📑 История Русской страны с древнейших времен. Забелин И.Е.

История Русской страны

с древнейших времен.

История Русской жизни с древнейших времен.
Сочинение Ивана Забелина. Часть 1. Глава 4.

Вступление. Геродотова Скифия и ее обитатели. Скифы-земледельцы и Скифы-кочевники. Их западные, северные и восточные соседи. Легенда о Савроматах. Приметы древних жилищ Славянства. Торговый путь от Днепра к Уралу. Поход на Скифов Персидского Дария.

 

Русскую Историю начинают с половины девятого века, именно с 862 г., почитая первым ее событием призвание трех братьев Варягов. Конечно, так начинается История династическая, государственная. Однако первым самостоятельным делом нашего Славянства было не призвание, а изгнание Варягов, как притеснителей и поработителей. Если вообще история народа должна начинаться с той минуты, когда в народе пробуждается сознание своих сил и своих нужд, то именно в нашей Истории это самое изгнание Варягов представляется самым начальным и в истинном смысле передовым движением нашей исторической жизни. Из него, как из жизненного семени, выросли и расплодились все последующие события. Это был на самом деле истинный корень Русской жизни, от которого стала расти Русская Земля, и пошло дальнейшее развитие Русской народности. Этот корень заключал в себе самый существенный сок жизни, именно стремление к политической народной самостоятельности и свободе, к политической независимости от чужого ига. Призвание Варягов было уже плодом этой первоначальной коренной Русской идеи, которая после долгих усилий создала наконец и Русскую самостоятельность и Русское государство.

Сбросивши со себя иго чужой притеснительной власти, наши Славяне стали управляться сами по себе. Но домашняя власть оказалась негоднее чужеземной. Понятия о братском равенстве возбуждали ревность, зависть и ненависть между родами, которые хотели владычествовать над Землею. Со всех сторон встала обида и неправда, начались несогласия, ссоры и междоусобия. Земля должна была погибнуть. Варяги снова стали бы в ней господствовать, так как и первое их господство по всему вероятью случилось от таких же домашних ссор и несогласий.

На этот раз народ образумился скоро. По летописным годам не прошло и одного года по изгнании Варягов, а по другим свидетельствам не прошло и трех лет, как он собрался на общую думу и решил так:

“Поищем себе князя, который бы владел нами и судил нас по правде, рядил бы нас по ряду, по уговору, как уговоримся”.

Князь был отыскан, как и следовало, где-то за морем, совсем чужой домашним владыкам Земли, но верно старый знакомый и старый друг, которого призвать на княженье были все согласны.

Так однажды случилось посреди европейских рыцарей, в Иерусалимском королевстве, во время крестовых походов (1200–1215 г.). Глава этого королевства, раздираемого внутренними смутами, опустошенного голодом и мором, король Аморий помер; вскоре после него скончались его малолетний сын и супруга. Наследницею королевства осталась только дочь. Между тем Сирийские бароны и вельможи, измученные собственными раздорами, точно также, как наши Ильменские Славяне, все желали крепкой власти, такого государя, который мог бы ими управлять. Супругом дочери умершего короля мог быть избран каждый из них. “Но они страшились, чтобы зависть не породила новых раздоров и чтобы дух совместничества и козней не ослабил власти избранного на царство. Совет баронов определил испросить царя от Запада и обратиться к отечеству Годфредов и Бодуинов (во Францию), к народу родившему столько героев для крестовых войн и столько знаменитых защитников Св. Земли” {История Крестов, походов Мишо, Ч. III, кн. XII, стр. 373.}.

Как все это сходно с положением и направлением дел на нашем диком Севере, почти за 400 лет до этого Рыцарского события. Одни и те же причины порождают одни и те же следствия и очень многое в истории люди вовсе не заимствуют друг у друга, а приходят к известному решению или к известному концу только в силу однородных положений и однородных идей жизни. Вот почему нельзя думать, что призвание наших Варягов есть сага, легенда, заимствованная из одного источника со сказанием Видукинда (писавшего в 967 г.) о подобном же призвании Бриттами воинственных Саксов {Г. Куник: Зап. И. А. Н. VI, прилож. No 2, стр. 60.}.

По самому древнему свидетельству, которое не знает Варягов-Русь, а знает только обыкновенных Варягов, призывать на княженье этих заморских Варягов ходили: Русь, Чудь, Словени, Кривичи {Никифора патриарха летописец вскоре, по списку 13 века. См. Полн. Собр. Р. Летописей I, стр. 251.}. Ходила следовательно сама Русь, южная, Киевская Славянская область и стало быть целый союз тех племен, которые жили по торговому пути от Балтийского в Черное море, из Варяг в Греки. Варяги, владычествуя в Северной Области, конечно, распространяли свои притеснения и на Киев, потому что Новгород и Киев, как торговые центры, смотревшие пристально на Царьград, искони должны были жить одною жизнью: что делалось в Новгороде, то самое скоро обозначалось и в Киеве, и на оборота: что делалось с Русскими в Царьграде, то есть какое горе и затруднение постигало Киев, то самое тотчас становилось известным и в далеком Новгороде. Оба города платили дань чужеземцам, Новгород — Варягам, Киев — Хозарам. Оба города следовательно могли естественно и по необходимости остановиться на одном общем решении призвать доброго защитника от обид и насилий чужой власти.

Они решились на очень простое дело: вместо чужой, варяжско-хозарской власти они решились установить у себя свою Русскую власть и верным и надежным орудием для этого избрали третье постороннее лицо.

Земские послы, придя к Варягам, и зовя их на княженье высказали им приснопамятную речь:

“Земля наша велика и обильна, говорили они, а наряда (порядка) в ней нетуть. Пойдите к нам княжить и владеть нами”.

Многие находили и теперь еще находят в этих простодушных словах великое наивное и невинное детство, свойственное только самым первобытным дикарям.

Но ведь тоже самое говорили пред Французским королем послы от Сирийских вельмож и баронов, прося у него, как милости, дать им в государи рыцаря или барона способного сохранить остатки несчастного Иерусалимского королевства.

Эти слова потому и кажутся столько детски-невинными, что изображаюсь на самом деле детское беззащитное положение жизни и вполне, прямодушно, без малейшего лукавства выражают истинное состояние жизненных отношений.

Если мы поймем, что правильная и правдивая власть для народного общества также необходима, как насущный хлеб, если до сих пор великие государства и народы все еще усердно и с великими жертвами разрабатывают и всеми силами стараются установить у себя такую власть; если мы поймем, что в этом заключается главнейшая из задач человеческого общежития и развития”, — то наивная речь наших древних прадедов, раскроет нам только их великую житейскую мудрость, а вместе с тем и основную черту Русской жизни.

Деды не умели выносить чужого владычества; но они не умели также выносить и самовластия своих домашних владык, поэтому рано ли, поздно ли, смотря по обстоятельствам, сбрасывали со себя и чужеземные цепи и цепи доморощенные, и охотно отдавались во власть владыке избранному всенародно, лишь бы соблюдал он всеобщую правду и порядок. Так был избран и Михаил Романов.

Они искали только одного: народной независимости и земской правды и порядка; а того же самого ищут все народы и в наше время. Стало быть наша История со самого начала пошла по такому пути, который и теперь почитается наиболее правильным и желанным.

Но чтобы попасть на этот прямой путь, нужно было время. Совсем дикий первобытный народ так не начинает. Искание правды и порядка принадлежите к таким историческим движениям, которые вырастают не вдруг: даже и в жизни отдельного человека оно пробуждается только на известной ступени его возраста. Это искание показывает, что народ перед тем долго жил, что отыскивая для себя лучшего, он стало быть, успел опытом изведать все худое, отчего жизнь не удается; успел изведать все невыгоды общественного неустройства от междоусобных ссор и побоищ, все бедствия от неправды и насилия сильных; что такой опыта мог продолжаться многое-многое время перед тем, как народ понял наконец, в чем дело; и что, стало быть, известное Варяжское начало нашей Истории есть столько же начало, сколько и конец, какой-то другой, предыдущей Русской Истории, которая вся, законченная, выразилась в этом всенародном решении: “Поищем себе князя”.

Действительно, в Истории, как и вообще в жизни, каждое событие с одной стороны, — скажем с лицевой, с видимой стороны, — всегда служить началом и как бы зародышем для других дальнейших, последующих дел и событий; а с другой, — с оборотной стороны, — которой по большей части, мы никогда не видим, оно всегда представляет конец и завершение многочисленных дел и событий, уходящих в бесконечную даль прожитых веков. Человеческие дела, как воплощенные мысли и идеи, точно также, как и все в живом мире, рождаются от предков и распложают свое особое потомство.

В самом деле, такое важное и мудрое, и не племенное только, но союзное политическое решение — поискать себе князя, то есть, правдивой и правильной власти, прямо указывает на весьма значительную крепость житейских отношений нашего севера. Союзное решение призвать такую власть никак не могло быть простым минутным решением перессорившихся между собою дикарей. Оно, как совокупность понятий и суждений о качествах власти, есть явление весьма сложное, выработанное целым рядом союзных же отношений.

В сущности, по своему замыслу, оно есть дело гражданское то есть чисто городское, не сельское и не деревенское; дело великого множества самых разнообразных интересов, торговых, промышленных, владельческих и т. п. А если в то уже время существовать город, старавшийся водворить у себя порядок, то он сам по себе представляется явлением тоже весьма сложным и мудреным. Поэтому каждый рассудительный читатель вместо заученного вопроса о происхождении Руси, скорее всего может поставить такой вопрос.

Варягов призвали Славяне жившие на озере Ильмене, в Новгороде. Откуда Славяне там взялись и как они туда зашли, в самую середку Финских племен? Летописец говорит, что весь Славянский род издревле жил на Дунае и оттуда распространился по Европе, что от Дуная Славян повыдвинули своим нашествием какие-то Волохи. Но когда же это случилось и сколько времени от Дуная Славяне шли до Ильменя-Озера? Говорят что именем Волохов издревле у Славян прозывались Римляне, Галлы, Кельты, вообще Романские племена, и что знаменитое нашествие Римлян на Дунайские Славянские земли случилось при императоре Траяне во 101–105 гг. по Р. X., что поэтому будто бы имя Траяна до сих пор сохраняется в преданиях и даже в мифах именно восточной ветви Славян. Известно, что в это время Траян завоевал Дакию, область между Дунаем и Днестром. Отсюда стало быть Славяне потянули во все стороны и разделились потом на самостоятельные племена.

Впрочем знаменитейшие немецкие ученые утверждали, что Славяне пришли в Европу следом за Гуннами, в конце 4-го века, а в истории появляются только в 6-м веке. Так утверждают и Русские ученики Немцев, не осмеливаясь спорить с учителями.

Немецкая историческая и географическая наука, вообще не большая охотница до Славян, вообще не охотница приписывать им какое либо значение историческое, бытовое, политическое, отделила весь наш южный край от Карпатских гор и до самого Кавказа для Германского населения, которое, будто бы, здесь господствовало с глубокой древности и потом уже перешло дальше на запад. Об этой истине постоянно напоминал сам великий Риттер, великий немецкий патриот. Но и задолго до него немецкая ученость постоянно тоже утверждала, что “от Рейна и до Дона — все Германия”.

По Риттеру “великий галло-германский мир Средней Европы простирался от Пиринеев, чрез Альпийские страны и Гемус до Понта и северного подножия Кавказа”… И это было не около времени Потопа, а уже на памяти Истории. “Благодаря Митридатским войнам (88–64 до Р. X.), говорит знаменитый географ, выступили на свет и народы Германского племени, там, где (говоря словами Якова Гримма) было древнее местопребывание северных Азиатцев, где был дарственный род Одина, где жили (тогда) Геты и Готы вместе с Кельтскими племенами, именно, на Кавказе”.

И в такое, даже не очень древнее время Всемирной Истории великий географ не хочет помянуть о Славянстве. Он допускает заселение Славянами своих мест только с 5-го века по Р. X. Не менее знаменитый Герен, рассуждая о географии Геродота, замечает между прочим, что предки Леттов, Финнов, Турков, Германцев и Калмыков появляются в первый раз в истории у Геродота. О Славянах ни слова {Лекции Погодина по Герену, стр. 194. М. 1875.}. Перед таким решительным утверждением Русский ученый (Погодин) позволил себе только скромный боязливый вопрос: а предки Славян? и не указал даже на Мальт-Брюна, давно доказывавшего, что напр. Геродотовы Геты принадлежали к поколению Славян {История Иродота, перев. И. Мартынова. Спб. 1828, т. V, стр. 183.}.

Французская ученость, не имевшая никаких политических народных счетов со Славянами, относилась к их истории более научно и потому предоставляла их старожитности в Европе больший простор. По крайней мере она не сомневалась, что Славяне тоже древний Европейский народ.

Славянские ученые, как напр. Добровский и Лелевель, тоже давно доказывали, первый, что Славяне должны жить в Европе с того же самого времени, с которого живут в ней Латины, Греки, и Немцы, и что решительно невозможно, чтобы они, как обыкновенно воображают некоторые, пришли от Меотийского Залива только по Р. X., то есть, до или после Гунов. Лелевель писал, что “такой великий и многочисленный народ, как Славяне, не приходить, но только на месте возрастаешь. Прибытие его, по всему, следует отнести ко временам, близким к Ноеву Ковчегу. Уже за 2000 лет (от 1830 г.), и гораздо прежде, обитал между реками Одрой, Вислой, Немнем, Бугом, Припетью, Днепром, Днестром и Дунаем тот же самый народ, который и теперь живет, который и теперь называют Славянским. Народ этот очень многочислен, но тогда носил совсем иные названия”… Следуя простому здравому смыслу, наш первый ученый историк Татищев тоже заметил, что “хотя подлинно о старости звания сего (Славянского имени), сколько мне известно, прежде Прокопия не упоминается, но народ без сумнения так стар, как все прочие”.

Одновременно с Лелевелем ту же истину доказывал незабвенный Венелин. Он признавал за аксиому, что “Славяне суть старожилы Европы наравне с Греками и Латинами, что старожилы Руси — суть Россияне, что толковать о распространении Славянских племен с 6-го века — значит бредить в просонках”. В разговоре Венелина особенно и не нравились его слишком правдивый, простые и резкие речи. Это обстоятельство навеяло на весь его труд значение труда никуда не пригодного в науке, способного “только обратить внимание на предмета, возбудить любопытство, поднять спор, не более”. Известный немецкий ученый, Круг, долго не хотел простить Погодину за напечатание книги Венелина: “Древние и нынешние Болгаре”, где автор с большою горячностью раскрывает полную несостоятельность немецких воззрений на этот предмет.

Знаменитый и весьма осторожный Шафарик, отвергавший многое из Венелинских заключений, говорил о Славянском мире тоже самое и высказывал свои мысли с такою же резкостью и горячностью. “Доселешние исследователи северо-европейских древностей, обыкновенно, наполняли эту часть света Скифами, Сарматами, Кельтами, Германцами, Финнами и т. п., кому что нравилось и нужно было; но чтобы Славяне были там старожилами, древнейшими обитателями, ни одному из них в голову не приходило. Эти писатели, унижающие Славян, не обращают никакого внимания на географию и историю северных земель и Славянских народов… Но, пристрастившись к тому или другому древнему народу… и обложившись множеством классиков и неклассиков, неутомимо ищут в них свидетельств для своей любимой мысли. Отсюда являются самые чудовищные мнения, вовсе несогласные со здравым разумом…. Такого рода сочинения, особливо, если еще сколько-нибудь набиты учеными выписками из старых фолиантов и подкреплены новыми этимологическими догадками, приводят в изумление отечественную (немецкую) публику. Ученые и неученые соотчичи… принимают каждое такое произведение с громом рукоплесканий, а глашатаи народной славы с жаром начинают превозносить свету ученость и основательность своих земляков. А потому ни мало не удивительно, если множество самых грубых ошибок, имеющих целию унизить Славян, до того укоренилось в последние три столетия в истории северной Европы, что до сих пор напрасны были все усилия опровергнуть их основательными доводами и силою истины. Вот самая верная картина того, как доселе обрабатывали древности Северной Европы” {Славянские Древности, т. I, кн. II, стр. 336–338. Исследования Погодина, II, 374.}.

О том же самом Венелин выражается яснее. Он говорит: “Должно отдать полную справедливость и первенство в изыскательных трудах Тайтовским (германским) племенам, как Датчанам, Шведам, Англичанам, по преимуществу Немцам…. Германия была верховным и почти единственным историческим судилищем, пред которое должен был предстать весь древний Европейский мир до Карла Великого, множество изчезнувших народов оного, от которых остались в летописях только имена и их имущество — слава… Хотели узнать, кому принадлежит сие наследство, и наш Исторически Ареопаг превратился в аукционный торг, на коем, все почти, знаменитое в Европейской древности, приписано Немцам, без всяких ясных на то документов”…

Осуждая патриотические увлечения немецкой исторической науки, славный Шафарик предостерегал и Славянских писателей и советовал им научиться благоразумию и судить справедливее о некоторых предметах своих древностей. Именно, он советует отказаться “от безразсудного и нелепого смешения древних Славян со скифами, Сарматами, Гунами, Булгарами и т. п. и отрекшись от этих и подобных им привидений, навсегда изгнать их из области Славянского мира”. В этом он упрекает Венелина, породнившего, как известно, Славян с упомянутыми племенами, который по Шафарику были степняки-кочевники и потому не должны были находиться в родстве со смирными земледельцами — Славянами. Шафарик вообще был предубежден против этих степняков и очень не жаловал, если где либо раскрывалось их родство со Славянами.

С западной Славянской точен зрения такое утверждение быть может очень основательно, но восточная, то есть Русская точка зрения не может так легко расстаться с этими мудреными народами. Да и за что же? Древнейшая Русская История из-за них смотрит и на самый европейский Запад. Они, если не настоящая родня Русским, то все-таки большие товарищи, от сожития с которыми, быть может, что-либо осталось на Руси и до сих пор. А к тому же, отдавши этим народам Русскую Страну, мы не найдем места для самих Русских, и но прежнему останемся в сомнении, когда же в самом деле Русские в первый раз заселили Россию.

Сам Шафарик по этому вопросу не дает определительного ответа. Он нисколько не противоречит выводам немецкой учености, что восточные Славяне стали распространяться по Русской Стране только по случаю нашествия Гуннов в конце 4-го и в продолжение 5-го века, причем указывает им жилище на верхнем Днепре и далее к Волге и вершинам Дона. Отсюда будто бы после Гуннов они двигались к Черному морю, но и тут в конце 5-го в. (474 г.) встретили препятствие в нашествии Угров и Булгар, заградивших им дорогу и на восток и к Черноморью, а потому обратились в Дунайские стороны.

Вообще появление восточных Славян на исторической сцене Шафарик относит к 6-му веку, и объясняет, что они вышли из северо-восточных стран, вероятно по случаю натиска Уральцев, именно Гуннов, Аваров, Булгар, Еазаров, Угров и других.

Помещая старожитность восточных Славян на верховьях Днепра и Дона, Шафарик по-видимому основывается в этом случае только на свидетельстве Птолемея, который примерно в этих местах указывает своих Ставан-Суовен. Но неутомимый изыскатель ограничивается только одним упоминанием этого свидетельства и не делает из него никакого приложения к исследованию дальнейшей истории этих Ставан. Он нигде не указывает, когда они могли утвердиться напр. в Киевской области? Он удовлетворен только главным своим выводом, что “Славяне с 5-го века пред Р. X. по 5-е столетие по Р. X. занимали все безмерное пространство между Балтийским и Черным морями, между Карпатами, Доном и верховьями Волги”.

Славяне, таким образом, в это тысячелетие живут на тех же местах, на каких живут и доныне, а между тем поле действий принадлежите не им: ходят, воюют, становятся известными, и потом неизвестными какие-то другие народности, которых наука не почитает за Славянские племена. Славяне же безмолвствуют до начала 6-го века. В этом случае надо принять за истину что либо одно: или Славян здесь вовсе не было, или их действия и дела скрыты от истории под другими именами.

Достославный Шафарик вообще не совсем прочно и точно утвердил старожитность восточных Славян. Оттого немецкая наука до настоящих дней, свидетельствует, что “Германцы занимали некоторое время среднюю Россию”, что на самом деле, в самой действительности, “Славяне основались в обитаемых ими ныне странах, кажется, только около 6-го века” {Знание 1874, No 9, Сентябрь. Статья Вирхова: Первобытные обитатели Европы, 57, 59.}. Оттого наши ученые до настоящих дней допускают только вероятное предположение, что Славяне существовали в Европе и до 6-го века. Оттого Погодин приводимое у Шафарика свидетельство, что самое имя Славян, и при том наших Новгородских, вернее Неманских, является еще в Географии Птолемея, встретил недоверием и отметил: “Может быть это так, может быть нет”.

Таким образом весь вопрос о древности Славян в Европе, о старожитности их на своих древних местах и до сих пор остается под сомнением. Может быть так, а может быть нет. Поэтому лучше всего не распространяться об этом предмете: вот что думает про себя, каждый исследователь приступающей к изучению Русской Истории. Однако при настоящем направлении исторической разыскательности, когда впереди всего ставят исследование бытовых начал народной Истории, такой вопрос оставить без ответа невозможно. В нашей стране до призвания Варягов, то есть, до начала нашей истории существовало нисколько значительных городов; ограничимся пожалуй хоть двумя, Новгородом и Киевом. Город, как мы упоминали, представляет сам по себе такое явление народного быта, которое объяснить и раскрыть, как оно возникло, значит тоже, что рассказать историю народа, в самом истинном ее смысле.

Город есть живой узел разнообразных народных связей и отношений; он на самом деле является как бы сердцем той страны, где возникает и вырастает. Он от того и нарождается, что жизнь страны по разным причинам и вследствие разнообразных обстоятельств избирает себе средоточие, совокупляет свои разбросанные силы в одну общую силу, и таким образом становится зародышем народного общества. Каково бы ни было начало или семя городской жизни, торговое или военное, колония заезжих купцов, или Запорожская Сечь, — это все равно; во всяком случае это семя порождает известный общий строй и порядок народной жизни и заслуживает внимательного расследования.

Нам кажется, что вопросе о происхождении в Русской стране на севере Новгорода, а на юге Киева, есть вопросе первостепенного значения для Русской исторической науки. Нам скажуть, что ответ на такой вопрос один: происхождение Новгорода покрыто мраком неизвестности, совсем потеряно в дали веков и потому в разрешении его возможны одни только гадания, на чем наука, конечно, основываться не Может. Однако до настоящих дней мы неутомимо вопрошаем, откуда пришли Варяги Русь, и нисходя в самую глубину исторической и лингвистической учености в сущности точно также неутомимо гадаем, откуда бы они в самом деле могли прийти? Если бы с таким же напряжением и вниманием мы стали отыскивать указаний и пояснений о происхождении наших древнейших городов, то наверное и по этому направлению изысканий открылось бы очень многое, а быть может и самое существенное для начала нашей истории.

Нет сомнения, что главнейший узел, в котором запутаны, затянуты и скрыты все сведения о древнейшем существовании истинной, а не мечтательной Варяжской Руси, находится выражаясь словами Шафарика, в Пучине великого переселения народов. Нам кажется, что в ее недрах лежат и истинные основания Русской Истории.

Шафарик в своих изысканиях оставил эту пучину в томе историческом и географическом виде, как ее разработала и распределила немецкая ученость. Восточному Славянству, то есть Русскому, принять это распределение за непреложную истину невозможно. Стоя на западе, не в том освещении видишь предметы, как они кажутся, когда смотришь на них с востока. Очень естественно, что и в Пучине великого переселения народов западная историческая наука не все могла рассмотреть в надлежащей истине. Многое она объяснила превратно и неосновательно, следуя только патриотическим увлечениям. Поэтому самый достойный предмета для Русской исторической науки: взяться за это дело самостоятельно, даже совсем забывши, что об нем писано, и изучить его из первых рук непосредственно по источниками. Здесь в полной мере необходим тот метод, о котором столько заботился Погодин и которому научил нас незабвенный наш учитель Шлецер. Надо прежде всего собрать свидетельства о нашей стране в точном и полном их виде, как настоящие летописные тексты. И так как каждый исследователь каждое свидетельство толкует по-своему, то необходимо их по-русски издать рядом с подлинным текстом, дабы в свою очередь каждый читатель мог свободно поверять и сверять показания исследователей. Надо затем допросить каждого свидетеля, как и откуда он смотрел на свой предмет; как, по какому случаю знает его; от кого, откуда получил сведения о нем; был ли самовидец или только пересказывает чужие речи? Оценя по достоинству показания свидетелей, надо сообразить и объяснить их противоречия и разногласия. Быть может, такие разногласия заключаются только в различии слов, имеющих впрочем, один и тот же смысл. Некоторые уже приметили, что вся Пучина великого переселения кажется непроходимою пучиною только потому, что исполнена не множеством народов, а великим множеством народных испорченных имен, обозначающих одни и те же народы. Было бы очень желательно, если б свидетельства каждого греческого и латинского писателя о нашей стране, о народах в ней обитавших или случайно заходивших в нее, обо всех намеках и указаниях, сколько-нибудь ее касающихся, заслужили такого же внимательного перевода на Русский язык и такой же критической обработки, как это посчастливилось пока одним Арабам в превосходных трудах гг. Дорна, Хвольсона, Гаркави. Если б уважаемые профессора-классики наших университетов, каждый по своему выбору, подарили Русской исторической науке подобные же труды, тогда, быть может совсем изменился бы в своих основаниях наш теперешний взгляд на наше родное и далекое прошлое, которое несомненно было зародышем и нашего настоящего.

В Русской исторической науке XVIII столетия этот вопрос стоял на настоящем своем месте. Первые Русские историки, Татищев и Щербатов, отделили в своих трудах для разъяснения этого вопроса достаточное место. По новости дела многого сделать они не могли. Но и за то им великое спасибо, что они лучше нас понимали задачи древнейшей Русской Истории. Сама Академия Наук озаботилась собранием в одно место выписок из Византийских писателей, толковавших о разных народах великой пучины переселения, и издала их, не только в латинском переводе, но сокращенно и на русском языке, как бы руководясь тем правилом, живущим и доселе, что для русского человека всякая наука должна предлагаться в сокращении. Затем у Поляков граф Потоцкий подобные же извлечения из средневековых писателей об истории Славян издал на французском языке. Для своего времени оба издания принесли несомненную пользу. Потомкам оставалось только идти по той же правильной и прямой дороге. Но в это время является великий Шлецер и решает разом, что подобными вещами науке заниматься не следует. “Я сам, в молодости, говорит он, занимался этим делом многое время и узнал только то, что узнать в этой пучине ничего невозможно”.

Не поверить на слово такому великому авторитету, представившему в доказательство огромный труд по истории Севера Европы, никто не посмел, и русские историки по его указанию тотчас загородили себя и свои изыскания от страшной и мрачной пучины великого переселения известным скандинавским частоколом, за которым наша древность скрывается и до настоящего времени.

Шафарик своими “Славянскими Древностями”, хотя и осветил весь Славянский мир, но нашего частокола не разрушил, а напротив еще тверже его укрепил, сказавши, что кто не согласен со Скандинавским, племени немецкого, происхождением Варягов-Руси, тот истинный невежда или человек предубежденный {Славянские Древности, т. II, кн. I, стр. 112.}. Это была, как известно, самая доказательная фраза в защиту Норманства. Утвержденное великими авторитетами, Норманство Руси, как сказочный Соловей Разбойник, засело таким образом на двенадцати дубах и доселе не пропускаете к нашей настоящей древности ни конного, ни пешего. Историки, начиная с Карамзина, не имея возможности пробраться за эти дремучие дубы и в то же время как бы предчувствуя некоторую родственную связь с упомянутою древностью, ограничиваются поневоле весьма сбивчивым и коротким изложением ее истории, руководясь взглядами и изысканиями по преимуществу немецкой исторической науки. Конечно было бы правильнее уже совсем не упоминать о Скифах, Сарматах, Роксоланах, Гуннах и т. п. Для нашей государственной истории — это пустые непонятные звуки, не имеющие никакого смысла и значения.

Однако, необходимо согласиться, что для нашей народной земской истории они очень значительны, ибо прямо указываюсь на старинных хозяев нашей Земли, которые в течение веков не могли же не оставить нам кое-чего в наследство. Быть может, в этих иероглифах скрывается особая летопись. Необходимо же когда-либо ее разобрать и прочитать, так как она говорит все о нашей же родной стране.

Вот почему мы думаем, что никакая отрицающая и сомневающаяся строгая шлецеровская критика не Может отнять у Русской Истории ее истинного сокровища, ее первого летописца, которым является сам Отец Истории — Геродот.

—–

Отец Истории описал нашу страну за 450 лет до Р. X. Он сам тут странствовал, именно в устьях Днепра, Буга и Днестра; много видел собственными глазами, еще больше собрал рассказов и слухов. Свои записки он читал потом всенародно на Олимпийских празднествах и приводил в восторг древних Греков, которые еще тогда прозвали его Отцем Истории. Его рассказы дышат необыкновенною простотою и правдою и вместе с тем так живо изображаюсь и природу страны, и людей с их нравами, обычаями и делами, что все это в действительности представляется, как будто сам живешь в то время и в той земле и с теми самыми людьми.

К сожалению Геродот вовсе не знал нашего далекого Севера. Он рассказывает только о южных краях Русской Земли и говорит, что в его время, вся эта страна была населена народами, которые одним именем прозывались Скифами. У Греков это слово значило вообще — варвары. Однако историк отделяет собственную Скифию от других сторонних земель. По его описанию собственная Скифия была именно та страна, где впоследствии сосредоточилось движение Русской Истории. В общем очерке он представляет ее в виде равностороннего четырехугольника измеряя пространство только по морскому берегу. Он говорит, что от Истра (Дуная) к Борисфену (Днепру) по морскому берегу, по морю, вдоль моря, существует расстояние на 10 дней пути {Кн. IV, С. Путь дневной у Геродота равняется 200 стадиям, что составит, полагая в версте 6 стадий, 33 1/2 версты.}. Так и от Борисфена-Днепра к Меотийскому озеру (Азовскому морю) почти до устьев Дона существует такое же расстояние на 10 дней пути. Поднимаясь от этой поперечной морской береговой линии вдоль к северу во внутренность земель, Скифия простиралась по его словам на 20 дней пути.

Конечно это только воображаемый чертеж всего пространства Скифии, обозначающей, так сказать, живой ее образ, напрасно разъясняемый иными исследователями как геометрическая карта.

Описывая границы Скифской страны, историк естественно выходить далеко за пределы своего четырехугольника.

Скифия начинается там, говорит историк, где оканчивается залив, прилежащий к Фракии (Варна), следовательно в местности, где поток Дуная круто поворачиваете прямо на север и где доселе у селения Чернавода существует так называемый Троянов вал, памятник тех нашествий со стороны Скифии, которым подвергалась и в позднее время Византийская область.

Поворотив круто на север, Дунай затем также круто поворачиваете своими устьями прямо на восток. Отсюда, от устьев Дуная по направлению морского берега к востоку до города Каркинита в заливе (где ныне Перекоп) простиралась по словам историка Древняя Скифия. Она стало быть занимала область нижнего течения Днестра, Буга и Днепра.

Далее к востоку выше Крымского полуострова Скифия простиралась по берегам моря до устьев Дона в Азовском море.

С Запада от Скифии жили Агафирсы на истоках Тейса и Мороша, а выше их, от истоков Днестра дальше к Северу — Невры. На Севере по соседству с Неврами жили Людоеды, потом от них к востоку Черные Кафтаны. На восток от Скифии за Доном обитали Вудины, а к югу от них, между нижним Доном и Волгою — Савроматы.

В самой средине приморских земель всей Скифии, в устьях Днепра и Буга, находился греческий город Ольвия {Городище древней Ольвин, называемое Сто Могил, находится близ села Порутина, Ильинское тож, на правом берегу Бугского Лимана, верстах в 25-ти севернее Очакова.}, по-гречески значит счастливая, — благословенная. Это было великое торжище для всей Черноморской страны. Говорят, что оно основано Греками из Милета лет за 600 до Р. X. Но столько же вероятно, что самые Греки получили этот торг по наследству от Финикиян.

Какая торговля здесь процветала и что особенно привлекало сюда греческих, а прежде них еще финикийских купцов, об этою свидетельствовал храм матери плодородия, богини Деметры-Цереры, стоявший прямо на крутом мысу, между устьями Днепра и Буга, так что въезжавшему в Днепровский Лиман он еще издали указывал, что путник приближается к стране — благословенной кормилице множества народов. Другой столько же важный предмет здешней торговля Ольвия изображала даже на своих медалях — под видом рыбы, которую хватает летящая птица. Это простой символ богатой рыбной ловли и богатой торговли рыбою.

Описывая различные племена, которые жили в самой Скифии и по соседству с этою страною. Геродот прямо и начинаешь от Ольвии и идет вверх по Бугу. Начиная от этого торжища, говорит он, первые живут Греко-Скифы, именуемые Каллипиды, племя смешанное из Греков и Скифов, как и следовало ожидать по близости торгового греческого города, который необходимо огречивал туземцев с давнего времени. Выше их обитает другой народ, называемый Алазонами, на месте которого существует Галиция. Те и другие во всем следуют обычаям Скифов, кроме того, что сеют и едят хлеб, также лук, чеснок, чечевицу и просо. Выше Алазонов живут Скифы-Оратаи, которые сеют хлеб не для снеди, но на продажу, то есть сеют хлеб не только для снеди, что разумеется само собою, но и на продажу. Отметка в высшей степени важная и любопытная. По точному описанию Геродота жительство этих Скифов-Оратаев приходится прямо на Киевскую область.

Как увидим ниже, в дальнейшем повествовании историка, где обозначается, что и по левому берегу Днепра живут также земледельцы на супротив этих Оратаев, занимая земли от впадения в Днепр р. Конки на 11 дней плавания, то есть верст на 300 вверх против течения Днепра, а это падает уже прямо на Киевскую сторону. И это служит непререкаемым свидетельством, что западная часть Скифии, Древняя Скифия была заселена по обеим сторонам Днепра до Киева пахарями-земледельцами, которые по нашей Летописи именуются Полянами, а Поляне в древнем языке прямо обозначают пахарей, ратаев, (польский ратай), так что Геродотово название Оратаев, в отличие от Георгов, земледельцев, есть как бы перевод имени Полян.

Это земледельческое население, сеявшее хлеб для продажи, как нельзя красноречиво указывает по какой причине существовал храм Цереры на самом видном месте, на крутом мысу, между устьями Днепра и Буга {В последующие века здесь не слышно никаких других земледельцев даже германских и потому Славянская и в особенности Русская История имеет полнейшее основание почитать этих Геродотовских пахарей Славянами и родоначальниками, если не для всего Славянства, то именно для восточной его ветви.}.

Реку Буг он именует Ипанисом, Гипанисом, и говорит, что эта река в числе малых рек довольно значительная, начинаете свое течение в Скифии и выходит из великого озера, около которого пасутся белые дикие лошади, и которое по справедливости называется Матерью Ипаниса. Вытекая из него, река пробирается небольшим каналом и на пять дней течения воды ее сладки; потом, к морю, на четыре дня, весьма горьки, ибо здесь в реку впадает горький источник, который, хотя и не велик, но так горек, что портит своим вкусом всю воду в реке. Этот источник находится на границах земли Скифов-Оратаев и Алазонов. Имя источнику и самому месту, откуда он вытекает, по Скифски Эксампей, что на греческом языке значит Священные Пути. Быть может, слово Эксампей есть только извращенное огреченное произношение тех же слов: “Священные Пути”, конечно переделанное по тем звукам, какими выражала эту речь глубокая славянская древность. В позднейшие времена здесь существовала река Аксиак и народ Аксиаки, а потом явился наш Очаков.

В настоящее время Буг течет из обширных болот, которые при Геродоте несомненно составляли великое озеро, достойное названия матери Буга. Горький источник и доселе носит соответствующее имя — Мертвые воды. Это небольшая река, текущая с левой стороны от СВ и впадающая в Буг у Вознесенска. Местность, по которой она течет и откуда выходить ее исток, и теперь изобилует на большое пространство ключами минеральной горькой и соленой воды, в иных местах до того горькой, что даже не годится для водопоя {Шмидт, Херсонская Губерния. Спб. 1863. 1, 187–190, 444 и др.}.

По этому самому пространству, верст на 200 дальше к востоку, под 48 градусом широты, между Ольвиополем, Бобринцом, Вознесенском и Кривым Рогом (селение на Ингульце), проходить каменистая гранитная гряда, кряж кристаллических пород, образующей на Буге и по другим рекам высокие скалистые берега, скалистые расселины и обрывы, нередко совсем отвесные, высотою над уровнем воды в 40–60 сажень. Этот же кряж заграждает реку между Ольвиополем и Вознесенском порогами, которые высовываются из воды, то в виде скал, острых камней и булыг, то в виде целых островов, покрытых иногда деревьями и всякою растительностью. Здесь повсюду степная ровная площадь страны прорезывается такими живописными чудными местностями, которые естественно должны были питать поэтическое религиозное чувство в обитателях страны и заставили их прозвать всю эту гранитную высокую площадь Священными Путями. Отсюда эти Священные Пути тянутся дальше к востоку, к Днепру, где тоже образуют еще более знаменитые Днепровские порога. Отсюда же в противоположную сторону дальше на Запад Священные Пути подобными же скалами и порогами загромождают русло Днестра. Вот что означал этот Скифский Эксампей.

Геродота сам плавал вверх по Бугу и собственными глазами видел в Эксампее и другое чудо. Он говорит: “О количестве Скифского народа не мог я узнать ничего достоверного; но слышал об этом различные речи. Одни говорят, что их весьма много; другие утверждают, что их мало, говоря о настоящих Скифах. Однако ж вот что они представили моему взору: Между Борисфеном (Днепром) и Ипанисом (Бугом) есть место, называемое Эксампей, о котором уже говорено. В этом месте лежит медный сосуд величиною вшестеро больше Кратера {Кратер — большой сосуд, в котором Греки, по окончании стола, подавали гостям вино для заключительного общего пиршества, так сказать, для круговой чаши. Описанный здесь громадный сосуд, быть может, имел форму чаши или чана (Копкарь).}, посвященного Посидону при устье Понта (в Константинопольском проливе). Для тех, кто не видал этого сосуда, я опишу его. Он легко вмещает в себе шестьсот амфор-ведер, а в толщину имеет шесть пальцев (более 3 вершков). Этот сосуд, как сказывают тамошние жители, сделан из остроконечий стрел. Царь их, по имени Ариантон, желая знать число Скифского народа, велел, чтобы каждый Скиф принес по одному остроконечно от своей стрелы. Кто не принесет, тому грозил смертью. Когда нанесли чрезвычайное множество остроконечий, ему вздумалось сделать из них памятник себе и для того он соорудил этот медный сосуд и поставил в Эксампее”.

Днестр и Буг, прибавляет историк, в земле Алазонской текут близко между собою; но потом один от другого уклоняются и оставляют в середке широкое пространство. Днестр и Буг действительно сближают свое течение между Брацлавом на Буге и Могилевом на Днестре, а выше этой Алазонской Земли теперь находится Киевская губерния.

Выше Оратаев, продолжает Геродот, живут Невры (Неуры, Нуры). Жилище Невров приходится стало быть на речную область Припяти, со всеми ее притоками. В другом месте Геродот замечает, что Днестр выходить из великого озера, которое служить границею между Скифиею и Невридою. В вершинах Днестра около Лемберга и теперь существуют большие озера, которые быть Может и почитались источником Днестра. Земли Невров стало быть простиралась от Лемберга и по западному Бугу, который впадает в Нарев, а Нарев в Вислу. В самый Буг течет р. Нурец, берущий начало с той же возвышенности, откуда идет Нарев. Недалеко от впадения Нурца стоит город Нур и вся эта сторона именуется Нурскою. Припомним также, что наш Древлянский Овруч, Вручий стоит на р. Норине. Все это по оставшимся именам прямо показывает, где жили Невры и свидетельствует, как верно Отец Истории описывал нашу страну, и какие верные сведения он получал от ее обитателей.

Об этих Неврах-Нурах у Скинов и Греков ходили слухи, будто они волшебники, будто каждый Нур ежегодно на несколько дней превращается в волка и потом опять становится человеком. “Сказывающие об этом не могут меня в том уверить, замечает правдивый историк; однако они это утверждают и даже с клятвою”. Это поверье и доселе живете во всей той стране.

Невры-Нуры держались установлений Скифских, то есть не отличались нравами и обычаями от Скиоов, обитавших между Днестром и Днепром.

В высшей степени любопытно и очень дорого для нашей истории одно событие, относящееся к истории этих Невров, о котором Геродот рассказывает следующее: Одним поколением (около 30 лет) прежде похода Персидского Дария на Скифов, Невры принуждены были оставить свою страну по причине чрезвычайного множества змей, который наползли к ним из верхних степей. Они оставили свою отчизну и поселились между Вудинами, жившими на восток от четырехугольника Скифии. Сказка о змеях несомненно скрывает истинное событие о нашествии на Невров каких либо врагов соседей.

Не это ли самое предание держится и у первого нашего летописца, что Радимичи на Соже и Вятичи на Оке пришли в те места от Ляхов, то есть вообще с запада от Ляшских Славянских племен. Мы увидим, что Вудинами никого другого нельзя признать, как теперешние Мордовские племена, жившие при Несторе на Оке под именем Муромы, а при Геродоте, по всему вероятию, занимавшия места еще западнее Оки, до самого верхнего Днепра. На это лучше всего указывают многие имена рек, речек и мест по верхней Оке. Десне, по Сожу и по самому Днестру, которые вполне обнаруживают древнее пребывание здесь такой же Мери, Муромы, Мордвы и Веси.

Едва ли встретятся какие либо основания для опровержения той истины, что записанное Геродотом событие о переходе Нуров на восточную сторону Днепра (по Сожу и по Десне и на Оку) не есть прямой источник того предания о переходе Радимичей и Вятичей, которое через 1500 лет еще было памятно в Киеве во времена Нестора. Дивным и маловероятным покажется только громадная цифра лет, протекших от свидетельства Геродота до начала нашей письменной Истории; но предания живут целые тысячелетия, как целые тысячелетия сохраняются и имена мест.

По этой причине Русская История имеет полное основание почитать своим первым летописцем самого Отца Истории. Он первый рассказал о важнейшем ее событии, о первом колонизаторском движении Славянского племени на Восток, о самом зародыше так называемого теперь Великорусского племени, которого движение на восток, если в одном углу и остановилось у Ледяных гор Северной Америки или вообще у берегов Тихого Океана, то с другой стороны оно еще долго будет пролагать себе неизбежный путь к горам Славной Индии.

Кто обитал от Невров к Северу, об этом Геродот ничего не знал, и заметил только, что там лежит земля безлюдная, пустыня. Описанные народы, говорит он, живут по направлению р. Буга, на Запад от Днепра.

Теперь историк переходит к описанию самой середины Древней Скифии, именно тех мест, которые лежать по течению Днепра. Русский кормилец — Днепр именуется у него Борисфеном. Это слово едва ли не греческое, а без сомнения туземное, скифское. Многие очень согласно толкуют, что это имя сохраняется и до сих пор в названии реки Березины, по старому Березани, впадающей в верхний Днепр от СЗ. Так толковал об этом слове еще Герберштейн. Шафарик не сомневался в таком происхождении этого слова. Самый Шлецер предлагал такое же толкование (Шаф. т. I, кн. II, стр. 364).

Подтверждением этому может служить и то обстоятельство, что хотя Борисфен и исчез, но его следы и доныне сохраняются в именах Березинекого Лимана с рекою Березанью, иначе Березиною (и на ней же селение Березна), а потом и острова Березани, который и в древние времена носил имя Борисфениды, т. е. той же Березани, как это обозначено у Птолемея, хотя и не совсем у места, в описании Нижней Мизии. Но еще раньше Страбон уже указывал, что перед Борисфеном-Дненром и Ипанисом-Бугом лежит остров Борисфен. Новый немецкий географ Шпрунер уже прямо обозначил поток Березины именем Борисфена.

Можно добавить, что у самой вершины Березины существует озеро Берешта, через которое проложен Березинский канал, это быть может прародитель самой Березины (Гидрогр. Карта 1841 г.). Что касается начального имени Береза, то оно принадлежит не только пра–Славянству, но и до–Славянству, как утверждает г. Будилович, то есть временам, когда Славянское племя еще не было выделено в самостоятельный организм {Для объяснения имени Борисфен лингвистика отыскала в зендском словаре два слова — Voura–ctana, что значит — широкое русло (Мюлленгоф).}.

Если такое толкование достоверно, то стало быть река Березина, огреченная в Борисфен, знаменитая по бегству через нее Наполеона 1-го, в Геродотово время почиталась за верхнее течете самого Днепра и по ней самый Днепр слыл Березиною, Борисфеном. Это обстоятельство наводит на мысль, что люди, жившие на верху Березины, плавали до Днепровского устья, или на обороты люди, жившие на нижнем Днепре, плавали до самого его верха по Березине и огласили этим именем весь поток реки до самого моря. Как бы ни было, но вообще здесь скрывается хотя бы и темный намек на сообщение по этой реке с Балтийским краем или через Западную Двину, ибо исток Березины близко подходит к истокам Двины, или же через р. Вилию, впадающую в Неман, что еще вероятнее, так как Вилия совсем приближается к истокам Березины. По-видимому, и это также очень вероятно, Вилейский путь из Березины в Неман и след. в Балтийское море, был самою первоначальною дорогою в нашей стране от моря до моря, с горячего юга на холодный север. Несомненно, что дорога по Днепру к более дальнему глухому северу в первое время еще не была известна. Она открылась только в четвертом столетии, когда появилось и самое имя Днепра (333 г.), открылась, конечно, по случаю размножившегося населения, мало помалу двигавшегося в глухие места севера, именно в Новгородские места.

Геродот ничего не знал о Северном море. “Не смотря на все мои старания, говорит он, я не слыхал ни от одного очевидца, чтобы находилось море за Европою”. Эти его слова показывают, с какою осторожностью он собирал сведения. Ему во всяком случае необходим был очевидец, иначе он не верил ничему и почитал все баснями. “О последних северных землях в Европе ничего не могу сказать достоверного”, продолжает правдивый историк. “Я не верю существованию какой то реки, называемой варварами Ириданом и впадающей в Северное море, из которой, как говорят, достают янтарь. Неизвестны мне и острова, откуда привозится олово. Только знаю, что олово и янтарь приходят к нам заподлинно с края земли. И вообще кажется справедливо, что страны, лежащие на краях обитаемой земли, производят все почитаемое нами прекрасным и редчайшим”.

Именно янтарь почитался древними прекрасным и редчайшим произведением природы, которое в прихотях роскоши ценилось выше золота. По свидетельству Плиния, янтарные вещицы ценились так высоко, что сделанное из янтаря изображение человека, как бы мало оно ни было, превосходило ценою живого и здорового человека. О происхождении янтаря ходило много басен; между прочим его почитали соком солнечных лучей, которые, при закате оставляли будто бы жирный пот в водах Океана и потом от приливов выбрасывались на берег в виде кусков янтаря.

В отдаленной древности янтарь добывался по всему побережью Балтийского моря от острова Рюгена и до Западной Двины. Но качеству самый лучший находили в Померании и в древней Пруссии, в Самбии и в Неманском краю.

Нет сомнения, что торговым путем через Неман и Вилию по Березине и от нее по Днепру янтарь проходил и в черноморские колонии Греков. Очевидцев же Балтийского моря в Ольвии не являлось по той причине, что размен товаров происходил вероятно еще в верху Березинского Днепра и по крайней мере у Скифов-Оратаев в киевской области. Да к тому же купцы не охотно рассказывали о местах, откуда добывался дорогой товар и сведения о путях в такие места держали в тайне. Впрочем древним было известно также, что янтарь суть тело ископаемое и добывается из земли в Скифии в двух местах, в одном белый воскового цвета, а в другом месте тёмнокрасный (Плиний XXXVII).

Известно, что янтарь, как ископаемое, находится в самом Киеве и в других местах по Днепру, выше и ниже Киева, в глубоких оврагах, также в самом Днепре у Канева и в Неясытецком пороге, где его вытаскивают вместе с рыбою сетями. Недавно г. Рогович открыл около Шева в одном холму целый пласт темно-серого песка толщиною в две сажени, с залежами янтаря, причем на различной глубине найдено более 50 кусков янтаря, различного цвета, некоторые до двух фунтов весом {Голос 1875, No 185.}. На поверхности песчаного слоя оказалось гнездо янтаря, состоящее из небольших кусков, по-видимому происшедших от раздробления больших масс. Эти последние весят более двух фунтов; небольшие же куски, отдельно найденные, весят по нескольку золотников”.

Это замечательное открытие может вполне подтверждать, что древние Греки имели верное сведение о добывании янтаря из земли, именно в Скифии, в нашем Киеве и его окрестностях. И о киевском янтаре могли ходить рассказы, что он привозится с берегов Северного моря-Океана.

С особенною любовью Геродот описывает наш славный Днепр. Он говорит, что после Истра-Дуная это величайшая река, что она способствует плодородию не только больше всех Скифских рек, но и больше всех других, за исключением только египетского Нила, с которым никакой реки сравнить не можно. Из всех других рек Днепр самая благословенная для продовольствия. Она представляет прекраснейшие и здоровые пажити для скота; доставляешь в великом изобилии и отличную рыбу. Ее вода чиста и очень приятна для питья, не взирая на то, что течете между мутными реками. Но ее берегам посевы бывают превосходные, а где земля не засевается, там трава растете превысокая. Вблизи устья реки соль сама собою оседает в неисчерпаемом изобилии. В реке ловятся большие рыбины без костей (осетры, белуга), которых солят. Историк заключает, что Днепр изобилует и многими другими предметами, достойными удивления.

—–

Переходя на ту сторону Днепра, говорит историк, первая земля от моря будет Илея, что по-гречески значит Земля Лесная, Лес. Теперь этого леса нет, но что он когда то здесь существовала на это указывает своим именем здешний древний русский город Олешье, ныне Алешки против Херсона. Кроме того Днепр в этих местах образуете в своем течении обширнейшие необозримые заливные луга, от 6 до 20 верст в ширину, называемые плавнями, по которым всегда и до сих пор растут густые леса. Особенно примечательно в этом отношении Запорожское урочище Великий Луг, на углу Днепрового поворота к Западу против Запорожского перевоза Никитин Рог, ныне местечко Нпкиполь. Такие луга-плавни по преимуществу следуют за течением р. Конки, почему, быть Может вся эта сторона от впадения Конки в Днепр и до его устья называлась вообще лесом, Илеею. Выше этой лесной страны обитают Скифы-Земледельцы (Георги), которых Греки живущие по р. Бугу у Ольвии называли Борисфенитами (Березинцами), а сами себя Ольвиополитами. Одни из них занимали места к Востоку на три дня пути, значите верст на сто, простираясь к реке Пантикапу, так называете Геродот р. Конку, и указывает этим, что Земледельцы жили по верхнему течению Конки от Востока до Днепра, что на самом деле составляет 100 верст. Другие живут вверх к северу по пространству земли на одиннадцать дней плавания против течения Днепра, стало быть верст на 360 от Конки, или же от порогов, что во всяком случае приходится на Киевскую и Полтавскую губернии и выше до Черниговской и Курской.

Выше этих Земледельцев, говорит Геродот, — лежит страна большею частью пустая, за которою живут Андрофаги-людоеды, народ особливый, отнюдь не Скифский. По Геродоту, это был последний предел человеческого жилья в нашей северной стране. За людоедами, говорит он, степь совершенная и нет никакого народа, сколько нам известно. Андрофаги-людоеды из всех народов отличаются нравами лютейшими. Они не признают никакой правоты и не имеют никакого закона. Жизнь ведут кочевую: одежду носят похожую на скифскую; язык у них особливый и из всех здешних народов они одни питаются человеческим мясом.

О каком племени и народе носился такой слух на южном Днепре, сказать трудно. Но видимо, что этот народ жил на вершинах Днепра-Березины, где либо вблизи Балтийского поморья, потому что в этом случае показания Геродота направляются как бы только по берегу Днепра. Быть может такой слух об этом угле был распространен только из-за торговых интересов, дабы отбить всякое намерение у чужих купцов странствовать к известным янтарным берегам, ибо степень варварства по всему вероятью была одинакова на всем тогдашнем севере. Уральское золото точно также стерегли чудовищные грифы, и все подобные детские страшилища, конечно, больше всего распространялись корыстолюбивыми торговцами.

—–

К сожалению Геродот ничего не говорит о порогах как будто вовсе их не существует. Быть может и на самом деле в его время пороги, по полноводию реки, не представляли такого затруднения, о котором бы следовало говорить. Геродот показывает какое-то место Герр и говорит, что, к этому месту Днепр течет от Севера, и что плыть сюда должно сорок дней; но откуда плыть от устья реки с юга, или от севера, об этом он не делает даже и намека. В другой раз он говорит, что кладбище скифских царей находится в Геррах, в том месте, до которого можно плыть по Борисфену, и что там живет народ последний, т. е. крайний из подвластных Скифам, называемый также Геррами. Герром у него именуется также седьмая река Скифии, выходящая от Днепра же, в том углу Скифии, где Днепр приметен, т. е. вероятно где он входить в скифскую землю. Эта река, отделившись от Днепра, получает имя самой той страны, Герр, и течет в море, разделяя Скифов кочующих и царских, а впадает между прочим в шестую реку, Ипакирис, и с нею в Каркинитский Залив Черного Моря. Наконец историк делает еще показания о реке Герр, по которому выходить, что под этим именем он разумеет наш Донец, называемый у него Гиргиз и Сиргиз (Геродот IV, 19, 20, 47, 53, 56, 57, 71).

Таким образом Геродотовы сведения об этом любопытном Герре были неопределенны, сбивчивы и обозначали какое то неопределенное пространство скифской земли.

Нам кажется, что сведения Геродота об этом Герре есть только слухи о стране, в которых скрывалось понятие или представление вообще о верхних горних землях Скифии, а в частности быть может они обозначали самую местность порогов, как это видно по указанию на местность царских гробниц. Что эта местность в древних Русских понятиях обозначалась именем гор, на это указывает Слово о полку Игоревом, где Ярославна обращаясь в своей песне к Словутичу-Днепру, восклицает: ты пробил еси каменные горы сквозь землю Половецкую! Сверх того горою и на севере и на юге у нас называлось вообще верхнее течение реки. В договоре Полоцка с Ригою 1478 г. сказано между прочим: “и струга наши Полоцькыи пошьли (по Двине) на гору порожьнии”… Запорожцы, показывая пределы своих владений в 17-м столетии, выражались так: городок старинный Запорожский Самар (на устье Самары) с перевозом и землями в гору Днепра по речку Орель… а через Днепр, як из веков бывало по Очаковские влусы и в гору речки Богу по речку Сынюху {Акты Арх. Эксп. I, No 106. — Чтен. Общ. Ист. 1846, No 5. Смесь 67.}. Доселе возносим в молитвах: горе имеем сердца. Апостол Андрей, идя к Киеву, поиде по Днепру горе… И долу и горе, выражаются в своих местах летописцы. Верх в малорусской хате под кровлею называется горищем. Припомним, что в древнее время и вся Русская Земля делилась на верхние земли и низовые, именуемые царскими по поводу их близости к Византийскому царству.

Нет особых оснований сомневаться, что Герр есть огреченное славянское слово гора, горний, обозначавшее верхние места и верхних жителей Скифии, разумеется относительно Днепровского Лимана, откуда Геродот смотрел на Скифию и где слушал рассказы о верхних ее Землях. Повторим, что такой смысл этому слову придает уже самая неопределенность и сбивчивость показаний Геродота.

Так точно и его показание о сорока днях плавания по Днепру до места Герр необходимо принимать в общем смысле, что вообще плавание по реке простиралось всего на 40 дней пути, как это и понимали последующие географы. По этому расчету оно могло восходить до устья Березины и вообще до Минской и Могилевской губерний {На Днепре ныне плавают по течению 50–60 верст в день, против течения 25–30 верст. Геогр. Слов. Семенова. Мы полагаем меньшее — 25 верст в день.}.

Если же местом Герр почитать пороги и толковать Геродота, что 40 дней плавания к этому месту он считает не от устья, а от севера, откуда течет Днепр, то в этом смутном показании мы можем разуметь вообще, что плавание достигало самых вершин Березины и ее перевала к вершинам Западной Двины и притоков Немана.

Геродот однако не знал, где скрываются источники Днепра. “Кажется, что в страну Скифов-земледельцев, говорит он, река течет через пустыню, ибо эти Скифы живут от пустыни на 10 дней плавания. Одной только этой реки, да еще Нила я не могу показать источников, и думаю, что этого не покажет и никто другой из Греков”. Видимо, что именем пустыни здесь обозначается страна, имевшая какой либо особой характер в своей топографии, ибо Скифы считали до ее пределов 10 дней плавания, след. это плавание проходило по другой стране, которую не называли пустынею.

К востоку от Днепровских Скифов-земледельцев, за рекою Пантикапою-Конкою обитали Скифы-пастыри, не сеявшие и не пахавшие земли. Вся эта сторона была степь безлесная. Жилище степняков-Скифов простиралось к востоку на 14 дней пути до реки Герра, что упадает к северскому Донцу. За Герром-Донцом находились так называемые царские земли, где жили благороднейшие и многочисленнейшие Скифы, почитавшие других Скифов своими расами. Значит здесь жили Скифы-владыки над всею Скифскою страною. Их земли с юга простирались к Таврике, т. е. к таврическим горам; с востока ко рву, отделявшему их от Воспорского царства, и потом протягивались по Азовскому побережью до города Кримны, а частью прилегали к реке Дону. Выше этих царских Скифов к северу жили Меланхлены, особливый, не Скифский народ, державший однако законы и обычаи Скифские; они носили черное платье, отчего и прозывались Меланхленами, т. е. Черноризцами или Черными Кафтанами.

Примечательно, что на полосе жилища Меланхленов находим с одного края Чернигов, с другого Воронеж, имена которых тоже дают понятие о черном, и вероятно служат выразителями какой либо географической или этнографической особенности этого края. Выше Меланхленов простирались болота и степи, людьми необитаемые.

—–

За рекою Танаисом-Доном находилась уже не Скифская земля, а первая страна от его устья была страна Савроматов, безлесная степь, которая простиралась к северу на 15 дней пути, т. е. до теперешнего Царицына или до перевала из Волги на Дон.

По рассказам, Савроматы происходили от Скифов и Амазонок, случайно занесенных морем в Скифию после войны с Греками. Эта басня, показывая вообще, что Савроматы были пришельцы в этой стране, поддерживалась особенно тем обстоятельством, что Савроматские женщины ничем не отличались от мужчин. Точно также ездили на лошадях, носили такое же платье, занимались звериною ловлею и ходили на войну. Скифские жены, сидя в своих повозках, занимались женскими работами и никуда не выходили, а савроматки, сидя на лошадях, всегда работали только луком и стрелами, даже одни, без помощи мужей. По крайней мере об них шла такая молва. У них ни одна девица не могла выйти замуж, пока в битве не убивала какого-либо из врагов. Иные, которым не удавалось исполнить этот савроматский закон, состарившись, так и умирали безбрачными.

Эта басня о происхождении Савроматов от Амазонок заслуживаете внимания. В широком баснословии об Амазонках должны скрываться вполне достоверные факты.

Местожительство Амазонок находилось в Малой Азии, в Пафлагонии, у берегов Черного моря, на реке Фермодонте, где существовал и построенный ими город Фемискира, недалеко от славных городов Амиса и Амазии, имена которых также служат указанием местожительства Амазонок. Город Амазия был родиною славнейшего географа древности, Страбона.

Геродот (IV, гл. 110–117) очень обстоятельно излагает Савроматскую басню об этих Амазонках. Он пишет, что во время войны Греков с Амазонками, Греки победили их при реке Фермодонте, забрали их в плен столько, сколько могли и на трех кораблях повезли их домой в Грецию; но в открытом море Амазонки напали на мужчин и перебили их всех. Однако, не умея управляться с кораблями, они стали носиться в волнах по воле ветров и прибыли наконец к городу Кримнам на Меотинском озере, в Землю свободных Скифов. Здесь, выйдя на берег, они расхватали табун лошадей и пустились грабить Скифскую Землю. После того, познакомившись с молодежью Скифов, они вошли с ними в супружеский союз и предложили нм для благополучного житья переселиться за реку Танаид (Дон). Скифы согласились и заняли местность идя три дня к востоку и три дня по пути от озера к северу. Так произошла и устроилась Савроматская народность.

Но прежде (гл. 21) историк говорил, что Савроматы занимали область, начиная от угла Меотиды (от устьев Дона) на 15 дней пути к северу. Стало быть племя Амазонок со Скифами заняло местность только на три дня пути, именно тот округ, где находился и славный город Танаид, т. е. устья реки, и где, по словам Геродота, Амазонки жили и в его время (гл. 110).

К этому должно присовокупить сказание Диодора Сицилийского (вторая половина первого века до Р. X.). Сообщая сказочную древнейшую догеродотовскую историю Скифов, он говорит между прочим, что древние Скифские цари, поработив себе в Азии многие значительные племена, переселяли их по своему усмотрению на новые места и самых важных выселений было два, одно из Ассирии в землю между Пафлагониею (Синоп) и Понтом (Трапезунд), где находим упомянутые выше города Амизус и Амазия, то есть в местности, где обитает и Амазонки. Другое выселение было из Мидии. Оно основалось у реки Танаиса. Эти переселенцы назвались Савроматами, но так как они переселились из Мидии, то их обыкновенно прозывали Мидийцами.

Были ли эти выселенные племена природными Ассирийцами и Мидийцами, об этом ничего не сказано, а потому с большою вероятностью возможно предполагать, что это были племена чуждые коренному населению, почему и были удалены на новые свободные места.

Затем Диодор описывает происхождение племени Амазонок, как бы продолжая рассказ о Савроматах, описывает их похождения и пр. В этих же рассказах Диодор упоминает, что те древние Скифы в свое время, “подчинили себе обширную страну за рекою Танаидом (он смотрит с востока) до Фракии”, т. е. весь Черноморский край нашей страны, как это изображено Геродотом, и вместе с тем пишет и об Амазонках, что их царица, “отправившись войною в страну за рекою Танаидом, покорила все соседние племена вплоть до Фракии”. Оба эти свидетельства, как далекие предания сливаются в одно в сказании Исократа (ум. 338 г. до Р. X.), который говорит, что еще в первый времена Эллады, приходили на нее Скифы с Амазонками, когда и случилась известная война Греков с ними.

О происхождении Амазонок рассказывает свои басни и Юстин (II, гл. 4). У Скифов, говорит он, двое молодых людей царской крови были изгнаны из отечества взбунтовавшимися боярами. Имена их были Илина и Сколопит. За ними в изгнание пошло много народа, который с ними и поселился в Каппадонии, около реки Фермодонта, занявши и все поля Фемискиры. Спустя много лет их соседи за их грабежи всех обманом порубили. Оставшиеся жены мстя за погибель мужей и воинственно защищая себя, превратились потом в Амазонок…

Разбирая Амазонское баснословие древние критики правдоподобно толковали, что Амазонки были не женщины, а мужчины-варвары: — они носили длинные до земли хитоны, волосы подвязывали повязками, а также брили и бороды и поэтому враги называли их женщинами.

—–

В этой области, где обитали Амазонки, народ баснословный, там же жил возле них или на их же местах и настоящий народ Енеты, Генеты, Венеты, по имени близкая родня Славянству. Эту область Страбон называет Амисеною, а жителей Амисенами, по имени главного города Амиса и указывает, что здесь жили Енеты, и что самый город носил имя Енеты, назывался Енетою {Это имя встречается и в других местах по Черноморскому южному побережью. Обозначая места Енетских жилищ, Страбон (XII, 3, 17) упоминает Генету далее к востоку от Синоды. О ней упоминает и Плиний (VI, 4).}.

Об этих Енетах или Велетах сохранялась память, что они помогали Троянцам, и что это было значительнейшее племя Пафлагонцев {Страбон, кн. XII, п. 3, § 5, 8, 16, 17, 25.}.

Жилище народа Генетов находилось в Пафлагонии по южному берегу Черного Моря к западу от знаменитой Синоды в расстоянии от нее градуса на два широты.

Наиболее значительное население в области Генетов именуется Кромна, о которой упоминает и Гомер? называя и другие места этой области.

“– Вождь Пилемен Пафлагонам предшествовал…

— Выведший их из Генет…

— Племя народов, которые….

— . . . . . . . . . . . . . . . . . в славных домах обитали,

— Кромну кругом. . . . . . населяли” (Илиада II, 853,855, стр. 70).

Выражение Кромну кругом населяли обнаруживает, что может быть это был своего рода Акрополь. Шпрунер на своей карте обозначил эту Кромну отдельною круглою горою.

Имя Кромна звучит по-славянски как родня Псковскому Крому и другим подобным именам и потому может служить указанием, что Генеты были Славяне.

О Генетах Страбон (XII, 3, 8, 25) рассказывает следующее: “Говорят, что в Пафлагонии теперь (в первом веке по Р. X.), нет Енетов. Другие указывают на деревню того же имени на Эгиале, близ Амастреи. Зенодот пишет из Енеты (Пилайменей вел Пафлагонцев) и говорит, что под этим именем разумеется нынешний Амис, о чем упоминает Гекатей Милетский. По уверению других, какое то племя, пограничное с Каппадокийцами, выступило в поход вместе с Киммерийцами {У Греков носились предания, будто Троянцы подучили помощь от Номадов, живших выше Борисфена-Днепра (Страбон XII, В, 22).} и впоследствии удалилось к Адрии. Но по мнению наиболее распространенному Енеты составляли значительнейшее племя Пафлагонцев, из которого происходил и Пилаймен”.

Троя была взята и разрушена. В осаде погиб и вождь Енетов. Оставшиеся в живых они убежали под предводительством Антенора в Европу во Фракию и после многпх блужданий прибыли в угол Адриатического моря и там у берегов поселились (Венеция). “Поэтому то, замечает Страбон, должно быть и исчезли Енеты и не находятся больше в Пафлагонии” (XIII, 3, 8). Однако современник Страбона латинский писатель Помпоний Мела упоминает об Энетах под именем Венетов, живших там же (Шаф. I. I, 430).

Если легенда о переселении Амазонок к Скифам может содержать в себе истинное событие о переселении Енетов-Амазонок в область, которая потом стала областью Савроматов, то возникает вопрос, что за народ были эти, рожденные от Амазонок, Савроматы и по какому поводу Амазонки-Енеты потянули на переселение именно в устья Дона.

Возможно предполагать, что этот повод заключается в промысловых и торговых выгодах, какие доставляло многим племенам знаменитое торжище Танаида. А вместе с тем возможно предполагать, что Савроматы были эти самые Енеты. Что Савроматы были такое же Славянское племя, как и Енеты, которые под именем Амазонок и переселились к своим братьям на Дону.

В последнее время в лингвистической науке водворилось мнение, почитаемое за непогрешимую историческую истину, что весь Черноморскии юг Русской равнины от Дона до самого Дуная был занять племенами Иранского происхождения, и потому все Савроматы и Сарматы оказались Иранцами. Это неопровержимо основано главным образом на многочисленных каменных греческих надписях с варварскими именами, найденных в особом количестве на местах древнего Танаида, и представляющих также в особом количестве все имена Иранского склада. Однако, следует ли принимать эти собственно только городские камни в доказательство той невосстановленной истины, что вся область нашего Черноморского юга оглашалась одним только Иранским языком, была заселена одними только Иранскими племенами. Камни свидетельствуют только, что написанные на них имена принадлежали горожанами Танаида, а горожанами этого торжища были торговцы и промышленники от разных народностей, от разных мест и стран. Преобладали в них Иранцы потому, что это торжище было восточное и в него стекались главным образом промышленные люди востока, в особенности Персы и их соседи, а также Кавказские племена, не упоминая об Армянах, Евреях и пр. Камни указывают только на обывателей города и нисколько не указывают на обитателей всей страны, ее рек, лесов и т. д. Между тем это лингвистическое нашествие Иранства на наши южные края доводить свои утверждения до того, что и наши скромные Геродотовские пахари на Киевском Днепре являются тоже Иранцами {Ж. М. Н. Пр. 1886 г. Октябрь, 280, статья Вс. Миллера.}.

Конечно после того необходимо вопросить здравый смысл, живало ли в этих краях на Дону, на Днепре, на Буге и Днестре, живало ли, являлось ли здесь когда либо Славянство, и как и куда исчезло бесчисленное Иранство, оставив на своих местах одни лишь Славянские племена, внезапно упавшие по-видимому с неба не ранее VI века по Р. X., как еще и до сих пор утверждают некоторые ученые.

В ответ на эти вопросы мы ставим высказанное выше предположение, что Савроматы были Славянское племя, именно то племя, которое в IX веке именовало себя Северо, Севера, Север, как прямой потомок имени древнейшего, в огреченной форме Савро (Savros — ящерица). Если на западной стороне Русской равнины существовали Геродотовские Неуры, Нуры, отожествляемые со сохранившимися именами Нур, Нар, Нер, Нор, и причисляемые несомнительно к славянскому племени, то почему и Геродотовским Савроматам не быть Славянами точно также не сохранившемуся на их месте имени Северо. Диодорово известие, что они были выведены из Мидии, нисколько не доказывает, что они были кровные Мидийцы, о чем говорено выше. Точно также нельзя доказать, что тогда же переселенные в Пафлагонию племена были кровные Ассирийцы. Впоследствии на этом месте мы находим Амазонок и Енетов. Плиний упоминает, что по слухам, как говорят, Савроматы родственны Мидянам, но эта родственность упоминается все на основании одного и того же сведения, что они выведены из Мидии.

Знаменитый историк-критик Нибур имел же какие либо критические основания признавать в Савроматах племя Славянское. Надеждин, разбирая книгу “Скифия и Скифы Геродота”, соч. Линднера, высказывает такое замечание: “Сродство Славян со сарматами признается единогласно всеми именитыми испытателями и знатоками истории и древностей. Сарматы, известно, переделаны позднейшими географами из Савроматов”.

Остановимся на любопытном обстоятельстве. Отчего, по каким причинам вся Русская страна получила наименование Сарматии вместо прежнего от времен Геродота имени Скифии.

Мы упоминали выше, что по свидетельству Диодора Сиц. в известное время Сарматы размножившись и усилившись напали на Скифов, истребили их без остатка и конечно завладели их землями, которые, как известно простирались от нижнего Дона до нижнего Дуная, как эти земли описал Геродот.

По указанию Птолемея, Сарматы во 2-м веке по Р. X. занимали именно те земли по Северозападному берегу Азовского моря, где прежде обитали Геродотовские Царюющие Скифы. Это были Роксоланы и Языги (они же по-видимому Яксаматы, Иксоматы, Ексоматы, Язаваты). Но еще в начале первого века по Р. X. Страбон указывает поселения Языгов-Сарматов прозванием Царюющих на нижнем течении рек Днестра и Днепра (кн. 7, гл. 3, 8, 17), где по Геродоту находилась Древняя Скифия. Прозвание Царюющие (Василики) может оказывать, что эти Сарматы-Языги получили его по наследству от Царюющих Скиоов Геродота.

И вообще видимо, что Сарматы водворились по всему пространству Геродотовской Скифии, так как во втором веке они с именем Роксолан владеют и нижним течением Дуная, откуда начиналась Древняя Скифия. Здесь они придвинулись к землям, подвластным Риму, почему и начались их безпрестанные нападения на эти земли и стали возрастать их военные счеты с Римом.

Уже в семидесятых годах первого столетия до Р. X. против них Рим высылает воевод (Шаф. 112). При императоре Августе (15 г. до Р. X.) Рим одерживаете над ними победу и поручает. воеводе Лентулу прогнать их от Дуная, где с ними познакомился и Овидий (17 г. по Р. X.). Затем в 69 году по Р. X. они несчастливо вторгаются в Мизию, но римские победы их не останавливают, они в последующее время добиваются главного в сношениях с Римом т. е. налагают на него дань.

Таким образом Савроматы или Сарматы Дона, занявши как бы по наследству и именно по наследству завоевания, все земли Геродотовой Скифии и ставши по Дунаю соседями с подвластными Риму землями, получают от Рима туземное этнографическое прозвание Сарматов и всю их страну по той же причине Ризди прозывает, вместо Сеифии, Сарматиею, как это и было усвоено древнею географиею, которая потом в поздние времена прозывала Сарматами и чужие племена. Но в собственном смысле настоящими Сарматами она признавала только Европейских Алан, Роксолан и Языгов, заселявших всю страну древней южной Руси.

Каким образом родовое имя Сарматов так быстро распространилось на всю нашу равнину от устьев Дона до устьев Вислы, которая при этом является уже твердою границею Сарматии от земель Германии? Что послужило объединению Сарматским именем всех племен, живших по этим местам?

Нам кажется, что Сарматское имя обозначало особый язык, по которому и отличались племена однородные от инородных, и мы полагаем, что язык Сарматов на Висле носил тот же общий характер, как и язык Сарматов на Нижнем Дону. О Сарматах Помпоний Мела пишет, “что они разделялись на множество племен, из коих всякое имело особенное свое имя, но все говорили одним языком” (Кар. I, пр. 20). Тоже писали в VI в. Прокопий об Антах и Иорнанд о Венетах.

По общему характеру этого языка и все другие обитатели нашей равнины явственно могли прозываться Сарматами, то есть в сущности Славянами, и Сармат в собственном смысле был Славядин, как свидетельствуете, например, греческая Танаидская надпись, упоминая о Сармате Ходекие (Sarmatas Chodekion) {Есть собственное имя Ходек. Славанский Именослов Морошкина.}.

Славянство Сарматов во многом доказывает История Сарматов-Языгов. В географии Птолемея они обитают на северо-западной стороне Азовского моря, где прежде обитали Геродотовские Царюющие Скифы. Страбон указывает (VII, 3, 17) их селения между Тирагалами на Днестре и Ургами на Днепре (Георги Геродота) и именует их Василиками вероятно как наследников Скифов того же прозвания, о чем говорено выше. Плиний (IV, XXV) свидетельствуете, что Сарматы-Языги занимали поля и равнины от Карпатских гор до границы с Германиею, что Языги прогнали Даков до реки Патислы, т. е. до Потисья, как сказывали несомненные Славяне именуя реку Тейс по-славянски Потисьем. Эти Языги называются также у Птолемея Метанастами-Переселенцамн. Их область и до сего времени именуется в Венгрии Saziger District. между Дунаем и Тейсом прямо на восток от Пешта-Буды, где твердые следы Славянства остаются в именах земли и воды. О родстве их с Роксоланами мы будем говорить в своем месте.

—–

Во второй стране, выше Савроматов, продолжает Геродот, живут Вудины, народ великий и многочисленный. Жилище этих Вудинов, по ясному и точному указанию Отца Истории, начиналось, стало быть, от сближения Дона и Волги у гор. Царицына и простиралось к северу в губерниях Саратовской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Симбирской и Рязанской.

Все они, прибавляет Геродот, темно-голубые и красны. Нет сомнения, что это обозначение относится к цвету глаз (голубых) и волос (рыжих). Он повествует, что Вудины природные тутошние жители, старожилы, народ кочевой, то есть не возделывающий землю; и один из всех здешних народов вшеед, что по греческим понятиям вообще обозначало крайнюю нечистоплотность. Страна Вудинов была наполнена всякого рода густыми дремучими лесами. В одном густейшем лесу находилось у них большое и глубокое озеро, окруженное болотами и тростником; в нем ловили выдр. бобров и других зверей с четырехугольными мордами, меха которых, примечает историк, употреблялись на опушку верхнего платья, а бобровая струя была полезна в исторических припадках (гл. 108, 109).

Какой же это народ — Вудины? Существует ли он и теперь, или он исчез без остатка, как исчезли многие племена степных кочевников. Но это был народ великий в смысле множества; потом — он жил в лесах. Такие народы не скоро исчезают. В той стране, где Геродот помещает своих Вудинов, до сих пор существует несколько родственных друг другу племен, каковы Мордва, Черемиса, Чуваши, Вотяки. К описанию Геродота ближе подходит Мордва и особенно Вотяки, живущие на Каме и Вятке, дальше к северу, и потому лучше других сохранившие свой первобытный облик. Жилища Мордвы, теперь хотя и рассеянно, находятся между Волгою, верхним Доном и течением Оки. Нет сомнения, что эти жилища при Геродоте простирались еще южнее, напр. до устья Медведицы, впадающей в средний Дон, и западнее, так что Ока со всеми ее притоками, от самой своей вершины принадлежала несомненно тоже земле Вудинов. На это во-первых указывают имена рек и мест в роде Мценска на р. Мецне, в роде Мещовска, по древнему Мещерск. на р. Мерае или Мерее и т. п., не говоря о северной Мере и о том, что при начале нашей истории на нижней Оке сидело еще Мордовское племя Мурома. Известно также, что под Рязанью на средней Оке жила Мещера, которая конечно простиралась еще дальше упомянутого Калужского Мещерска. Нельзя нисколько сомневаться, что все эти Мордовские племена Геродоту были известны под именем Вудинов. Корень самого имени Вудины до сих пор сохраняется у Вотяков, которые сами себя называют Одо, От, Ут, Удь, Удь-Мурт, Морт, откуда и Мордва. Уд — собственное народное имя, а Мурт или Морт означает вообще человека.

Русские в 16 столетии рассказывали, что эти Отяки или Вотяки — такая же Черемиса: что они были некогда чернью, то есть, народом Ростовской области и ушли со своих мест к Каме, в Болгарскую землю, убегая от русского крещенья, что могло случиться еще в 11-м стол. {История Казанская. Спб. 1791. стр. 3.}

Это стало быть наша летописная Ростовская Меря, или, как называют себя Черемисы — Мари. По всему вероятью собственное имя Вотяков — Уд, у Черемисов — Ода, в древнее время было общим именем для всех этих племен или по крайней мере для племен Мордовских. Впрочем Мордва и Чувашей называет Вьедене {Миллер: Описание Черемис, Чуваш и Вотяков. Спб. 1791, стр. 33.}. Вот почему и Геродота очень правильно передает это первобытное прозвание: Вудины. Но не одно сходство имени утверждает что Мордва, Мурома, Меря, Мокша, Эрза, Мещера, Чуваша, Черемиса, суть Вудины Геродота. Тоже свидетельствует и описанная Геродотом их наружность: волосы рыжие, желтые, русые; глаза голубые, светло-серые; у Вотяков цвет лица даже смугловато-красный.

Для нового подтверждения, что земля древних Вудинов простиралась по Волге между Саратовым и Орлом и далее за Оку, к западу, не говоря о северных краях, нам необходимо обозначить местность того великого и глубокого озера, где ловились бобры и другие пушные звери, как свидетельствует Геродот. Ясные следы этого озера и теперь можно видеть, даже по карте, несколько севернее города Рязани, в тамошней Мещерской стороне, где до сих пор остается множество больших и малых озер и болот, окруженных густыми лесами, которыми почти сплошь покрыта вся эта сторона (см. выше стр. 182). Слишком за 2000 лет здесь в действительности могло существовать великое озеро, ибо вся эта местность есть обширнейшая болотная и озерная котловина; а Рязанская область и особенно ее Мещерская сторона издревле славилась ловлею бобров {Материалы для Географии и Статистики России. Рязанская губерния. М. Барановича. Спб. 1860.}.

Мы уже привели свидетельство Геродота, что Невры, вытисненные со своих мест, переселились в землю Вудинов, и что наш первый летописец сохраняет память об этом событии, говоря, что Радимичи и Вятичи пришли от Ляхов и сели по Сожу и по Оке. Если Мещера и Мордва, уже на глазах летописи сидела на той же Оке, если и по Сожу, хотя и редко, остаются еще имена рек и мест не русские, а сходные с Мордовскими и Мерянскими, то очевидно, что Радимичи и Вятичи принадлежали к колену Геродотовских Невров, а Мещерская и Мордовская сторона был земля Вудинов.

О Будинах, или Вудинах мы должны поместить здесь и сказание достославного Шафарика. Идя по следам ученого Оссолинского, он настойчиво и с некоторым восторгом, причисляет Будинов к Славянскому колену и определяет жилище этих Будинов на Волыни и в Белоруссии, приняв за основание показание Птолемея о малом рядовом поселении в южной части Сарматии недалеко от Карпатских гор с именем Боднны, а также и другое указание географа о горах Будинских, находящихся дальше к северу, с которых течет р. Рудон (Западная Двина).

Само собою разумеется, что для этой произвольной пересадки Геродотовских Будинов с далекого востока на запад, на новое место, потребовалось сказать и в большом рассуждении доказать, что Геродотово свидетельство о настоящем жилище Будинов (IV, гл. 21, 22), “не совсем точно и справедливо” и вообще ошибочно… Геродот ошибся!… Что такое его определение жилищ Будинов ошибочно, в том ни мало не сомневаются нынешние ученые объяснители сочинений его и знатоки древней географии.

Этих Будинов немецкие исследователи по своему обычаю конечно присвоивали к немецкой породе. “Немецкий ученый Манерт, говорит Шафарик, объявил Будинов праотцами немцев и самым старшим Тевтонским народом, какой только можно отыскать в Истории….. Позднейшие писатели (немцы) с особенным восторгом приняли такую его догадку, как одно из важнейших исторических открытий”. Доводы в пользу этой догадки Шафарик называет пустыми, ничтожными и все предположение бессмысленным. Однако, подобно Манерту, знаменитый славист утверждает, что Геродотовы Будины были Славянский род, те Венеды, жилище которых указано еще Тацитом по западной стороне Русской равнины. Но доказательства этой новой истины нисколько неубедительны, потому что весь их корпус держится на одном недоказанном заключении, что Геродот ошибся (Слав. Древн. т. I, кн, I, 312). Между тем достоверный Геродот (IV, гл. 21, 22) прямо, точно и очень ясно говорит, что на Дону живут Савроматы, а выше их (к северу) живут Будины, народ многочисленный.

“Все эти доводы (о произвольной пересадке Будинов на Волынь и в Белоруссию) заставляют нас, говорит Шафарик, признать Геродотовых Будинов народом Виндским, и мы немало утешаемся тем, что уже в такое отдаленное время находим у писателя столь достоверного (у Геродота) явное известие о древнейшем народе, который каждый Славянин, сообразив все обстоятельства, сюда относящиеся, смело и безошибочно может считать ветвию своего поколения” (Слав. Древн. т. I, кн. I, 321). Это завещание было принято на веру без всяких справок многими нашими писателями, а также и географическими картами Западной науки.

—–

Вместе с Вудинами или вернее в земле Вудинской жил еще народ, Гелоны, именем которого Греки называли и Вудинов, но неправильно, как замечает Геродот. Гелоны по своему происхождению были Эллины-Греки, поселившиеся у Вудинов по случаю изгнания их из торговых греческих черноморских городов. Значит это были всякие выходцы от Греков и Скифов; ибо язык они употребляли то скифский, то греческий {Имя Гелоны по-видимому варварское имя Эллинов. Но легенда о происхождении Скифов, когда от Иракла и Эхидны осталось три сына Агафирс, Гелон и младший Скиф, указывает на особую значительность этой народности среди населения Скифии, почему и возможно гадать, что это имя переделалось веками в имя известных впоследствии Алан.}. Они возделывали землю, занимались садоводством и нимало не походили на Будинов ни обликом, ни цветом. Сверх того у них был деревянный город, единственный во всей стране, окруженный высокими стенами, каждая сторона которых простиралась на 30 стадий — около 5 верст. Стены, дома, храмы — все было деревянное. В этом городе были храмы эллинских богов, устроенные по эллинскому обычаю с деревянными статуями, жертвенниками и божницами. Через каждые три года Гелоны совершали празднества Вакху и отправляли вакханалии.

Где, на каком именно месте был этот город, неизвестно. Но по всему вероятию, где либо близ Волги, о которой однако ж Геродот не дает прямых сведений. Он знает только, что из земли Фиссагетов, которые жили северо-восточнее Будинов, вытекали четыре большие реки и впадали в озеро Меотийское (в Азовское море). Имена этих рек были Лик, Оар, Танаис (Дон) и Сиргис (Донец). Видимо, что Отцу Истории Северная сторона Каспийского моря вовсе была неизвестна, что по рассказам он знал только среднее течение Волги–Оара и среднее же течение Урала-Яика-Лика, и полагал, что эти реки текут, как и Дон в Азовское море. Так он думал конечно по указанию рассказчиков, которые хаживали к Уральским горам, именно по этому пути, который и оппсывает нам Геродот. Примечательно, что имя Волги, Оар, слышится в Мордовском названии этой реки, существующем до сих пор — Рау. Таким образом Геродот дает Волге, как и следует ожидать, Вудинское имя. Он повествует также, что Персидский Дарий, преследуя в своем походе Скифов, прошел землю Скифскую и Савроматскую и нигде не нашел ничего, что можно было бы разорить; но вступив в землю Вудинов, встретил город Гелон и сжег его. Затем пришел в степную пустыню и поставил свои лагери на реке Оаре, построив тут восемь большпх крепостей, развалины которых оставались еще в Геродотово время. Все это заставляет думать, что Гелон находился где-либо вблизи Саратова, ибо это была середина тогдашнего торгового пути из греческих черноморских городов к Уральским горам. Быть может, Гелон находился на Волге, пониже Саратова, на месте погибшего города Увека, остатки которого существовали еще в 16 столетии. Путешественники того времени говорят, что этот Увек лежит в плодоносной стране, где растет во множестве ликорис, яблонные и вишневые деревья. Они прибавляют, что на том месте “на высоком холму, был некогда очень красивый замок Увек и подле него город, называемый Русскими Содом: этот город и часть замка провалились по правосудию Божию за грехи народа, здесь обитавшего. Теперь видны только развалины и некоторые гробницы; на одном надгробном камне можно различить форму лошади и всадника, сидящего на ней, с луком в руках. На другом камне видна надпись арабская”.

Имя Увека сохраняется и теперь в названии тамошних сел. Город этот указывается на том же месте, в 20 днях расстояния от Астрахани, и Арабскими писателями 9–10 века. В то время он был важным торжищем в сношениях среднеазиатских и прикаспийских стран со страною нашего поволжья, с Буртасами и Болгарами. Очень вероятно, что в Геродотово время тот же город служил торжищем для черноморских Греков с народами приуральскими. Следует заметить также, что в этой же Гедонской стороне, в губ. Саратовской и Тамбовской, встречается несколько селений и рек с именами Елань, Еланское.

—–

Описывая древнейшее расселение разных народов в нашей земле по направлению к северо-востоку, к Уральским горам, Геродот, по всему вероятию, описывает собственно торговый путь, который тогда пролегал по этим местам от Черного моря. Он продолжает: “Повыше Вудинов к северу сперва простирается степь на семь дней пути. За степью, поворотя более к Востоку, живут Фиссагеты, народ многочисленный и особый, питающийся звериною ловлею. В смежности с этими народами, т. е. Вудинами и Фиссагетами, живут Иирки, тоже звероловы. Это наши древние Весь Белозерская или Вису по арабским писателям, которая в то время могла занимать земли более к Востоку, и Угра, Югра приуральская. Дальше к востоку жили другие Скифы, отложившиеся огь Скифов царствующих (впоследствии Печенеги).

До страны этих Скифов, замечает Геродот, лежит земля ровная и тучная, а отсюда начинается каменистая и не ровная. Затем, дальше у подошвы высоких гор обитают люди от рождения плешивые, плосконосые, с продолговатыми подбородками; язык они употребляют свой особенный, а одежду скифскую; питаются древесными плодами. Каждый из них живет под деревом, зимою окутывая это дерево белым войлоком. То дерево, которым они питаются, величиною со смоковницу, плод носит похожий на боб и имеет ядро. Когда плод созреет, из него выжимают густой и черный сок, называемый аши {Этот сок аши, асхи, по всему вероятию, есть сок вишен. “В полуденной Сибири, говорит путешественник 17 столетия, Коллинс, есть дикая страна, называемая с тенью; она простирается на 600 или 700 верст и большей частью состоит из равнин; рек в ней мало, но почва невероятно плодоносная. Там целый день едешь полем, обросшим вишневыми деревьями… Красные вишни, растущие на этих деревьях, очень хороши, но и очень кислы. Они бывают вкусны, когда пересажены”. Другой писатель 16 века, Павел Иовий, рассказывая о том, какие напитки употребляются в Москве, прибавляет: “Некоторые любят также сок, выжатый из спелых вишен; он имеет светло-багровый цвет и очень приятен вкусом”. Это слово аши — вишни, вместе с именем Югры = Иирков достаточно указывают!” что Скифы, передававшие Геродоту эти сведения о растении и народе, принадлежали к тем племенам, на языке которых долгие столетия сохранялось, имя Югрьи и доселе сохранилось имя вишни.}, который пьют, смешавши с молоком, а из выжимков делают лепешки и едят. Этим дюдям никто не наносить обид; ибо их почитают священными; да нет у них и никакого воинского оружия; они даже соседей примиряют в ссорах и если кто прибегает к ним под защиту, тому уже никто не смеет нанести обиды.

До страны этих плешивых людей земля была довольно известна. Досюда хаживали и Скифы, и Греки из Ольвии и других черноморских городов. Приходившие сюда Скифы употребляли семь переводчиков для семи языков, стало быть на пути жило семь народов. Но что находится выше этого плешивого народа, о том никто ничего ясного сказать не может. Туда путь пересечен высокими горами, через которые никто перейти не может. Плешивые рассказывают, чему впрочем я не верю, замечает Геродот, будто на этих горах живут люди с козьими ногами, а за ними другие, которые спят 6 месяцев.

Впрочем к Востоку от плешивых, страна была тоже хорошо известна. В ней жили Иссидоны. Это был народ справедливый, т. е. живший в гражданском порядке. И женщины у них имели власть равную с мужчинами. Было у них, между прочим, в обычае: когда у кого умирал отец, то все сродники пригоняли на поминки домашний скот, кололи его и изрубали в куски вместе с телом покойника; потом мясо перемешивали и предлагали на стол для трапезы. Оставляли только череп от головы покойника, оправляли его в золото (в виде чаши-братины) и употребляли, как священный сосуд, при совершении великих годовых жертвоприношений. Так сын творил память по отце.

Иссидоны рассказывали, что выше их живут люди одноглазые и Грифы, чудовища, похожие на львов с клювом и крыльями орлиными, которые стерегли золото. Сибирское золото, охраняемое такими страшилищами, по всему вероятью и было главным предметом, привлекавшим в эту страну торговых людей из Скифии и главное из греческих торжищ. Иссидоны, или скорее всего греческие купцы рассказывали эту сказку вероятно для того, чтобы показать, с каким трудом и опасностями добывается золото. Имя Иссидонов сохраняется до сих пор в имени реки Исети, текущей от Уральских гор на Восток в реку Тобол. Долина Исети одна из лучших и плодороднейших местностей за Уралом; она богата золотой и железной рудой, в ней ломается мрамор и другие подобные породы камня; в самой реке находят много дорогих камней, горных хрусталей, халцедонов, сердоликов и т. п. Горный промысл на Урале существовал с незапамятных для истории времен, на что указывает множество тамошних пещер, в которых находят человеческие кости, разные вещи, посуду, молотки и другие орудия, покрытая уже каменной корой. Можно полагать, что Иссидоны и были тем первобытным народом, который обрабатывал здесь руды, добывал золото, драгоценные камни и торговал ими с далекими Греками, большими охотниками делать из золота роскошные и изящные вещи и вырезывать на камнях печати и различные изображения своих богов. Таким образом Уральские горы и в то далекое время доставляли европейцам много драгоценного.

Во всей описанной стране, говорит Геродот, бываете такая жестокая зима, что 8 месяцев продолжаются нестерпимые морозы: в то время, если прольешь воду, грязи не сделаешь, а сделаешь ее, зажегши огонь, что для южных жителей, которым повествовал Геродот, было, конечно, удивительно. Даже море (Азовское с проливом) замерзает и Скифы толпами переходят по льду, на льду сражаются и ездят через пролив на повозках на азиатский берег. От стужи и скот в Скифии не имеет рогов. Там родится порода волов безрогая. Весною там не бываете дождя, а летом идете беспрестанно дождь и бывают часто громы. Но если случится гром зимою, то это почитается чудом. За чудо также почитается, когда в Скифии случится землетрясение.

Сказывают, что дальше к Северу от верхних земель Скифии, нельзя ничего видеть, ни пройти туда по причине везде рассыпанного перья, которым наполнена земля и воздух. Геродот объясняет, что “это перье должно быть снег, ибо за Скифскою землею всегда идеть снег, впрочем летом меньше, как и следует, чем зимою, и кто видел вблизи падающий густой снег, тот видел то, о чем я говорю. От падающего снега и места дальше к северу необитаемы”, заключает историк.

—–

Оканчивая этот общий обзор населения древней Скифии и сопредельных ей стран в Геродотовское время, то есть почти за 2500 лет до нашего времени, мы позволяем себе возвратиться к более древним временам, дабы выяснить сказанное Геродотом о дорогих для нас Днепровских пахарях-земледельцах, т. е. вообще о Земледельческой Скифии, составлявшей ровно половину всего пространства Скифской державы от устьев Дуная до устья Днепра.

Мы предполагаем, что эта земледельческая Скифия была населена, если не исключительно, то в очень значительном объеме Славянским племенем, пришедшим сюда и водворившимся здесь в незапамятные времена и для самого Геродота. Об этих временах трудно рассуждать, но возможно угадывать по какому именно пути совершилось это переселение Славян от своей родины, из Азии в Европу.

Обыкновенно полагаюсь и это уже значительно утвердилось в науке, за которой вначале и мы следовали (И. Р. Ж. II, стр. 10), что этот путь лежал между северным берегом Каспийского моря и Уральским хребтом, т. е. из-за Волги и Дона. Однако по всем видимостям Славяне шли в Европу не из степей Средней Азии, но совсем другим путем, именно через Малую Азию мимо южных берегов Каспийского моря направляясь через области Мидии и Армении к Черному морю и к заветной в то время переправе в Европу к Воспору Фракийскому, то есть к Константинопольскому проливу.

Наша летопись крепко помнить, что первоначальное в Европе жилище Славян было на реке Дунае, где впоследствии существовали и доселе существуют Угорская (Венгерская) и Болгарская земля. Отсюда, от Дуная, говорит наша летопись, Славяне и разошлись по другим странам. Дунай таким образом является первобытною коренною родиною всего Славянства, а это вместе с тем прямо указывает, что к Дунаю Славяне пришли не от Урала и Волги, но от Фракийского Боспора, от пролива цареградскаго. Об этом косвенно упоминает еще Суровецкий в своем Исследовании начала народов Славянских, 80.

Трудно представить себе, чтобы Славяне попали на Дунай, пройдя наши южные степи, о чем ни малейших намеков в истории и географии не существует.

Как переселялись древние народы, об этом можем судить по свидетельству Плутарха о переселении со севера на юг Кимвров. “Они не вдруг и не беспрерывно выходили, говорит знаменитый историк, но каждый год с наступлением весны все подвигались вперед и в несколько лет пробежали войною обширную землю”, которая простиралась к востоку и к Меотиде и касалась Понтийской Скифии {Плутарх, Марий, перев. С. Дестуниса, ч. 6, стр. 135.}.

Так по всему вероятью переселялись в Европу и Славянские племена, идя по малой Азии шаг за шагом и быть Может оставляя на пути на временное или и на постоянное жительство некоторые свои ветви, как об этом замечает В. М. Ламанский в превосходном своем труде: “О Славянах в Малой Азии”.

Такою ветвью являются Енеты, Генеты, Венеты Пафлагонские, помогавшие Троянцам против Греков почти за 1200 лет до Р. X., о которых в первом веке по Р. X. носились уже предавая, что это был очень значительный народ, оставивший по себе в Малой Азии только одно свое имя Енеты-Венеты.

Достославный Шафарик, посвятивший древнему имени Венедов очень объемистое исследование, не пожелала этих достопамятных Енетов причислить к Славянскому племени на том основании, что “непозволительно на одном только имени основывать положительные исторические выводы” (т. I, кн. 1, 430). Поэтому он вообще осторожно сомневается в Славянстве Венетов Адриатики и Армарики, подтверждая, что доказательства их Славянства вероятны, но исторически не очевидны, что это останется предметом вечных гаданий и споров ученых исследователей (см. об этом во второй части нашего труда стр. 34 и след.). Однако, основываясь на одном только сомнительном имени — Споры, Шафарик утвердительно заключает, что это испорченное имя означает Сербов, и что это имя — Сербы было древнейшим общим именем Славянства.

Что в имени Енетов или Венетов скрывается племя Славянское, об этом можно утвердительно судить по сохранившимся в Малой Азии Славянским именам некоторых местностей.

О Славянах в Малой Азии имеем замечательный труд того же заглавия достопочтенного нашего слависта В. И. Ламанского, в котором автор указывает на существование в Вифинии с древнейшего времени двух городов, одного именем Киос-Кий с названием жителей Кианы-Кияне, и другого именем Любусса-Любуша, явно обозначающих свое славянство. Затем указывает в Пафлагонии, где обитали Енеты, местность именуемую Загора.

Упомянем, что еще в Илиаде описывается в области Енетов место с названием Кромна в значении Акрополя. К этому возможно присовокупить свидетельство Арриана (у Евстафия), что Вифинцы, восходя на вершины гор, называли Зевса Аттисом (отцом) и Папою. Зевс у Скифов тоже назывался Папаем. Здесь имя Аттис звучит по славянски родоначальником Русского тятя, а по сему и имя Аттилы может по прозванию обозначать также отца. — Приводимые Страбоном некоторые Пафлагонские слова. Бага (бог?) Биаса (бес?), Ратота, Зардака также отзываются Славянскими звуками, как и Багадания, равнина в Каппадокии (XII, 2, 3, 10, 25).

Как бы ни было, но остается одно достоверным, что Славянство от глубокой древности проживало по местам в Малой Азии, передвигаясь со своих мест в Европу или от тесноты населения или от военных насилий.

Известное в Истории переселение Славян в Европу произошло после Троянской войны, когда они были уведены из Азии Ангенором или попросту были изгнаны, как свидетельствуют правдивые писатели. Антенор довел этих Енетов или Венетов до Адриатики, где они и поселились. Но перед тем они долго странствовали во Фракии и само собою разумеется не проходили мимо удобных мест для заселения.

Стоило только перебраться через Балкан, как открывалась привлекательная обширнейшая благословенная долина славной реки Дуная. Здесь расселение Славянского племени утвердилось на вечные времена, так что Дунай становился как бы родителем Славянского поселения и действительно таким родителем он и почитался у Славян, как и свидетельствует наш летописец. Дунай был первоначальным гнездом Славянства на Европейском материке. От Дуная Славяне разошлись во все стороны: “Разыдошася по земле и прозвашася имены своими где седяше на котором месте”.

Кто из Славянских племен бьтл первым передовым селянином при переходе на Европейский материк и при движении на новые места от дедушки Дуная? Несомненно, что это были Венды, Балтийские Славяне. “Тот весьма древний народ, говорит Добровский, от которого произошли нынешние великие Славянские народы, должен был, еще за две тысячи лет до Р. X. отделиться от других, соплеменных себе народов (т. е. Латышей, Кельтов, Германцев и Литовцев) и распространяться все далее и далее на север, потому что уже в первом веке находим Вендов на Балтийском море, куда, разумеется, не залетели же они, напротив пришли мало помалу, переходя, в разное время, с места на место”. Шафарик и почитает Венедов праотцами последующих Славян. Но эти праотцы не родились же как грибы из занятой ими земли. Они должны были откуда либо придти. Мы и полагаем, что они были передовым отрядом Славянства ушедшим далеко к северному морю.

По следам этих Енетов, Венетов, занявших побережья Балтийского моря шли племена Лехов (область Вислы и Одры), за ними племя Геродотовских Невров или Нуров (область Припяти), а потом после Нуров Геродотовские Оратаи-хлебопашцы (область Карпатских гор Днестра, Буга и Днепра). Так предположительно можно распределить как бы геологические пласты Славянских насельников, шедших к северу от дедушки Дуная по восточному краю их расселения. Об этом восточном крае заметим, что в нижнем своем течении направляясь к своим устьям, Дунай круто поворачивает на север. Несомненно, по этой дороги прошло восточное, т. е. Русское племя Славян. Местность этого поворота Дуная в Геродотово время принадлежало его Скифии. Затем обширная местность от устьев Дуная до устья Днепра именуется у Геродота Древнею Скифией, что и обозначаете глубокую Киммерийскую древность здешнего населения.

Само собою разумеется, что первоначально восточные Славяне заняли места по течению рек Прута и Серета, впадающих в Дунай несколько выше его устьев, т. е. заняли земли Валахии, Бессарабии и Молдавию возле Карпатских гор. Древнейшее название Прута Пората звучит по Славянски (сравн. подмосковную Поротву-Протву, реку Рату впадающую в Польски (Западный) Буг и т. п.). —

Впоследствии с этих мест, как и от самого Дуная сдвинуло Славян нашествие Волохов-Галлов лет за 350 до Р. X., а может быть и раньше, оставивших здесь свои племенные следы в населении Молдавии и Валахии.

Вместе с тем восточное Славянское расселение шло по Днестру и южному Бугу к северу и на восток к Днепру в нынешних губерниях Подольской. Киевской и севернее в Волынской (область р. Припяти). Далее на север существует перевал в область реки Вислы и Одры куда прошли Ляшские т. е. западные Славянские племена, как упомянуто.

В восточном племени по-видимому передовыми пришельцами были Геродотовы Невры-Нуры, которые в то время жили далеко на севере, начиная от верховьев Буга и Днестра. Быть может их потеснили, следуя за ними Геродотовские хлебопашцы Адазоны, севшие по Днестру и Бугу и потом пахари и земледельцы, которые основались на Днепре, минуя безводные степные пространства юга.

Рассказ нашей Летописи о Днепровском Кие, о его путешествии в Царьград, о пребывании с почетом у даря, о построив на возвратном пути на Дунае городка Киевца все это по-видимому отзывается целою легендою о переселении Вифинских Киян на Днепр, намеревавшихся в начале сесть на Дунае и вытесненных оттуда враждебными соседями.

Заселение нашей равнины Славянским племенем со стороны востока именно от Дона, совершалось племенем Савроматов, выведенных сюда в древние времена из Мидш, в имени которых мы предположительно узнаем нашу Северу.

—–

Любопытны рассказы Геродота о происхождении Скифов. Сами Скифы сказывали ему, что народ их изо всех народов самый младший и произошел таким образом: В очень давнее время, когда еще страна эта была пустая, жил здесь, говорили они, один муж, называемый Таргитай. Родители его были боги. Он родился от Зевса и от дочери реки Днепра. Зевсом, греческим именем, Геродот называет по своему главного скифского бога. У этого Таргитая было три сына, старший Липо-Ксай, средний Арпо-Есай, младший Кола-Ксай. Когда они царствовали, то на Скифскую землю упали с неба гагуг (соха), ярмо (воловья запряжка), секира (топор) и чаша — все золотое. Старший брат увидел это первый и хотел дорогие вещи забрать себе; подошел к ним поближе, а золото так загорелось, что взять было невозможно. Так он и ушел. После него пошел второй брат: золото загорелось. Ушел прочь и он. Когда подошел третий брат, самый младший, золото потухло и остыло, он спокойно забрал себе все вещи. Старшие братья увидели, что покориться надо ему, младшему брату, и отдали ему все царство. По рассказу Скифов это случилось за 1000 лет до похода на них Персидского царя Дария, стало быть слишком за 1500 лет до Р. X.

С тех пор упадшее с неба золото Скифские цари почитали священным, очень бережно охраняли его, и каждый год праздновали ему и приносили жертвы. Овладевший царством младший брат учредил потом в этой стране для своих детей три царства и одно из них, где хранилось золото, сделал главным, начальным царством (Авхаты, Котиары-Траспии, Паралаты).

Очевидно, что это сказание принадлежало Скифам-пахарям, которые жили по Днепру и возделывали землю, сеяли хлеб. Плуг, ярмо, секира-топор для этих Скифов на самом деле были предметами священными, потому что составляли главную силу и основу их жизни. Ими они кормились, ими они полагали на землю свое право собственности, которое по древнему Русскому выражению обыкновенно там существовало, куда соха, коса, топор искони ходили. Очень естественно, что в глубокой древности, у земледельческого народа, эти орудия имели смысл божественного дара. Их послало само божество; они упали с неба в образе божественного золота, которое и выражало, что это был предмет самый многоценный и дорогой в земледельческом быту.

Для Скифов-пастырей, для кочевого народа, эти орудия не были так дороги. Кочевой народ не приписал бы им божественного происхождения. Воины, какими всегда бывают степные кочевники, почитают священными орудия битвы, поклоняются мечу, как поклонялись мечу те же Скифы кочевники; в мече их сила, честь, достоинство и слава, в мече основа их жизни. Таким образом плуг и меч, как мифы, должны необходимо выражать весьма различные основы быта.

Другую сказку о происхождении Скифов Геродота слышал от Греков, живших по берегам Черного моря. Они рассказывали, что Геркулес, гнавши волов Гериона {По Юстину имя Гериона тоже объяснялось сказанием о трех братьях, поднявшихся на Геркулеса за расхищение их скота. Кн. 44, гл. 4.} пришел в эту землю, тогда еще необитаемую и пустынную. Его застигла зима и мороз: он окутался в львиную шкуру и заснул; между тем пасшиеся лошади от его повозки вдруг исчезли. Проснувшись стал он искать своих коней и прошел всю страну, из конца в конец. Напоследок уже, в Лесной Земле, при устьях Днепра, в одной пещере он обрел чудище Ехидну, в половину женщину, в половину змею, у которой вместо ног был змеиный хвоста. Эта Ехидна одна владела всею этою страною. Она и захватила его коней и не хотела их отдать как только с условием, чтобы Геркулес женился на ней.

От Ехидны и Геркулеса родились три сына. Уходя из страны, Геркулес отдал Ехидне лук со стрелами и пояс и сказал: “Когда сыновья вырастут, то дай им натянуть этот лук и опоясаться этим поясом вот так, — он показал, как это должно сделать, именно по-геркулесовски, по-богатырски. Кто так сможет и сумеет это сделать, прибавил он, тому и отдай эту всю страну во владенье, а кто не сможет натянуть лука и по богатырски подпоясаться поясом, того изгони вон из этой страны“. Все так и было исполнено, как говорил Геркулес. Сильным и могучим богатырем для этого подвига оказался младший сын, именем Скиф. Он и завладел землею. От него произошли Скифы-цари, то есть Скифы царствующие, владеющие страною. Другие два брата назывались Агафирс и Гелон, именами которых обозначаются два сильнейших народа, соседних Скифии. Агафирсы с запада и Гелоны с востока.

Ясно, что эта сказка вполне живописует быть кочевников, быть наездников, для которых лук со стрелами был необходимым орудием их силы и богатырства. Сам Геркулес представляется здесь пастухом, кочевником, и в полном наряде такого же кочевника. Скифы поклонялись Геркулесу, конечно своему, а не греческому, как богу. Они показывали Геродоту при реке Днестре след Геркулесовой ноги, оттиснувшийся на камне, похожий на след человеческий, но величиною в два локтя (гл. 5, 6, 7, 9, 10).

“Есть еще предание, говорит Геродот, которому я больше всего верю”. Это предание было уже не миф, а сама история. Оно состояло в том, что Скифы-пастыри, кочевники, жили некогда к Средней Азии, были вытеснены оттуда, во время войны, другим народом Массагетами и пришли сюда, в землю Киммерийскую, ибо вся эта страна до них принадлежала Кииммериянам и называлась Киммерийскою.

Изо всех этих рассказов выясняется одно, что Скифы-кочевники, обладавшие в то время страною, пришли в нее после всех, были по заселению младшие всем братьям; что Скифы-земледельцы, напротив были братьями старшими, то есть заселили эти места, гораздо раньше Скифов-пастырей. Затем предания смешивают некоторые обстоятельства, но очень наглядно объясняют, что в стране друг подле друга существовали два народных быта, две истории; быт и предания земледельческие к Западу, к Дунаю, и быт и предания кочевые, — к Дону, к Каспийскому морю.

Существовала Скифия Земледельческая и Скифия Кочевая. Однако Немецкая ученость в лице Русских писателей (г. Браум) никак не желает признать такую двойственность быта в древней Скифии. Почему-то ей надобно, чтобы все Скифы были одно племя и именно Иранцы.

Придя из Азии эти Иранцы стало быть принесли и свою легенду о своем родоначальнике Таргитае, родившемся от дочери реки Днепра! Вероятно Иранцы пришли в Скифию со своими собственными богами, или они пришли пустыми от всяких богов и здесь уже сочинили себе упомянутую Днепровскую легенду!

Достовернейшее предание было таково, что прежде Скифов страною владели Киммерияне, которых знал еще Гомер. Во времена Гомера, говорит Страбон, или несколько прежде, Киммерияне совершали набеги на всю страну от Воспора до Ионии, часто делали набеги и на южные берега Черного моря, врываясь иногда к Пафлагонцам или к Фригийцам, но потом были изгнаны Скифами. Геродот сказывает, что в его время в Скифии находились еще укрепления, называемые Киммерийскими, переправы Киммерийския, целая страна Киммерия и Воспор — пролив из Азовского в Черное море тоже назывался Киммерийским. Киммерияне следовательно оставили глубокую память о своем житье-бытье в этой стране. Простирая свои набеги на греческие побережья к западу до Ионии, как равно и по Черному морю, они естественно были отличные мореходцы. Вот какой глубокой древности принадлежать морские предприятия, гнездившиеся на наших Черноморских берегах и непременно в устьях наших больших рек, не исключая даже и далекого Танаиса-Дона.

Когда на эту Киммерийскую землю напали Скифы-пастыри, то Киммерияне, говорит Геродот, держали совет, что делать и как спасать себя? Мнения их разделились на две стороны. Народ хотел удалиться из своей земли без битвы; цари желали битвы, желали лучше умереть, защищая свою землю, чем бежать вместе с народом. Спор окончился междоусобием, на котором цари и кто стоял на стороне царей были все побиты и погребены народом при реке Днестре, где и ныне видна их могила, заключает Геродот. После того народ вышел из своей земли и Скифы нашли ее совсем пустою. Но Отец Истории дополняет, что Скифы погнались за Киммериянами в Азию и заблудились, преследуя их по восточной стороне Кавказа, в то время, как Киммерияне бежали по западной, по берегу Черного моря. Они тогда заселили малоазийский полуостров, где находится город Синопа.

Позднейшие писатели, основываясь, быть может, только на сходстве имени, говорят, что Киммерияне под именем Кимвров переселились на Балтийское море, где Датский полуостров в древности именовался Кимврийским, и где Кимвры занимали весь берег между Вислою и Эльбою и соседние острова.

Все это очень правдоподобно, по той причине, что нашествие Скифов на самом деле могло сильно потревожить южное население нашей равнины и очень могло повыдвинуть из его состава некоторые роды и племена, не желающие покориться новым господам. Особенно такое покорение бывает невыносимо для самих прежних господ, какими по-видимому и были Киммерияне. Их цари все погибли на месте, а народ разошелся по сторонам. О славных Киммериянах и Страбон замечает (кн. II, гл. 3), что может быть это было какое-либо одно из их племен. Но как имя Скифов, так и прежде имя Киммериян было общим географическим именем для всей нашей страны. Поэтому предание, что Скифы нашли страну пустую, должно объяснять, что в стране не оставалось уже ее владык. Остальное покорное население в этом случае не шло в расчет; это была так сказать сама страна, ее коренное Земство.

Что рассказывает о местожительстве Кимвров Плутарх (в Марии), все то очень приложим) к древнейшему расселению в Европе Славянских племен. Это был народ, живший на краю твердой земли, близ северного Океана, достигавший своими жилищами Понтийской Скифии, занимавший земли лесистые и мало освещаемые солнцем, где дни бывали равны ночам. Хотя Кимвры, нападавшие на Римлян, по частям имели разные прозвания, но их войско называлось общим именем Кельто-Скифов, стало быть оно состояло из этих двух племен. Скифы-Славяне жили вперемешку с Кельтами–Галлами (Влахами) только у Карпатских гор, откуда за одно хаживали и воевать, и где на север к Висле некоторые ученые указывают и первоначальное жительство Кимвров. Таким образом в имени Кимвров, наравне с Германскими, могли скрываться и Славянские племена. И потому переход Киммериян от Черного на Балтийское море, может объяснять переход на тоже море и Славянских племен сидевших впоследствии между Вислою и Эльбою и бок о бок с Кимврийским полуостровом. Если туда двинулись Киммерияне-Германцы, то рука в руку с ними могли туда же перейти и Киммерияне-Славяне. Мы помним одно, что появление в истории нового имени, как и исчезновение этого имени, никак не может указывать на появление и исчезновение особых народностей и указывает только на перемену народных имен у писателей Истории.

Любопытно также и то обстоятельство, что борьба Киммериян, владык страны, с подвластным народом происходила в окрестностях Днестра, то есть в местности, которая искони была населена Славянами и называлась Древнею Скифиею.

С особенным вниманием Геродот останавливается только на Скифах-кочевниках, на Скифах настоящих, главнейшем народе, который владел в то время Югом нашей страны. Он говорит, что в Черноморских землях он не знает другого народа, столько известного своею мудростью.

Скифский народ, по его словам, из всех человеческих дел одно важнейшее придумал — мудренее всех народов, какие только были тогда известны. Ничему другому я не удивляюсь, прибавляет Геродот. Это важнейшее придумано у них так, что никто, нападающий на них, не может от них убежать, и если захотят, никто не может поймать их. У кого нет ни городов, ни крепостей, где каждый носить свой дом со собою, где все суть конные стрелки, живут не от плуга, а от скота, и свои жилища перевозить на телегах, — как не быть тем людям непобедимыми и совсем неприступными! По понятиям Грека в этом особенно и заключалась скифская мудрость, торжеству которой способствовало самое свойство скифской страны, ровной степи, обильной пажитями и водами. Число протекающих в ней рек не многим меньше числа водопроводов в Египте, говорит далее Геродот. Во всей стране нет ничего удивительного, кроме ее обширности и величайших рек и их множества.

Скифы всех племен поклонялись главным образом Весте (Огню-созидателю), которая называлась у них Тавити. Затем Зевсу (Небу) и Земле, почитая Землю женою Зевса; потом Аполлону (Солнцу) и небесной Афродите (Луне), Ираклу и Арею (богу войны). Царствующие Скифы приносили жертвы Посидаону (богу моря). Веста-Истия по Скифски называется Тавити, Зевс именуется Папеем, Земля — Апиею, Аполлон — Ойтосиром, Афродита-Урания — Артимпасою {По-видимому имя Артимигаса составлено из двух слов, одно навыворот — Митра, другое Паса в смысле пасти, охранять.}. Посейдон — Фамимасадом. Кумиров, жертвенников и храмов они не строили; а строили только одному Арею. У них было великое множество волхвов, гадателей предсказателей, которые гадали прутьями, связывая их в пучки и раскладывая на земле по одному; гадали также посредством липовых лык: разодрав лыки на три части, перепутывали ими пальцы и потом, разрывая, произносили свои предсказания. За то и доставалось волхвам, если их гаданья не оправдывались; их ставили на воловью повозку в кучу хвороста, зажигали и пускали волов мыкаться с пожаром по степи.

Жертвоприношение у всех совершалось одинаковым образом. Жертва (вол, корова) стоит со спутанными передними ногами. Приносящий жертву, стоя позади ее, потянув за конец веревки, опрокидывал ее, и как скоро она падала, взывал к богу? которому жертвовал; потом накидывал на шею петлю, продевал в петлю палку, которую перевертывая, удавливал животное; затем разрезал на части и принимался варить мясо в котле. Из сваренного божеству приносили начатки мяса и утробы. Кроме рогатого скота приносили в жертву и других домашних животных и особенно лошадей. Но свиней вовсе не употребляют и не хотят, чтобы они водились в их стране, отмечает Геродот.

Арею, богу войны, жертвовали иначе. Для этого в каждой общине устраивали из связок хвороста род кургана на 3 стадии (около полверсты?) в длину и ширину, в вышину меньше, с трех боков утесисто, а с четвертого делали всход. Каждый год на ту же кучу сваливали 150 возов нового хвороста, так как прежний оседал от непогод. На верхней четырехугольной площадке этого кургана водружали старинный железный меч, который и означал кумир Арея. Этому мечу ежегодно приносили в жертву скот и лошадей и гораздо больше, чем другим богам. Когда возьмут в плен неприятелей, то от каждой сотни одного приносят также в жертву: возлив вино на головы людей, зарезывают их над сосудом; потом несут кровь на курган и льют ее на меч.

Кочевые Скифы вообще были кровожадны. На войне Скиф пил кровь первого убитого им неприятеля. Головы убитых все относились к царю, по той причине, что принесший голову врага, получал право участвовать в добыче. Кто не приносил, тому ничего и не давали. При этом самая кожа с головы почиталась знатным украшением храброго человека. Ее искусно снимали с черепа, очищали от мяса, мяли в руках, и употребляли вместо платка и украшения, привешивая на узде к коню {Примечательно, что в старинном русском богатом конском уборе существовал науз, очень большая шелковая кисть, у которой ворворка-закрепка или узел покрывалась серебряною вызолоченою полусферическою чашкою.}. Тот почитался наихрабрейшим, у кого было много таких полотенец или платков. Многие из человеческих содранных кож делали себе верхнее платье, сшивая его наподобие бурки. Многие, содрав кожу с правых рук убитых врагов вместе с ногтями, делали из них колчаны. Человеческая кожа, примечает Геродот, и толста и глянцевита и почти всякую кожу превосходить белизною, если с белого человека. Многие сдирают кожу и с целых людей и растянув ее на палках, возят на лошадях на показ. Таковы обычаи кочевых Скифов. К этому надо заметить, что яркие чудовищные картины быта кочевой Скифии, по всему вероятию, во многом слишком преувеличены для риторской цели, чтобы наиболее удивить, поразить любопытство Афинских и других Греков, так как они с жадностью слушали рассказы о дивных порядках варварского быта, столь несходных с обычными порядками греческого быта. Аристотель пишет, между прочим, что “народные ораторы проводят целый день на представлениях фокусников и в болтовне с приезжающими из Фасида (с Кавказа) или Борисфена (Днепра), конечно, о невероятных изумительных картинах варварской жизни”. Эфор у Страбона замечает, что иные историки передают сказания только о жестокости Скифов и Савроматов, зная, что ужасное и удивительное действует потрясающим образом на душу. А с головами своих важнейших или злейших врагов, продолжает Геродот, делают вот что: отпиливают череп по самое переносье и вычистивши, устраивают из него чашу; бедный хозяин обтягивает эту чашу снаружи только воловьей кожею и так пьет из нее, вместо стакана; а богатый кроме того внутри покрывает чашу золотом (прообразование нашей братины). Это делают Скифы и со своими одноземцами, когда поссорятся и по суду цареву один отдается совсем во власть другого {Вот что в древнейшее время означало известное в нашем Местничестве уже символическое действие — выдача головою.}. Когда кто придет к Скифу из иноземцев, которого он особенно уважает, то при угощении он наполняет эти чаши вином и рассказывает, что это были его соотечественники или сродники, которые осмелились вступить с ним в войну, что он победил их и теперь пьет из их черепов вино. Так превозносится Скиф своим храбрым подвигом. Один раз в год бывал у них особый праздник, на котором жители каждой волости собирались пить вместе (братчина); старшина волости растворял чашу вина и предлагал всем храбрейшим из народа, кто наиболее отличался в битвах истреблением врагов. Кому не приходилось прославить себя таким подвигом, тот сидел на этом пиру храбрых особо без всякой почести и вина ему не давали. Это было немалое бесчестие. Напротив, кто славился боевым делом и убил многих врагов, тот пил даже из двух стаканов, связанных вместе.

Братские договоры и союзы кочевые Скифы заключали таким образом: наливали вина в большую глиняную чашу, пускали туда несколько крови от обоих собеседников, которые вступали в союз, для чего прокалывали себе тело иглою или порезывали ножем; потом погружали в чашу меч, стрелы, секиру и копье-дротик, с произнесением заклятий, и затем выпивали чашу как заключившие союз, так и достойнейшие из их дружины. Вино Скифы пили непомерно и притом одно, чистое без примеси воды, что у древних Греков почиталось отчаянным варварством. По мнению Греков пить одно вино было свойственно только Скифам. С удивлением они рассказывали о царе спартанском Клеомене, который не только много напивался, но в добавок по развращенному скифскому обычаю, пил вино одно, без воды, и потому сошел с ума {“Сами Спартанцы уверяют, говорит Геродот (VI, 84), что познакомясь со Скифами, Клеомен сделался пьяницею и от того впал в бешенство. Скифы вздумали отомстить Персидскому Дарию за поход в их страну. Для этого они послали в Спарту просить вспоможения и условились так, чтобы сами Скифы у реки Фазиса старались вторгнуться в Мидию, а Спартанцы, отправясь из Ефеса, пошли бы в верхнюю Азию и наконец сошлись бы в одном месте. Когда шли эти переговоры со Скифскими постами, Клеомен обращался с ними больше, чем следовало, и научился от них пьянствовать отчего и сошел с ума. С того времени, если кто захотел напиться попьянее, употреблял выражение: “Налей по Скифски, подскифь“, т. е. налей цельного вина не разбавленного водой.}.

Своих царей Скифы погребали с особыми почестями и особым образом. Тело умершего, вскрыв живот и очистив, наполняли благовонными семенами и травами, обмазывали воском, укладывали на колесницу и везли по степи, к ближайшему подвластному народу, оттуда к следующему и так далее, пока с этим торжественным поездом не объезжали всех подвластных племен. “Кто привезенное тело приметь, делает то, что и царские Скифы: урезывают себе уха, остригают волосы, порезывают кругом мышцы, царапают лоб и ноздри, и прокалывают левую руку стрелами”. Каждое племя, встретив останки царя, потом сопровождало его до места погребения. Народу таким образом накоплялось в шествии великое множество. Места погребения находились в стране называемой Герры {Судя по разбросанности больших курганов в степи, в расстоянии один от другого на десятки верст, должно заключить, что погребение совершалось на том самом месте, где покойника заставала смерть. Общего сосредоточенного кладбища не существовало. Оно находилось в целой стране Герров, в горней стране, относительно устья Днестра.}, как назывался и народ, там живший, в том месте, до которого можно было плыть по Днепру (надо полагать, что в окрестностях Днепровских порогов). Здесь вырывали большую четырехугольную в роде колодца яму, а в ней, как оказалось при расследовании царских курганов, устраивали отдельные пещеры, как бы особые комнаты, из которых в одной погребали царя на кровати, водрузив по сторонам копья и устроивши на них крышу из брусьев и ивовых прутьев. В остальных пещерах, сначала удушив, погребали одну из царских жен, виночерпия, повара, конюшего, письмоводца, вестоносца и царских коней, вместе с золотыми чашами и со всякими драгоценностями из одежды и домашнего обихода, большею частью тоже золотыми.

Старый Мартыновский перевод Геродота пишет, что людей и лошадей погребают “с первенцами всего прочего имущества и золотыми фиалами, ибо серебра и меди не употребляют”.

Новый переводчик г. Мищенко пишет: (хоронят) лошадей, первенцев всякого другого скота и золотые чаши. Серебра и меди Скифы совсем не употребляют”. По этому новому переводу является, великая несообразность, будто в могилу опускали первенцев всякого скота, кроме лошадей.

В старом переводе первенцы имущества понятны — это лучшие, драгоценнейшие предметы имущества и в том числе золотые фиалы — чаши.

Относительно заметки Геродота, упомянувшего после золотых фиалов и о том, что (при этом) серебра и меди не употребляют, возможно предполагать, что не употребляют этих металлов только на изделие, на изготовление чаш, которые всегда делались для царей из золота. Такое объяснение этой речи устраняет сомнительное решение учености, будто Скифы вообще не употребляли серебра и меди, когда в их могилах встречается и то, и другое, а меди именно в большом изобилии.

Совершив похороны, все наперерыв друг перед другом, засыпали могилу землею, стараясь сделать насыпь как можно выше и сооружали таким образом иногда огромнейший курган, сажень в 10 вышиною по отвесу и шагов около 500 по окружности {См. Расследование Скифских Курганов, глава V, стр. 276.}. Через год справлялись поминки, причем погибало еще 50 человек, самых наилучших служителей умершего царя и 50 наилучших коней. Их убивали и мертвых всадников на мертвых лошадях ставили на столбах и кольях вокруг кургана.

Простых скифов-покойников точно также родственники возили на повозках к их друзьям, которые по обычаю угощали провожатых богатым пиром, предлагая угощенье и покойнику. Такие погребальные объезды продолжались 40 дней и затем совершалось погребенье.

Похоронив покойника, Скифы имели обыкновение очищаться, для чего устраивали себе баню, в виде шатра из трех жердей, вверху соединенных и обвешанных войлоками очень плотно. Посредине этого намета ставилась кадка с водою, которую нагревали, бросая в нее раскаленное на огне каменье. Для духа они бросали на раскаленное каменье конопляное семя и восхищаясь этим паром, подымали крик. Женщины стружили себе острым камнем кипарисное, кедровое и ливанное дерево, разводили эту смесь водою и этим густым составом обмазывали себе лицо и все тело. Оттого они получали приятный запах, и обобрав на другой день со себя эту обмазку, делались чистыми и глянцевитыми.

Из других скифских обычаев, надо упомянуть, что если царь кого казнил, то не оставлял в живых и детей казненного, именно сыновей; они тоже погибали, но дочери оставлялись. Это показывает, что с виноватым погибал и весь его род, и что женское племя не почиталось важным.

Геродот говорит также, что Скифы вообще питали сильное отвращение от иноземных обычаев; что каждый их народ ничего в обычаях не заимствовал один от другого, а тем более от Греков. Жили они, стало быть, каждый розно и берегли крепко каждый свой порядок жизни. Как сюда подходят слова нашего первого летописца: “живяху каждый со своим родом и на своих местех, владеюще (управляясь) каждый родом своим. Имяху обычаи свои, закон отец своих и преданья, каждый свой нрав”. У Греков однако ж ходило предание об одном Скифе Анахарсисе, славном своею ученостью и мудростью, который любил иноземные и именно эллинские обычаи. Этому Анахарсису приписывали изобретение горшечного станка, рассказывают, что он много путешествовал, долго жил в Элладе и возвратившись на родину, погиб за иностранные установления и эллинские обычаи {История Геродота IV, гл. 11, 12, 59, 64, 65, 69, 70, 71, 73, 75, 76.}.

Вот что рассказывали и что знали о нашей стране образованные Греки за 450 лет до Р. X.

—–

Очень жаль, что внимание Отца Истории больше всего привлекали Скифы владеющие, царствующие, Скифы-цари или настоящие Скифы, как он обозначает их, рассуждая о числе всего Скифского народа. О земледельцах он говорит мало, по той, конечно, причине, что в их быту ничего не было замечательного для любопытного Грека. Жили они просто, как и все земледельцы, а потому и их варварство не представляло в себе ничего грозного, самобытного, царственного и могущественного, как у Скифов-воинов. Притом, земледельцы были рабы, то есть подвластные Скифам-царям, и конечно не заслуживали равного внимания. Вероятно по этой же причине Геродота не слишком отличает их от Скифов-кочевников и чертить в одной картине быта весьма различных народностей, хотя и отмечает местами, что Скифские племена различны и живут каждый по своему. По имени владетелей он назвал Скифами и все другие племена, который были подвластны Скифам. Он описывал, так сказать, Скифскую державу и смотрел на подданных этой державы безразлично, как на один Скифский народ, каким на самом деле были только настоящие свободные Скифы. Оттого Скифов-земледельцев он совсем отделил от Невров, а те и другие несомненно были единоплеменники и несомненно были Славяне.

Если в Геродотовских именах рек существуют Славянские звуки {Таковы: Борисфен-Березина-Днепр, Истр-Дунай, Пората-Прут. Самый Тирас, Днестр, по всему вероятию, огречен из Стрый, как именуется весьма значительный верхний приток Днестра, и как в древности несомненно прозывался Днестр, ибо первая половина его имени, Дан, Ди, появилась уже в средние века и в форме Dana-ster прямо обозначила первоначальный корень древнейшего имени.}, то почему же не заключить, что в числе Геродотовских народов существовали самые Славяне, именно их восточная ветвь, Русские Славяне.

Французские писатели, напр. Мальт-Брюн, в этом не сомневаются. но немецкие писатели, напр. Риттер, населяют не только южные, но (Вирхов) и средние края нашей страны немцами, между прочим по той причине, что на устье Дона существовал будто бы сказочный город Азгард, Азов, а у подножия северного Кавказа на Кубани существовал народ Шапсухи, который в древности у Греков прозывался Аспургами, отчего появилась мечта о Скандинавских Азах, будто бы обитавших некогда в этих самых местах. Так далеко, за тридевять земель, была отыскана германская прародина. Тем больше оснований имеют Русские Славяне отыскивать свою прародину в собственной своей Земле на тех самых местах, где и теперь живут.

По Геродоту эта Славянская прародина обнимала приморские земли от нижнего Дуная-Истра и до Днепра.. Река Истр, носящая Славянское имя и упоминаемая еще Гесиодом, современником Гомера, протекала через Скифию. От Истра и до Перекопского залива в Черном море, где существовал город Каркинит, т. е. включительно до Днепровского Лимана простиралась древняя Скифия, говорит Отец Истории. А наш первый летописец как будто читал эту строку Геродота. Перечисляя Славянские племена, обитавшие по Бугу, по Днестру и дальше к Дунаю, он говорит: Дулеби живяху по Бугу… а Улучи, Тиверцы (Тирагеты) седяху по Днестру, приседяху к Дунаеви: бе множество их, седяху бо по Днестру, по Бугу и по Днепру, оли до моря, суть гради их и до сего дне, да то ся зваху от Грек Великая Скуфь“. Великая, по-русски значит Старшая, Древняя. Вся эта страна, по рассказу Геродота, принадлежала Скифам земледельцам, следов. Древняя Скифия была страна по преимуществу земледельческая, чем и отличалась от настоящей, Кочевой Скифии, простиравшейся в южных степях между Днепром и Доном. Но мы видели, что древние Скифы, то есть Скифы-земледельцы обитали уже и на восточной стороне Днепра, от Лесной земли или от Олешья к востоку на три дня пути, и вверх к северу от реки Конки на 11 дней плавания вверх по Днепру, то есть вплоть до Киевской области. Одиннадцать дней плавания мы также не можем принимать за крайний предел жилища этих земледельцев. Несомненно, что этим расстоянием обозначался лишь известный пункт, где плаваше останавливалось. Если плыть вверх по Днепру от Конки через пороги, то таким пунктом явится Кременчуг, или Крылов; если плыть от порогов, т. е. от Екатеринослава, то таким пунктом будет устье Роси или город Канев. Но Геродот свидетельствует еще, что Скифы-земледельцы, живя на 11 дней плавания по Днепру, или от Конки, или от порогов, жили со своей стороны на 10 дней плавания от пустыни, что приходится к устью Сожа, если не к устью Березины.

Все это может указывать только на одно, что земледельцы жили по обеим сторонам Днепра к северу по крайней мере до Киева. О верхней стране Геродот ничего не слыхал и знал только, что в самом верху за пустынею живут людоеды. Он и об Неврах не говорит ни слова, что они были такие же земледельцы, но не говорит и того, что они были кочевники, как он засвидетельствовал это о Вудинах.

Уже одно дорогое свидетельство Отца Истории, что Скифы-земледельцы, жившие выше порогов, сеяли хлеб на продажу, вполне может утверждать, что весь Киевский край и в это отдаленное время усердно занимался хлебопашеством. Здесь-то потом и вырастает корень нашей Руси, первоначальный корень русской жизни со всеми ее историческими идеалами и стремлениями.

Речная долина Роси вполне и уже несомненно доказывает вещественными памятниками, что ее обитатели в Геродотово время жили в близких сношениях с главнейшим Греческим торжищем нашего Черноморского берега, с Ольвиею. В Каневском, Таращанском и Сквирском уездах Киевской губ., где именно протекает Рось, а отчасти и южнее, в Звенигородском уезде, в могильных курганах постоянно были находимы различные предметы греческого художества, не византийской, а более древней, античной эпохи, прямо указывающие на сношения здешних мест с античным миром.

Это во-первых глиняные сосуды, простая амфоры, небольшие амфорные же кувшинчики, покрытые черною поливою с красными травами, одна расписная подобным же образом чаша с мифологическими изображениями. Потом трехгубый бронзовый кувшин высокой работы, а что всего важнее — бронзовый шлем и такие же наголенки изящного античного рисунка. В одном из курганов найдена золотая бляшка с известным Ольвийским изображением птицы, хватающей рыбу, не оставляющая ни малейшего сомнения, откуда она попала в эти места {Обозрение могил, валов и городищ Киевской губернии, И. Фундуклея. Киев 1848. Указатель выставки 3-го Археологического съезда в Киеве. К. 1874.}.

Все это, открываемое только случаем или исканием кладов, развертывает перед нами совсем неведомую страницу нашей истории, без начала и без конца, но по содержанию в высшей степени любопытную. Достоверным оказывается только одно, что это памятники той древности, когда процветала Ольвия и обитали здесь Скифы-пахари, описанные Геродотом.

Предположим, что курганы с этими греческими памятниками принадлежали одним жившим здесь Грекам. И в таком случае мы должны заключить, что Киевское место было очень важным пунктом для торговых оборотов и связей Ольвии. Несомненно, однако, что эти примечательные могилы принадлежать туземцам.

Почему же именно в этой стороне, на этих Киевских местах скопилось население, которое по-видимому имело большие достатки, покупало у Греков не только изящную посуду, глиняную и бронзовую, как и другие предметы домашнего обихода, но покупало даже прекрасные бронзовые шлемы и латы для защиты ног и следовательно вооружалось по-гречески? На это ответом служить сама Киевская местность, представляющая узел, в который к Днепру соединяются его западные и восточные главные притоки, Припять, Березина, Сож, Десна, а к югу, в Черное море идет большая дорога — Днепр.

Мы говорили, что земледельческую Скифию Геродот именует древнею Скифиею. Он же говорит, что от старшого брата Скифских родоначальников произошли Скифы, называемые Авхатами, что по-гречески значит Славные. Греки, по замечанию нашего достойного переводчика Геродотовой Истории, Мартынова, любили переводить названия народов на свой язык, а потому Авхаты не есть ли переведенное имя Славян? Быть может! И тем более, что общее имя всех Скифов по проименованию царя, Околоты, как оно обыкповенно искажалось в греческих устах: Склавы, Селавы, Асфлавы, Ставаны, или у арабов Саклаб, Сиклаб, Сакалиб, Секалиб, очень напоминает настоящее имя славян, Слоуты {Слоут — село вблизи Глухова Черниговской губернин. Славута на Горыли с З. от города Острога.}. Имя царя Сколот (по Юстину Сколопит, 1, IV), могло звучать по-славянски Слоут, Словут. Не даром Днепр прозывался Словутичем, сыном Словута. По крайней мере в этих догадках находится столько же правдоподобия, сколько и в толковании Шафариком имени Прокопиевых Споров, что оно огречено из имени Сербов, между тем как (по Гедеонову) вероятнее, что оно перевод славянского слова рассеянные, живущие розно, врознь, и представляет в сущности этимологическое толкование древнего Русского киевского имени Рось-Рознь.

Как бы ни было, но достоверно одно, что на Киевском Днепре жили хлебопашцы, сеявшие хлеб для продажи, и что если они торговали хлебом на юг, передавая его Грекам, то несомненно, что торговали им и на север, променивая его на янтарь или на пушной товар. Описанный Геродотом торговый путь к Уралу шел тоже от Днепра к городу Гелону. Несомненно и этот путь захватывать со собою торговлю Скифов-земледельцев. Геродота прямо говорит, что Скифы ходили к Уралу и Алтаю и употребляли для этого семь переводчиков для семи языков, на которых говорили народы, обитавшие на пути.

Геродот ничего не сказывает о движении этой торговли к Каспийскому морю и за море в закавказские страны, в древние Мидию и Персию; но он лучше всех даже и последующих древних географов знал положение Каспипского моря и оставил очень верное измерение его вдоль и поперек. Это показывает, что во времена Геродота плавание по Каспийскому морю было хорошо известно каждому Греку. Нельзя также сомневаться, что еще лучше оно было известно обитателям обширного, хотя и деревянного города Гелона, который по-видимому для своей окрестной страны был торговым средоточием между западом и востоком от Днепра до Алтая и между севером и югом от нижегородской Волги до Закавказья и Персии.

Если так было, то и Скифам очень хорошо были известны богатства южных прикаспийских стран.

Еще около 633 г. до Р. X. они ворвались чрез Каспийские (Дербентские) ворота Кавказа в Мидию. Геродот рассказывает, что они вторглись в Азию, изгоняя из Европы Киммериян. Но вероятнее, этот набег имел простую и прямую цель ограбить богатую Мидию, так как в это время ее царь Киаксар занять был осадою далекой Ассирийской Ниневии. Скифы распространили свой набег до Египта и владели всею тамошнею страною, всею Азиею, как говорит Геродот, 28 лет, когда наконец были изгнаны восставшими Мидянами. Этот поход весьма примечателен в истории нашей страны тем, что он был первым из длинного ряда таких же походов, поднимавших время от времени отважное население Дона и Днепра для тех же целей грабительской войны. Несомненно однако, что знакомство с этою далекою страною, и главное, знакомство с известным положением ее дел, когда в набеге можно было рассчитывать на верную удачу, как и все другие надобные сведения, приходили к варварам всегда путем торговых сношений, и каждый поход непременно созревал прежде всего в тогдашних торговых пунктах нашей страны, на устьях Дона иди Волги, если не на самом Днепре.

Древние писатели (Ктезий, современник Геродота) свидетельствуют также, что в те же отдаленные времена Скифы, как бы по завещанию Киммериян, частыми набегами страшно опустошали и северное побережье Малой Азии, т. е. Белую Сирию или Каппадокию (Трапезунт) и другие близлежащие страны между Кавказом и Константинопольским проливом. Как они туда попадали, на кораблях или пешим путем, неизвестно. Но говорят, что по поводу этих набегов поднялся на них и Персидский Дарий около 515 г. до Р. X. Если это было так, то Скифы ходили по следам Киммериян, которые еще во времена Гомера или даже и раньше, из своего Киммерийского Воспора совершали набеги на всю страну от этого Воспора до Ионии. Геродот однако рассказывает, что Дарий желал отомстить Скифам за Мидийское владычество.

Дарий шел на Скифию через Константинопольский пролив и через Дунай, на которых устроил даже мосты. Он вел со собою 700 тысяч войска; все подвластные ему народы участвовали в этом походе. Скифы побоялись встретить такую силу с одним своим народом и разослали послов ко всем соседям, требуя помощи. Любопытно, что эту помощь единодушно предложили только Гелон, Вудин и Савромат, т. е. обитатели прикаспийской стороны и во главе всех Гелон. Остальные, северные и западные соседи отказались от всякого участья в войне, говоря, что если Скифы обидели Персов, то пусть и отвечают за это, и что Перс, конечно, идет наказать только тех, кто сам нанес ему обиды.

По описанию Геродота Дарий погнал за Скифами именно по тому пути к Уралу, по которому двигалась тогдашняя Черноморская торговля. Он перешел за Дон страною Савроматов и попал в страну Вудинов. Здесь он сжег деревянный город Гелон. Затем он поставил свои лагери на реке Оаре, на Волге, и соорудил восемь больших крепостей в расстоянии одна от другой около 60 стадий, 10 верст. Развалины этих крепостей оставались еще и в мое время, говорит Геродот. Не достроив крепостей, Дарий поворотил назад, все в погоню за Скифами.

Отец Истории рассказывает, что Скифы, гонимые Персами нарочно направили свой путь по тем землям, которые отказали им в помощи и сначала вторгнудись к Черным Кафтанам. Приведя их в смятение, бросились в области Людоедов, потом убежали в Невриду и наконец явились у Агафирсов, у верхнего Днестра. Последние остановили движение Скифов, сказавши, что без боя не пустят их в свою землю. Скифы через Невриду воротились домой и успели еще предупредить Персов. Во время этого нашествия Скифов и Персов, Черные Кафтаны, Людоеды и Невры в смятении беспрестанно бежали в степь все к Северу, говорит Геродот. Вот в какую пору случилось передвижение населения нашей равнины дальше на север.

Насколько преувеличено это сказание Геродота о круговом походе Дария по всей нашей южной стране, судить трудно. Дарий, устраивая моста на Дунае предполагал совершить поход в 60 дней, но он опоздал, как пишет и Геродот, а сколько опоздал, неизвестно. Поэтому нельзя ограничивать этот поход только 60 днями, тем более, что сам же Геродот свидетельствует, что в преследовании Скифов Персами прошло много времени и не видно было конца оному. Дело возможное, что Дарий по известной торговой дороге доходил до самой Волги между Царицыным и Саратовым, где и сжег город Гелон. По той же дороге он и воротился. Обратный обход по северу Скифии, по широте Саратова, Воронежа, Курска, Киева и Волыни, невозможный и ненадобный для всей армии, мог быть возможен и даже необходим для легких отрядов с целью добыть продовольствие. К тому же еще в самом начале войны Скифы для безопасности угнали к северу свои стада и свои повозки с женами и детьми и со всем имуществом, что конечно Персам подавало повод забираться и на север. Не говорим о том, что подобные далекие и великие походы вообще составляли славу тогдашних владык земли и предпринимались ими охотно для распространения той же славы.

Геродот рассказывает, что еще Сезострис египетский (1845 г. до Р. X.) тем же порядком, перейдя из Азии в Европу, покорил у Танаиса Скифов и Фракийцев и на возвратном пути останавливался даже на р. Фазисе-Рионе, след. проходил мимо Кавказа. На память о своем походе Сезострис ставил каменные столпы со собственным изображением, и с написанием своего имени и имени покоренного народа. Геродот свидетельствуете, что такие столпы в его время были видны во Фракии и в Скифии. Вот почему, когда Дарий Персидский, бывши в египетском Мемфисе, захотел было пред храмом Ифеста, где стоял кумир Сезостриса, поставить и свой кумир, то жрец отказал ему в этом, сказавши, что слава Сезостриса выше славы Дария, и ставить памятник Дарию не следует, “ибо Сезострис не меньше завоевал народов, как и он Дарий, а сверх того, покорил и Скифов, которых Дарии покорить не мог”.

Действительно главнейшее достоинство Скифов заключалось в том, что их покорить было невозможно, не оставшись совсем на жительство в их земле. В виду войск Дария, на один день вперед, они бежали все дальше. Выведенный из терпения, Персидский владыка послал к Скифскому царю гонца с такими словами: “Несчастный! Для чего ты беспрестанно бежишь, когда можешь избрать одно из двух: если ты силен, перестань бродить, остановись и сразись со мною; если сознаешь, что ты слаб передо мною, то все-таки перестань бегать, принеси в дар своему владыке свои земли и воды и вступи в переговоры”.

“Никогда не бежал я со страху ни от кого, ни прежде, ни теперь от тебя, отвечал Дарию царь Скифов. Ничего небывалого я не делаю и ныне. Я по своему обыкновению кочую. Остановиться мне негде. У нас нет ни городов, ни возделанной земли и защищать нам нечего, а потому и сойтиться с вами на битву нет случая и причины. Если же непременно хочешь битвы, то у нас есть отцовские могилы: отыщите их и отважтесь их потревожить, тогда узнаете, будем ли мы готовы на битву, или нет. А что ты назвал себя моим владыкою, то да будет тебе ведомо, что я знаю только одного владыку, Зевеса, моего прародителя, и Весту — царицу Скифов. За дерзкие твои слова ты заплатишь слезами”. “Услышав имя рабства цари Скифские исполнились гнева”. С этого времени они стати употреблять все меры, чтобы вредить Персам, сколько возможно. Преследовали их частыми набегами, не давая отдыха, и по ночам, и во время обеденных привалов. Скифская конница беспрестанно обращала в бегство конницу персидскую. Скифы боялись только пехоты и тотчас отступали, когда с нею встречались. Еще не малую помеху Скифам делали ослы и мулы, которые в Скифии не водились, и потому крик ослов и видь мулов наводил на скифских лошадей такой страх, что они повертывали назад и бежали прочь, навострив только уши.

Намерение Скифов было такое, чтобы истребить все войско Дария в скифской же земле. С этою целью они вели переговоры с ионийскими Греками, которые охраняли мост через Дунай, и условились с ними, что мост будет разведен. Еще в начале похода Скифы засыпали колодцы и родники, истребляя траву и все, что ни производила земля, по всем путям, которыми следовало идти Персам; но теперь желая их удержать в стране, чтобы тем вернее всех погубить, нарочно подгоняли им стада для захвата на прокормление.

Дарий однако скоро понял в чем дело и спешил поскорее выбраться из дикой страны.

На совете Ионян, как лучше поступить: сохранить или разорить Дунайский мост; Скифов послушаться и освободить Ионию, или остаться по прежнему в рабстве, — один только голос был за свободу, это голос Афинянина Мильтиада. Все прочие властители Греков и во главе их Милетцы рассудили лучше сохранить за собою царские милости, а стало быть и свою власть над народом и подали голос сохранить мост, чем и спасли позорное бегство Дария; с той поры Скифы всегда смеялись над Ионянами, как над презренными и развращенными рабами, которые не только не умеют, да и не хотят избавиться от своих господ.

Итак соединенные силы двух великих народностей древности, Персов и Греков, не могли победить Скифов-кочевников. С того времени наша Скифия приобрела еще большую славу и самый поход Дария тем особенно замечателен, что раскрывает ее значение во всемирно-исторических отношениях древних народностей.

Если в Египте Сезострис почитался великим пред всеми, потому что победил и Скифов, то понятно какою славою вообще пользовалось Скифское имя. Самые славные люди древности, начиная со сезостриса, не раз прославляли Скифов именно своими походами в их землю.

Со Скифами-Гетами, обитателями Гетской пустыни или Древней придунайской Скифии, воевал у Черного моря около 340 года до Р. X. и Филипп Македонский, ходивший туда вместе со сыном Александром, который еще не был тогда Великим. Тогда владыкою этих Скифов был Атей {На Днестре повыше Бендер есть место и река Тея.}. Теснимый другими Скифами, обитателями Дона, он просил у Филиппа защиты и за это обещал, после своей смерти, отдать ему свою страну в наследство. Когда опасность миновала, он отказался от своего слова. За это самое Филипп и пошел на него войною и конечно остался победителем. Македоняне ополонились превеликими табунами лошадей, рогатого скота, множеством женщин и малолетних детей — другого взять в этой стране было нечего.

Потом около 335 г. до Р. X. сам Александр Великий снова ходил на Дунай на тех же Гетов. Они встретили его с 4000 конницы и 10000 пехоты, засели было в ближайшем городе, но скоро ушли и оттуда, так что без битвы Александр овладел городом и сжег его. В этом и состояла его победа, в память которой он соорудил на Дунае капища Юпитеру, Геркулесу и самому Дунаю, за то, что Дунай благополучно допустил его переправиться. Судя по числу пехотинцев, эти Скифы были народ земледельческий. Дальнейшие сведения о количестве скифского войска тоже указывают, что главною их силою всегда бывала пехота.

Это сведение очень важно в том отношении, что кочевники, если и были господствующим народом, то вероятно жили в больших ладах с земледельцами и быть может всегда сообща предпринимали свои военные походы. Так и сам Геродот проговаривается, что во время войны с Дарием у Скифов была и пехота.

Словом сказать в имени Скифов необходимо различать две народности, как показал и Геродот, кочевую и земледельческую. Первая занимала южную область Дона, вторая Древнюю Скифию от Дуная исключительно до Днепра. В Александрове время народ Древней Скифии стал прозываться уже Гетами, а после и вся эта страна именовалась Гетскою пустынею. Ее обыкновенно ограничивают Днестром, основываясь на показании Страбона, а Страбон между тем говорит только, что Гетская пустыня простиралась от Черного моря за Дунаем по направлению к Днестру стало быть могла простираться и дальше Днестра. В 293 г. до Р. X. в этой пустыне Свифы захватили живьем Македонского царя Лизикаха со всем его войском. Впоследствии эта пустыня является страшною силою, сначала для Римлян, потом для Византийцев, для всего Черноморского побережья Малой Азии и даже для самой Эллады или собственной Греции.

Бедняки, здесь жившие, которых нельзя было отыскать в их земле, а отыскавши, нечего у них было взять, кроме скота, женщин и детей, эти бедняки в течение двух или трех тысячелетий начиная от Киммериян и Геродотовых Скифов, и оканчивая Запорожцами и Донцами, время от времени, наводили ужас на все богатая, плодоносные и просвещенные страны от южного Каспия и до Средиземного моря. Они еще до Геродота проложили свои варварские дороги и в богатую Мидию, и в богатую Сирию (Трапезонт), и к Фракийскому Воспору в Византию, не говоря обо всей стране Балканского полуострова. Они пускались в свои походы не только на конях, но также и в лодках: случалось, что ходили и пешими. Им очень препятствовали и на долгое время останавливали их варварское движение только сильные кочевники, отнимавшие у них устья родных рек, или сильные государства, которые основывались на Крымском полуострове и особенно на Киммерийском проливе, каким в свое время было, напр., знаменитое Воспорское Царство. Как скоро власть в этих местах ослабевала, тотчас открывалась и дорога на все стороны и история заносила на свои страницы рассказы об ужасах, которыми сопровождались нашествия Скифов, Готов, Гуннов, Руссов и т. п. варваров. Так называемые Меотийские болота, т. е. все морское внутреннее пространство от Днепровского Лимана и до устья Дона сделалось притчею во языцех, мрачным и страшным местом, откуда постоянно вылетали все воинственные чудовища средневековой истории.

История Тавро-Скифов или Руссов начинается именно тем, чем была славна история их предков в этой самой местности, т. е. походами к Византии, на Малоазийский берег и к южному Каспию, в Мидию. Тавро-Скифы стало быть продолжали историю Скифов древних и всех тех народов, которые следовали по столетиям за Киммериянами и Скифами Геродота.

Юлий Капитолин повествует об Антонине Благочестивом (138–160 гг. по Р. X.), что он посылал Олвиополитам вспомогательное войско против Тавро-Скифов и принудил их дать Ольвийцам Аманатов.

Один ли и тот же народ производил эти далекие набеги, при участии конечно других соседних племен, или народы, как и их имена в самом деле сменялись здесь друг за другом, этого вопроса история еще на разрешила. Она может достоверно только сказать, что жизнью здешнего населения целые века и тысячелетия управляли одни и те же идеи, которые каждый новый народ, если таковой действительно приходил, принимал от предшественника, как бы по наследству, пока эти же самые идеи не взошли к своему концу уже на глазах самой истории развитием и утверждением в этой стране русского владычества и русского государства.

К числу этих идей принадлежим главным образом неизменное и неудержимое стремление к морю и дальше за море к богатым и благословенным странам, с одной стороны Мидии и Армении и к побережью Малой Азии, а с другой — к Византии и Элладе.

Глава IV из книги Забелина Ивана Егоровича: История русской жизни с древнейших времен. Часть первая. Доисторическое время Руси.