📑 Имя Руси идет от варягов-славян. Забелин И. Е.

Имя Руси идет от варягов-славян.

История Русской жизни с древнейших времен.
Сочинение Ивана Забелина. Часть 1. Глава 3.

 

Кого разумеет первая Летопись под именем Варягов. Истое варяжество прибалтийских Славян. Где, по Летописи, находилась Варяжская Русь. Русь Рюгенская. Русь Неманская. Древнейшие следы Варягов-Славян в нашей стране в именах мест. Заключение.

 

Теперь, как всем известно, никто не сомневается, что Варяги суть Скандинавы, и потому все мы, произнося имя Варяг, в точности разумеем, что это никто иной, как Норманн, Скандинав и даже Швед. Так твердо и крепко мы заучили эту Немецкую истину.

Наияснейшим местом у Нестора, показывающим, что Варяги были несомненные Скандинавы, самый ретивый Норманист М. П. Погодин называет те строки, в которых говорится о призвании князей:

“Идоша за море к Варягом к Руси, сице бо ся зваху тыи Варязи Русь, яко се друзии зовутся Свее, друзии же Урмане, Англяне, друзии Готе, тако и си”.

Почему это место так ясно свидетельствует, что имя Варяги означало одних Скандинавов? По следующей логике:

Если из пяти собеседников четверо Немцы, то следовательно и пятый собеседник непременно должен быть Немец же; следовательно и самое слово собеседник непременно должно означать Немцев же. Европейцами называются Шведы, Норвежцы, Датчане, Англичане. Известно, что это племена германские. Следовательно и европейцы Россияне, не говоря о других, суть тоже Германцы.

“Варягами Нестор ясно называет Шведов, Норвежцев, Англичан, Готов, говорит Погодин, не упоминая однако о Руси, — все эти племена у других народов назывались Норманнами, Скандинавами. Следовательно Варяги Несторовы суть Скандинавы…. Это математически ясно”, заключает достоуважаемый автор. “Кому придет в голову, прибавляет он, что Варяги здесь в смысле Европейцев?” Нам кажется, это придет в голову тому из читателей, который полюбопытствует спросить: куда же девалась Русь при этом исчислении норманнских племен? Ведь в ней все дело. Она тоже Варяги, но где показание летописи, что она тоже Норманны, Скандинавы? Нестор об этом крепко молчит, но отделяет Русь от прочих Варягов, как особое самостоятельное племя, в роде Шведов, Норвежцев, Готов, Англичан. Он говорит только, что Русь также называлась Варягами, как и другие указанные племена. По его же словам Варяги есть имя общее для всех обитателей Балтийского поморья. Кто жиль на этом море, тот был Варяг в общем смысле; а в частности каждый Варяг принадлежать к особому племени. Начиная с Байера и оканчивая Погодиным, все Норманисты убеждены, что о Руси здесь и говорить нечего, ибо Варяги суть Норманны, стало быть само собою уже разумеется, что Русь-Варяги значит Норманны.

Откуда же мы можем узнать, какое это было племя Русь? Конечно из географии и этнографии Балтийского моря, которое у Нестора, как мы сказали, вообще называется Варяжским, и на котором однако жили не одни Скандинавы.

Весь южный берег этого моря принадлежать не Скандинавам. Еще Гельмольд, почти современник Нестора, говорил, что северный берег моря занимают Даны и Шведы, называемые Норманнами, а южный населяют Славянские народы. От русских пределов по этому берегу жили Чудь, Прусь, Ляхове, о которых прямо поминает Нестор, что они приседят к морю Варяжскому. Дальше Ляхов к западу жили другие славянские племена, Лютичи, Рюгенцы, Оботриты, и в самом юго-западном углу, в нынешней Голштинии, Багры или по древнему Варны, Варины. От них берег поворачивал к северу по берегам Ютландского полуострова, где жили Юты-Готы. Отсюда и начинались Скандинавия жилища, продолжавшиеся по северу Урманами-Норвежцами и потом Шведами. Таким образом Скандинавы занимали только северные и западные берега моря, а не-Скандинавы южные и восточные.

После такого распределения жителей Балтийского поморья имеем ли основание говорить, что под именем Варягов Нестор разумел одних Скандинавов? Правда, что ни Ляхов, ни Прусов, ни Чудь, он не называет Варягами. Правда, что именем Ляхов он называет вместе с Мазовшанами и Полянами (Поляками) и Лютичей, и Поморян, Но все-таки еще остается довольное пространство южного Балтийского поморья за землею Лютичей, которое тоже было заселено Славянами и о котором Нестор, указывая на славянские племена, не дает никакого понятия. Нет никаких оснований толковать, что он всю эту сторону обозначаете общим именем Поморян. У него Поморяне имеют определенный, частный смысл, как и Лютичи, и Поляне, и Мазовшане. Поморяне жили собственно между устьями Одры и Вислы. Впрочем летописцы под 1300 годом и землю Кашубов, вблизи Вислы, называют Варяжским Поморьем. Если и этот берег назывался Варяжским, то почему же его обитатели не должны называться Варягами?

“Посему же морю (Варяжскому) седят Варязи семо к востоку до предела Симова…. По тому же морю седят к западу до земле Англянски и до Волошьски”… Здесь Нестор прямо указывает южный берег моря, о котором Норманисш не желают и упоминать, так что Балтийское море у них является как бы с одним только берегом, северным.

Посмотрим теперь, как Нестор распределяет по Балтийскому морю своих Варягов. Два раза перечисляя их племена по порядку, он идет от Востока по северу от Новгородской земли и начинает от Шведов, как ближайших соседей. За Шведами он ставить Урман (Норвежцев), после них Готов (Ютов, Датчан), потом Русь, потом Англян. В другой раз, отделяя от прочих свою Русь, доказывая, что она такой же Варяг, как и другие, и говоря вообще, он за Урманами показывает не Готов, а Англян, и потом уже Готов. Англяне, по его словам, жили напределах Варяжского моря, ибо Варяги, говорит он, к западу седят до земли Англянской и до Волошской, т. е. до Англии и Галлии. Таким образом место для Руси он указывает где-то вблизи Готов и Англян, вообще на западном краю Варяжского моря. В этом уже никто не Может сомневаться.

Летописец, как видели, идет по порядку населения от В. к З., но по северу. Дошедши до Готов, которые означают Датчан или Ютландский полуостров, след. уже западный берег моря, он тотчас указывает Русь, т. е. необходимо после запада попадает на южный берег Варяжского моря, в самый его угол или в страну Славянских Вагров, Оботритов, Рюгенцов, Велетов-Лютичей, обозначая всю эту область одним именем Русь. Затем он указывает Англян, которые в этом случае должны обозначать не Британию, как иные напрасно толкуют, а страну Англо-Саксов, сидевших позади славянских племен к устью Эльбы. По этой причине, в словах о призвании князей, отделивши Русь от прочих, Нестор прежде указывает Англян, а потом Готов, т. е. изменяет прежний порядок и идет от Руси к Западу (Англяне) и затем к северу (Готы-Датчане). Изо всего этого выходить, что указания Нестора очень точны, что они до очевидности точно определяют место до сих пор незнаемой Руси, имя которой явно принадлежите острову Рюгену.

По смыслу летописного текста нет ни малейшего основания почитать эту Русь какою либо малою долею Шведов, Урман, Готов, Англян, в роде каких либо шведских лодочников Родсов и т. п. Летописец назначаете ей место равное с четырьмя другими племенами. По его понятью Русь такое же целое особое племя, как и другие поименованные Варяги. Он ясно и точно отделяет ее от этих других Варягов и никакая ученая исследовательность в этом случае не имеет ни малейшего основания отыскивать Русь у Шведов, Урманов, Готов, Англян. Русь, по точному указанию летописца, сидела на своем особом этнографическом месте, никак ни в Швеции, ни в Норвегии, ни в Дании, ни в стране Англов. Она сидела только по соседству с двумя последними, с Данией и древнею Англиею.

Таким образом “математически ясно”, что земля Руси, по точному перечислению у Нестора варяжских племен должна падать на славянское поморье Вагиров, Оботритов, Рюгенцев, Лютичей, то есть на славянскую область между Лабою-Эльбою и Одером-Одрою включительно и во главе с островом Рюгеном, который и давал свое имя (Ругия-Русия) всей области, потому что на самом деле стоял во главе всего Балтийского Славянства, как это засвидетельствовано Гельмольдом, о чем будем говорить в своем месте.

Нестор, как видели, только в двух случаях перечисляете особые племена Варягов, а затем везде в летописи мы встречаем одно слово: Варяги, без всякого обозначения, какого они племени. На этом основании Байер весьма произвольно растолковал, что это Скандинавы, что летопись разумеет здесь одних Скандинавов. Погодин в подтверждение собрал все тексты, где упоминается слово Варяг. Но в текстах все-таки не нашлось ни одной строки, сколько-нибудь подтверждающей это мнение. Только в позднее время, в 13-м и в 16-м столетиях, когда требовалось прямо указывать Шведов, летописцы объясняют, что прежде они назывались Варягами: Зловерные и поганые Варяги, которые Шведами нарицаются, говорит напр. Сказание об осаде Шведами Тихвина монастыря в 1613 г. Никто не станет спорить, что Шведы были Варяги, то есть прозывались Варягами по имени Варяжского моря, которое имя, кстати сказать, существовало только у одних Русских Славян и Скандинавами переделано в Веринги.

Это глухое и слишком общее показание летописи заставляет даже предполагать, не разумеет ли летописец в имени Варяги исключительно одно какое либо их племя, наиболее знакомое и наиболее известное древней Руси, с которым Русь находилась в беспрестанных сношениях, и знала его так, что имя Варяг не требовало уже дальнейших пояснений, какие и откуда были эти Варяги. По-видимому иначе и быть не могло. Нельзя же представить, что и Шведы, и Норвежцы, и Датчане, и Англяне, все как одно племя, жили в беспрестанных сношениях с древнею Русью: что всем им, как одному племени, Русь платила дань для мира; что всех их, как одно племя, призывал на Греков Игорь; что ко всем к ним, как к одному племени, уходили Владимир, Ярослав и т. д. Очевидно, что для правильная объяснения летописных показаний необходимо остановиться не на Скандинавах вообще, а на одном каком либо племени.

Исследователи Немцы, имея в виду Шведский Рослаген, остановились на Шведах; но летопись не подает и малейшего намека на Шведов, когда говорит о Варягах. Правда из Исландских Саг мы знаем, что у первых наших князей находились в службе Шведы, а по указанно Титмара и Даны-Датчане. Но князьям служили и Печенеги и вообще храбрые люди всяких народностей. Это еще нисколько не объясняет того обстоятельства, каким Варягам платили мы дань до смерти Ярослава; с какими Варягами Новгородцы вели постоянный торг; какие именно Варяги были для Руси в собственном смысле Варяги, то есть домашние люди, в землю которых также можно было ходить, как домой, или спасаясь от внутренних усобиц, или призывая на помощь варяжское войско.

В нашей летописи нет ни прямых, ни косвенных показаний, чтобы таковы были наши отношения к ближайшим соседям, Шведам. Напротив того, в течение 11-го века, когда летопись становится обстоятельнее, она раскрывает, что наши связи тянуть больше всего не к Швеции, а на запад к немецким землям и к нашим соплеменникам, жившим подле Немцев, Мы полагаем, что эти связи были давние и основывались на давних наших сношениях преимущественно с Балтийским Славянством, через которое немецкая Европа была нам гораздо известнее, чем скандинавские земли Шведов и Норвежцев. Мы полагаем, что под именем Варягов в собственном смысле нашему первому летописцу были известны исключительно Варяги-Славяне, обитатели богатой торговой и воинственной приморской страны по южным берегам Балтийского моря.

Это были, так сказать, основные наши Варяги, всегда жившие в Новгороде и оставившие там о себе память даже в названии улиц, каковы не одна Варяжская, но и Щетиница или Щетициница, несомненно ведущая свое начало из Штетина, так как Прусская от Прусов, равно как и другие, о которых будем говорить после. О других Варягах (Норманнах) мы не имеем никаких свидетельств, могущих показать давнишние связи и крепкие сношения с ними. В Новгороде об них не встречается ни малейшей памяти. Нет ни Шведского, ни Урманского, ни Датского, ни Англянского подворья, — ни улицы. Позднее в 13 веке, как видно из Устава о мостовых, живут в нем Немцы и Готы, но они точно отделяются своими именами от Веряжан, если считать этих последних или Варягами или жителями прежней Варяжской улицы. Немцы и Готы появляются в Новгороде без имени Варягов в то время, когда наши настоящие, основные Варяги были окончательно можно сказать истреблены теми же Немцами и Датчанами. Это случилось к концу 12-го или в начале 13-го века. С тех пор и в наших летописях Варяжское имя почти совсем исчезает.

В последний раз Варяги упоминаются в 1380 г., когда в полках Литовского князя Ягайла, шедшего на Москву в помощь Мамаю, находились и Варяги, или те, что жили при устье Вислы, Кашубы, или те, что жили в устье Немана. Затем позднейшие сказания употребляют это имя по старой памяти, называя Варягами Шведов; однако в первой половине 13-го века, в 1240 г., Свей, Мурмане, так только и называются, без имени Варягов. Но и в предыдущее время, летописи, говоря о Варягах, всегда разумеют в этом имени как бы особый известный им народ, отнюдь не Скандинавов, которых они прямо обозначают племенными именами: Готы, Доня (Дания) в 1130 и 1134 г., Свейский (а не Варяжский) князь в 1142 г., Свее в 1164 г. {Есть одно для толкования весьма трудное место в Новгородской Летописи под годом 1188, где сказано: “Рубоша Новгородьце Варязи, на Гътех Немьце, в Хоружьку и в Новотържьце; а на весну не пустиша из Новагорода своих ни одиного мужь за море, ни съла вдаша Варягом, и пустиша я без мира”.}

Погодин растолковал, что живущие на Готданде Варяги заточили Новгородцев и пр., что Немцы поставлены здесь для пояснения Варягов. Но можно читать таким образом: заточили в тюрьму, в порубь, Новгородцев Варяги, а в Готии (тоже заточили) Немцев, в Хоружку и в Новоторжке… “Форма Немце есть тоже винительный падеж, как и форма Новгородце. Еще яснее в том же смысле это читается в Академическом списке Новгородской летописи, где о Новгородцах не поминается, а только о Немцах: “Рубиша Варязи на Хтех Немци в Хорюжку и в Новотръцих…”

Это место во всяком случае очень важно для объяснения, кто такие были Варяги. Имена городов славянские, стало быть, по крайней мере Хоружек надо искать где либо на Славянском поморье.

Вообще все свидетельства, собранный не об одних Варягах, а вместе и обо всех сношениях Новгорода с Варяжским поморьем, очень явственно раскрывают, что именем Варягов в собственном смысле древнейшие летописи обозначают особое от Скандинавов племя, с которым Русь жила, как со своим братом, в беспрестанных и тесных сношениях, никогда не вела с ними войны ополчением, а ссорилась с ними в торговых делах и наказывала их тем, что не пускала к ним своих послов и гостей.

Для этих Варягов такие поступки Новгородцев бывали хуже всякого побоища и они обыкновенно прихаживали просить мира и снова установляли старые сношения, иногда на всей воле Новгородской. Так случилось в 1201 г., когда слава Варягов уже истреблялась, и когда они приходили в Новгород просить мира даже сухим путем, горою, как говорит летопись. А известно, что в Новгород и Псков через Литву издревле езжали купцы из Любека, Ростока, Стральзунда, Гринсвальда, Штетина и с Готланда {Карамз. IV, пр. 279. Грамота Гедимиша 1328 года.}. Одно это обстоятельство, что Варяги приходили в Новгород сухим путем, служит яснейшим доказательством их Славянства. Для Скандинавов, особенно для Шведов, такой путь был очень-очень далек и прямо невозможен.

После этого имя Варягов в Новгороде сменяется именем Немца, овладевшего, как известно, всеми торговыми оборотами Поморского Славянства и из его развалин создавшего потом Ганзейский Союз. Отчего же имя Варяга не сменилось именем Шведа? Оттого, конечно, что со Швециею с древнейшего времени никогда не было особенно тесных торговых связей. В этом случае она стояла на ряду, если еще не на заднем плане с другими Скандинавами. Новгородцы езжали торговать и к Готам, и в Доню-Данию: но не видно, чтобы они таким же образом езжали в Швецию. Из всех свидетельств, собранных Погодиными (Изслед. III, 269–271) о торговле со Скандинавами, выходить, что только Скандинавы отправлялись в Русь за покупками, а сами Русские к ним не ездили. И это очень понятно и естественно. Новгород нисколько не нуждался в шведских товарах, ибо сам имел такие же и еще лучше. Напротив Швеция и весь север очень нуждались в товарах Новгорода, потому что через него шли товары византийские и азиатские, которых север ближе и след. дешевле нигде не мог достать.

В летописях сохранилось только одно известие о древнейших наших отношениях к Швеции. В 1142 г. шведский князь, еще и с епископом, в 60 ладьях напал на Новгородских гостей, шедших “из-за моря” в трех ладьях. Однако после битвы он ничего не достиг, и только потерял своих полтораста человек. Все это опять очень естественно, ибо богатство всегда оставалось на стороне Новгорода, а промысл разбойный на стороне Скандинавов.

С Шведами, и Мурманами, как с ближайшими соседями, точно также, как потом с Ливонскими Немцами у Новгородцев всегда существовало больше вражды, чем мира. Вражда беспрестанно поднималась из-за границ, из-за владычества над Чудскими, Карельскими и другими Финскими племенами, которые обитали так сказать между двух огней, между Русью и Скандинавией. Известно, что и в позднее время добрые и простодушные Карелы и Лапонцы платили дань и Мурманам и Русским. Из за этой дани несомненно еще с глубокой древности шла борьба между Новгородом и заморскими Свеями и Мурманами. Очевидно, что Славянские сношения с их краем никогда не могли быть искренни и особенно дружелюбны. Не в этой стороне, следовательно, жили те Варяги, которые бывали в Новгороде домашними людьми.

Вообще из тех же самых доказательств о Скандинавстве Варягов, собранных во множестве в исследованиях Погодина, нисколько не выясняется, чтобы Варяги древней летописи были Скандинавы. На основании тех же свидетельств их можно и должно признать Славянами, так как имя Варяг, обозначая всех обитателей Балтийского моря, необходимо должно обозначать и какое либо их особое племя. Таким племенем, были Балтийские Славяне, жившие в той стране, где Нестор прямо указывает и место нашей Руси, которую он весьма точно отделяет от всех Скандинавов.

Это лучше всего подтверждается показаниями самого Нестора, где он говорит о расселении в Европе Афетова племени. Переходя к нашей стране, он пишет: “В Афетове же части седят: Русь (не Неманская ли?), Чудь и вся языцы”, т. е. Чудские, которых перечисляет по именам, и оканчивает Литвою и прибалтийскими чудскими племенами..

Дойдя до моря, он именует Поморцев, говоря: “Ляхове, Прусь и Чудь приседят к морю Варяжскому”. Здесь в первый раз он так называете это море, и продолжает, как бы поясняя его имя: “По сему же морю седяте, приседят Варязи, сюда, к востоку, до предела Симова (то есть до предела Азии, до Дона, Волги и Каспийского моря). По тому же Варяжскому морю седят Варяги к западу до земли Агнянсеи (Англосакской) и до Волошьски”, т. е. до Галлии-Франции. Ясно, что Нестор, указывая место жительства Варягов, разумеет южное балтийское Поморье, где седят Чудь, Прусь, Ляхове, Варяги до Англии (материковой) и до Франции, все также по материку.

После того, идя по порядку, он перечисляете всех других европейцев, начиная с известных уже ему Варягов, на которых остановился, и говоря: “Афетово бо и то колено: Варязи, Свей, Урмане, Готе, Русь, Агняне, Галичане, Вольхва, Римляне, Немцы, Корлязи, Вендици, Фрягове и прочие, которые приседят от запада к полудню, к югу, и соседят с племенем Хамовым (в Африке).

Норманисты имя Варяги ставят лишь объяснением Шведов, Урман, Готов и пр. Но возможно, как и следует толковать, что в одном этом имени Варяги сокрыто обозначение Славянского населения по южному берегу Балтийского моря. Летописец начинаете перечисление народов очень знакомым родным ему именем, которое и ставит передовым (как выше передовым поставил и родную Русь), а потом и обращается к иноземцам, к восточному концу северного берега: Свей, Урмане и пр. продолжая исчисление народов кругом Европейских берегов.

Если имя Варяги, стоящее впереди перечисления, должно обозначать только Шведов и прочих Скандинавов, то у летописца является пропуск населения по южному берегу моря.

Поэтому и сам Погодин принужден был заметить, что не означают ли здесь Варяги особливого племени? Может быть Варяги было имя общее и вместе имя частное, как Словене у Нестора, Немцы у позднейших летописателей. Так оно в действительности и было: именем Варягов Нестор покрываете все Славянское население южных берегов Балтийского моря, и тем объясняет, кого он разумеет в имени Варяги, иигде не указывая их особого племени. Нестор селения Варягов распространяете на восток до Азии, и на запад до Англосаксонии.

Возможно ли так распространить на восток Скандинавское племя? Пусть укажут, в каком месте скандинавских селения доходили до Азии. Между тем Славянское племя занимало именно всю линию, указанную летописцем; из чего может следовать один вывод, что Варяги Нестора прежде всего были племя Славянское, что Варяжское море значило Славянское море, что Скандинавы назывались у нас Варягами только потому, что жили на том же на нашем Варяжском море; что собственная страна Варягов по прямому разумению летописца находилась на южном побережье моря, к западу за Ляхами, и протягивалась по материку до Англосаксонской земли и до Франции.

Если наперекор простому смыслу летописи, будем толковать ее показания иначе, то встретим, как и встречают норманисты, непреодолимые противоречия, заставляющая раздвигать Варяжское море до Испании, а на восток до Волжской Болгарии и даже до Китая {Погодин: Исследования II, стр. 7, 10.}; заставляющие почитать Варягами всех европейских Поморцев до Адриатики; заставляющие почитать точные свидетельства Нестора наравне с фантастическими неуловимыми свидетельствами некоторых арабских, да и то позднейших писателей.

—–

   Еще в первой половине 16-го века австрийский посол в Москву, Герберштейн, в своих Записках о Московии предложил следующее решение мудреного вопроса, откуда бы могла произойти наша Русь? Не узнавши ничего ни из наших летописей, ни из разговоров с тогдашними знающими Русскими людьми, кто были славные Варяги, призванные к нам на княжение, он говорит: “Основываясь на том, что Балтийское море называется у русских Варяжским морем, думал я, что и князья их, по соседству, были или из Швеции, или из Дании, или наконец из Пруссии.

Но так как, смежная с Любичем (Любеком) и герцогством Голзацким (Голштейн) Вагрия была некогда у Вандалов одним из самых знаменитых городов и областей, так что и Балтийское море, по мнению некоторых, от ней получило свое название, а это море и доныне у Русских сохранило название Варяжского моря, — и как, сверх сего, Вандалы в то время были сильны и считались Русским в родстве (по славянству) и по языку, и по вере, и по обычаям; та мне кажется вероятнейшим, что Русские призвали к себе князей из Вагров или Варягов, а не из иноземцев, несходных с ними ни верою, ни нравами, ни языком”.

Так рассуждает Герберштейн в своей книге, изданной уже гораздо после его возвращения из России. Но он сам же пишет, что, рассуждал об этом, когда был в Москве, с тогдашними Москвичами, и в первое время, стадо быть еще в Москве, думал, что наши князья могли придти из Швеции, Дании или из Пруссии.

Таким образом толки о происхождении Руси, после Киевских толков при Несторе, чрез несколько столетий, возникай снова уже в Москве. Точно также и в это время они не остались без следа в нашей письменности. По всему вероятию, на основании этих рассуждений и толков, тогда же сочинена басня о призвании Рюрика от племени Пруссова, и что этот Прус был брат римского кесаря Августа, что от него прозвалась Прусская земля и т. д. Тогда, как известно, сочинялась в Москве в замен летописей, Русская История. По мыслям и потребностям времени она сочинялась с целью возвысить и прославить царский род и поэтому была обработана по степеням царского родословия, отчего и получила название Степенной Книги.

В этой первой Русской Истории заняла свое место и упомянутая басня, вполне удовлетворившая своим сказанием первого нашего царя Ивана Васил. Грозного, крепко веровавшего, что он не мужичий род, каким по его мнению был современный и ему Шведский король, а происходить он по прямой линии от крови римских кесарей, то есть от царской крови.

По-видимому, Герберштейн, оставивши на Руси догадку о происхождении наших князей из Пруссии, после уже, когда воротился домой, додумался, что вероятнее всего они могли происходить из Вагрии. В начале 18-го столетия, при Петре, эта догадка была довольно обстоятельно развита неизвестным исследователем, который свои соображения, быть может по изысканиям Лейбница, опирал главным образом на сказании Гельмольца и, что еще важнее, на географических именах земель и вод, раскрывавших полное славянство всего южного Балтийского Поморья.

Как видели, в этом же направлении рассуждали и Тредьяковский, и Ломоносов, который весьма здраво и очень верно объяснивший, что такое были Варяги, развивает однако мысль той же Степенной Книги и доказывает только, что ее Пруссы, были Славяне, так как все это Поморье до самой Вагрии (Голштинии) населено было Славянами. Байер, конечно, отверг славянскую догадку Герберштейна, как не подходящую к науке, т. е. к немецким воззрениям.

Однако, несмотря на немецкую ученость, совсем затаившую все противоположные ей мнения, не ученая, а простая рассудительная мысль о славянском происхождении Руси не угасала. В двадцатых и тридцатых годах XIX ст., когда благодаря Карамзину, а за ним Погодину, немецкое байеровское учение о Скандинавстве торжествовало в полной мере и при горячей помощи Погодина не пропускало без опровержения ни одного противного слова; славянское учение в лице Каченовского, Венелина, Максимовича, Савельева-Ростиславича, Святного и других, невольно склонялось к мнению Герберштейна и приводило по временами новые соображения и подтверждения в пользу славянства Руси. К сожалению, никто из названных писателей и их продолжателей не посвятил этому вопросу особого исследования, хотя бы совместность с исследованием “О происхождении Руси” Погодина. Преждевременная кончина Венелина остановила критику его “Скандинавомании”, на самой важной и любопытной строке.

Надо сказать, что сам Погодин несколько времени находился под влиянием мнения о славянстве Руси вместе с Вагирством Каченовскаго. “Но лишь только оборотился вновь к источникам, то и утвердился в прежних своих мыслях” {Исследования II, 184, 213.}. Значит славянская мысль была мечта, не имевшая никакой почвы в источниках. Погодин так-таки прямо и называет ее пустословием. К сожалению, досточтимый ученый оборотился только к одним скандинавскими источникам и оставил без рассмотрения и без надлежащего внимания источники, в которых очень многое наравне со Скандинавами говорилось и о Славянстве.

Из темного леса скандинавских источников, конечно, ничего нельзя было верно рассмотреть и в нашей летописи. Еще Максимович, весьма просто и ясно читавший летопись, настаивал, что Нестор, назвавши, в числе Варягов, Русь, вовсе не дает ни малейшего свидетельства, чтобы все Варяги были непременно Скандинавы и что поэтому из слов Нестора вовсе не следует, что его Русь были Скандинавы. “Нет, очень следует, отвечает Погодин, ибо Нестор не говорит только, что Русь была Варяги, но что Русь была такие же Варяги, как Шведы, Англичане, Норвежцы”. Мы уже видели, какая сила логики заключается в этом объяснении.

“Допускаем, продолжает Погодин, что Русь-Рюген, Варяги-Вагиры и все, что вам угодно. Где же доказательство, что оттуда призваны были князья? Утверждение ваше совершенно произвольно”. Но где же доказательство, что князья были призваны из Скандинавии, из Швеции? Это усердное, вековое отыскивание там Руси и утверждение, что она именно там находилась, еще больше произвольно, потому что не имеет ни малейшей опоры в словах летописи и опирается только частью на Исландские сказки, частью на произвольном толковании одним скандинавским языком очень перепорченных Русских или Славянских имен.

“Неужели, настаивает Погодин, (как только) князья были призваны, то со страною их уничтожилось всякое сношение? С чем это сообразно? А у нас нет ни малейшего упоминовения ни о Рюгене, ни о Вагирах-Славянах, никакого следа сношений, знакомства. Точно так нет ни малейшего упоминовения о нас в памятниках Рюгенцев, Вагиров, хотя они в то время получили уже летописателей, напр. Гельмольда”. Но неужели все это правда? Кое что о нашей стране упоминает именно этот Гельмольд и другие западные писатели среднего века. О наших сношениях с Варягами довольно упоминает Нестор, называя их только одним именем Варяги и не обозначая их городов. Попробуйте в этом имени разуметь одних Славян, но отнюдь не Скандинавов, и тогда все объяснится как нельзя лучше и не встретится ни одного противоречия именно такому, а не иному пониманию, кто были для нашего летописца настоящие Варяги.

Рюгенцы и Вагиры к несчастью не оставили ни летописей, ни саг в роде Исландских. Но дело не в этом, а вот в чем: разве были направлены на Рюген и Вагиров такие же старательные и внимательные до самых мелочей исследования, какие были направлены на Русь шведскую, и вообще скандинавскую: разве сам Погодин расследовал этот вопрос в настоящей мере, параллельно со скандинавством? О важнейшем предмете, напр., о Русской торговле с Балтийскими Славянами, он говорит мимоходом в нескольких строках; и если в спорах доказывает, что “Славяне тамошние, соседи Датчан, были во многих смыслах Норманнами”, то это доказательство приводится только в подтверждение, что все Варяги были Скандинавы {Исследования III, 268. Рус. Истор. Сборник I, кн. 8. стр. 114.}.

“Все вы разделяете Варягов и Русь, оканчивает Погодин, между тем как их разделять ни коим образом нельзя: Русь была вид, а Варяги род. Всякой русский был Варяг, как всякий Саксонец есть Немец, или Пикардец-Француз”. Но каким же образом мы не должны их разделять, когда первый их разделил Нестор, и разделил именно для того, чтобы отделить от прочих Варягов свою родную Русь. Этих одних Варягов он назвал Русскими Варягами, быть может в том именно смысле, что они были Славяне. Повторяем, что признавать Варягов за одних Скандинавов нет ни малейшего основания. Нельзя же в самом деле рассудительно говорить, что всякий европеец есть Немец. Имя Варяги было общее географическое имя Балтийскому Поморью, где по южному берегу жили одни Славяне, да Пруссы, да Чудь. В самой действительности это было такое же имя, как Европа, Европеец; кал в древности Скиф, Сармат, даже Германец, ибо страна от запада до Вислы все была Германия, хотя в ней жило множество Славян.

Как только поплыли Новгородцы за море к Варягам призывать князей, так летописец и почитает необходимые в точности указать то племя, к которому направлялся их путь.

Нам кажется, что в этом незаметном на взгляд указании Нестора о разделении Варягов на племена находится истинный ключ к правильному уразумению всех его свидетельств о Варягах-Руси, тех свидетельств, который немецкая школа усиленно и с большими натяжками старается растолковать по немецким воззрениям.

“Но для чего нужно подобное предположение (о славянстве Варягов) в науке?” спрашивает достопочтенный историк С. М. Соловьев. “Существуют ли в нашей древней истории такие явления, которых никак нельзя объяснить без него? Таких явлений мы не видим, заключает уважаемый историк {История России I, 84, стр. 142, 147, первого издания.}.

Замечания удивительные!… Стало быть в науке нет места для истории Славянства, для истории наших отношений к древнему Славянству. Стало быть Славянство не существовало в начальной Русской истории, существовали только Варяги-Скандинавы. Но ведь наука стремится повсюду открывать истину и отвергать всякую ложь. Далеко не все русские историки так настойчиво веруют в Норманнское происхождение Руси. Существует немалая литература, отвергающая это верование как ложное немецкое учение, основанное на расследовании только одних букв, устраняющее расследование жизненных народных отношений.

Ясно, что истина первоначальной Русской Истории еще не найдена и принимать учете о Норманстве Руси за непогрешимый догмата еще нельзя. Наука должна расчистить дорогу к истине, а потому должна принять во внимание и предположение о Славянском происхождении Руси, тем более что это предположение руководится больше всего основною научною силою — здравою критикою, вообще здравым смыслом, в противоположность учению о Норманстве, совсем утратившему здравый смысл, как это видно из предыдущего изложения. Славный историк догматически говорит, что в нашей древней истории он не видит таких явлений, которых нельзя объяснить без предположения о Славянстве Руси. Но как, напр., объяснить показание Летописи о том, что по городам у туземцев сидели находницы-Варяги, не оставившие потом ни малейшего следа о своем Норманстве и оставившие только явный и яркий след своего Славянства? Как объяснить это явление, которому изумлялся и сам Шлецер (см. стр. 60)?

Предположение о Славянстве Варягов Руси возникает и вырастает само собою, как скоро изыскатель освобождается от норманнского призрака. Такое предположение нужно для восстановления сущей правды в первоначальной Русской истории. При свете этой правды исчезают как дым, все безвыходные противоречия, нанесенные в нашу историю только учением о скандинавстве Руси, и вполне объясняются все последующие явления Русской жизни, которых никак нельзя объяснить прославленным скандинавством. Уважаемый автор, говоря о скандинавском мнении, что оно основывается на очевидности, сам же объясняет, что из остальных летописных свидетельств никак не видно, чтобы Варяги были одни Скандинавы. Вся его очевидность основывается только на толковании в скандинавскую сторону всех и всяких свидетельств.

Немецкая школа, толкуя беспрестанно об одних только Варягах-Скандинавах, успела вселить в умы, что на Балтийском море, как будто никто и никогда не жил, кроме Скандинавов, как будто на нем совсем не существовало южных берегов, Славянских, а были только одни северные берега Скандинавские. Она же убедила всех, что по этому Варяжскому морю плавали и хозяйничали только одни Норманны-Скандинавы и никто другой; что Славяне вообще все без исключения и всегда были народом сухопутным, тихим, смиренным, чуть не боязливым, так что и по морям не плавали. Все это, благодаря Карамзину, Погодину и их преемникам, мы крепко затвердили еще на школьных скамьях и потому никак не решаемся даже подумать о том, чтобы Славяне живя при морях, могли тоже плавать в кораблях по морю. Однако западные же летописцы рассказывают совсем другое.

На основании их свидетельств, Гедеонов очень справедливо заключает, что “как на берегах Адриатики и Средиземного моря, Славяне адриатические, так на берегах Северного и Балтийского, Славяне вендские отличались беспрерывными походами и морскими предприятиями”. “Имя Норманнов, прибавляете Гедеонов в другом месте, еще не проникало в Европейскую историю, когда Русские и Дунайские Славяне ходили морем в Византию, Хорутанские или Хорваты опустошали своими набегами берега Адриатики. О морских войнах балтийских Славян с Норманнами, говорит Гедеонов, находим бесчисленные свидетельства в Скандинавских “Сагах, у Адама Бременского, Гельмольда, у биографов св. Оттона, Саксона Грамматика” и т. д., которые вообще о Славянах рассказывают тоже самое, что мы привыкли приписывать исключительно одним Норманнам.

Те же свидетельства сверх того объясняют, что почти во всех норманнских набегах участвовали и Славяне, чего и следовало ожидать, по сожитью на одном море, и особенно, если походы предпринимались против какой-либо сильной и богатой страны: тогда соседи моряки конечно даже по необходимости вступали в союз, чтобы уравнять свои силы со силами врага и разделить вместе добычу.

Все подобные заключения, вовсе не принятые в соображение при исследовании, что такое были Варяги, вполне подтверждает именно История Балтийских Славян, раскрываемая единственно только свидетельствами западных средневековых писаний, по большой части даже враждебных к Славянам, как к язычникам {Собрание сочинений А. Гильфердинга, т. IV, История Балтийских Славян. — Полабские Славяне А. Павинскаго.}.

Из этой истории мы узнаем, что самое крайнее на западе славянское племя в тоже время было и самым передовым в борьбе с Германцами. Это племя жило в углу Балтийского моря, на краю славянских поселений, где и теперь остаются его старые онемеченные города, Ольденбург, прежний Старград, Висмар-Всемир, Любек. Оно называлось Баграми, Вагирами {Имя Вагры по-видимому онемеченное имя из Славянского Укры т. е. крайние обитатели, Украинцы. Средневековые писатели называли их Wucram, Wocronin. Русские летописцы выражаются так: на укре, на вукре земли, т. е. на краю, на кре. П. С. Р. Л. V, 227; VII, 216 и др.}. Вот что говорит о Ваграх Гельмольд, писатель 12 века: “Город Альденбург, тот самый, который по-славянски называется Стары-град, т. е. Старый город, лежит в стране Вагров, на западном берегу Балтийского моря, и составляет крайний предел Славии (славянской земли).

Этот город и вся страна Вагрская в старину населены были самыми храбрыми людьми, потому что, стоя впереди всех славянских народов и гранича с Датчанами и Саксами, Вагры всегда первые и направляли военное движение на соседей, и принимали на себя их удары”. Гельмольду рассказывали, что “Вагры некогда господствовали над многими даже отдаленными Славянскими народами”. Их соседи Немцы, Англо-Саксы, хотя и были уже христиане, но предавались также грабежу и разбою: кто не умел у них ходить на разбой, тот почитался глупым и бесславным. Такое соседство конечно держало и Вагров в тех же самых нравах. Кроме того другие соседи, Датчане, разбойничали по морю, в чем нисколько не уступали им и Вагры. В этом разбойном углу Балтийского моря трудно было указать, кто был первый разбойник.

Вагры обладали островом Фемброю (в древнем писании Вемере), и отсюда распространяли свои набеги, так что их приморская область называлась Славянскою Морскою областью. Гельмольд так описывает разбойников Славян: “Дания, состоя по большей части из островов и окруженная водами, не легко может уберечься от нападений морских разбойников, потому что в изгибах ее берегов необыкновенно удобно скрываться Славянам; выходя тайком из засады, они наносят ей внезапные удары. Вообще же Славяне в войне успевают наиболее своими засадами. И оттого даже в недавнее время разбойническая жизнь между ними так усилилась, что, пренебрегая всеми выгодами хлебопашества, они вечно были готовы к морским походам и наездам, надеясь на свои корабли, как на единственное средство к обогащению…. На нападения Датчан они не обращают внимания и даже считают особенным наслажденьем с ними биться”.

Таковы были Вагры, иначе Варги, занимавшие ту страну, где древние географы помещают Варнов, Варинов, Вранов, от которых, как еще думали во времена Герберштейна, в самом деле Балтийское море могло прозываться Варяжским. В Скандинавском языке vargr значит волк, разбойник, беглец, вор, хищник; поэтому можно заключить, что страна Вагров, вместо Варнов, была так прозвана самими Скандинавами и что этот славянский балтийский угол уже в глубокой древности почитался у Скандинавов разбойным гнездом. Вагры особенно гнездились, как сказано, на острове Фембре, теперь Фемерн.

Другое разбойничье славянское гнездо находилось на острове Рюгене. Адам Бременский об этих двух островах Фембре и Рюгене пишет, между прочим, что они наполнены пиратами и кровавыми разбойниками, не дающими никому проезду, ни пощады. Пленных, которых другие продают, они убивают. Однако есть указания, что Славяне вообще так поступали только с иноплеменниками и щадили своих родичей.

Затем славились теми же предприятиями и жители островов в устье Одера, Велеты или Лютичи, имя которых по-славянски означало тех же Вагров, лютых волков, разбойников. Имя Велетов больше всего звучало, говорит Шафарик, в течение четырех столетий, с 798 г. по 1157 г. Даже Балтийское море называлось иногда по их имени Велетским.

Вот те острова океана, о которых носились темные слухи писателей первых шести веков нашего летосчисления. Острова конечно лучше всего способствовали для устройства исключительно мореходной жизни и потому естественно, что они всегда были так сказать гнездами морских витязей. Нет сомнения, что и в других береговых местах, хотя и в меньшем размере, существовало тоже, что и на островах. Так о Поморянах, собственно живших между Одрою и Вислою, один писатель говорит, что это были “люди опытные в войне на суше и на море, привыкшие жить грабежом и добычею, неукротимые по врожденной свирепости”. Гельмольд, говоря вообще о балтийских Славянах, заключает, что “все это народ, преданный служению идолов, всегда буйный и беспокойный, ищущий добычи в морском разбое, вечный враг Датчанам и Саксам (Немцам)”.

Вообще из всех западных свидетельств выясняется одно, что балтийские Славяне были воинственны, храбры, свирепы, люты, и что в этих качествах первое место между ними принадлежало Велетам-Лютичам, о которых даже Англичане в 11-м веке знали, “как о народе самом воинственном на суше и на море”, а Итальянцы говорили, что они “из всех народов Германии самый жестокий, который свирепее всякой свирепости”.

“Славянам, говорит Гельмольд, была врожденна свирепость ненасытная, неукротимая, которая наносила гибель окрестным народам, на суше и на море”.

Однако все эти свирепые краски, которыми западные писатели изображали балтийских Славян, рисуют вовсе не то, что Славяне были свирепы в самом деле из одной природной свирепости. Здесь попросту выясняется только настоящее качество их характера. Видно, что они никакой обиды не прощали и умели себя защитить во всех углах своего моря. Главный промысл всего Славянского населения состоял вовсе не в разбое и не в грабеже. Они усердно занимались земледелием и еще более торговлею. Вести торговлю посреди скандинавских разбойников конечно не было возможности без того, чтобы самому не сделаться таким же свирепым грабителем, и тем более, что вообще тогдашний купец иначе ничего не мог ни продать, ни купить, как держа в одной руке товар, а в другой меч.

И мы видим, что эти же самые лютые Лютичи-Велеты, свирепейшие всякой свирепости, составляют вместе с тем средоточие всей балтийской торговли.

Действительно, отличные, отважные и неустрашимые мореходцы, прибалтийские Славяне еще больше славились своею торговлею и земледельческим богатством своей страны.

В этом они стояли несравненно выше Норманнов-Скандинавов, владевших скудною природою, которая, собственно, и вытесняла их на морской разбой.

О славянской же земле современные свидетели говорят, что в северной немецкой Европе это была земля обетованная, в которой недоставало разве только винограду, фиников и маслин. Всего в ней было вдоволь. Но довольство заключалось не в одних природных достатках страны, в роде рыбы, зверя и т. п., а главным образом оно заключалось в тех произведениях, которые прямо показывали, что земля находится в руках хозяйских и обрабатывается в сильной степени {Истор. и Стат. Сборник Валуева, М. 1845. — Разыскания Кледена о Славянах в бранденбургской области. — Сочинения Гильфердинга, IV. — А. Котляревскаго: Древности права и Книга о древностях и истории Балтийских Славян, Прага, 1874.}.

В самом деле, изыскания о древностях балтийских Славян, приводят к тому решению, что в 9 и 10 вв. не было страны на севере Европы более населенной и лучше возделанной именно относительно обработки полей. Таким образом главная сила славянского балтийского Поморья заключалась в земледелии, как и везде, во всех краях, населенных Славянами.

“Здесь, говорит Кледен, существовала дружная благотворная связь между большим скотоводством, обработкою полей и содержанием лугов, так что, по крайней мере, по известиям позднейших спутников поморского проповедника Оттона, в открытых полях находились овощи всех родов”.

“Повсюду в то время носилась молва о плодородии земель славянских, о всеобщем там изобилии и избытке. Священники, прошедшие Вендскую землю, не находят слов для ее прославления. В жизнеописании св. Оттона очевидцы рассказывают следующее:

“В море, в реках и озерах невероятное множество рыбы: целый воз сельдей можно купить на пфенинг; все области населены дичью, буйволами, оленями, дикими и домашними свиньями, медведями и великим числом диких зверей всякого рода: великое везде обилие коровьего масла, овечьего молока, бараньего жира, огромное количество меда, пшеницы, проса, мака, наконец овощей всякого рода. Рабочих лошадей было множество. По изобилию всяких плодов можно было бы принять эту землю за обетованную, нет только вина, оливкового масла и фиников”.

С другой стороны Вендская земля, находясь в самой средине европейского материка у северного моря, занимала чрезвычайно выгодное положение для торговли на все стороны. Море открывало свободный путь на север, на восток и запад; река Одра протягивала сообщения к Дунаю и стало быть к Адриатическому и к Черному морям.

Естественно, что на этом славянском Поморье очень рано должна была сложиться предприимчивая торговая жизнь, которая устроила здесь много значительные городов. Морская торговля отсюда направлялась и в Скандинавию, и на наш север, как и на запад и юг, вокруг материка, поэтому и торговое развит шведского угла еще со самого начала во многом должно было зависеть от этого славянского Поморья. Северных людей сюда особенно могло привлекать хлебное довольство страны, несомненно служившей кормилицею для всего Варяжского моря, так точно, как наш русский юг был кормилицею для древних Греков. Даже и во время Ганзы, Норвегия и Швеция получали отсюда хлеб в зерне и печеный, муку, пиво, вино.

До Крестовых походов вся торговля средней Европы с Востоком шла через славянское Поморье, если не была исключительно в его руках. То, что впоследствии стало известным под именем Ганзейского Союза, было только продолжением старого и по преимуществу славянского торгового движения на Балтийском море.

Центральным местом славянской торговли еще в 11 веке был Воллин, о котором Адам Бременский рассказывает, что это был “знаменитейший город, славная торговая пристань варваров (язычников) и Греков”, то есть Русских-христиан греческого исповедания. Он дальше говорит, что Воллин величайший из городов Европы, что в нем живут Славяне и другие племена греческие (Русские) и варварские; что и Немцам-Саксам дано право жить в этом городе, но с условием не объявлять себя христианами, почему можно заключить, что западное, не греческое христианство, преследовалось в этом языческом городе, и что он допускал у себя христианство только греческое, по братству с Русскими. Это было во второй половине 11 века, и это одно свидетельство вполне раскрывает, в каких тесных братских связях находились западные Поморяне с восточными Руссами.

О городе разносилась большая и почти невероятная молва. Он был богат всякими товарами северных народов и чего ни пожелаешь редкого или приятного, в нем все можно было найти. Там есть, говорит Адам, Вулканов горшок, который жители называют греческим огнем. Ученые объясняли, что это говорится о вулканах острова Исландии. Если это так, то в рассказах о Воллине соединялись стало быть все чудеса севера вообще.

О самом море Адам рассказывает, что в пределах Воллина оно обнаруживало тройственный свойства Нептуна, ибо остров, на котором стоял Воллин, был окружен тремя морями, одно было совсем зеленое, другое беловато, третье свирепствовало в беспрерывных бурях и страшно волновалось. В этой троице нельзя не узнать тех пределов плавания Воллинцев, о которых вероятно они много рассказывали людям небывалым. Это были Балтийское море и Атлантический океан, бурный вдоль берегов Норвегии и зеленый вдоль берегов Франции и Испании.

Из Воллина, говорит Адам, суда ходили по Одре к устью Пены и к Ругам; от них суда плавали к востоку на Прусский берег: на запад — в Шлезвиг и Альденбург; а на дальни восток в 14 дней от Воллина они достигали Русского Острограда-Новгорода. Сухим путем на седьмой день ходили до Эльбы, в Гамбурга.

Ко всему этому Адам прибавляет о жителях Воллина, что хотя они были язычники, но не было племени более честного, кроткого и гостеприимного. Что сказано, о Воллине, то должно разуметь вообще о городах, лежавших в устьях Одры, из которых не Воллин, а Щетинь был древнейшим и сильнейшим, и почитался матерью всех других городов.

Само собою разумеется, что такое важное и всесветное на Балтийском Поморье значение этим славянским городам указано уже самым географическим их положением в устьях р. Одры, самой знатной реки тамошнего славянского населения.

Для нас важно одно, что балтийские Славяне, находясь в средине тогдашнего промышленного и торгового движения на севере Европы, воспользовались этим положением и возвели его до степени такого процветания, до которого на севере не доходил ни один языческий народ. Если весь балтийский торг и не находился в руках славянского Поморья, зато на его берегах находилось его средоточие, которое с падением славянской силы в 12–13 веках легко было унаследовано знаменитою Ганзою, отчего и во время владычества Ганзы славянские же старые города сделались цветущими и сильнейшими ее городами и составили первое, основное ее ядро.

Таким образом балтийские Славяне, по свидетельствам их же современников, были не только настоящими Варягами, как эти Варяги нарисованы норманскою школою, но вместе с тем они же были на балтийском Поморье первыми земледельцами и главными проводниками и посредниками торгового движения с материка Европы на ее скандинавский и финский север и на русский восток.

Естественно, что начало торгового промысла балтийских Славян должно относиться к тем векам, когда еще Балтийское море славилось только добыванием янтаря, в древнее время не на одном Прусском берегу, но и у Славян в Померании, между Данцигом и островом Рюгеном, где янтарь отличался особенно хорошим качеством. По всему вероятью янтарная торговля и была первым основанием для здешней торговой предприимчивости. А Плиний свидетельствует, что руководителями этой торговли были Венеты или Генеты, Венды. Очень также естественно, что Скандинавский полуостров выступил на торговое поприще гораздо после. Да притом его жители даже и во время процветания Ганзы не особенно были склонны к торговым делам и надеялись больше всего на свои мечи. По этой причине в отношении своего продовольствия они всегда находились в зависимости от южных славянских берегов. Руководствуясь такими соображениями, можно предложить вопрос:

Кто из обитателей Балтийского моря первый открыл путь в нашу страну, кто первый, хотя бы по указанию туземцев, проехал по Днепру в Черное море и по Волге в Каспийское море? Кому было ближе, податнее и гораздо нужнее открыть этот путь? Норманнская школа вслед за выводами немецкой науки, повсюду следившей только за одними Немцами и вовсе не желавшей или не умевшей знать Славян, конечно, утвердительно и с видом великой ученой непогрешимости свидетельствует, что этот путь проложен впервые Норманнами-Скандинавами. Норманнская школа это решение почитает до того непогрешимым и отнюдь неоспоримым, что не находит надобным даже упомянуть о Славянстве, хотя бы как о составной силе норманнских предприятий.

Если же Погодин и приводит свидетельства о союзных походах Славян со скандинавами, то нисколько не в подтверждение, что предприимчивость, отвага, неустрашимость Скандинавов в равной мере принадлежала и Славянам, а в подтверждение только того, что и Славяне могли понимать язык Норманнов и могли с ними как-либо объясняться, живя рядом, в соседстве.

Мы уже говорили, что все храброе, отважное, неустрашимое в этом случае отдано Норманнам, все кроткое, смирное, приписано Славянам, народу исключительно будто бы сидячему, сухопутному. Мореходные подвиги Норманнов, по словам самой Норманской школы, становятся особенно заметными только с 9-го века. В конце 8-го они только начинаются. Между тем, не говоря о дальних веках, мы достоверно также знаем, что славянское племя уже в 6-м веке занимало безмерную страну от Балтийского Поморья до Дона, глубоко на наш север и далеко на Дунайский юг. Было ли естественнее для Балтийского Славянства знать, что Славяне же обитают и на Ильмене, и на Днепре; что их страна тоже изобильна потребным товаром, особенно мехами, и что к ним легко проехать от вершины Одры и Вислы подле Карпатских гор и по морю через любую реку, начиная от Вислы, а особенно по Неману и по Западной Двине.

Таким образом первые торговые колонии на нашем севере со стороны Балтийских Славян должны были появиться очень рано, никак не позже сношений с этою страною других обитателей Балтийского Поморья. Если же мы примем во внимание народный характер Скандинавов, по преимуществу воинственный, и народный характер Славян, по преимуществу земледельческий и торгово-промышленный, то не затруднимся отдать преимущество в открытии и первом заселении нашего севера Славянам. Норманнских поселений, ни завоевательных, ни торговых, до самого призвания князей мы в ней не находим.

Должно также заметить, что если Славянское Поморье в свое время, которое уходить очень далеко, представляло средоточие для северной европейской торговли и в изобилии было богато всеми земными плодами, то в отношении к его торговому богатству наш Ильменский север и Скандинавский берег стояли одинаково. И тот и другой одинаково нуждались в связях с Балтийскими Славянами, с тою разницею, что самим Балтийским Славянам такие связи по их выгоде представлялись весьма различными. Со Скандинавского берега они никогда не могли получить столько же, сколько от Ильменской стороны. Одно это заставляло их не только проложить прямую, собственную дорогу к нашим северным богатствам, но и держать в нашей стране свои колонии, заселять ее своими торговыми дружинами, открывать в ней дальнейшие пути к прибыткам, и по свойству всякой торговой промышленности держать весь наш торг исключительно в своих руках.

Допустить же то обстоятельство, что Балтийские Славяне сносились с Ильменем не иначе, как через посредство Скандинавов будет очень уже нелепо. Славяне со Славянами, жившие не только на море, но и на суше по соседству друг с другом, сносятся через дальних заморских соседей Скандинавов и для этого переплывают самую пучину моря!

Правда, что еще в 6-м веке готский историк Иорнанд (гл. III) говорит, что жители острова Скандии, какие то Светане (вероятно Птолемеевы Ставаны), имевшие превосходных лошадей, перевозили к Римлянам, сквозь бесчисленные народы, собольи меха; что прекрасный черный цвет этих мехов прославил даже и имя самого народа. Обыкновенно толкуют по сходству имени, что это были Шведы. Но надо знать, что такое был остров Скандия по разумению Иорнанда. Уже покойный Гильфердинг заметил, что Готский историк, очерчивая этнографическую картину острова Скандии, собрал в нее все известные ему имена народов, которые жили вокруг Балтийского моря, так что нет никакой возможности разобрать, какие именно народы населяли собственно Скандинавский Полуостров.

Приступая к описанию этого острова, Иорнанд ссылается прямо на Птолемея и тем объясняет, что это был первый его источник. Он говорит, что остров лежит против устья Вислы, что на востоке внутри острова находится очень обширное озеро, из которого, как из чрева, выходить река Ваг (Vage) и катится стремительно к Океану. Это показание должно относиться к озеру Венеру и текущей из него на юг в Каттегат р. Готе. Но на восток от Скандинавии находим самое большое озеро Ладогу, из которого, действительно, как из чрева, катить свои воды в Океан, то есть в Финский залив, река Нева. Кроме того озеро Ладога соединяется с Онежским р. Свирью, а от Онежского недалеко течешь река Выг впадающая в немалое также озеро Выг и из него, как из чрева, снова протекающая в Белое море, в Океан.

И Нева, и река Выг, сходная даже по имени, вполне также уясняют его картину. Затем он именует народы. В северной части острова живет народ Адогит, у которого солнце не заходить летом и не восходить зимою в продолжены 40 дней. Адогит созвучно нашей Ладоге и Ладожанам арабских писателей. Это народ самый северный, какой только был известен Иорнанду. На том же острове, говорит он, есть другие народы: Крефенны, числом три, они не занимаются земледелием. Там живут также Светане (Suethans, иначе пишется: Suuehans, Subveans = Suobeni, Славяне?), о которых мы упомянули, и которые без сомнения есть Птолемеевы Ставане.

За ними идет множество различных народов Theusthes-Чудь, Ваготы, Бергио (Борнгольм), Галлин (Эланд, Аланд), Лиотида-Лютичи и т. д. Здесь слышатся и Вагры, и Юты, и Руги, и Винды-Велеты и снова Светиды (Suethidi), которых и естественно наконец принять за Шведов, ибо так их имя писали впоследствии. Во всяком случае Светане и Светиды — два различные народа и напрасно соединяют их в одно имя Шведов. Вообще знаменитый остров Скандия Иорнанда должен по его указаниям обнимать пространство от пределов Датского полуострова и почти до Белого моря, причем устье Вислы придется в действительности против средины такого острова. По этой причине Иорнанд очень справедливо называет свой остров Скандию фабрикой племен и резервуаром народов, откуда вышли и его знаменитые Готы, как и все другие знаменитые народы.

Видимо, что историк не имел прямых сведений об этом севере и описал его частью по книгам, частью по рассказам из десятых рук, отчего у него явилась смешанная этнографическая толпа, в которой не разберешь, где кто стоит. Для нас в этом описании ясно одно, что Скандинавы в то время не занимали важной роли, мало были известны, и что известность ильменских Славян, как торговцев мехами, существовала уже тогда вместе со сведениями о пути через их страну Может быть и в Белое море, на что впрочем указывает еще Маркиан Гераклейский, писатель 4-го века. В высшей степени важно для нас показание Иорнанда, что Светане посредством торговли доставляли свои меха к Римлянам. Каким путем шли эти меха? Несомненно или через Вислу или через Одер и следов. через землю Венедов, балтийских Славян. О множестве хороших лошадей в стране Вендов упоминается в житиях св. Отгона, а Кледен говорит, что Турингские лошади прославились необыкновенною красотою, быстротою и крепостью, потому что Венды старались улучшить свои породы породами восточными.

Во всяком случае свидетельство Иорнанда уже тем драгоценно, что указывает на меховую торговлю севера с римским югом, которая идет через руки Славян. Это вполне и утверждает наше предположение, что не Скандинавы, а Балтийские Славяне были первыми колонизаторами нашей страны. Впрочем лучше всего эта древнейшая колонизация раскрывается в именах самых колоний, в именах месте и рек.

Затем является очень примечательным и то обстоятельство, что арабские писатели, рассказывая о западных странах, очень хорошо знают именно западных Славян и вовсе не знают Скандинавов-Норманнов. Это точно также наводить на мысль, что известная Арабам Русь и Славяне нашей страны, передававшие им сведения о Варягах, тоже больше всего знали только Варягов-Славян, которых даже называли Славянами Славян, то есть знаменитейшими из всех Славян, против чего немецкая школа, всегда понимая Варягов, как только одних Норманнов, в лице Френа, замечает: “невозможно чтобы автор (этого показания — Димешки) хотел это сказать и почитал Варенгов славянским племенем”. Но Гедеонов очень ясно доказал, что это очень возможно {Отрывки из Исследований о варяжском вопросе, С. Гедеонова, Спб. 1862, стр. 149.}.

Если балтийский Славянин не оставил для истории никаких саг и сказаний о своих сношениях с нашею страною, то разве это обстоятельство дает нам право заключать, что таких сношений никогда не было. Нестор не оставил нам никаких сведений о наших отношениях к Востоку. Он не заблагорассудил даже упомянуть, что есть на свете славная от глубокой древности река Дон. Но тем не менее сведения отыскались у соседей, у Арабов, так как и в настоящем случае они могут еще в большей полноте отыскаться в западных свидетельствах. Стоит только направить туда более внимательные поиски. Другое дело, если б балтийские Славяне оставили нам свои саги и в них мы не нашли бы никаких намеков на такие сношения, тогда только вполне было бы разумно наше сомнение о существовании и этих сношений.

Если и в наших летописях и сказаниях особенно в первое время ничего не говорится о наших связях с балтийскими Славянами, то в них точно также ничего не говорится и о связях с Варягами-Скандинавами. Летописи говорят только о Варягах, а с какими по племенам Варягами наши Славяне держали связи об этом они крепко молчать.

Нам остается допросить самую землю в ее древних именах.

Первые колонизаторы в чужой земле всегда оставляют свои следы в названиях населенных мест, в именах своих колоний, ибо без колоний торговля, как и владычество над нею, не держится ни в одной стране. Поэтому имена мест есть важнейший и самый достовернейший свидетель тех исторических отношений между народами, какие в известное время происходили в той или другой стране. При том очень справедливо говорит Макс-Миллер, что “названия земель, городов, рек, гор имеют необыкновенную жизненную силу и сохраняются даже тогда, когда исчезают самые города, государства и нации”. Это мы видим на каждом шагу, изучая древнюю географию и этнографию.

Тоже самое необходимо должно раскрываться и на нашей земле, по всем ее украйнам. Если было время, когда господствовали в нашей стране Норманны-Скандинавы, они должны оставить по себе память хотя бы в именах городов, которые, по словам же летописца были заселены Варягами. Мы знаем, что первые Варяги усердно рубили, строили города: где же Скандинавские имена этих городов? Тем более необходим такой вопрос, что норманнская школа, как видели, утвердительно говорит, что и самый русский язык в первые 200 лет был язык Скандинавский.

Так и самое отечество призванной к нам Руси, до сих пор не отысканное, необходимо должно открыться в той стране, где имя Русь, было родным туземным именем. Вот по какой причине и норманнская школа твердо держится за землю и твердо стоит на шведском Рослагене, на шведских гребцах Руотсах и Родсах. Не будь этих созвучных Родсов и Рослагена, конечно, никому бы и в голову не пришло производить Русь из Швеции. Но так как имя Рослаген, Родслаген вовсе не обозначаете ни племени, ни народа, а называется так местность в окрестностях Стокгольма, населенная общинами гребцов (матросами), по-шведски именуемых Ротси, Родсы, то естественно, что производить отсюда Русь-племя не совсем основательно.

Норманнская школа не удовлетворяясь Рослагеном, отыскала (Струбе, Вутков) возле Швеции же другую страну, Рюссаланд. Затем, поиски были перенесены в противоположный угол балтийского Поморья, в Ольденбург, Шлезвиг и Голштинию. Там сначала Гольман нашел родину Рюрика в Рустрингии. Рустринги по его словам было немецкое племя, владевшее еще в 900 годах приморскою страною от Ейдера до Мааса и Шельды. Дабы связать это имя с обстоятельствами Русской Истории, Гольман переселяет своих Рустрингов в тот же заветный Рослаген. Они будто бы напали на Славян, были прогнаны, ушли и поселились в Рослагене, откуда уже и были призваны на княжение.

Потом Дерптский профессор Крузе встретил в Голштинии местность Rosengau, существовавшую еще при Карле Великом. После доказательству что обитатели ее, живя на берегу моря, имели все средства образовать из себя деятельных мореходцев, он решает, что отсюда и были призваны первые наши князья. Распространяя свои доказательства, Крузе приводить еще довольно имен со звуком Ros-Rus, находимых в теперешних Шлейзвиге и Голштейне: Rosogau, Rosee, Rosenfelde, Rusdolf, Riesburg и т. п. Надо заметить, что во времена Карла Великого эта самая страна принадлежала Славянам Ваграм, отчего и до сих пор в ней уцелели даже славянские имена городов, каков напр. Любек, река Травна и т. д. На это обстоятельство Крузе не мог обратить ни малейшего внимания, так как заученное понятие, что Руссы и Россы необходимо должны быть Норманны, заставляло отыскивать в этих Рузах, Розах и Розенах одних только Норманнов.

Крузе однако нашел своих особых Норманнов, заметив, что это имя не должно придавать безразличия всем северными народам. Его Норманны вначале занимали только Ютландию и южную часть Норвегии и потом уже распространили это имя на Британские острова. В коренной Нормании, в юго-западном углу и Балтийского моря, где жили Англы, находилась земля Руссов или Руси, отчего Руссы говорили языком Англо-Норманнским и Нестеровы Мурманы, Готы, Англяне и Русь обозначают обитателей Ютландии. От этих Англо-Руссов получили свое название и Ольденбургская Рустрингия, и шведский Рослаген. С поселением этих Руссов на шведских берегах, говорит автор, “система торговли этого воинственного народа могла уже получить надлежащее развитие, обнимая не только Восток и Запад Европы, но даже Азию и Африку.

Сердце исполинского норманнского тела было в Шлезвиге, где вероятно находилась столица государей. Правая рука колосса находилась на Рейне и распространяла предметы обширной торговли во Франции и Германии. Левую руку составлял Рослаген и Бирка, где, по словам летописцев, было множество богатых торговцев и изобилие всех благ мира и денежных сокровищ. Впоследствии, по основании Новогорода и Киева, соперника Царяграда, эти берега, столь способные для торговли, были потеряны; но они сделались для Норманнов уже тогда менее важными, ибо их место (с призванием к нам князей), заступили Новгорода Изборск. Белоозеро и Киев”. Таковы немецкие фантазии о Руссах-Норманнах {Ж. М. Н. П. 1839. Генварь. Статья Крузе о пределах Нормандии и пр.}.

И так, отыскивая повсюду место жительство Руси, исследователи вообще очень дорожили именами стран и мест, которые сколько-нибудь указывали на заколдованный звук Руси. По открытому указанию такого места они развивали свои соображения, сочиняли целые довольно связные истории о том, как могла, хотя бы и далекая, Русь попасть к нам в Новгород. Надо полагать, что с этой точки зрения были тщательно осмотрены все берега Балтийского моря. Отнюдь только не позволялось отыскивать Русь в стране балтийских Славян, да и вообще у Славян. Как в самом деле могли посреди Славян жить Руссы, то есть Норманны? Это норманство Руси, основанное на песке всеобщего балтийского имени Варяг, так утвердилось в умах, что каждый исследователь е какою то особою ревностью преследовал и всячески отвергал малейшее поползновение забраться в страну Славян.

“Имена Рос, Рус и пр. встречаются почти во всех землях Европы, равно как и во многих странах Азии, и каждое местечко, носящее это имя, не может же быть рассматриваемо, как древняя отчизна Русского народа”, справедливо замечает Крузе, не объясняя однако, почему всем местам предпочитается именно Рослаген или его Розенгау. Впрочем решительному изгнанию всего Славянства из области изысканий о происхождении Русского имени особенно помог славянский же опыт о Руссах Славянских Морошкина, который в самом деле, наравне с некоторыми дельными указаниями, представил такую фантастическую путаницу имен и соображений, что вопрос о Славянстве Руси надолго был заглушен общим смехом. Смех возбуждали некоторые его выражения по поводу его доказательству что имя Русь повсюду обозначаете рощение, рощу, а след. и розгу, вообще лес, поэтому, объясняя имена Балтийских Славян именем леса, он между прочим говорит: “Кругом леса, страшные леса, и восклицает: Посмотрите, какое здесь сборище леших!… Славяне суть народ мачтовый, с лесом ровный, строевой” и т. п. (историко-критические исследования о Руссах и Славянах, Спб. 1842 г.).

В существе своих изысканий Морошкин стоял на мнении Герберштейиа, почитая Варягов Славянами Баграми, а Русь теми же Славянами, с Одера, с Рюгена. Он также указывал на родственное сходство прибалтийских Славянских местных имен с нашими. Это обстоятельство во всяком случае заслуживало полного внимания и ближайшего рассмотрения, тем более, что тоже доказывал такой осторожный и ясномыслящий исследователь, каков был Максимович.

Главный вопрос состоял в том, именовался ли также Русью славянский остров Рюген, онемеченный из древнего Ругия.

По Тациту, как его толкуют, северная страна древней Германии и именно берега Балтийского моря принадлежали германскому племени Свевам, отчего и море прозывалось морем Свевским. По тем же берегам жили Свевские племена Ругии (Rugii) и Лемовии (Lemovii). Птолемей указывает здесь город Роугион и народ Роутиклии {У Шафарика, Славянские Древности, т. I, кн. II, стр. 258, толкование этих Ругов кратко и весьма произвольно.}.

Кроме того по его же словам здесь же обитали Сидины, Сидены (в 12 веке: Земля Sitene), имя которых несомненно осталось в городе Штетине, или Щетине.

Все это, однако, была Германия и следовательно все названные племена были Немцы. Во время великого переселения народов Немцы по какому то чудному случаю внезапно все ушли из этой страны и их места заняли Славяне. Как и когда именно это случилось, история ничего не знает, но утверждает, что Славяне заняли земли после Немцев.

Так обыкновенно говорит большинство немецких ученых. Им вторил Шафарик, доказывая невозможные переходы и переселения целых племен больше всего рассуждениями, как и по каким причинам это могло случиться. Весьма шаткие заключения Шафарика повторяют до сих пор и наши Слависты {Славянские Древности, т. II, кн. I, стр. 8–13. Кн. III, стр. 1–16 и др. Гильфердинг в истории Балтийских Славян, Сочинения IV, 16. Ламанский в критике на сочинения Котляревского о Древностях и Истории Балтийского Славянства. Ж. М. Н. Пр. 1875. Январь, стр. 217–220.}.

Все однако соглашаются, что имя Германия есть имя географическое, а не этнографическое. По своему смыслу оно тоже значит, что и Сарматия, то есть означает страну, населенную многими разноплеменными народами. К этому надо припомнить слова Страбона, почти современника Тациту, который говорил, что Римляне не имели почти никаких сведений о народах, живших на восток от Эльбы по Балтийскому морю. Тацит в своем описании Германии тоже мимоходом поясняет, что он не совсем твердо знает тот или другой народ.

Затем его показания мест для народов Балтийского севера неопределенны и совсем темны. Таким образом все основания наших познаний об этом крае не прочны и походят на сыпучий песок. Вот почему и все ученые решения и выводы, сооружаемые на этом песке, суть только более или менее вероятные догадки, которые могут получить прочное основание и утвердиться в истине только при помощи позднейшей исторической этнографии края. А эта самая этнография вполне и уже несомненно удостоверяет, что как только появляются более точные сведения о стране, то оказывается, что в ней живут и действуют одни Славяне. Такое обстоятельство заставляете даже предполагать, что Тацитовское имя Suevi, сходное с птолемеевскими, прямо Славянами, Suoveni, есть только олатыненное имя Славяне, Slavi, как писали в средние века.

Мы не имеем возможности останавливаться на этом спорном вопросе и во всяком случае склоняемся на сторону знаменитейшего из критиков, Шлецера, который никак не меньше других изучал свидетельства древних писателей о севере Европы и вынес из этих свидетельств следующее заключение:

“Восточная часть Германии с давнейших времен, т. е. сколько известно нам из истории, была населена Славенами. Великие успехи, делаемые теперь изучением Славенской истории, скоро совсем истребят старинное всеобщее мнение, будто сии германские Славене пришли только тогда, когда вышли настоящие Немцы, жившие до того в их землях. В Мекленбурге, Померании, Лаузице и пр. никогда не было Немцев прежде Оботритов, Поморян, Сорбов, там живших: они суть старожилы своих земель в рассудительном значении” {Нестор, II, 423. Другой немецкий ученый Бистер “последовал мнению Шлецера, точнее рассмотрел и опровергнул те известия, которые представляют древние писатели о существовании издревле в этих землях племен Немецких”. История Пруссии Пелица, М. 1849, стр. 19.}.

Действительно, на основании показаний исторической этнографии, рассудок требует такого заключения, что в числе Тацитовых Свевов, которых Тацит, отделяя от других чисто германских племен, поселяет на самом севере Германии, было больше славянских, чем германских племен, и что напр. Ругии соответствуют позднейшим Ругенцам, а Лемовии-Ляхам. Но немецкие патриоты расселили германское племя от Балтйского моря даже до подножия Кавказа и отнюдь не допускают, чтобы до прихода Уннов (379 г.) на этом пространстве жили где либо Славяне.

Таким образом, только после Уннов занявши будто бы немецкие земли, Славяне сохранили за ними прежние немецкие имена. В половине 6-го века Руги по прежнему называются Ругами и обозначаются племенем Готов. Византиец Прокопий вместе с тем называете их Рогами.

В 10 и 11 веках по латыни их именуют по-древнему: Ругияне, Руги, Ругиякские Славяне, а остров Ругиакским, также Ругия, Ругияна; и вместе с тем пишется народ: Руяне, Роани, также Раны, Руны, Рены; а остров Руя, Руяна, и Рана. Один аббат (1149 года) прямо говорит, что страна и остров у немцев назывались Руяна, а у Славян Рана. И то, и другое могло существовать в народном говоре.

Ясно, что последние имена, которые употребляются, чем позднее, тем чаще, есть только сокращение Руги, Ругияне и Ругия. Относительно же имени Рана можно и то полагать, что оно образовалось из другого имени Славян Варны, Варины, Вераны, Враны.

Но это правописание тем не оканчивается. В тех же свидетельствах находим имена острову и народу, Руты, Руссы, Руццы, Рутены, Руция, Рутения, Верания, Ривания и т. д.

Изо всего этого выясняется одно, что имя Ругия в средние века писалось различно. Шлецер прямо говорит, что это происходило от известной всем глупости писателей временников среднего века. Еаченовский объяснял это вольностью грамотеев и слово Руссия, поставленное в житии Отгона вместо Ругия, относил к искажению схваченному с воздуха.

Казалось бы, что тут дело простое: древнейшее имя страны и народа, Руги, подверглось в позднейшее время порче, которую букву за буквой легко проследить и в конле концов все-таки придти к заключению, что коренная и правильная форма имени суть Руги, что в первом столетии по Р. X. так называлось одно из Германских, Свевских племен, а после тоже самое имя принадлежало Славянскому племени, которое точно также именовалось Ругами, оставивши и до сих пор это имя в острове Рюгене; что, наконец, в числе изменений имени Ругия употреблялось и Русия, Русь.

Но немецкие мнения, которым в этом случае следовал и Шафарик, стараются доказать, что если Руги и могли именоваться Русью, то это была Русь ложная, ошибочная, сочиненная только невежеством средневековых монахов или средневековых канцеляристов. Сам Шафарик объяснил, что здешнее Славянское племя называлось Раны, а остров Рана, Руяна, то есть взял за истину один вариант, оставив другие без объяснения. Причем отметил, что происхождение и значение этого имени ему неизвестно; а вместе с тем говорит, что Руя, Руна есть сокращение Руяна, Руяни и прибавляет, что иные имя Руги неправильно приписывают Руссам {Шафарик: Славянские Древности, т. II, кн. III, стр. 124–126.}.

По-видимому, намерение противников Рюгенской Руси заключается в том, чтобы имя Ругов оставить навсегда Немецкому племени, как его вековую собственность, и с этою целью превратить Славян-Ругов в отдельное племя Ранов, с именем которых уже никак невозможно связывать имя Руси. Так это теперь и утвердилось в науке: оказалось, что Славян-Ругов никогда не существовало, а существовали только Раны, и исследователи нередко Латинское Руги Rugi, Ruteni переводят именем Раны.

В разрешении подобных вопросов весьма немаловажны именно географические показания, к которым мы и обратимся.

Из всего Славянского побережья между Одрою и Травою остров Рюген выдается далеко в море и в топографическом очертании своего северного полуострова представляет весьма заметное сходство с рогом. Впрочем, по своему положению относительно берегового материка весь остров в действительности представляет рог, то есть часть далеко выдавшуюся в море. В древнейших народных представлениях словом рога обозначался вообще всякий угол, даже сторона, крыло, бок войска, а вместе этим же словом выражалось понятие о крепости, силе, преимуществе.

Обозначая угол матерой земли, выдающийся по берегам рек и моря, слово Рог в Славянстве принадлежите особенно топографическому языку южного края России, между Днестром и Днепром, именно того края, где существовали древнейшие поселения восточного Славянства. На Днепре Никитин Рог (местечко Никиполь) против Запорожского Великого Луга, Мишурия Рог вблизи устья Ворсклы, Кривой Рог на Ингульце при впадении Саксагани; на Днестре Роги, Рогея вблизи Новых Дубассар. Укажем еще Липовый Рог вблизи Ржищева; урочища: Соколий, Синий, Острый, Плетеный Рог, Мыслий Рог, Красный Рог, имение графа А. Толстого, и мн. др. Рог, Рожек, вообще мыс на Днепре.

Нет ни малейшего сомнения, что точно также и Балтийское Славянство наименовало приморский угол своей земли Рогом, который по западному славянскому произношению {У Древан и в Верхних Лужицах вместо о нередко употребляется у: двор-двур, пол-пул.} или по латинскому написанию прежде всего явился в форме Руг, как слово бог-буг. Реку Буг Запорожцы именовали Бокг и Бог. Византиец Прокопий, получавший сведения от южных Славян, написал имя Роги вероятно по их же выговору.

На северном море не одни Славяне так именовали морской угол своей земли. Французский полуостров Бретань, западный угол Галлии, подобным же образом прозывался Галльским Рогом (Cornu Galliae), как и близлежащий противоположный ему полуостров Британии тоже именуется и до сих пор Корнуаллисом, Рогом Валлии {О. Тьерри: История завоевания Англии Норманнами, I, 32.}.

Припомним к этому, что Рог у древних Славян вообще имел значение религиозно-символическое, почему у Балтийских же Славян храм Радегаста в городе Ретре был воздвигнуть на основании из рогов различных зверей. Рога служили украшением храмов, служили священными сосудами. Рюгенский истукан Святовида держал в руке рог-сосуд. В его храме в числе разных других священных предметов находились и рога зверей, удивительные сами по себе и по своей обделке {Срезневский. Исследования о языческом богослужении древних Славян. Спб. 1848, стр. 40, 41, 46.}.

Все это объясняет, что древнейшее название острова, страны и народа Руг-Рог несомненно Славянское. Естественно полагать, что и Тацитовы Ругии были Славяне и произведены в Немцев только по случаю их местожительства в Германии, имя которой, повторим, вовсе не было этнографическим, а чисто географическими подобно Сарматии или Скифии.

Из слова Руг, Ругия образовалось слово Руяна и сокращенно Рана, Руяни, Руни, Раны, Рены. Вот эти прозвания по всей справедливости и должно почитать ложными или в сущности сокращенными, онемеченными, олатышенными из коренных звуков Руг, Руги, Ругия, Ругияне, Ругины.

Что же касается форм, составленных из того же корня и употреблявшихся также для обозначения Рюгенской страны, каковы для народа: Рузи, Русси, Рутены, Рудены; и для страны Руиция, Русция, Руссия, то эти формы идут уже от Славянского изменения корня Рог. Видимо, что народ Руги именовал себя также и Рузи-Рози (Варяг-Варязи, Фряг-Фрязи и т. д.) и уже от этого изменения произошло более умягченное Руси, Русси и Русь, в собирательном смысле, так как и по другому произношению Рози, Роси, Росси, Росс {Между прочим и “Куник утверждает, что Russia, Ruzzia есть псевдо-Русь, что это производная форма от Rugi, тоже что Rugiland”. Ламанский о Славянах в Мал. Азии, 61.}. Латинское письмо вместо того нередко употребляло Paitia, Ruthos, Ruthenos, Ruzen, Rutzen и т. п., так что Птолемеевы Рутиклии необходимо указывают на олатыненную форму Руси и обозначают время (второй век по Р. X.), когда это имя было уже в употреблении.

Все это достаточно подтверждается именами мест во всем Баггийском Славянском Поморье и, особенно, на острове Рюгене и в Померании.

Хотя прошло уже целых семь веков с той поры, как Балтийское Славянство совсем было методически и систематически по-немецки истреблено и изведено Германством, однако имена мест и доселе сохраняют о нем весьма широкую память и конечно останутся вечными свидетелями, что вся эта страна принадлежала Славянам с самых древних времен.

Вот что рассказывает карта Померании, гравированная Николаем Гейлькеркиусом, вероятно, в первой половине 17-го столетия (см. Приложение III).

На этой карте остров Рюген именуется по-древнему Rugia. Как известно он состоит из нескольких полуостровов и островов. Северный полуостров называется Виттовым (Wittow).

На этом Виттовом полуострове протяжение северного берега выдается к востоку мысом, на котором показана Аркона. От нее к западу в расстоянии полмили на северном берегу полуострова находится селение Russevase, самое крайнее место к северу; в равном же расстоянии от Арконы на южном берегу находится Grote Vitte и также в равном расстоянии от Арконы между этими двумя селениями посредине стоит Putgarten. Дальше к западу от Russevase вблизи северного берега находятся Swarb и Varnkevitz, Tresser vitte, Minnevitz, Darwitz, Granlitz, Crepitz и пр. Затем полуостров образует как бы косу (рог) в направлении к югу, которая обозначена именем Derbueg, а ее конец именем Bugort. В числе селении ближайших к Арконе упомянем: Wollin, Svittz, Drewolck и далее: Gronowenitz, Guselitz, Sudderitz, Lubkevitz, Woldenitz, Starrewitz, Lutkevitz, Bowhof, Kolehoff, Veiervitz и пр.

Пролив называется Wittowitsche Fehr. Острова Devarnow, de Lubbe, Rassower strom. В самой средине полуострова показана Alten kirche.

На полуострове Ясмунте, который лежит южнее Виттова и еще дальше выдвигается на восток, почти в самой его средине находим опять селение Russevase, а выше его Boistrin, потом Slubbenitz, Chlove (сравн. киевский Клов) Ruskevitz, Sallesitz, Valckzitz, Ratnevitz, Dubbitz, Strachevitz, Vitte, Lubtzitz, Rochenberg, Babbin и т. д. Залив с востока наименован Pronerwyck.

На самом острове встречаем подобный же имена и между ними: Verei, Grubno, Resse, Rugarten, Lubcow, Delan, Bliscow, Swatsin, Medow, Necla, Virevitz, Stolpe, Strowe, Lavenitz, Konitz, Liseow, Unrow, Ralow, Rugehoff, Bitegast, Suine, Ruse, Suantow, Siggelow, Sadow, Weltzin. Река Duvenbeke.

На материке точно также имена по большой части Славянская и в числе их Wolthoff, Woltckow, Woltkow.

Потом (мы будем идти по алфавиту, не выключая и немецкие имена дабы видеть их количество в отношении к Славянским): Besin, Resse, Biscow, Risnow, Ristow, Rochow, Rocow, Roggatz, Roggezow, Roggow (6 мест), Roglow, Rogsow, Rosarn, Roscbitz, Roscow, Rosegar, Rosengard, Rosemazow, Rosenfeld (4), Rosenhagen, Rosenow (3), Rosenthal, Roslasin, Rosow (2), Rossentin, Rossin, Rossow, Rostin, Rostock, Rotten, Rottow, Rotznow, Rugarten, Rugehoff, Rugemvalde, Rusbertow, Ruschemolen, Ruschende, Ruse, Rushagen, Ruskevitz, Ruspernow, Russenfeld, Rüstke, Rustorholtz, Rustow, Rutzenhagen (2), Rutznow, Rutzow. Фамилии: Rusken, Ruste, Rustoken, Rostken, Ristoven, Roggenpane, Roggenbuke {Имя: Раны, Рены, Руны, указываются только следующими названиями: Ranefelt, Rankevitz, Rantzow, Reinberg, Reineberg, Reineckeliagen, Reinefeld, Reinekendorf, Reinewater, Remniekendorp, Renekendorp, Renschow, Rentsin, Rentz, Rentzin, Ronnekendorp, Runow (5), Runta.}.

Имя Варны: Yarakevitz, Vareneamp, Varenhold, Yarenhop, Warmin, Warnekow, Warnin, Warnitz, Wamow.

Варги: Varchland, Varchmin,; Vargitz, Vargow, Warsin, Warsow, Warzin. Вагры-Wagnm.

Затем встречается множество родных или знакомых по летописи имен, в числе которых иные могут объяснять имена Олеговых и Игоревых послов, как и некоторые другие задачи и преткновения нашей изыскательности {См. Приложение III, имена всех мест Померании.}.

Таким образом, в отношении имени Рус и Рос, мы находим, что оно в Померанской стране составляешь ее родное земское имя. Встречается Руг и Рун, но несравненно реже.

Этот географический именослов может также доказывать, что вопреки ученым исследователям, писатели среднего века вовсе не были так глупы и безграмотны и вовсе не ошибались, когда именовали так различно Рюгенскую страну и народ. Это могло зависеть лишь от местожительства каждого писателя, или от того обстоятельства, с какой стороны он получал свои сведения об острове. Разные соседи, по различию языка, различно и обозначали имя известной им страны. Пусть Немцы и западные люди писали и произносили это имя Руяна и Рана, но на востоке, у нас на Руси, оно могло быть известным только в форме Руси, как оно было известно и на Западе под именами Russi, Rusci, Rusen, Ruzen, Reussen.

Из тех же средневековых писаний 11 и 12 веков становится весьма очевидным, что именем Руси они нередко обозначали остров Рюген и тем вводили в заблуждение последующих хронистов и изыскателей, которые иные свидетельства, принадлежащая Рюгенской Руси, относили к нашей Восточной Руси. Таково весьма сомнительное свидетельство о посольстве Ольги к императору Оттону I в 959 г., с просьбою о присылке проповедников для водворения римской веры в России: здесь Руги и Руссы смешаны. Это хорошо раскрыто Морошкиным (Рейца: Опыт Истории Росс. Законов. Примечания 335–364).

Таковы же свидетельства о некоторых браках наших князей на немецких княжнах, напр. брак Оды, родившей Вартеслава, и жившей по смерти мужа в Саксонии, откуда Вартеслав был призван в Россию на княжение {Карамзина И. Г. Р. II, пр. 48.}.

Не в России, а у Поморян были князья Братиславы и княжеские жены Иды.

Точно также и в Исландских сагах, по всему вероятию, существует большое смешение исторических обстоятельств и лиц Рюгена и нашей Руси. Там самые древнейшие сказания, относимые к первым векам христианства, упоминают уже о Русской Земле и о Русских князьях. Положим, что их должно относить к более позднему времени; но по близости связей и отношений Рюгена со скандинавами должно также заключить, что саги, по крайней мере древнейшие, именуя в своих повестях Русь, скорее всего описывают дела Рюгенской Руси. Этот вопрос требует еще внимательного расследования.

Но вообще из всех показаний средневековых писателей все-таки становится ясным одно, что Рюгенская страна именовалась также и Русью в то самое время, как наша Русь прозывалась Грециею по той причине, что Христова Вера была принята ею из Греции, а не из Рима.

История Рюгенской области излагается в старинных Космографиях, из которых самую полную составляет Космография Герарда Меркатора, распространенная его преемниками. В приложении No I мы помещаем из этой Космографии в русском старинном перевод описание Рюгенской земли с ее Историею. Упомянутая Космография составлена по старым писателям, начиная с Плиния и Страбона и оканчивая Гельмольдом. Следовательно в ней необходимо сохранились отголоски среднего века вместе с тогдашними географическими именами. По ее свидетельству Ругийское княжество существовало особою областью от времен князя Крита до смерти последнего князя Братислава (1352 г.) и потом перешло во владение князей Померанских.

Итак нам теперь известно, что сами же немецкие писатели среднего века весьма точно говорят о весьма значительном торговом и промышленном развитии всего балтийского Славянского побережья и особенно страны лежавшей в устьях Одры, вблизи острова Рюгена. Они же говорят, что в Винете-Воллине постоянно, как свои люди, жили Греки, то есть Русские. Это было во второй половине одиннадцатого века и, конечно, тоже было и в 10 и в 9 веках, так как торги и промыслы Поморян естественно должны были получить свое начало гораздо раньше. Те же писатели говорят, что обитатели острова Рюгена, как и других соседних островов, отличались всеми качествами истинных Варягов, ни в чем не уступая Норманнам-Скандинавам.

Дальше: разноречивые показания тех же писателей именуя Рюгенскую страну по своему Руяною и Раною, прозывают ее и Русью, то есть поминают настоящее коренное Славянское ее название. Эта страна в числе других Славянских балтийских областей всегда составляла, так сказать, особое существо, независимое и самостоятельное, и славилась между всеми Поморянами древностью своего языческого храма, первенством своего бога, которому давала дань вся Славянская Земля.

По словам Адама Бременского, Руги были храбрейшими из всех Славян. Они могущественны и страшны, говорит летописец, по любви к ним богов, которых они почитают с большим усердием пред другими. Вот почему и остальные Славяне почитали для себя законом ничего в общих делах не предпринимать без воли Ругов. Все это свидетельствует, что Руги были сильнейшим и почетнейшим племенем между Поморянами. Можно полагать, что в сущности это была военная и необходимо морская сила всего Поморья, подобно нашим Запорожцам относительно всего Русского юга. Вот по какой причине об них упоминает Плиний, Тацит, Птолемей и другие позднейшие писатели, говорившие о здешних балтийских берегах. По той же причине и наша летопись знает в числе своих Варягов особое племя Русь, откуда, по ее словам и были призваны наши первые князья.

—–

   Но кроме Ругенской Руси существовала на Балтийском же Поморье и еще Русь в устьях реки Немана, о чем мы говорим во 2-й части нашего труда, стр. 40 и след., а теперь позволим себе некоторые повторения и пополнения к сказанному прежде.

Норманисты об этой Руси промолчали. Карамзин, I, 30, упоминает, что Курский залив назывался Русною, северный рукав Немана Руссою, окрестности их Порусьем. Варяги-Русь, продолжает он, могли переселиться туда из Скандинавы, из Швеции, из самого Рослагена…. О Славянах ни слова. Славян нет на свете, когда существуют Варяги-Норманны.

Здесь посреди Литовского племени в незапамятные времена поселился некий Русс. В свое время он настолько был силен и стало быть славен, что его именем прозывалась и доселе прозывается река Неман-Русс, Русна, и самое море у этих берегов именовалось Русским, Руценским морем {Это море именовалось Русским и в официальных актах, напр., в мирном договоре короля Польского Владислава с Великим Магистром Русдорфом, имя которого также отзывается Русью. Соревн. Просв. 1822 г. No 17, стр. 293. Кар. I, пр. III.} как и занимаемая им страна прозывалась даже и в позднее время, напр. в XV ст. Русскою землею, а население Русичами (Гедеон, прим. 219). Равенский географ IX ст. указывает здесь в приморье жительство Роксолан, несомненно имея в виду этот Неманский Русс.

Устье Немана, как известно, распределяется на несколько потоков, в средине которых на острове существовали город Русс, носивший имя Русс или Холм, Russe sive Holm; главный ноток реки и на нем остров именовался Alt-Russe — древний Русс.

Кто был этот Русс, обладавши здешнею Русскою землею и Русским морем?– Ломоносов относил его к Славянскому племени; но Костомаров доказывал, что этот Русс был чистая, природная Литва, которую в лице ее князей Новгородцы и призвали к себе на княжение. Конечно, доказательства явились не весьма убедительными. При этом автор не доглядел весьма сильного ему противоречия в том обстоятельстве, что возле Русса, несколько выше его по течению реки находилась по обеим берегам Словония или по Литовскому говору Шалавония {Schalavonia, Schalaven, Sehlavoni, Slavi.}, земля населенная Славянским племенем. К тому же в самом устье Немана не малый залив именовался Складою (scklada), а над ним и на мысу стоял немецкий город Винт-бург, явно обозначающей, что здесь жили Винды-Венеды и что здешний Русс был Славянин.

Вообще, по словам Фойгта, вся область нижнего Немана до р. Свенты на восток в древнее время принадлежала этой Шалавонии {Истор. Прусеии I, 508–510.}. Припомним, что в половине второго века по Р. X. географ Птолемей называет этот край Балтийского моря Венедским заливом, почему можем заключить, что и устья Немана были заселены Венедами, то есть Балтийскими Славянами, о которых под именем Ставан на этом же месте упоминает тот же Птолемей. Самое слово Неман-Славянское слово, которым Венды, сюда впервые пришедшие, обозначили здешнее население, что оно язык нем, как они обозначили и самих Немцев.

Таким образом возможно с достоверностью предполагать, что Русс Неманский пришел сюда от Славян Венедов, собственно от Ругов с острова или от острова Ругена почему и Иорнанд называет здешний народ Хльме-Ругами {Неманские Шалавоны-Славяны тем же путем пришли сюда от Славянского Балтийского побережья и со собою принесли свое имя, так как имя Словен, говорит Каченовский, простиралось на все племена Поморья и земля их называлась Славиею, на что он приводит подлинные свидетельства (Учен. зап. М. Унив. 1835 г. No IV, стр. 17).}.

Эти поселения конечно происходили не на памяти письменной Истории. В позднее время эта Неманская Славония по-видимому простиралась до впадения в Неман реки Юры, где по картам имя Русс сменялось именем Мемель. Русс таким образом обозначал местность Славонии, о которой упоминает Адам Бременский, говоря, что из пристани Шлезвига корабли обыкновенно ходят в Славонию, или Сведию (Швецию), или в Семландию и даже в Грецию, как обозначалась наша Новгородская область (Шлецера Нестор I, 155) {Это имя Шалавония Schalavonia, возможно производить, как и производили, от Литовского слова Salawa (Шаф. т. II, кн. I, 73), что значит — остров, холм.

Немецкие географические карты как бы удерживают такое значение имени, обозначая его именем Schalawen; но в старолатинском письме оно пишется Scalawo, Scalowia, Scalowitae, что уже прямо указывает, что речь идет об имени Славян. Это вполне раскрывается Космографиею XVI ст., где при описании Древне-Прусской земли говорится, что она Русская или Прусская земля ее Князем Вендусом была разделена на XII областей или княжеств, в числе которых находилось и особое княжество Словония, Словониское княжество, а в нем 15 городов, именно Рагнета, Тилса, Ликовия, Салавно, Лобята, Ренум (от Рены, Раны-Руги, т. е. Русс), а также Винтбург и прочие с онемеченными именами. Таким образом Шалава, обозначая остров, вместе с тем обозначала и Славянское население страны, по случаю сходства звуков. Меркатор на карте Пруссии прямо обозначаем эту местность именем Schalawonia.}.

Возможно также с достоверностью предполагать, что заселение Новгорода Славянами происходило постепенно от неманской Словонии, от Птолемеевых Ставан второго века по Р. X. передавших Новгороду и свое имя Славян, а потому и самое призвание князей могло совершиться и от здешнего Русса. Сам Погодин, как увидим, склоняется к тому, что призванную Русь (конечно все-таки норманскую) вероятно надо искать в устьях и низовьях Немана, чем в других местах Балтийского Поморья. При этом вполне может быть объяснена и заметка Летописи, что призванные князья пояша по собе всю Русь.

Область Неманского Русса была не особенно значительна. Она занимала едва ли более 30 или 40 верста по течению реки. Поэтому вся дружина этой Руси не могла быть многочисленна и могла подняться к Новгороду со всеми своими родичами, всем племенем.

В XIV ст. к Московскому князю Ивану Калите по его призыву пришел в Москву Киевский боярин Родион Несторович с дружиною в 1700 чел.

Вся Русь конечно должна была составлять не совсем малосильную дружину, так как она призывалась главным образом для военной защиты призывавшtго населения, особенно для водворения порядка внутри страны.

Теперь предстоит вопрос, была ли эта Русь, называлась ли она Варягами? На это утвердительно отвечает наш древний Варяг Шимон Африканович, пришедший на службу к В. К. Ярославу-Правосуду, изгнанный из отечества своим дядею Якуном Слепым, также сподвижником Ярославу. Он привел со собою дружину 3000 Варягов (Кар. II, пр. 60).

В Патерике Печерском сохранилось следующее сказание об этом Варяге: “Бысть в земле Варяжской князь Африкан, брат Якуна Слепого, что бился полком по Ярославе с лютым Мстиславом. У сего Африкана было два сына, Фрианд и Шимон. По смерти их отца, Якун изгнал их обоих из области. Шимон пришел на службу к Ярославу, который принял его с честью и дал его своему сыну Всеволоду да будет у него старейшина”.

Шимон очень много радел о построении соборной церкви в Печерском монастыре.

Имя Шимон вместо Симон явно указывает, с какого берега пришел этот достопамятный Варяг, именно с того берега, или с той земли, где буква С произносилась как Ш, где Славония именовалась Шалавониею, река Свента Швентою и тому подобным Литовским говором.

В этой стране на север от р. Русса верстах в 40 к востоку от Поневежа находим селение Шиманцы, а к югу от Поневежа сел. Аскильды и Якунцы, имена знакомые для нашей летописи, все будто бы имена Норманские. Якун Слепой назван у Карамзина Скандинавским витязем, а эти Якунцы очень роднят его с Литвою {Надо заметить, что Неманский Русс, как племя Славянское, долгое время живя среди Литвы необходимо должен был усвоить себе кое что Литовское, почему становится понятным и то обстоятельство, что многие так называемые Норманнские имена среди послов Олега и Игоря отзываются Литовским складом (И. Р. Ж. 503).}.

Далеко на юг от Русса в древней Судавии встречаем сел. Шимоникен (Schimonicken). Недалеко от гор. Шавди к востоку есть сел. Шимкайцы и т. п. свидетели, что имя Шимон принадлежало не Норманству, а туземному человеку Русской Литвы, Варягу-Руссу, переселившемуся в Киев.

Об отце Шимона Африкане, Карамзин замечает, что “В Скандинавских историках нет ни слова о князе Африкане” (Кар. II, пр. 60). Да оно и не могло быть, потому что эти Варяги-Русь никогда не были Скандинавами.

Таким образом из приведенных свидетельств выясняется, что на Балтийском Славянском Поморье существовали и в Неманском краю быть может самые подлинные для нашей Истории Варяги-Русь.

В последний раз Варяги вероятно этой местности упоминаются в 1380 году по случаю войны с Мамаем, когда Литовский князь Ягайло, помогая Мамаю против Москвы, “совокупил Литвы много и Варяг и Жемоти” (Ник. IX, 104). Здесь прямо указывается и местожительство этих Варягов между Жемоитью — Самогитиею и Литвою.

Впоследствии, когда страною, где еще не мало оставалось Славянства, овладели Немцы, она вместо Русса стала прозываться Пруссиею, от имени того же Русса, как По-Русье, то есть область Русса подобно составу слов поморье, поречье, побережье и т. п., очень нередко встречаемому именно в этой Литовской стране, напр. многие места по Неману называются Понемуни, по р. Невеже-Поневеж, по р. Юре-По-Юр и многие другие.

Карамзин (I, пр. 111) соглашался на такое происхождение имени Пруссия, но Шафарик утверждал, что “мнение будто бы слово это составлено из По-Руси не заслуживаете никакого внимания. Прус, Прусин, Ирусак есть имя коренное, простое”. Вопрос останется спорным; мы следуем за Карамзиным, Фойгтом и другими толковатаиями в смысле По-Русья. Припомним, что (стр. 178) город Старая Руса находится при слиянии рр. Полисти с Порусью.

Это по-Русье вместе с тем носило и имя Немцев, почему становится очень понятным показание некоторых летописцев, что Рюрик “прииде от Варяг от Немец из Немец и даже из Прусс” (Кар. I, пр. “3; Гедеонов 141 и сл.).

Отсюда же пришел и Варяг Шимон в XI стол, и приходили многие родовитые люди в XII, XIII и XIV ст., указывавшие в своих родословных, что они приходили то из Немец, то из Пруссии. Таких родичей пришло к нам по Бархатной Родословной Книге более ста выходцов, а может быть и больше, так как не все родословные доставляли сведения о своем происхождении.

Это были последние Могиканы Балтийского Славянства, плотно” окруженные немецким племенем и несомненно по-немецки теснимые им не только по берегам Русса, но и в Шалавонии или Славонии, в последнем их гнезде, откуда мало помалу они и переселялись в братскую Русь. Иные писатели напрасно думают и так пишут, что эти Могиканы были все немцы, предполагая вероятно, что и тогда существовала такая же Немецкая Пруссия, какая существует ныне.

—–

   Итак предыдущее изложение раскрывает нам, что на Балтийском Славянском Поморье в оное время существовали две очень значительные в этнографическом отношении Руси, подавляющие своим значением две крайности бедных Родсов, и им подобных Рустрингов, Рослагов и пр., вся сила которых содержится только в голых беспочвенных словах. От какой Руси были призваны князья, об этом судить утвердительно не можем, пока не откроются более точные указания.

К Балтийским именам Русс, Росс, Руст, Рост, Рош, Руш, припомним Киевскую область реки Роси, Россы с ее притоками Ростовища, Рошок, Росова, Роска и местами Росава, Ростовка, Росоша, Росошки, из числа которых два последние хотя и могут происходить от Россоши или речной развилины, но находясь вблизи течения р. Роски и по сторонам селения Ростовки, вернее всего происходят от того же корня Рос. Присоединим сюда и Ружин, древний городок при р. Растовице, от которого пошла польская фамилия Ружинских.

Каким образом и в какое время Русь Балтийская могла поселиться на берегах Днепра, об этом наши соображения будут впереди. Но по именам мест мы можем проследить ее дороги в нашу сторону, останавливаясь только на ее коренных звуках Руг, Рог, Рус, Рос и на именах ее родичей Велетов-Волотов-Лютичей с их священными словами Вить, Рад и различными другими именами Балтийского Славянства.

Начнем от устья Вислы.

Отсюда начинался Венедский Залив Птолемея (ныне Фриш-Гаф и Куриш-Гаф), который простирался очень далеко к северу и на котором жили Венеды и севернее их Вельты, Велеты, — племена Славянские. Несмотря на то, что все места этой области и по всему берегу до Финского залива все в полной мере онемечено, однако и теперь еще сохраняются имена напоминающие Славянство, каковы напр. в заливе Фриш-Гаф при самом входе в залив, Пиллава, потом Волитта, Волитникен, Ротенец, Варникен, Росенен, Варгенов и т. п. О Славянстве Неманского Русса и его Шаловонии мы говорили выше. Упомянем к этому некоторые места этой области.

На Косе Куриш-Гафа существует древняя крепость Росситен также Карвейтен, напоминающий Карвонов Птолемея. На мысу северного берега Русса — Винденбург; у города Мемеля к северу — Руссен, к югу — Руслен. В Шаловонии ее старые места Тильзит, Лабия, Рагнит или Рогонита (Рогнедь, Рожнеть). Внутри страны Войнута, Кракав, — древнейший город Россиены на р. того же имени, по Немецким летописям Rossigen, Ruschigen, по-литовски Rosejnej. Далеко вверх по Неману, за Гродно есть болото и река Росса, Рось, текущая рядом с рекою Сельвянкою; от нее перевал в Ясельду, и в область Припяти, и в Зап. Буг, в область Вислы. На Россе приметим города Россу и на ее притоке Волковиск и Ружану при р. Сельвянке.

Возвращаемся к морю, где по берегу находим у озера Либа, Либаву, Виндик, Рюцен, Рутцау, Виндаву город и реку, иначе Вента, Варвен, Варзикен, озеро Девин.

Затем р. Двина Западная, имя которой прямо напоминает морской приток Одера, Дивина, Дивенов и реку на острове Рюгене Duvenbeke. По Двине, не смотря на совершенное онемечение этого края, все еще попадаются имена, напомпнающие Русь и Руг, каковы: Рушон, Рушендорф, Резица-Rositen, древн. Ружбор (Руцборх или Круцборх-Крейцбург). Возле Двины к северу от Друи отметим озеро Роспу.

Над Чудским озером на морском берегу — Варгел. Затем входим в реку Нарову, которая при устье же соединяется с р. Лугою посредством реки Расон или Росонь. Потом встречаем город Ругодив (Нарва), дальше по течению сел. Роспедай, остров Русини. К западу от выхода Наровы из озера сел. Русной, Рясенец, Ростали. К северу от города Луги р. Рошак.

Нарова открывала путь через Чудское озеро в устье р. Великой к Пскову, а так же и к Изборску.

Луга открывала путь к озеру Ильменю под самый Новгород и нет никакого сомнения, что это был ближайший путь в Новгородскую область из Варяжского моря. Тут в начале мы встречаем речку Вильку, ручей Веряжский.

В верху Луги на перевале в Ильмень, встречаем р. Видогощ, которая и течет в Ильмень, рядом с р. Веряндою и Веряжею. На самом верху Луги сел. Велегощь и около р. Роговка, сел. Веряжено, Рогайцы, Радгощи, Радовижи. У впадения Меты в Ильмень р. Русская. На р. Мсте один из значительных порогов носит имя Витцы.

Само собою разумеется, что еще важнее был путь через Неву и Ладожское озеро в Волхов. Весь этот путь до верховьев Днепра и Двины звучит именами, которые не оставляюсь никакого сомнения о присутствии здесь Балтийских Велетов. Первое имя Волхов, сопровождаемое по местам селениями Вельсы, Вельц, Велья, Валим, Витка, Дымна, Варзина и вблизи Новгорода Валитова, Волыня, Волотово и т. п. Новгородский Волхов имеет несомненных прародителей в Вендских именах Wolthoff, Woltkow различно от Wolckow.

Дальше дорога из Ильменя к Днепру именуется Ловотью, что переиначено тоже из слова Волоть, как и обозначается в некоторых летописях, удерживающих даже форму Ловолоть. Притоки Ловати: Вергот или Пола, Полнеть, у слияния которой с Порусью стоит город Старая Русь, Руса. Самый лес Волковский. Волоконский, Воковский сохраняет тоже память о Волхове и Волоти, хотя по близкому сходству звуков, а еще более по своему положению, и дает основание называть его лесом Волоков.

Верх Ловати близко подходить к озеру Усвят, где стоит и древний город Усвят, Всвят. Из озера течет в Двину река Усвячь и против нее в Двину же течет Каспля, подходящая своим верхом к самому. Днепру вблизи Смоленска, соименного местам в земле Оботритов и Лютичей. От Усвята и Ловати недалеко течет река Лютиница, есть большое озеро Двиновилинское, и с востока в Двину впадает р. Велеса. У Смоленска: Рясино, Волутина гора, Волино, а вьшге и дальше к северу за Касплею — Словены.

Другой перевал из Двины в Днепр лежал у Витебска. На приближении обеих этих рек, вблизи устья Лучесы, текущей с юга и верх которой, называемый Верхитою, подходить почти к самому Днепру, стоит древний город Витебск, Витвеск, на речке Витбе. Это имя сходно с Витбеновым озером на самом верху Двины, близ которого есть озеро и р. Волкита, Волкота, откуда и течет Двина в Волоконском лесу.

Витеб есть племенное название, такое же, как Дулеб, Сереб, Кашеб, Гареб. Очевидно, что это первое имя Вятичей. Оно напоминает Рюгенского Вита.

К северу от Витебска, вблизи р. Дриссы, р. Варужа. Река Лучеса вытекает из озера Бабиновичи, где стоит и город Бабиновичи. Переваливши на Днепр по Верхите, тотчас встречаем по ту сторону Днепра Росасну или Росану, место и реку, а ниже по Днепру город Оршу, по древнему Ръша, следовательно изменение того же звука Рос. От Орши к югу течет р. Проня, в нее впадает с запада от стороны Днепра Реста; к востоку от Прони, течет Волчеса, обе впадают в Сож. Проня наноминает Поморского Проне-Перуна. По Сожу: Волосовичи, Ветка, Радога, Волотово и пр.

Ниже по Днепру встречаем город Рогачев, вблизи впадения Березины озеро Словенское, сел. Росово, р. Вердичь, селение Добрагощи, Мыслий Рог. Потом на устье Сожа — Лоев, потом Радуль, Любеч, р. Тетерев, соименный Teterow-y Мекленбургскому, р. Болгачь, Дымер, Лютеж, Сваромье, Любка на Ирпени; Ветова Могила, Ветичи при устье Десны.

У Киева (Kiez) упомянем Клов, Выдубичи, которое сходно с Видбском–Витебском и с озером Видбеновым; ниже Киева река Вета. Затем между Киевом и р. Росью находится Витичев Холм, который несомненно праправнук Вита (Вит-ич-ев), столь часто поминаемого в Поморье и особенно на острове Рюгене.

С верхнего Днепра существуешь перевал в Оку по Угре, где у Днепра стоит город Дорогобуж. От Дорогобужа, направляясь вверх по р. Осме, попадаем в р. Рославль, текущую в Городсту, а с нею в Угру. Здесь между Рославлем и Угрою заметим селение Вергово, по другую сторону погост Бабиновский. В верх Угры падает р. Демина, а от верха Осмы взялась Волста, текущая в Угру.

На перевале из верхней Десны, от Брянска в Оку течет Ресета (сравни Росситен на Куриш-Гафе), а рядом с нею Вытебета, обе впадают в Жиздру, а эта в Оку. В Ресету между прочим текут, Белья, Ловать, а у Вытебети есть селение Волосово и в нее текут притокп Лютня, Серебет.

В этих же местах к северу от Жиздры течет в Угру р. Реса; на запад от Жиздры в Десну впадает Ветьма–Витьма, а в нее Волын; и на одном из ее притоков стоит селение Любегощ.

Несколько южнее существовал другой перевал из Десны в Оку от города Трубчевска. В этом месте к западу от Трубчевска на р. Судости стоял древний город Радогост (ныне Погар), от которого неподалеку встречаем рр. Рог, Бабинец, впадающие в Судость; селения Рогово, Витовка, у Десны Любец; вблизи тех же мест Росл, Расуха. Переволок в Оку шел из Десны вверх по реке Не-Русе, подходящей прямо к р. Ероме, впадающей в Оку выше Орла. На пути по Не-Русе встречаем у озера селение Радогощ, также Бабинец, Волоконское.

Из Десны, впадающая в нее река Сейм также открывала путь и к верхней Оке, и к верхнему Дону и Донцу; не потому ли дано ей и это имя, означающее союз, соединение. Из Сейма к самому верховью Оки можно было пройти Свапою, на одном из верхних притоков которой, стоит селение Расторог. Пониже Сваигы в Сейм впадает Волынка, а еще ниже Руса. Ниже впадения Сейма в Десну, на притоке Десны, называемом Пулка, заметим древнее селение Влъстовит, или Блъстовит, иначе Блестоветье, а севернее — Волосковцы (Wolstw Wolsckow).

На перевале из Оки в верхний Дон обращаете на себя особое внимание имя Ряс, которое распространяется на здешнее поле-степь (Рясское поле) и на многие небольшие реки, называемые Рясами, и дает также название городам Рязани и Ряжску, или собственно Рясани, Рясску.

Здешняя переволока из Оки в Дон существовала еще в 1502 г., когда Московски государь Иван Васильевичу отпуская из Москвы Турецкого посла, приказывал Рязанской княгине Анне проводить посла по своей земле: “Отпустил я судном, писал он, посла Турецкого до старой Рязани, а от Старой Рязани ехать ему Пронею вверх, а из Прони в Пранову (ныне р. Ранова), а из Прановой Хуптою вверх до Переволоки до Рясского поля… Переволокою Рясским полем до реки до Рясы, текущей в Воронеж {Карамзин, И. Г. Р. VI, пр. 563.}.

Нет никакого сомнения, что этот переволок существовал от глубочайшей древности, которая и на этом месте поминает уже знакомые нам Велетские имена, Проню и Пранову, указывающие Велетское имя Перуна.

Река Проня и впадающая в нее Пранова подходят своими истоками к истокам Дона, где встречаем селение Валщуту у озера Ивановскаго. Заметим также некоторые притоки Прони, левые: Вилинка, Катагощ, Ерополь, Лютик; правые: Асинец (Iasenick, Iasenitz), Ясменка, Виленка, Роговая, Волосовка, Келец, Калузевка, Литогощь, Лютик.

Вблизи впадения Прони в Оку встречаем селение Перкино, а дальше вниз по Оке Старую Рязань, древнейшую столицу Рязанского края. Неподалеку еще ниже в Оку впадает р. Пара, вытекающая с той же вершины, которая именовалась Рясским полем, откуда к Дону текут Воронежи и Рясы, а в Оку Проня, Пранова, Пара. На этой вершине, на верху Пары и ее притока Верды, находим селение Витищи, а также Троицкие Расляи, довольно точно намекающие, откуда образовалось и самое слово Ряс, соответствующее Расу и Росу, как и рожденная от него Рясань-Рязань, соответствующая Расони или Росони, соединяющей на севере Нарову и Лугу, и Росани Днепровской, текущей с одной вершины с Пронею же, притоком Сожа.

К востоку от этой Рязанской местности за рекою Цною жили уже Буртасы, как на это указывает и текущая там р. Вуртас. Заметим, что в озерной области к северу от Рязани сохраняется память об Ильмене, как теперь называется одно небольшое озеро, находящееся подле Великого, и от которого далее на востое лежит озеро Орса-Арпса-Праса, напоминающее здесь же обитавших древних Аорсов, а вместе с тем и имя Русь. По этой Озерной области протекает река Пра, а в нее на истоках впадает р. Варна. Ниже мы увидим, что эти озера, в качестве одного большого озера, были известны еще Геродоту.

Замечательно, что и под Муром, где также сидели Варяги, течет в Оку и впадает несколько ниже города р. Ведетьма, от верха которой начинается верх Варнавы, текущей в противоположную сторону в Мокшу. Эта река Варнава напоминаете реку Варнову, на которой стоит теперь Немецкий Росток.

Возвращаясь к северу, нельзя забыть, что в Новгородской Деревской Пятине существовал город Демань, Демен, стоявший на прямом пути от Новгорода к верхней Волге, соименный Померанскому Демину, на что указывал еще Каченовский.

В высшей степени примечательны имена мест на Белом озере. Там в числе Белозерских волостей по переписным доимочным книгам XVII ст., находим волость Даргун {В Вагрии Даргунская жупа, волость. Даргун монастырь 1174 г. в Помории. Извест. А. Наук 1902. Том VII, кн. 2-я, 198.} и волость Комонев, которые служат самым явственным свидетельством о пребывании там Варягов-Вендов, по всему вероятию, еще до прихода туда Варяга Синеуса, такого же Венда-Поморца. Имена других волостей также указывают сходство с Вендскими именами, каковы Коркучь (Korkewitz) Лупсарь (Lupse, Lopsent, Lupo, Lupow, Lupofske), Кемская (Kemes), Сухачь (Suchen), Хилеть (Chilow), Тунбаж (Tunow).

Северная Двина, подобно Западной, несомненно также приняла свое имя от промышленных и предприимчивых Велетов, которые ходили, как видно, и в устье Печоры, ибо за Святым Носом, на Тиманском берегу, не доходя Печоры, в море впадала река Венть иначе Велть, между речкою Горностаем и рекою Колоконковою; откуда, пройдя мыс Русский Заворот, входили в Губу Печорского устья.

Это на восток к Печорскому краю; а на западной стороне у Ледовитого Поморья существует даже Волитово городище в заливе, который именуется Варангским, Варенгским. Об этом городище в 1601 г. наш посланник Ржевский рассказывал Датскому королю Христиану IV, по преданию Лапландских старцев, следующую повесть: “Был некогда в Кореле и во всей Корельской земле большой владетель, именем Валит, Варент тож, а послушна была Корела к В. Новгороду с Двинскою землею и посаженик был тот Валит на Корельское владенье от Новгородских посадников”… В поздних летописных записях сообщено, что Рюрик послал в Корелу воеводу Валета, который повоевал Корелу и дань на них возложил (Др. Р. Вивл. XVI, 52, 53).

“Он сам собою был дороден, ратный человек и к рати необычный охотник: то у него был большой промысл, что рать… и побивал Немец. Мурманскую землю (Мурманский берег) Немцы отстоять не могли, он привел ее под свою власть… А в Варенге, на побоище Немецком, где Варенгской летний погост, на славу свою, принесши с берегу, своими руками положил камень, в вышину от земли есть и ныне больше косой сажени; а около его подале выкладено каменьем, кабы городовой оклад в 12 стен; а назван был у него тот оклад Вавилоном; а тот камень и по сейчас слывет Валитов камень. Такой же город в 12 стен был у него и в Коле, но разорен, как острог делали. А меж Печенги и Паз-реки есть губа морская, вышла в берег кругла; а середь ее остров камен высок, кругом сверху ровен: тут у него для крепости и покоя вместо города было”. Это и есть Волитово городище {И. Г. Р. Карамзина, XI, пр. 56.}.

Память об этих исполинах Волотах сохраняется в урочищных названиях по преимуществу в северной половине нашей страны, на северо-запад от верхней Оки и верхнего Дона. Так и на соединении Ладожского озера со северною Двиною и стало быть с Ледовитым морем, посредством Сухоны, существовало предание, что около Вологды и Кубенского озера и около текущих там рек обитал некогда народ Волоты-исполины, от которых получила имя и самая Вологда {По народным преданиям, (в Сибири) племя Волотов заживо ушло в землю. Его остатки народ видит в костях допотопных животных. Большие могилы-курганы на верховьях Западной Двины народ называет Болотовками, относя их к тем же великанам. Волотами и теперь называют очень рослых людей. В южном говоре Волот изменяется в Велет, Велетень, то есть сохраняет свою западную форму.}.

А в самом Новгороде, в его улицах и других местностях, мы находим имена довольно верно указывающие, от какой стороны, если не возродилась, то во многом зависела его промышленная и торговая жизнь. Самое старое Новгородское место называется Славно. Это был Славянской конец города, где находилась улица Варяжская, Щетиница от Штетина, Рогатица, ручей Витков. Этот конец рядом с Плотницким концом лежал на правом берегу Волхова, т. е. на нашей восточной Русской стороне.

На западном левом берегу, где находится Кремль, ближе к Ильменю жили Пруссы в Прусской улице, заселившие свое место, придя от запада рекою Лугою. Здесь же, вероятно, жили и Деигуницы — Латыши с реки Двины, которая по их выговору — Daugawa. Потом упомянем Росткину улицу, указывающую на Ростку, как на селение от балтийского Ростока. Так точно по всему вероятью образовалось имя Чудинцевой улицы от Чудинца, отдельного поселка Чуди, находившегося на том же краю города.

Припомним еще урочища Витославичи, Перынь, Волосово и Раком или Роком, напоминающий Рюгенскую Аркону, имя которой дошло до нас в ее латинонемецкой переделке. Теперь есть сел. Ракомо, верстах в 12-ти от Новгорода между озером и рекою Веряжею, на ее протоке в озеро, который быть может именовался Ракомо. Древнее Ракомо, где сел во дворе Ярослав и избил созванных сюда Новгородцев, находилось, по свидетельству летописи, над Волховом, в 3 верстах от города, к озеру Ильменю, что приближается к упомянутому протоку.

—–

   Представив этот краткий и беглый очерк географических и топографических имен нашей страны, которые содержать в себе указания на следы очень древнего пребывания в нашей стране людей поклонявшихся Виту, Радегосту, Перуну под именем Прона или Прана, носивших имя Волотов, Велетов, Вендов, Ругов-Рогов, Русов-Росов, и т. п., мы однако вовсе не настаиваем, что все приведенные имена непременно обозначают только следы этих Волотов. Мы вперед соглашаемся, что иные из этих имен принадлежат общим основам топографического языка у всех Славянских племен, как и у других родственных с ними народов; иные образовались уже вследствие преданий о давнем господстве Волотов, вследствие перенесения имен на новые селитьбы и т. д.

Но мы не можем оставить без внимания того обстоятельства, что приведенные имена, сходные с именами далекого Балтийского Поморья, рассеяны преимущественно в таких местах, которые служили тоже преимущественно торговыми и промышленными дорогами и как бы узлами, связывавшими разнородное население страны. Мы видели, что важнейшие перевалы от Ладоги к Киеву, от верхней Двины и верхнего Днепра к верхней Оке, от средней Оки к верхнему Дону, — больше, чем другие местности, служат свидетелями, что здесь некогда, задолго до нашей истории, проходила другая история, о которой нет письменных известий и есть только известия, извлекаемые от имен земли и воды.

Для историка в этих именах, обнаруживается какой то особый геологический слой особого исторического периода, заслуживающего во всяком случае подробнейшего исследования. В тумане местных имен уже обозначается слой или исторический пласт господства или пребывания в нашей стране Славянского племени Велетов или Волотов, а потом обозначается другой пласт другого пребывания Славян под собственным прозванием, как это видно в наших поисках во 2-й части нашего сочинения, стр. 50. После Славян является Варяжский пласт, возродивши настоящую Русь.

И новгородцы глубоко верно говорили, что прежде они были Славяне, а теперь стали Варяги. Наша летопись очень помнить, что Радимичи и Вятичи, распространившиеся по Сожу, по Десне и Оке, пришли от Ляхов. Но когда это случилось и от каких Ляхов они пришли, об этом она не говорит ни слова, называя Ляхами и Повислян, и особенно Поморян и Лутичей-Велетов. Мы знаем еще, что Радимичи и Вятичи платили первым князьям дань щлягами, т. е. монетою Англосаксонского происхождения, тою монетою, которая в свое время ходила вероятно по всему Балтийскому Поморью.

Вот исторические свидетельства, открывающая, что наши связи с этим Поморьем могли и должны были существовать и без помощи Скандинавов, ибо пришедшие к нам Радимичи и Вятичи, вероятно поклонники Рад-Госта и Света-Вита, необходимо сами собою тянули эти связи из старого в новое свое отечество.

Затем самый их приход никак не мог быть нашествием в роде татарского и вообще кочевнического. Скорее всего их приход совершался тем же порядком и подобными же путями, как совершался Русский приход в Сибирь. Теперешний Монгольский или Китайский летописец очень верно скажет, что Сибирское население пришло от Россиян, но в какое время, в каком году, — на это Сибирский летописец ничего не ответит. Русский народ шел в Сибирь до сего дня почти 300 лет, сколько охотою и еще больше по указам правительства.

Сколько же веков шли Радимичи и Вятичи не по указам правительства, а по своей доброй воле, быть может вследствие домашних междоусобий или вследствие простой тесноты населения и почему сюда же не шли ближайшие Скандинавы? Правда Готы попытались было идти, но на юг, к Черному морю, и были скоро выгнаны Гуннами.

В наши северные места шли одни Славяне, конечно, по той причине, что весь юго-западный край нашей страны искони был занять Славянством же, и что весь Финский северо-восток почитался для Славянского населения, как бы собственною дорогою, проложенною с незапамятных времен, по которой, как видно, это население не пропускало никого, никаких Скандинавов, всегда защищая этот угол, как собственную родную землю.

Переселение сюда Славянства и если Славянство не угодно, то вообще чужих людей, засвидетельствовано, как увидим, еще Геродотом и началось по его словам лет за 30 до похода на Скифов Персидского Дария, то есть в половине шестого столетия до Р. X. Таким образом предания о заселении нашей страны пришельцами уходят в древность глубже, чем предания о начальной истории Германских племен.

На основании этих преданий можно вполне веровать, что наши связи с Балтийским Славянством от самой глубокой древности не прекращались ни на одну минуту и к 9-му веку потому сделались больше и прямее известными, что с этого времени история стала передвигаться на север и летописцы стали больше писать о делах севера.

Кроме преданий, о том же свидетельствуют и географические показания древних. В первом веке по Р. X. по словам Плиния и Тацита на севере Европы подле Англов живет народ: Варины, место которого обозначается именем реки Варновы, на которой как упомянуто, стоит теперешний немецкий Росток, своим именем сохранивший доселе память о своих древнейших обитателях.

В конце второго века географ Птолемей подтверждаете это. В половине шестого века Готский историк Иорнанд говорит, что на берегу Океана, там, где тремя устьями впадает в него р. Висла, живут Видиоарии–Види-Варии — смесь людей разных племен. А в промежутке этого времени, в половине третьего века, получаем известие от историка Зосима, что в нашем Черноморском краю существует народ Вораны, который по соглашению с Воспорцами руководит морскими набегами на Римские Черноморские области.

Если в это же время на Черном море действовали и Готы, пришедшие в нашу страну с Балтийского моря, то почему бы не придти к нам с Балтийского же моря Варинам (Вирунам, Варнам, Веринам, Веранам), названным теперь Воранами в ряду с Уругундами. Очевидно, что эти имена от первого до шестого века включительно обозначают в олатыненной и осеченной форме тоже самое имя, которое у наших Славян произносилось: Варяг. Таким образом странствование Варягов по нашей земле заявлено уже историею в конце третьего века по Р. X.

Исследователи-норманисты, которым конечно не понравится такая древность наших Славянских Варягов, потребуют иных свидетельств, самых всесторонних и полных, так чтобы прямо и подробно было рассказано как, откуда именно, когда пришли в нашу страну эти Варины–Вораны. Без того они ничему не поверят. Но на каких же подробностях держится все их утверждение, что призванные Варяги были Скандинавы?

Впрочем истина и в густом лесу предубеждений непременно сверкнет своим непобедимым светом и хотя на минуту озарит темный и трудный извилистый путь, направленный к ей же познанию. Погодин, рассуждая о том, как Новгородцы объяснялись с Варягами-Русью, доказывает, что это было очень просто, ибо “Норманны и Славяне искони жили рядом, в соседстве по Балтийскому морю и в незапамятные еще времена обменялись многими словами… Некоторые племена по соседству — даже смешались, так что их разобрать трудно.

В дружинах Норманских всегда было очень много Славян. Сам Гельмольд свидетельствует, продолжает уважаемый историк, что “Маркоманнами называются обыкновенно люди отовсюду собранные, которые населяют Марку. В Славянской земле много Марок, из которых не последняя наша Вагирская провинция (это во второй половив 12 столетия) имеющая мужей сильных и опытных в битвах, как из Датчан, так и из Славян” {Вот почему и Дитмар в 10 веке указывает, что в Киеве во множеств жили Даны, быть может те же Вагры, соседи Данам.}.

“Флот Норвежский, продолжает Погодин, приплывавши во Фризию состоял, по свидетельствам, из Датчан, Норвежцев и даже Оботритов. В экспедиции против Англии 857 г. было много Вендов”. Но после слов Гельмольда о Вагирской провинции, искони населенной Славянами, Погодин прибавляет следующие достопамятные слова: “Чуть ли не в этом углу Варяжского моря, чуть ли не в этом месте Гельмольда, заключается; ключ к тайне происхождения Варягов-Руси; Здесь соединяются вместе и Славяне и Норманны и Вагры и Датчане, и Варяги, и Риустри, и Росенгау. Если б, кажется одно слово сорвалось еще с языка Гельмольда, то все стадо бы нам” ясно, но, вероятно, этого слова он сам не знал!” {Исследования II, стр. 523.}.

В последнее время Погодин так видоизменяет эту нерешительную догадку о происхождении Руси:

“Не заселены ли были первоначально Датские острова Славянами, точно также, как соседний остров Рюген и все Поморье балтийское, Померания, — а впоследствии уже переселилось в них из Норвегии племя Славянское или Готское, которое совершенно покрыло первых поселенцев? Взаимное влияние наречий и знакомство Норманнов и Славян между собою облегчает уразумение и сношений Новгородских Славян с Варягами. Здесь могут кажется примириться все мнения о происхождении Руси”… Не понятно, для какой надобности делать такие предположения, когда История Балтийских Славян несомненно и до очевидности раскрывает, что Славяне искони веков жили на своих местах по всему южному балтийскому побережью с островом Рюгеном включительно, и всегда находились в постоянных связях, дружеских или враждебных, и с Датчанами и с Немцами и Норвежцами и со всем Балтийским Поморьем.

Славяне имели поселения на всех берегах Поморья, даже в Британии. Точно так и Скандинавы имели поселения в Славянских землях, каков напр. был Иомсбург, крепость Воллина-Вянеты. Относительно места, где жили Нестеровы Варяги-Русь, Погодин, в том же сочинении, поддерживает мнение Ломоносова: “Я стоял за происхождение, говорит он, а не за обиталище, и оставлял этот вопрос открытым… Вопрос остается таким и теперь (апреля 7, 1874 г.) и я думаю только, что Норманскую Варягов-Русь вероятнее искать в устьях и низовьях Немана, чем в других местах Балтийского Поморья”.

Таковы окончательные соображения самого горячего из защитников Норманской теории. См. “Борьба не на живот, а на смерть с новыми историческими ересями”. М. 1874, стр. 156, 390.

Ничего нет удивительного, что Гельмольд, писавши свою хронику около 1170 г., т. е. спустя слишком триста лет после указанного нашею летописью призвания Руси, никакого слова не знал об этом событии, для нас очень важном, а для тамошней страны весьма обыкновенном и рядовом. В то время и в тамошних местах военные дружины созывались и призывались чуть не каждый день отовсюду, где только они славились своею отвагою. Удивительнее всего то обстоятельство, что при такой совокупности несомненных западных свидетельств о коренном Варяжестве во всех смыслах наших Балтийских Славян, мы совсем отвергли, и совсем позабыли ясное, — точное, прямое свидетельство нашей собственной летописи, указывавшей несомнительно, что Варяги-Русь обитали на Балтийском Славянском Поморье, в углу, по соседству с Датчанами и Англами.

Если это точное свидетельство вполне и также несомненно подтверждается именами населенных мест, в которых звуки Рус-Рос являются родными и сравнительно наиболее распространенными именно в том же Славянском углу Варяжского Поморья, то спрашивается, каких же еще нужно оснований, дабы утвердить простую и вполне вероятную истину, что Варяги-Русь были прямые Славяне с острова Ругии или Русии, что Варяги в собственном смысле, как разумеет их наша первая летопись, были тоже прямые Славяне.

Как иначе, если не Славянством Руси мы объяснись слова летописца: “Те люди Новгородцы от рода Варяжска, а прежде были Славяне”. По тем городам, в Новгороде, Полоцке, Ростове, Белоозере, Муроме, пришельцы находницы суть Варяги, а туземцы были в Новгороде Славяне, в Полоцке Кривичи, в Ростове Меря, на Белоозере Весь, в Муроме Мурома. Ведь и о Ростове, Белоозере, Муроме, летописец тоже разумеет, что те люди теперь от рода Варяжска, а прежде были Меря, Весь, Мурома.

Следуя простои логике, норманская школа населила все эти города Норманнами, отчего само собою образовалось целое племя Норманнов, которое по этому говорило до конца 12 века своим Норманнским языком, а потом вдруг исчезло и не оставило никаких следов, ни в племени, ни в языке. Чудеса! Говорят, что это скандинавское племя ославянилось. Но положим, что так случилось в Славянских городах. Отчего же оно ославянилось у Мери, у Веси, у Муромы? Там оно должно было превратиться в Мордву, если в Славянских городах превратилось в Славян. Очевидная и яркая несообразность, никак необъяснимая Норманством Руси и без всякого труда и вполне объяснимая ее Славянством. И Меря, и Весь, и Мурома, и все инородцы, куда пришли Варяги, заговорили не по Нормански, а по Славянски, и сделались чистыми Славянами без примеси Норманства оттого, что насельники этих Финских мест, Варяги, были сами чистые Славяне.

Вообще смысл этого летописного свидетельства нельзя определять временем призвания Рюрика, как оно показано летописью. Это, напротив, по всему вероятию, очень далекое предание о Варяжской Славянской колонизации на нашем Финском севере, проходившей с особою силою от предприимчивого Славянского Балтийского Вендского Поморья.

На это прямо указывает древняя география, которая в первом веке по Р. X. (Плиний) и во втором веке (Птолемей) ясно и точно обозначаете, что все южное побережье Балтийского моря от Вислы и дальше к северу было занято поселками, жилищами Славян Вендов и Вельтов.

Если жилища древних Вендов простирались до Виндавы, до Вендена (в окрестностях которого находим места: Сербен, Руццки, Лублин и т. п.) то едва ли можно сомневаться в том, что отсюда они неминуемо двигались и дальше к областям Пскова и Новгорода, к озерам Пейпуса–Чудскому и к Ильменю, поэтому первый Славянский поселок в Новгородской стране должен существовать по крайней мере во времена Птолемея, а по здравому рассудку и гораздо раньше, так как Птолемей пользовался сведениями более древними чем когда писал свою географию.

Поселение Руси на берегах киевского Днепра точно также должно относиться к очень далекому времени, к тому времени, когда проторен был путь к Днепру посредством Немана, Вилии и Березены, ближайший путь с Балтийского Поморья к Черному морю. А потому Роксоланы, защищавшее Скифов против Митрида Великого, быть может, вовсе нам не чужие и вовсе не круглые степняки, как их представляют не знавшие или очень мало их знавшие писатели латинского века.

Во всяком случае эту седую древность настоятельно требуется осмотреть по всем углам, чтобы раз навсегда окончательно решить, что она совсем нам чужая. Необходимо, по завещанию Ломоносова, раскрыть, определить в нашей истории то участие, какое разные древние народы, жившие в нашей стране, принимали “в составлении Россиян”. С этою целью, “должно приобрести обстоятельное по возможности знание этих народов, дабы уведать их древность и сколь-много их дела до наших предков и до нас касаются”. Нам скажут, что в этой области, нельзя приобрести ничего кроме вероятных догадок.

Действительно на первое время одно это орудие мы и имеем в своих руках для разъяснения древних отрывочных и скудных показаний о нашей стране и о народах в ней обитавших. Но всякие изыскания и исследования, по недостатку прямых и положительных свидетельств, всегда начинаются с догадок. Так начались и изыскания о Скандинавстве Руси, доставившая весьма скудный и очень сомнительный материал для познания нашей древности. По приказанию Шлецера и по собственной лености и нерадению вовсе не желая разбирать наше доисторическое дело, мы остановились на первом шагу обыкновенной исследовательности и самонадеянно утверждаем, что дальше идти не зачем, потому что впереди всего тут стоит не официальный документ, а догадка.

Мы забываем, что догадка в истории во многих случаях бывает основательнее и достовернее всяких “документов”. В сущности она есть первый прием критики. И только посредством” строгой и всесторонней критики мы и можем восстановить нашу древность во всей ее исторической правде. Доселе наша критика была пристрастна и одностороння. Она допрашивала только одного свидетеля, Скандинавов, не слушая других, или выслушивая этих других с пристрастиём в пользу Скандинавов. Очевидно, что такое поведение нашей критики никогда не может привести нас к правде. Очевидно, что для правдивого отношения к делу необходимо с одинаковым вниманием выслушать всех свидетелей.

Напрасно только говорят, что здесь все вопросы должна решить одна лингвистика. Она уже потому затруднится решить эти все вопросы, что поле ее изыскательности в этом случае ограничивается почти одними только собственными именами, всегда перепорченными выговором и написанием. Напротив, здесь еще более необходима критика этнологическая, для которой лингвистика может служить только опорою, иногда вполне надежною, иногда весьма сомнительною по той причине, что она, лингвистика, в иных случаях весьма способствует нарождению и широкому развитью различных фантасмагорий.

Общие законы развития народной жизни, в зависимости от положения страны, от характера ее природы; всемирно-исторические законы народных связей и отношений; логические законы самой жизни каждого народа относительно первых начал и свойств его быта; законы, экономические и другие, по которым совершаются расселения и переселения племен, так как в этом случае ученая история самовольно или переселяет целые народы или истребляет их с лица земли, основывая свои заключения единственно только на появлении или на исчезновении народного имени в письменных памятниках; вообще исследование народной жизни, ее основ, форм, направлений, стремлений — вот какие предметы необходимо иметь в виду, когда стараемся осмыслить несвязную, отрывочную, разнородную, загадочную массу свидетельств о стране и народе.

Нам кажется, что весь вопрос при таком исследовании не в имени народа, а в местности, на которой живет народ, в его жилище, которое, хотя бы и не видно было в нем хозяина, может очень хорошо познакомить с его житейскими порядками и потребностями. По жилищу, в связи с его отношениями к соседям, можно легко разведать, каков тот человек, который его занимаешь, и как далеко то время, с которого он мог в нем поселиться.

Наконец, согласимся, что история наука не точная и как прагматика вся построена на догадках и вероятиях; что полный вид точности в ней получают одни только идеи, коими жизнь управляется; что всякое вещественное, реальное воплощение этих идей под видом событий или людских характеров никак и никогда не может быть восстановлено, так сказать, в естественно-исторической точности, в настоящей материальной своей истине; ибо все в истории умирает и уносить со собою навсегда свои живые образы, оставляя нам в поучение одни только идеи своих дел и своих характеров.

Мы никогда не можем узнать во всей истине даже любое из современных событий, проходящих по нашим головам и перед нашими глазами; как не можем узнать во всей точной реальной истине и характер любого живого деятеля. Объяснения наши, и в том, и в другом случае, всегда будут устанавливаться на догадках и вероятиях по количеству и качеству собранных сведений. Припомним, что точнейшая наука Астрономия вся построена при помощи гипотез, предположений, догадок.

—–

   Итак размышляя о варяжеском периоде нашей истории включительно до призвания Варягов, руководясь при этом свидетельством нашей летописи, а равно свидетельствами и намеками более отдаленной древности, мы можем остановиться на следующих наиболее правдоподобных вероятиях.

Варяги нашей первоначальной летописи в собственном смысле суть Балтийские Славяне, жившие между Вислою и Травою по всему южному берегу Балтийского моря. В обширном смысле, по имени Варяжского моря, Варягами летопись называет и всех северных Поморцев, то есть кроме Славян и Скандинавов.

Имя Варяг очень древне. Предположительно оно скрывается в имени Варинов (Веринов, Верунов, Веранов, Варнов, Вагров), упоминаемых в первом столетии по Р. X. на тех же местах между Травою и Одером по соседству с Англами, упоминаемых под именем Варанов в половине третьего века на Черноморье, и под именем Види-Вариев в половине шестого века в устьях Вислы. Кроме того существуют, как увидим, другие указания, которые дают новые подкрепления той истине, что Балтийское Славянство господствовало в нашей стране под другими именами.

Варяги-Русь по точному указанию летописи жили в той же стране между Травою и Одером. Несомненно, что это были древние Ругии, получившие имя от острова Ругена в смысле Руга-Рога Славянской Прибалтинской Земли. Весь край мог прозываться Русью.

Имя Руси, поэтому, на самом деле могло быть принесено в нашу страну этими Варягами-Ругами точно также в незапамятное время, о чем летопись имела верное предание, такое же, какое она имела о приходе Радимичей и Вятичей от Ляхов, то есть от тех же Балтийских Поморян. Или же утверждение летописи, что имя Руси принесено Варягами, есть только соображение о том, откуда вероятнее всего могла получить туземная Русь свое Русское имя; ибо нет также никаких разумных оснований отвергать, что Страбоновы Роксоланы суть наша древнейшая Славянская Русь.

Летописец по-видимому хорошо знал, что в его время, между Варягами-Славянами существовала Рюгенская Русь и мог этим именем объяснять происхождение своей Киевской Руси, расстановка годов, для объяснения, когда случилось это принесение имени, остается умствованием составителя летописи.

Славянские Варяги, как первые и древнейшие колонизаторы нашего севера, задолго до 9-го века сидели по городам у Чуди, Веси, Мери, Муромы и все тянули к Новгороду, как к своей родной матери. Новгород, в свой черед, тянул за море к Староградам к Варягам-Славянам, которые по Славянству были его отцы и деды, почему летопись очень справедливо говорит, что Новгородцы происходили от рода Варяжского, а прежде были Славяне. Вот почему, по летописи, Варяги занимали земли семо до предела Симова, то есть до пределов Азии, до Волги и Каспийского моря. Следы поморских Славяв-Варягов в русской жизни первых веков весьма основательно раскрыты и объяснены в трудах Гедеонова “Варяги и Русь”, Спб. 1876 г.

—–

   Непрерывный ряд исторических свидетельств о нашей стране начинается с того времени, как мы выучились грамоте, то есть от половины 9-го века, отчего с этого времени начинают и нашу историю. Но история народа не начинается по прихоти случая, оставляющего о народе письменные свидетельства только от известного года. И до этого года проходила свой путь та же история, о которой мы ничего не знаем только по случаю недостатка письменных свидетельств. Это обстоятельство не подает однако нам ни малейшего права утверждать ходячую шлецеровскую истину, что чего мы доселе не знаем, о чем не сохранилось свидетельств, того вовсе и не существовало. В подобных утверждениях во главу угла своей исследовательности мы ставим случай и посредством этого случая стараемся объяснять последующий ход событий.

Первый летописец состояние наших доисторических дел определил коротко, но очень ясно и точно. На севере, говорит он, господствуют Варяги и берут с населения дань; на юге точно тоже делают Козары. История может и должна спросить, отчего и как это случилось? Господство Варягов, как мы показали, засвидетельствовано прямыми намеками Истории, упоминающей это имя Вар от 1 до 6 веков, придающей этому имени те же существенные свойства, что Варяги были смесь всяких людей и отважные мореплаватели, какими, впоследствии обрисовываются Варяги 9–11 века.

Все это дает полное основание догадываться и заключать, что Варяги в нашей стране промышляли по крайней мере с того времени, как существуют об них этнографические показания древнейших географов. Они, Варяги, по этим показаниям, идут в нашу страну от юго-западного угла Балтийского моря, оттуда, где Нестор указывает свою Русь, идут до Вислы (Види-Варии) и до Черного моря (Вораны), то есть прямою дорогою по южному Балтийскому Поморью, спускаясь потом на Днепровский юг. Весь этот путь населен был Вендами-Славянами, следовательно именем Варягов назывались те же балтийские Венды-Славяне, Види-Варии по Иорнанду.

Поднимая при этом древнейший геологический пласт географических имен на нашей земле, находим, что в обломках в нем сохраняются еще имена, несомненно указываются на наши незапамятные связи с Балтийским Поморьем. Имя Перуна-Прона звучить еще в именах рек Проней и Прановой: также звучит имя Радегаста и даже Свето-Вита. Это показывает, что поклонение одним и тем же мифам различествовало в их названиях (Волос-Велес, Велеты-Волоты) и указывало место, откуда появились эти названия в нашей стране.

После того очень естественно, что промышляя на Русском севере от Ледовитого до Черного и Каспийского моря, Варяги больше всего крепились конечно на севере и как промышленные хозяева, сидя в городах, держали весь край в своих руках, собирая с него дани и пошлины, как это делалось впоследствии при Русском владычестве над Сибирью. Ильменская страна, Новгород, Ладога, были центром или крепким гнездом этого Варяжского промысла в нашей стране. Оно ими и основано.

Изгнание Варягов есть прямое действие этого же гнезда, достаточно окрепшего в своей самостоятельности и рассудившего, что для устройства своей независимости лучше призвать на вечное житье храбрую дружину, чем оставаться под владычеством заморья, от которого однако и по призвании дружины оно не могло совсем освободиться и платило ему дань для мира до смерти Ярослава. Этот поворот к самостоятельной жизни Восточных Новгородских Варягов, обрусевших пришельцев с Балтийского Поморья, совпадает с большими замешательствами, междоусобиями и войнами у балтийских Славян в первой половине 9 века.

Замешательства начались еще от войн Карла Великого со славянскими соседями, Саксонцами, в конце 8 века. Они поддерживались непримиримою враждою двух соседей из балтийских Славян, Оботритов Бодричей, к которым принадлежали Варны и Вагры, с Велетами или Лютичами. При помощи Оботритов Карл покорил своей власти (789 г.) и Велетов. Но вслед за тем обессилены были и Оботриты нашествием Датчан, при чем разорен был и главный их город Рерик-Рарог (808 г.), по которому и все племя прозывалось Ререгами, Рериками. Не отсюда ли и наш Рюрик? С тех пор эта Славянская Варяжская область постоянно находилась в борьбе, то с Немцами, то с Датчанами, помогая своими племенами друг против друга, то тем, то другим, и тем самым окончательно изнуряя собственные силы.

Нет ничего мудреного и даже очень естественно предполагать, что Варяжский восток, пользуясь раздорами и ослаблением Варяжского запада, замыслил и сам совсем отложиться от своих старинных хозяев. Он, быть может, вследствие их же междоусобий, изгнал их, но за тем вскоре избрал в их же стране отважную дружину, именуемую Русь, призвание которой и выразило самостоятельное начало нашей истории.

Таким образом призвание князей есть последнее событие древнейшей Варяжской истории на нашем севере и первое событие собственно Русской истории. Конечно оно случилось гораздо раньше 862 или 852 года.

Задолго перед этим временем, то есть вообще в 8-м веке, по сказаниям западных летописцев, особенно славились своею воинственностью, Вагры, Вагиры, передовой славянский народ в борьбе с Германским племенем, которое господствовало и над отдаленными Славянскими краями. Падение силы Вагров на западе, не повлекло ли за собою падение их силы и на востоке, выразившееся их изгнанием из Новгородской области, что могло случиться еще во второй половине 8 века?

И вообще борьба на западе между Оботритами и Лютичами-Велетами не отозвалась ли борьбою этих же соперников и на дальнем востоке, в Новгородской области, после чего восторжествовали Лютичи и из их земли были потом призваны Русь-Ругии-Рюгенцы?

Новгород в названии своих мест сохраняет имена городов Оботритских: Зверин, Росток, и Велетскаго: Штетин; эти места в добавок расположены на противоположных берегах Волхова, первые на Софийской, вторые на Торговой стороне. Нет сомнения, что разнородность городского населения в Новгороде не только соединяла в тесный круг население каждого конца, но и поднимала частую вражду этих концов и улиц друг на друга, чем особенно и отличается внутренняя история Новгорода.

Таковы могут быть наиболее вероятные соображения о доисторическом времени нашей истории.

Славянство Варягов, Славянское происхождение Руси в полной мере устраняют из нашей истории тот ряд противоречий и несообразностей, какой в ней существует доселе по случаю господства мнений о Норманстве-Скандинавстве.

Предположение о Славянстве Варягов основывается прежде всего на правильном чтении и понимании летописного текста. Оно подтверждается множеством свидетельств донорманской древности, подтверждается простым естественными ходом истории, этнологическими законами ее развития и вместе с тем оно нисколько не устраняет присутствия в числе Славянских Варягов и Скандинавских их товарищей по морю, всегда бывавших на братской службе в славянских дружинах; оно нисколько не устраняет возможности даже и для Славянских Варягов носит личные имена Скандинавские, ибо вообще по одним именам еще трудно судить о народности людей, и тем больше, если такие имена на веки веков останутся спорными {Припомним к случаю отметку Готского историка половины 6-го века Иорнанда: “Всякому известно, говорит он, что народы часто употребляют чужие имена: Римляне часто брали имена от Македонян, Греки от Римлян, Сарматы от Германцев, Готы от Гуннов”. Эта в высокой степени важная заметка ставит великую препону для решительных заключений, что личные имена у древних народов могут непременно объяснять ту или другую народность человека; что напр. Германское имя должно непременно показывать, что это был Германец, равно, как и Славянское, что это был Славянин. Требуется, стало быть, объяснить каждое имя еще местом и народностью, откуда происходила человек.}.

Самые столпы {Г. Васильевский: Варяго-Русская и Варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков. Ж. М. Н. Пр. 1874, ноября 1875, февраль, март. Почтенный автор весьма основательно доказывает, что Варягами в византийских сказаниях называются Русские, что Русь и Варяги по византийским понятиям были одно и тоже. О Скандинавстве автор замечает следующее: “Мы думаем, что Скандинавская теория происхождения русского государства до сих нор остается непоколебленною, и что те, которые пытались поколебать ее, потерпели заведомую неудачу. Она покоится главным образом на двух столпах”, и пр., на именах русских князей и на названиях Днепровских порогов.} собственно буквы, на которых по выражению исследователей, покоится наука Скандинавства, то есть имена князей, послов и днепровских порогов, стоять на такой почве, которая является твердою и крепкою, только по недостатку этнологической критики и по отсутствию науки о Славянстве в нашей первоначальной истории.

Существо вопроса все-таки будет заключаться в народности пришедших и призванных людей. Свойства и качества этой народности, на основании этнологической критики неизменно должны отразиться и оставить по себе явные и точные следы в жизни. Но в Русской жизни первых двух веков с призвания князей ни Шведских, ни Норвежских, ни Датских, ни Английских следов мы не видим. Перед нами носятся только какие-то больше всего лингвистические видения о Скандинавстве вообще не представляющие ничего реального, осязаемаго. Бросаются только в глаза одни невнятные перепорченный и потому очень спорные имена, которые, лингвистически, быть может, с равным успехом можно растолковать из любого языка. По крайней мере не без успеха их толковали уже из венгерского (г. Юргевич, Зап. Одес. Общ. Истор. т. VI) также из Жмуди (Костомаров). Теперь толкуют о Готах.

Казалось бы, что Скандинавство Руси нигде не могло выразить себя так осязательно, как в Новгороде.

Новгород призвал Варягов-Скандинавов. Они там жили и хозяйничали долгое время, так что летописец мог справедливо сказать, что люди Новгородские от рода Варяжского, то есть Скандинавскаго-Шведскаго. В Новгороде, стало быть, находилось истинное гнездо Скандинавства. Его народные, даже простонародные, и политические нравы должны неизменно дышать, гореть истым Скандинавством, должны оставить это горнило Скандинавской жизни в наследство не одному поколению Новгородского Славянства. Оно будто бы и существовало 200 лет по утверждению науки Скандинавства. А. между тем никто в Русской земле, как именно Новгород, не остался верным сыном-наследником того городского и политического устройства, какое существовало только в Славянских городах при устьях Одера.

Те города уже исчезли; один из них по прекрасной легенде, живущей в предании и до сих пор, погрузился на дно моря {“Слава древнего Волина, говорит Грановский, забыта онемеченным народонаселением. Но рыбаки Волянские и Узедомские рассказывают чудную повесть о царственной Винете, о богатствах ее и гибели. По их словам, море бережно хранит поглощенный им город. В ясные дни можно отличить, сквозь прозрачный волны, развалины величавых зданий, верхи церквей и башен, огромные груды камней, расположенных правильными рядами с Запада на Восток. Иногда со дна морского подъемлются странные звуки: то гудят колокола Винетские во Славу Бога и Земли Вендской. Эти рассказы Поморских рыбаков исполнены поэзии. Но откуда взялись они? Где историческая основа прекрасного предания?”… Сочинения, т. 1, стр. 244.}; а Новгород до конца своих дней все тянул ту же самую жизнь и ту же историю, которая трепетала некогда на всем Славянском Балтийском Поморье. Как объяснить такое чудо! “В Щетине, например, посреди площади стоял деревянный помосте со ступенями, высокий, к низу шире, к верху уже, с которого старшины и глашатаи говорили перед народом” (Гильфердинг, История Балтийских Славян, 91, 96). Здесь родина и новгородской Степени.

Нам кажется, что в атом мифическом образе исчезнувшей Винеты, исчезнувшее Славянское население Поморья, по Немецким преданиям, оставило на память потомству свою поэтическую мысль не о городе собственно, а о целой народности Славян-Варягов-Венедов, поглощенной морем чужой жизни и чужого владычества. Здесь по всему вероятью лежит и историческая основа предания. Самое имя Винета, как миф, есть только поэтический образ всего поморского Вендского или Венедского племени Славян. Оно вместе с тем сохранило и первоначальное имя, которым Славяне прозывали себя повсюду от времен троянской истории.

Вообще Славянство Руси нисколько не устраняет Норманства, как своего товарища в боевых и мореходных предприятиях; но оно устраняет Норманство, как передовую главную силу в постройке нашего государства. Оно отнимаешь у Норманства никогда не принадлежавшую ему роль организатора и первого строителя нашей истории и нашего политическая и даже промышленного быта, ту роль, которую успели укрепить за ним лишь немецкие учения и патриотические идеи о германском господственном просветительстве диких народов и диких стран.

Славянство Руси, оставляя известное место в нашей истории Норманству (и то только по сказочным уверениям самого же Норманства), вносит в древнюю Русскую историю полный свет, объясняет в точности и без противоречий все темные показания летописи и тем возвышает еще больше ее правдивые достоинства, раскрывает до очевидности, что древнейший ход нашего народного развития укреплялся и распространялся собственными силами того же Славянства, наиболее всего промыслом торговли и конечно под защитою меча, как необходимого сопутника, в то время, всякому товару и всякому торговому предприятию. Торговые интересы, протягивавшие свои стремления от моря до моря, засевшие по выгодным местностям на пространстве всей нашей равнины, были прямыми и непосредственными строителями того могущественного единства всей Русской земли, с которым она сразу выступает на поприще своей истории.