu übertreffen in der Kunst, ein Dutzend armselige Automaten in Bewegung zu setzen.” (Он достойный сын своего отца: те же странности, та-же запальчивость, та-же суровость, то-же беспокойство. Он никогда не будет иметь столько образования и ума, но он обещает сравняться с ними быть может когда-нибудь превзойти его в искусстве привести в движение дюжину несчастных автоматов.) Константин был с детства мучением для своих близких. Екатерина желала дать своему внуку широкое образование. Константин отказывался, однако, чем то ни было заниматься, кроме военных упражнений. Екатерина, в 1796 году, женила Константина на принцессе Юлиане Саксен-Кобургской.
“Je plains d’avance son épouse” (заранее соболезную о его супруге), писал еще до женитьбы Растопчин. Действительно невыносимый характер Константина доставил его жене,известной под именем Анны Федоровны, много горя. Сам Константин, вспоминая об этом времени, говаривал. “молода была — янычар была”. После убиения Павла, Анна Федоровна возвратилась обратно в Германию и больше в Россию не являлась. Впрочем Константин вознаграждал себя за свое вынужденное вдовство довольно щедро,и его похождения принимал и иной раз вид скандалов. Лишь величайшей настойчивостью Константину удалось добиться в 1820 году развода.
После назначения своего наместником в Польше, Константин поселился в Бельведере, миленьком павильоне, который выстроила себе в очаровательной местности, недалеко от Лазенок (любимая резиденция последнего польского короля), некая француженка, с которой Константин состоял в нежных отношениях. К этому жилищу Константина никто не приближался без страха. В 1820 году Константин познакомился с очаровательной дочерью одного польского помещика Иоанной Грудзинской, был ею очарован и решился жениться на ней. Александр дал брату на это разрешение. Константин был повенчан с Грудзинской, причем она получила титул княгини Лович. Вместе с княжеским достоинством ей был присвоен в России титул светлости. Устроив свое домашнее счастье, Константин пожелал привести в ясность свое отношение к престолонаследию. Еще 1801, после мартовской трагедии, Константин сказал полковнику Николаю Александровичу Саблукову:
“Ну хорошая это была каша”.
“Хорошая действительно каша” — отвечал Саблуков — “и я весьма счастлив, что к ней не причастен.” “Это хорошо, друг мой” — сказал Константин, при чем присовокупил. “после того, что случилось, брат мой может царствовал, если хочет, но если бы престол достался мне когда-нибудь, то я, конечно, никогда его не приму. (Après ce qui est arrivé, mon frère peut regner, s’il veut; mais si le trône me revenais, jamais, je ne l’accepterais pas.) После женитьбы намерение отказаться от престола созревает окончательно у Константина и 1822 г. отказ этот принимает официальный характер, причем, однако, отречение решено было держать в тайне. Акт о назначении Николая наследником решено хранить в Успенском соборе. Списки с него должны находиться также в Совете, Синоде и Сенате. Николаю делаются только намеки обо всем случившемся, официально же его не извещают и до самого восшествия его на престол. Николай продолжает занимать довольно скромную для наследника русского престола роль дивизионного генерала.
Таково было положение вопроса о престолонаследии, когда получилось в Петербурге известие о смерти Александра. Смерть Александра, по всей вероятности, была последствием болезни, которой Император страдал в последнее время, однако, этому долго не верили как в России, таки в Западной Европе, памятуя хорошо еще о тех временах, когда по выражению Таллейрана, русские государи умирали от других болезней. К письму с известием о смерти Александра барон Дибич присовокупляет.
“С покорностью ожидаю повелений от нового нашего законного государя,Императора Константина Павловича.”
Очевидно, что даже самые близкие к Александру лица не знали об отказе Константина от престола.
По получении известия о смерти Александра Николай, а за ним весь двор и гвардия присягнули Императору Константину. В Варшаву к Константину был послан ряд курьер и нарочных с докладом к новому Императору. Посмотрим, что происходило в это время в Варшаве.
Константин получил двумя днями раньше от Императрицы в Петербурге,известие о смерти Александра, с вышеупомянутым обращением Дибича к нему, как к законному Императору. Несмотря на это он решил остаться при своем прежнем намерении. Очевидно, положение Русского Самодержца,и связанная с ним перспектива, умереть так, как умер Павел, не прельщали его. А быть может, впрочем, они не надеялся мирно занять престол, зная, что его ненавидели в войске не меньше, чем самого Николая. Как бы то ни было он принес присягу на верность Николаю и заставил войско поступить также. Больше двух недель братья уступали друг другу престол, хотя несмотря на просьбу Николая, Константин отказывался приехать в Петербург и там отказать официально от престола.
Воцарившееся междуцарствие повело к тому, что почти что забыли даже своевременно похоронить Александра. На запросы, делаемые из Тагонрога к цесаревичу, получался ответ. обратиться за распоряжениями от кого следует в Петербург. В Петербурге же ждали повелений из Варшавы.
В сущности не знали даже где находить Императора, которому присягнула вся Россия;иные думали, что Константин на дороге в Таганрог, другие полагали, что он отправился в Петербург. Неопределенное положение местности дошло до того, что, например, к генералу Михайловскому Данилевскому, командовавшему в то время в Кременчуге бригадой, приехал от корпусного командира, генерала Рота, жандарм с циркулярным предписанием от главнокомандующего, спрашивавшаго, неизвестно ли бригадному начальству местопребывание Императора Константина,и не проезжал ли государь в Таганрог, и по какой дороге. С подобным вопросом жандарм должен был объехать расположение всего третьего корпуса. “Таким образом. — Пишет Данилевский — “российского самодержца отыскивали посредством военной полиции”.
Наконец 12-го октября Николай решается вступить на престол. Известия о заговоре доставлены предателямии Николай Павлович пишет Князю Петру Михайловичу Волконскому: “Воля Божья и приговор Братний надо мной совершается! 14-го числа я буду Государь или мертв.” К горькому сожалению всей России оправдалось первое предположение Николая,и смерть настигла не Николая, а первых мучеников русской революции: Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина, Каховскаго, позорная смерть на виселице.
Посмотрим, что происходило в то время в среде членов тайных обществ, и к каким решениям они пришли.
“Более года прежде сего” — пишет Бестужев в своем описании первых начинаний декабристов после 27 ноября — “в разговорах наших я привык слышать от Рылеева, что смертьи мператора назначена обществом эпохой для начатия действий оного,и когда я узнал о съезде во дворце, по случаю нечаянной смерти царя, о замешательстве наследников престола, о назначении присяги Константину, тотчас бросился к Рылееву. Рылеев, оказалось, совершенно ни о чем не знал. Число членов общества, находившихся в Петербурге, было не велико, однако, решено было вечером собраться. “С сей минуты”, передает Бестужев, “дом Рылеева сделался сборным пунктом наших совещаний, а он душой оных.” Вопрос о решительных действиях дискутировался и Рылеев произносил свои вдохновенные речи. Однако, несмотря на успех пропаганды и прибытие новых членов, у заговорщиков не было больших надежд на успех. Никто не мог ручаться за целый полк. Ротные командиры, члены тайного общества, могли рассчитывать в самом лучшем случае только на свои роты.
В упомянутых уже нами записках Н. А. Бестужев об этом пишет.
“Часто в разговорах наших сомнение насчет успеха выражалось очень положительно.
Не менее того мы видели необходимость действовать; чувствовали надобность пробудить Россию. Рылеев всегда говаривал. “Предвижу, что не будет успеха, но потрясение необходимо. Тактика революции заключается в одном слове: дерзай,и ежели это будет несчастливо, мы своей неудачей научили других.”
Эта неуверенность в успехе, заставила многих, в том числе избраннаго впоследствии диктатором князя Трубецкаго, высказаться против решительных действий. Большинство все же надеялось увлечь за собой по крайней мере часть гвардии, тем более, что Николай был ненавидим в военных сферах. Насколько мнение их было обосновано видно из разговора, происходившего между Петербургским Генерал-Губернатором Милорадовичем и Принцом Евгением Вюртембергским о возможности.
После вступления на престол Николая Милорадович сказал, что сомневается в успехе, так как гвардия не любит Николая. “О каком успехе вы говорите?” возразил ему удивленный принц. Престол должен перейдти к Николаю, если Константин будет упорствовать в своем отречении. При чем тут гвардия?”
“Совершенно справедливо”, отвечал граф, “им не следует иметь голоса, но это обратилось у них уже в привычку, почти в инстинкт.”
Так решено было действовать.
“Нас по справедливости назвали бы подлецами” — писал впоследствии в своих записках декабрист Пущин — “если бы мы пропустили нынешний единственный случай.”
Влияние, хотя не решительно,имело на это решение, обнаруженное предательство некоторых лиц, состоявших в близких отношениях с некоторыми членами тайного общества.
Предателей этих было четыре:
Шервуд, Майборода, Комарови Ростопчин. Шервуди Майборода, ставши предателями, предложили правительству свои услуги в качестве шпионов. Шервуд был возведен в дворянское достоинство и ему был пожалован титул “Верный”.
Как у нас ведется и до сих пор высшие награды домом Романовых даются царским любовникам, любовницам, предателями шпионам, щедро был награжден и Комарови назначен впоследствии губернатором в Симбирск.
Впрочем впоследствии как Комарову, таки Шервуду очень не посчастливилось. Оба были выгнаны со службы. Очевидно, даже для царского правительства, как не трудно достигнуть такого совершенства, они оказались чересчур большими негодяями. Ростовцев предал с большой изысканностью и с мелодраматическими сценами. Написав донос, он пошел на обед к князю Оболенскому и передал ему при этом копию с письма своего Николаю Павловичу и переданный им ему же список заговорщиков.
“Здесь” — пишет Герцен — “мы должны обратить внимание на одно историческое различие: Незабвенный Июда Искариот предал после вечерней трапезы, Ростовцев же сначала выдал своих друзейи лишь после ел с ними. Различие, как мы видим, существенное!” Затем Ростовцев был назначен по пост в генерал-адьютанты.
И так заговор решен. Наступает по словам Николая “роковой день” 14 декабря. Мы не станем описывать подробно всем известное поражение этого события. Около 2000 солдат собралось на Сенатской площади и построилось в каре. Среди солдат виднелось, как описывает сам Николай, несколько “фрачников гнусного вида”.
После неудачной атаки кавалерии, пущена была в ход артиллерия,и мятежники были разбиты на голову. Теперь после 9 января часто сравнивают мужественное поведение Николая I 14 декабря с поведением Николая II в такое значительное кровавое воскресенье. На самом же деле оказывается, что Николай Первый был не храбрее Николая Последнего и причины, побудившие его только после долгого колебания пустить в дело оружие далеко не были боязнью пролить невинную кровь. Впрочем предоставим ему самому слово:
“Выехав на площадь” — пишет Николай — “желал я осмотреть, не будет ли возможности, окружив толпу, принудить к сдаче без кровопролития. В это время сделали по мне залп. Пули просвистали мне через голову и , к счастью, никого из нас не ранили; рабочие Исакиевскаго собора из-за забора начали кидать в нас поленам и, надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог бы сообщиться черни,и тогда бы окруженные ею войска стали бы в самом трудном положении.”
“Я согласился”,– продолжает Николай –испробовать атаковать кавалерией. Конная гвардия первая атаковала по эскадронно, но ничего не могли произвести и по темноте,и от гололедицы, но в особенности, не имея отпущенных палашей; противники в сомкнутой колонне имели всю выгоду на своей стороне и многих тяжело ранили, в том числе ротмистр Велио лишился руки. Кавалергардский полк равномерно ходил в атаку, но без большого успеха.”
После неудавшихся попыток сломить мятежников, Николай совершенно растерялся.
Тогда приехавший только-чтоиз Варшавы Толь довольно грубо сказал ему: “Государь, прикажите очистить площадь картечьюили откажитесь от престола. Лишь тогда Николай отдал приказ двинуть артиллерию, хотя затем всю жизнь не мог простить он Толю этой фразы. Михаил Бестужев с московцами спустился на Неву, желая идти по льду в Петропавловскую крепость и занять ее. Лед не выдержал, образовалась полынья и масса солдат потонула. Артиллерия продолжала осыпать ядрами мятежников. Возможность дальнейшего сопротивления исчезла. Уцелевшие солдаты бросились на Васильевские и им оставалось только сдаться. Участь возстания была решена.
Суд над декабристами.
После того как восстание в Петербурге было сломлено окончательно, после того как на юге Муравьев-Апостол должен был сдаться Роту, восставшим нечего было ждать милости от Николая. Злопамятный, мелкий, трусливый характер Николая совершенно был чужд того рыцарскаго духа, который приписывают ему придворные и официальные историки.
“Pas de miséricorde pour ceux-là” писал он Константину.
Николаем была назначена так называемая следственная комиссия. В эту комиссию вошли следующие лица: Великий Князь Михаил Павлович, военный министр Татинцев, петербургский военный генерал-губернатор Голенищев Кутузов и генерал-адъютанты Бенкендорф, Леватов и Потопов.
Николай готовился страшно отомстить своим врагам.
Посмотрим как велось следствие.
Бесспорно, что многие из подсудимых приводились к государю для допроса со связанными руками назад веревками. Некоторых декабристов вели даже по улицам со связанными руками. Так, например, капитан-лейтенанты: Торсон и Николай Бестужев препровождены были во дворец в подобном виде. В уцелевших записках бывших декабристов этот печальный факт подтверждается самым положительным образом. Затем бывали случаи, что государь повелевал некоторых заковывать в кандалы; в подобном положении иным приходилось оставаться более или менее продолжительное время, смотря по степени их дальнейшего упорства; к такому испытанию нужно еще присоединить соответственную пищу, посещения священника, назидательные увещания, сырой каземат, угрозы пытки со стороны некоторых членов комитета, строгое одиночное заключение и проч. Само собой разумеется, что декабристы не могли одинаковым образом выдержать удручающего влияния обстоятельств, одни пали ранее, другие держались долее. Под влиянием физического и нравственнаго гнета писались показания, в которых подсудимые при первых допросах отказывали комитету;иной раз проявлялось даже с избытком раскаяние.
Николай Бестужев в своих воспоминаниях пишет.
“Комитет употреблял все непозволительные средства: в начале обещали прощение; впоследствии, когда все было открыто,и когда не для чего было щадить подсудимых, присовокуплялись угрозы, даже стращали пыткой. Комитет налагал дань на родственные связи, на дружбу; все хитрости и подлости были употреблены.”
Такие же страшные картины следственной обстановки оставили фон-Визин и барон Розен.
По словам фон-Визина: “Обвиняемые содержались в самом строгом заточении, в крепостных казематах и беспрестанном ожидании и страхе быть подвергнутыми пытке, если будут упорствовать в запирательстве. Многие из них слышали из уст самих членов следственной комиссии такие угрозы.
Против узников употребляли средства, которые поражали их воображение и тревожили дух, раздражая его то страхом мучений, то обманчивыми надеждами, чтобы только исторгнуть их признания. Ночью внезапно открывалась дверь каземата; на голову заключенного накидывали покрывало, вели его по коридорами по крепостным переходам в ярко освещенную залу присутствия.
Тут, по снятии с него покрывала, члены комитета делали ему вопросы на жизнь и смерть,и не давая времени образумиться, с грубостью требовали ответов мгновенных и положительных. Царским именем обещали подсудимому помилование за чистосердечное признание, не принимали никаких оправданий, выдумывали небывалые показания, будто бы сделанные товарищами,и часто даже отказывали в очных ставках.
Кто не давал желаемых ими ответов, по неведению происшествий, о которых его спрашивали,или из опасения необдуманным словом погубить невинных, того переводили в темный и сырой каземат, давали есть один хлеб с водой и обременяли тяжкими ручными и ножными кандалами. После того, могли признания обвиняемых, вынужденные такими насильственными средствами, почитаться добровольными? Часто они были не истины,и показания некоторых обвиняемых, упавших духом, содержали в себе вещи, несбыточные и до того нелепые, что человек в здравом уме и с полным сознанием никак не мог бы наговорить такого вздора во вред себе и товарищам.”
Под конец для характеристики инквизиционнаго характера этого следствия приведем еще только показания барона Розена.
“Припомните” — пишет он — “как содержались по этому делу арестанты в крепости,их казематы; надевали наручники, кандалы; на некоторых и то и другое одновременно, уменьшали пищу, беспрестанно тревожили сон их, отнимали последний слабый свет, проникавший чрез амбразуру крепостной стены в окошечко с решеткой частого переплета, железных пластинок и согласитесь, что эти меры жестче испанского сапога британского короля Иакова II и всех прочих орудий пытки. Пытка при Иакове несколько минут, часов, иногда в присутствии короля, а наша крепость продолжалась несколько месяцев.”
Комитет решил предать верховному уголовному суду 121 человек. Из них принадлежали к северному обществу 61, к южному 37, к обществу соединенных славян 23.
Пять подсудимых были приговорены к смертной казни. Эти пять были: Павел Пестель, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьев.Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Петр Каховский. Остальные по смягчению приговора были приговорены к более или менее продолжительным каторжным работами ссылке в Сибирь.
На ночь на 13 июля, на валу Петропавловской крепости устроен был помост с виселицей. Туда были приведены осужденные и после совершения над всеми обряда разжалования, было приступлено к исполнению приговора над осужденными к повешению.
Рылеев, Сергей Муравьев-Апостоли Михаил Бестужев-Рюмин сорвались с петель, причем одиниз них сказал. “Чорт побери, у нас в России даже повесить как следует не умеют.” Несмотря на то, что по закону в таком случае следует помилование их повесили еще раз. Тела были скоро сняты и погребены неизвестно где.
14 июля на сенатской площади отслужено было “как бы в очищение”, по словам Бенкендорфа, “этого места от посрамивших его злодеяний и вместе с тем в поминовение павших 14 Декабря жертв чести и своего дела”, благодарственное молебствие.
Но и даже тогда нашелся священник, не принимавший участие в очистительном молебствии.
Протоиерей Мысловский в то время в черном облачении служил в Казанском соборе панихиду. Случайные богомольцы слыхали произнесенные Мысловским имена: Сергея, Павла, Михаила, Кондратия, Петра. Это были имена 5 повешенных декабристов.
Восстание 14 Декабря подавлено, потоплено в крови. Участники восстания тяжело поплатились за свое самоотвержение, за свою горячую любовь к родине. Николай празднует торжественно свою победу и едет в Москву короноваться. Начинается тридцатилетнее царствование “трудно забываемого”, по меткому выражению Герцена. Николай был по натуре своей тирани ярый поклонник абсолютизма. Целью своей жизни Николай поставил сделаться неограниченным властелином России и беспощадно подавлял всякую оппозиционную и революционную попытку. Подавлять революции не только в России, но в всей Европе — было как бы жизненным призванием Николая I. Цепь шпионская и полицейская тесно обхватила несчастную Россию. Знаменитое третье отделение и не менее знаменитый начальник его Бенкендорф безраздельно господствовали во всех отраслях правления. Бенкендорф, зверь в образе человека, был правой рукой Николая, пока его не столкнул Клейнмихель, Аракчеевская креатура,и не заставил 1844 подать в отставку. Место Бенкендорфа занял граф Орлов, которого Николай третировал иногда как мальчишку, но который, говорит один немец, сосредоточивает в своих руках власть большую, чем какой-нибудь первый министр. все власти дрожали перед третьим отделением и не один чиновник, как высоко он ни был бы поставлен, и не один помещик, как богат и знатен он бы не был, не чувствовал себя в безопасности от всемогущего начальника третьего отделения.
Современная наука казалась Николаю совершенно излишней роскошью и в особенности начиная с 1848 г., Николай наложил на прессу и университеты железные оковы. Закрыт был доступ в Россию заграничной прессы. Министр народного просвещения Тишков, был человек совершенно в духе Николая; немногим лучше были князь Ливен и последовавший за ним Уваров. Уваров в 1833 устроил в Киеве университет, но постарался препятствовать свободе преподавания и окончательно убил всякую охоту к занятиям как у профессоров, таки студентов. Студенты университетов — как описывают современники — в особенности провинциальных, пьянствовали, играли и занимались удалыми приключениями, драками с полицией, с кузнецами и другим рабочим народом. Даже в Петербурге не редко мертвецки пьяные студенты валялись по улицам. Николай довел учащуюся молодежь до последней степени унижения, закрыл польские университеты, уничтожил в России окончательно следы умственного движения.
В Казани профессор государственного права читал свои лекции по своду законов, из свода он выбрал те статьи, которые ему были нужны и читал их без всякого изменения в тексте, как законоучитель выбирает буквально слова катехизиса. Вставить свое слово ему запрещалось, он мог внести ересь в чистоту идей русского государственного права. С этой целью профессором государственного права сделан был поляк, удаленный в Казань по политической неблагонадежности.
Распоряжение оправдывалось его неблагонадежностью. После 1848 даже Уваров, беспрекословно подчинявшийся всем капризам Николая, показался ему чересчур либеральными должен был выйти в отставку. Уваров был в особенности уязвлен сатирой, написанной на него в 1835 году Пушкиным, посвященной им наследнику Уварова князю Юсупову: “На выздоровление Лукилиса”. По этому поводу Пушкина позвали к Бенкендорфу. “Вы написали на Уварова сатиру!” сказал ему грозный начальник третьяго отделения. “Нет, это я написал на Вас. ответил ему Пушкин. Бенкендорф был повергнут в совершенное изумление. “Помилуйте, там сказано, что не буду больше красть казенные дрова. Разве я краду казенные дрова?” “А Уваров крадет разве казенные дрова, что он принял это на себя?” Бенкендорфу пришлось замолчать, но с тех пор ненависть Уварова не знала никаких границ и надо полагать, что он был или составителем анонимных писем, послуживших поводом к дуэли Пушкина с бароном Д’Антеса,или по меньшей мере имел весьма близкое отношение ких составителям. К этой придворной камарильи относятся известныя слова Лермонтова:
А вы, надменные потомки
известной подлостью прославленных родов,
Пятою рабскою поправшие обломки,
игрою счастья обиженных родов.
Вы жадною толпой стоящие у трона
Свободы, гения и славы палачи!
Еще хуже обстояло дело с русским просвещением во времена Тиронскаго-Тихматоваи Норова. Во времена Норова сделались популярными слова князя Меньшикова: “Прежде просвещение тащилось у нас как ленивая лошадь, но все же шло на четырех ногах, теперь идет оно на трех да еще с норовистой лошадью”.
Во времена Николая жили или начали свою литературную деятельность славнейшие русские поэты и писатели: Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Достоевский, Некрасов, Гончаров, Белинский, Тургенев, Герцен, Огарев, Коромаров, Гоголь, Кольцов и многие другие второстепенные. Им приходилось действовать при ужасных цензурных условиях. Цензура не пропускала не только идеи, на даже намеки на них. Такие писатели как Белинский, Некрасов должны были писать и разбирать повести или стихи.
“Какое ужасное положение” — говорит Некрасов — “всякий человек, который имеет сказать что-нибудь обществу, должен непременно выработать из себя художника.” Стоном стонала Русь под железной рукой Николая. Все же тридцатилетнее царствование почти все прошло в непрерывных войнах и усмирениях российских бунтов и подавлении европейских революций. В своей собственной семье Николай был таким же деспотом, каким он были на троне.
Николай считал брак своей старшей дочери Марии с одним из Богарне мезальянсом и терпеть не мог её мужа. После смерти мужа Мария вышла замуж за Графа Стречанова. Другая дочь Ольга безумно любила Князя Александра Ивановича Барятинскаго, блестящего гусарского офицера. Николай сослал его на Кавказ и Барятинский несмотря на свою храбрость долго оставался у него в немилости, дочь свою же выдал за несимпатичного ей Вюртембергского наследника.
Вешняя политика Николая I.
Внешней политикой руководил во время царствования Николая граф Несельроде, который впрочем, как и большинство других министров беспрекословно подчинялся желаниям Николая. Вскоре после декабристкого восстания Персы напали на Россию, но были отбиты Ермоловым. Ермолов был неприятен как Николаю, относившемуся к нему уже издавна подозрительно, таки Нессельроде,и по этому вскоре замещен Пасковичем. 22 февраля 1821 года он заключил туркманчанский мир.
По этому миру России достались Гривань и Нахичевань,и кроме того 20 миллионов военной контрибуции. Армяне вступали под покровительство русского правительства, которое постаралось их ограбить уже в царствование Николая II. В виду несоблюдения султаном Аккерманскаго договора 1826 года, Николай двинул в 1827 году свои войска к турецкой границе. Николай воспользовался греческим вопросом, чтобы привлечь Англию и Францию к совместным действиям против Порты.
В октябре того же года союзный флот уничтожил турецкий в значительной битве при Наварине. Затем в 1828 году продолжалась война против Турции, как в Европе, таки в Азии. Замечательно, что в Молдавиии Валахи и разыгрались почти те-же сцены, как и теперь на полях Манджурии. Главнокомандующий должен был исполнять все нелепые приказания, присылаемые Николаем, и являться ответственным лицом. Несмотря на многочисленные просьбы графа Витгенштейна об увольнении, Николай не отпускал его. Понятно, что война велась при таких условиях и не особенно удачно. Удачнее была война на Кавказе. Взята была неприступная крепость Карса. Людей, конечно, при этом не жалели. Благо да еще и до сих пор пушечного мяса в России достаточно.
Наконец, в 1829 году, был заключен Андрианопольский мир, причем Россия захватила опять часть Кавказа. На Кавказе шла во время царствования Николая почти непрерывная война. Горцы не хотели даром отдавать свою свободу а время от времени подымали отчаянные восстания. Кавказские войны стоили России тысячи людей и миллионы рублей. Война эта продолжалась около двадцати лет.
В особенности много беспокойства причинил русским генералам знаменитый вождь Мюридов Шамиль. Только лишь в царствование Александра удалось после громадных жертв покорить Кавказ.
Николай хотя и не одобрял нарушение конституции Карлом X, но был враждебно настроен против “похитителя престола” Луи-Филиппа. Он отозвал всех русских из Франции, а французам запретил проживание в России {Последнее распоряжение ему пришлось через пару дней взять обратно.}. Дибич был направлен в Берлин с целью склонить Пруссию к совместным действиям против французской революции и добиться разрешения для прохода русских войск в Голландию, король которой Вильгельм просил у Николая помощь против вступившей там революции. Миссия Дибича окончилась неудачно и ему пришлось возвратиться не солоно хлебавши обратно в Россию, тем более, что он там нужен Николаю для подавления польского восстания.
Еще декабрист Лунин предсказал Константину, когда тот не хотел принять престола, что ему придется когда-нибудь еще бежать из Варшавы {Слова Лунина: “Я выезжаю добровольно из Варшавы, как Вы сами знаете, а вот Вы, помяните мое слово, от того, что не хотели нас послушать, не выберетесь добром из Варшавы.”}.
и действительно 29 ноября 1830 года ему пришлось удрать в одной рубашке через черный ход от толпы ворвавшихся в Бельведере учеников военной школы. Многие из его приближенных были убиты. Большинство польской армии пристало к восставшим. Было образовано временное правительство, в составе князей Чарторижскаго, Радзивилла, Леневиля, Хлопицкаго и др. Николай не пожелал вести с восставшими никаких переговоров. В сейме решено было свергнуть дом Романовых с польского престола.
Дибич был назначен генерал-губернатором в Польшу с неограниченными полномочиями. Дибич был страшный пьяница и за ним ехал постоянно казак с холодным пуншем на готове. После смерти Дибича, назначен был главнокомандующим Паскевич, которому и удалось наконец сломить революцию в Польше. Паскевич стал творить тогда над побежденными поляками суди расправу: Уничтожена конституция, распущено польское войско, введен сильный русский гарнизон в Варшаву, тысячи сосланы в Сибирь, конфискованы многочисленные имения и отобрано имущество. Большинство из конфискованных имений пожалованы в виде монархов дворян православного вероисповедания.
Николай помогал также и султану в борьбе против восставшего вассала. За это султан обязался не пропускать иностранных судов в черное море. Николай был вообще любимцем то придворно-ханжески-набожной камарильи, сосредоточивавшейся при различных европейских дворах, в особенности при Берлинском. Они видали в нем естественного защитника Европейского абсолютизма и непримиримого врага всяких революций и когда 1849 в Венгрии и Семигории вспыхнула революция, новый Император Австрийский Франц-Йозеф, прибегнул к помощи Николая, который, конечно, не замедлил ее оказать и только благодаря помощи Николая была подавлена Венгерская революция. Как описывает один современник, русская армия возвратилась из венгерского похода и была в восторге от венгерцев. Офицеры своими рассказами увлекли все общество. Все восхваляли венгерцев и ругали немцев. Русские чиновники давно привыкли ненавидеть немцев, которые отбивали у них лучшие места. Ненависть к немцам была так велика, что находились смельчаки, которые говорили, что все бедствия наши происходят от того, что государи русские из немцев.
Трудно было найти людей, которые могли бы так ловко говорить о подобных вещах, как смельчаки того времени, они достигли виртуозности в искусстве быть вполне понятными для своей аудитории и все таки ничего не сказать запрещенного. В особенности цари из немцев составляли весьма скользкую, но за то весьма пикантную тему. Русский народ так остроумен, что погрузившись в раболепие по самую маковку, он не в силах сдержать себя, когда его раззадорят и начнет козырять грациозными блесками на счет Бога и на счет Государя.
Именно такой задор внесли с собой офицеры, возвратившиеся из венгерского похода. “Цари из немцев заставляли хохотать до упаду. Князя Рюриковичи, говорили остряки, были невежественный народ, они икали и рычали за столом от редьки и квасу; они были мужики и держали себя, как мужики, но за то же оне были русские и по духу и по чувствам. При них народ был свободен, крепостного права не было, существовало вече и боярами крестьянам, всем было хорошо. А как пошли эти татары да немцы, Годуновы да какой то там Гольштейн. Готорнский дом, неизвестно с чего воцарившийся на Руси, так все пошло на выворот. Народ закрепостили, бояр превратили в царскую дворню; эти лакеи с гордостью стали называть себя дворянами.
Что не царица, то немка; у себя дома белье полоскала, а тут поди какую барыню разыгрывает и капли одной русской крови в этих Императорах нет, по чувствами по взглядам они немцы с головы до ног, ни говорить ни писать грамотно по-русски не умеют. Действительно Николай писал безграмотно. Немцы они, немцы и кроме того происходят от Павла, незаконнаго сына Екатерины и отец то его неизвестен, одни говорят Чернышев, другие Салтыков, а третьи какой то Стрельин, Бог знает, откуда взявшийся и куда пропавший. Для подтверждения сказанного указывали на рукописные записки Екатерины II. Действительно Екатерина прямо говорит в них, что Петр признавал её детей незаконными и приводит его слова: я право не знаю откуда берет она свои беременности!
После захвата французского престола Наполеоном III, Николай сравнительно быстро согласился признать его королем, аккредитовал Киселева в качестве посланника при французском дворе, так как видел в его восшествии на престол торжество монархических принципов над революцией. Однако, в своих письмах к нему употреблял, так как он всеи встал монархом не “милостью Божьей”, обращение не “Monsieur mon frère”, как это принято между равноправными государями, а “Mon bon ami”. Правительство в Париже очень огорчалась по этому поводу, однако приняло очень любезно Киселева и не предприняло по этому поводу никаких шагов. Месть Наполеона обнаружилась лишь в его союзе с Англией; отомстил, как оказалось, он ему довольно основательно.
Николай совершенно был ослеплен своим положением в Европе и полагал, что для него не существует ничего невозможного и что вся Европа должна ему беспрекословно подчиняться. По какому то ничтожному поводу загорелась война с Турцией. Франция, Англия и Сардиния присоединились к ней, Россия же осталась одинокой без союзников. Крымская война обнаружила всю гниль Николаевского режима, показала Европе, как теперь Японская, что Россия это исполин на глиняных ногах. Как и в Японской войне, русские были побеждены, потому что русские далеко отстали по своей военной технике от своих союзников, потому что в России не было хороших дорог, потому-то господствовали страшное казнокрадство и полная дезорганизация в правлении, как гражданском, таки военном.
Так например еще долго после войны два генерала спорили под чьим подчинением находились какие то два полка, которые только потому и не были двинуты в дело, что неизвестно от кого им надо было получать приказание. В одной французской карикатуре того времени, главнокомандующий Горчаков изображался в следующем виде: В одной руке держит он “Ordre” в другой Contreordre, на губах у него стоит Desordre. Николай был глубоко потрясен поражением и позором, постигшим его. Его самолюбие не могло стерпеть этого. Как многие утверждают он принял яд и скончался в 1855 году 2 марта. Никто не помянул его добрым. Вся Россия посылала проклятия ему и в гроб.
Конец.